Мифы и реальность 3 страница

Киров был хорошо знаком с философскими работами Ф. Энгельса, Г. Плеханова, А. Бебеля, Ф. Лассаля. Интересно, что в брошюре И. Май­ского «Август Бебель» (М., 1923), в которой всего 59 страниц, Кировым сделано 15 закладок. Он глубоко изучал отечественную историю, работы П. Е. Щеголева, А. Е. Преснякова, М. В. Нечкиной, М.Н. Покровского, «Записки декабриста Н. И. Лорера», книгу А. А. Шилова «Каракозов и покушение. 4 апреля 1866 г.».

Сергей Миронович интересовался и историей политических партий и течений. Познакомился с воспоминаниями П. Н. Лепешинского «На по­вороте», следил за публикациями по этим вопросам в журналах «Красная новь» и «Каторга и ссылка»; летом 1934 года он прочел «Всемирную исто­рию» Ф. К. Шлоссера и «Очерки по истории русской культуры» А. П. Ми­люкова. Напомню читателю, что еще 31 июля 1931 года ЦК ВКП(б) опуб­ликовал решение об издании «Истории гражданской войны», и Киров был введен в состав редколлегии. Так что не приходится сомневаться, что благодаря своей эрудиции Киров вполне мог быть привлечен к составле­нию замечаний по конспектам учебников, предназначенных для изуче­ния отечественной и общеевропейской истории в школе.

Полагаю, что было еще одно обстоятельство, которое повлияло на Кирова и заставило его принять приглашение Сталина участвовать в составлении замечаний. Его беспокоило состояние школьного образова­ния. В апреле 1934 года ЦК ВКП(б) принял два постановления: «О про­работке решений XVII съезда партии в начальной школе» и «О перегруз­ке школьников и пионеров общественно-политическими заданиями». В них отменялась как ошибочная директива наркомпроса о портике проработки в начальной и средней школе решений XVII съезда^[583]. При­знавались вредными такие методы проработки общеполитических вопросов, как «политлотерея», «политудочки», «политбои». Эти методы, говорилось в постановлениях, недопустимы, они ведут к механическому зазубриванию учащимися отдельных формулировок. Постановления потребовали не допускать перегрузки детей общественно-политически­ми заданиями в средней школе[584].

В июле 1934 года в Ленинграде состоялся пленум городского коми­тета ВКП(б). К нему для Кирова были подготовлены документы, кото­рые назывались «Факты о школе». Они свидетельствовали о крайне низких знаниях учащихся начальных школ в области отечественной ис­тории, географии, природоведения. Например, на вопросы по геогра­фии школьники отвечали: «Облако состоит из солнца, луны и тучи» или: «Чтобы найти в любом месте меридиан, надо взять глобус»^[585] и т. д.

Выступление Кирова на этом пленуме Ленинградского горкома ВКП(б), посвященное проблемам изучения истории, во многом — и по смыслу, а иногда и текстуально — совпадает с замечаниями по конспек­там учебников истории, что позволяет сделать вывод и о его авторском вкладе в этот коллективный труд.

Итак, 14 августа Политбюро ЦК ВКП(б) одобрило замечания на кон­спекты учебников по истории СССР и новой истории. Сталин, Киров и Жданов были в это время в Сочи. Они вернулись в Москву не позднее 23 или 24 августа. 25 августа состоялось заседание Политбюро ЦК, в ко­тором все они принимали участие. Киров вернулся в Ленинград не рань­ше 26 августа.

Вскоре Киров поехал в Казахстан. Есть немало домыслов и по этому поводу. Некоторые публицисты утверждают, что Сталин так хотел из­бавиться от Кирова в Сочи, что прямо оттуда отправил его самолетом в Казахстан. Другие убеждены, что это была ссылка Кирова.

Как же было в действительности?

Из Сочи Киров вернулся сначала в Москву, а потом в Ленинград. Пробыл здесь несколько дней, затем выехал в Москву и только 4 сен­тября отбыл в Казахстан. Об этом неоспоримо свидетельствуют доку­менты, в одном из которых, хранящемся в Ленинградском партийном архиве, говорится:

«16 декабря 1934 г. Агранову.

Справка

Сообщаю, что Сергей Миронович Киров уехал из Ленинграда 24 июля и вернулся 30 августа с. г.

3 сентября в связи с решением ЦК ВКП(б) он выехал в Москву, а потом в Казахстан и вернулся в Ленинград 30 сентября, присту­пив к работе в Смольном 1 октября 1934 г.

Зав. особым сектором Ленинградского обкома Свешников» ^[586].

Карандашом помечено «Справка нужна для следствия».

Возможно, Киров вернулся несколько раньше, ибо в одном из блок­нотов, хранящемся в Центральном партийном архиве, записано: «Мате­риалы, посланные на квартиру т. Кирову 27 августа 1934 г.». Среди них: три записки Вейстана о ходе рыбного лова, информация о работе желез­ной дороги и о выполнении лесозаготовок III квартала, различные ра­диосообщения^[587]. Немного ниже другая запись (та же рука Н. Ф. Свешни­кова): «Материалы, посланные на квартиру т. Кирова 28 августа 1934 г.». Они обширны. Назову лишь некоторые: Бюллетень комиссии партийно­го контроля при. ЦК ВКП(б) № 7, три записки Буденного (зав. отделом обкома. — А. К.) о добыче и сушке топлива, стенограмма Пленума ЦК ВКП(б), состоявшегося 29 июня — 1 июля 1934 года, протокол заседа­ния Политбюро от 26 августа, записки Ф. Д. Медведя, телеграмма Блю­хера и другие документы^[588].

Многие из них имели гриф «секретно», «сов. секретно». И если бы Кирова не было в Ленинграде, то Они должны были бы ждать его воз­вращения в сейфах особого сектора обкома ВКП(б).

Киров выехал из Ленинграда в Москву 3 сентября, а затем уже по­ездом в Казахстан. Это подтверждается документально. Сохранились два кировских письма жене Марии Львовне и конверты к ним. Одно из них опущено на ст. Раменское Московской области и имеет штамп 4 сентября. Оба письма сугубо личные. И для нас важно не их содержа­ние, а констатация самого факта: 4 сентября Киров выехал специаль­ным поездом в Казахстан из Москвы. Другое письмо от 5 сентября. Кстати, Мария Львовна ответила на оба эти письма телеграммой, в од­ной из них сообщила: «Седьмого уезжаю отдыхать Толмачево».

Вместе с Кировым для оказания помощи Казахстану в проведении уборки выехала группа ленинградцев. Киров как член Политбюро, Орг­бюро и секретарь ЦК ВКП(б) несомненно знал о подготовке решений об отмене карточной системы на хлеб с января 1935 года. Помнил он, безусловно, и о страшном голоде на Украине и в Поволжье в 1932 и 1933 годах, связанном не только с засухой, но с неправильными дейст­виями руководства страны в проведении хлебозаготовительной камла­нии, с грубыми ошибками и просчетами. Известно, что Ленинград се­рьезно в эти годы от голода не пострадал, но сюда приезжали беженцы из других районов страны, зачастую утром на Московском, Витебском вокзалах, Литовском проспекте находили их трупы. Кроме того, суще­ствовала жесткая карточная система распределения продуктов, и хотя население города не голодало, но недоедало: хлебобулочные нормы были низки, не хватало масла, мяса, жиров.

Киров хорошо представлял важность уборочной кампании для судеб страны. Сталин, направляя Кирова в Казахстан, был весьма обеспокоен медленной уборкой богатейшего урожая зерна, выращенного там. Он полагал, что Киров с его талантом организатора решит эту очень непро­стую проблему. Поэтому нельзя рассматривать поездку Кирова в Казах­стан как свидетельство стремления Сталина избавиться от него — это значит очень смутно представлять обстановку того времени.

Добавлю для сведения любителей мифотворчества, что 31 августа за подписью Сталина и Молотова было принято постановление ЦК и СНК СССР, и довольно жесткое, о проведении хлебозаготовительной кампа­нии. Среди многих мер оно предусматривало направить Молотова — в Западную Сибирь, Кагановича — на Украину, Кирова — в Казахстан, Ворошилова—в Белоруссию и Западную область, Микояна — в Кур­скую и Воронежскую области, Чубаря — в Средневолжский край, Жда­нова — в Сталинградский край, Чернова — в Челябинскую область, Клейнера — в Саратовский край. В разные районы страны были направ­лены также группы комиссии партийного и советского контроля^[589].

Принятие таких экстраординарных мер диктовалось крайне тяже­лым положением в хлебоуборочной кампании. В постановлении гово­рилось: «Последние три недели августа... дали резкое понижение хлебоза­готовок. Если в прошлом году за третью пятидневку августа поступило хлеба по Союзу — 94, 5 млн. пудов, то в этом году за ту же пятидневку — 84, 9 млн. пудов. За четвертую пятидневку в прошлом году — 94, 8 млн. пудов, в этом году— 87, 8 млн. пудов. За пятую пятидневку в прошлом году — 98 млн. пудов, в этом году—78, 5 млн. пудов» ^[590].

Падение хлебозаготовок в 1934 году более чем на 36 млн. пудов гро­зило поставить под угрозу срыва решение такой проблемы, как отмена карточной системы. В этих условиях и был предпринят уже отработан­ный метод — посылка уполномоченных в разные регионы страны. Мы можем сегодня — вполне обоснованно и справедливо критиковать ко­мандно-административную систему и те методы, которые тогда приме­нялись. Но и забывать о том, что в те времена эти меры давали опреде­ленный эффект, мы, по-моему, тоже не вправе.

Кроме того, в Казахстане у Кирова были и свои личные интересы. Первым секретарем Казахстанского крайкома ВКП(б) был Левон Мирзоян – один из его друзей по Закавказью. Сохранилась обширная пере­писка между Кировым и Мирзояном. Она свидетельствует, что Л. Мирзояну было крайне трудно работать в Казахстане: он жаловался, нерв­ничал, просил Сергея Мироновича ему помочь.

Представляет интерес телеграмма Кирова: «Алма-Ата. Молния. Мирзояну. Случайно стало известно, что на вокзале Алма-Ата готовится встреча. Если это так категорически протестую. Настаиваю никаких встреч, рапортов и пр. Прошу учесть цель поездки»[591].

Алма-Ата, Актюбинск, Семипалатинск, Караганда, Петропав­ловск — это города, которые Киров не только посетил, но и где высту­пал, встречался с людьми, беседовал, советовал. Одновременно он решал большой круг и других важнейших вопросов: о стационарных зернохранилищах, об улучшении материального положения спецпереселенцев, о необходимости ускорения строительства на железнодорож­ных участках Рубцовск — Ридцер, Караганда — Балхаш и укрепления прокурорского надзора в Восточной области Казахстана.

Положение в Казахстане было сложным. Помимо Кирова информа­ция шла и or уполномоченного партконтроля ЦК ВКП(б) в Казахстане В. Шаранговича. В Центральном партийном архиве хранится ряд его телеграмм. Шарангович предлагал «решительно ударить по саботажу хлебоуборки, организуемыми кулацкими элементами, сейчас же очистить актив от враждебных и полувраждебных элементов, увеличить план хле­босдачи совхозам Казахстана».

Замечу: в телеграммах, письмах, сообщениях, которые слал Киров, не было подобных формулировок. Говорилось лишь об отсутствии нормаль­ного хода хлебозаготовок, о сложностях и трудностях хлебозаготовитель­ной кампании в Казахстане. Правда, и он прибегал к испытанному мето­ду — кадровым перемещениям. Например, в телеграмме на имя Жданова Киров сообщал: «Ни в коей мере не обеспечивает нормальный ход хлебозаго­товок руководство Алма-Атинской обл. секретарь обкома Тоболов. Предла­гаю немедленно снять и заменить его начальником политотдела Туркеста­на — Сибирской жел. дороги Киселевым, знающего область. Вместо Киселева можно назначить начальника политотдела второго района, который по за­явлению Мирзояна справится с делом. Жду срочного ответа» [592].

Итогом поездки Кирова по Казахстану стало совместное заседание Казахстанского крайкома ВКП(б) и Совнаркома, обсудившее ход убо­рочной кампании. Киров принимал в нем самое непосредственное учас­тие. Постановление, принятое на этом совещании, содержит кировские пометки и представляет определенный интерес. Приведу его с поправка­ми Кирова: «... Несмотря на указание ЦК ВКП(б) и СНК СССР о всемерном усилении уборочных работ и хлебосдачи... особенно отстают Восточно- Казахстанская, Алма-Атинская и Карагандинская области...

Алма-Атинский обком и особенно его первый секретарь... деморализо­вал партийные организации, допустил срыв установленного правительст­вом задания. Исходя из этого снять с работы... Тоболова [и объявить вы­говор всем членам бюро].

Предупредить секретаря Кеченского райкома, секретаря Урджарского райкома и начальников политотделов (Кугалинской и Урджарской МТС), [что если к 10 октября не будет обеспечено ликвидации отставания м вы­полнения плана, они будут сняты с работы и отданы под суд]. (Слова в квадратных скобках вычеркнуты Кировым. — А. К.) ».

Как видим, кировские формулировки отличаются от формулиро­вок, предложенных Шаранговичем. Нет ярлыков, нет таких слов, как «вредительство», «враждебность» и т. д.

Быть может, Киров был слишком мягок? Я бы этого не сказала. В том же постановлении есть и такое предложение: «Зам. председателя Карагандинского облисполкома тов. Козловцева за несвоевременный выезд на хлебозаготовки и уборочную и за пьянку в районах снять с работы и исключить из партии» ^[593].

В Казахстане Киров столкнулся с тяжелым положением спецпереселенцев (точнее — «раскулаченных» крестьян). Он считал, что во мно­гих случаях виноваты уполномоченные НКВД, и потребовал от Ягоды примерно наказать нескольких отъявленных мерзавцев из его ведомст­ва. Более того, одной из причин такого положения он считал нарушение «революционной социалистической законности». В связи с этим Киров потребовал снятия с работы прокурора Восточно-Казахстанской облас­ти. 20 сентября Вышинский передал в Семипалатинск для передачи Ки­рову телеграмму следующего содержания: «Веселкин отозван. Временно прокурором Восточно-Казахстанской области направлен Аджаров. Бли­жайшие дни обеспечим усиление прокуратуры, суда»^[594].

Интересно и другое: после отъезда Кирова из Казахстана все дела по укреплению органов прокуратуры и суда были приостановлены. Мирзоян немедленно сообщил об этом Кирову в Ленинград. И 1 нояб­ря 1934 года последний направил в Москву, в ЦК ВКП(б), Жданову такую телеграмму: «Обещанный прокурор Восточной области до сих пор не прибыл. Положение облпрокуратуры на Востоке нетерпимое. Убеди­тельно прошу ускорить командирование облпрокурора Восточной области Казахстана»^[595]. Замечу, эта депеша шла уже в ЦК, а не Вышинскому, как было ранее.

Могла ли такая кировская настойчивость в наведении порядка и социалистической законности понравиться ближайшему сталин­скому окружению? Тому же Ягоде или Вышинскому. Скорее все­го — нет.

А теперь сделаем небольшое отступление, которое позволит нам по­ближе познакомить читателя с семьей Сергея Мироновича Кирова, тем более что вокруг обстоятельств его семейной жизни существует немало мифов.

В период нахождения Кирова в Казахстане состояние здоровья его жены — Марии Львовны Маркус ухудшилось. 11 сентября 1934 года Чу­дов сообщил Кирову: «Мария Львовна отдыхает в Толмачево. Договорил­ся с Шеболдаевым (секретарь Ростовского крайкома ВКП(б).—А. К.) об. откомандировании в наше распоряжение сестры Марии Львовны. На днях будет в Ленинграде и будет отдыхать с Марией Львовной»[596]. Речь шла о Рахили Львовне Маркус, члене партии с 1925 года, враче по образова­нию и призванию, человеке удивительного такта, душевности, очень начитанном. Она была добрым другом семьи Кировых. И до самой кон­чины Марии Львовны Маркус в 1945 году она жила вместе с ней в ки­ровской квартире. Умерла Рахиль Львовна в 1959 году, а в 1962 году скончалась Софья Львовна — старшая из сестер.

А. Антонов-Овсеенко писал: «... в 1958 году ^[597](выделено мной. — А. К.) в ЦК с письмом обратилась старшая сестра жены Кирова Софья Львовна Маркус, жившая вместе с ними. Сергей Миронович после каждого своего возвращения из Москвы с большой тревогой рассказывал о взаимоотноше­ниях со Сталиным. Рассказывал также о совещании на квартире Серго». То же самое неоднократно высказывала и О. Г. Шатуновская[598].

Что сказать по этому поводу? Письмо в ЦК действительно было. В нем Софья Львовна подвергала жесткой критике одну из книг за искажение фактов биографии Марии Львовны, указывая, что послед­няя никогда не училась в гимназии, она окончила двухлетнюю шко­лу, работала девочкой в шляпном магазине Гешлина, затем продав­цом, потом кассиром и была малообразованным человеком. Письмо датировано 1958 годом^[599]. Что касается утверждения о совместном про­живании трех сестер, то должна заметить, что Софья Львовна жила до 1935 года в Москве, а появившись в Ленинграде после смерти Киро­ва, длительное время была прописана по другому адресу, хотя, несо­мненно, часто пользовалась гостеприимством вдовы Кирова. И нако­нец, в январе 1959 года Софья Львовна в своих воспоминаниях, отры­вок из которых уже цитировался, писала «о великой дружбе Сталина и Кирова»...

Надо сказать, что очевидцы тех лет, обслуживавшие семью Кирова при его жизни и после смерти, говорили: С. М. Киров с большой симпа­тией относился к Рахиль Львовне и иронически к Софье Львовне. Кос­венным подтверждением этим свидетельствам могут служить письма друга юности Кирова Герасима Шпилева к Сергею Мироновичу, где не­мало пишется о С. Л. Маркус, о том, как к ней несправедливо относятся. И во всех письмах — просьба помочь С. Л. Маркус. Эти письма Шпилева наводят на мысль: а так ли уж Софья Львовна была близка к Кирову при его жизни, как она пыталась представить это впоследствии? Почему во­прос о получении путевок в санатории, о ненормальных отношениях с сослуживцами, о якобы несправедливом отношении к ней вышестояще­го начальства, о посылке ее на учебу решался Софьей Львовной через друга Кирова еще по Томску — Шпилева. Однако делать определенные выводы по столь щекотливому вопросу все-таки не берусь...

Мария Львовна Кирова до самой своей смерти находилась на пол­ном государственном обеспечении. Никто и никогда из ближайших родственников Кирова и его жены не репрессировался. Маркус-Кирова похоронена на Волковом кладбище, ее сестры — на Коммунистической площадке Охтинского кладбища.

Это небольшое отступление о сестрах Маркус сделано мной не слу­чайно. Мифотворчество не миновало и их. В 1989 году еженедельник «Собеседник» опубликовал воспоминания бывшего секретаря ЦК ВЛКСМ В. Пикиной, арестованной вместе с А. Косаревым и прошед­шей все круги лагерного ада. Так ваг она утверждает, что сидела вместе с родной сестрой жены Кирова — некоей Власовой.

Власова вполне реальное лицо, она являлась ближайшей подругой С.Л. Маркус, работала в Институте марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б), там была исключена из партии, а затем арестована.

Какую же позицию в те дни занимала ее подруга — Софья Львовна Маркус?

Не будем домысливать и фантазировать. Пусть опять говорит документ:

«Секретарю парткома Музея С. М. Кирова тов. Сюннербергу.

С. Л. МАРКУС, чл. п. с 1905 г. п/б №2435580.

Заявление

Настоящим должна довести до сведения парткома, что я до­пустила грубейшую политическую ошибку, выразившуюся в при­туплении революционной бдительности.

В Москве органами НКВД арестована работник ИМЭЛ, Власо­ва, с которой я была связана по подпольной партийной работе с 1904 года. С 1924 по 1926 год работала с ней в пропгруппе ЦК ВКП(б). Последние годы связь была бытовая. С 1931 г. по 1935 год жила с ней на одной квартире в Москве. С1935 года — отдельные встречи во время моих приездов в Москву (я останавливалась у нее на квартире) и переписка...

Парткомитет был прав, исключивши Власову из партии. Парт­ком ИМЭЛ проявил больше политической дальнозоркости, чем я, которая слепо доверяла ей до последнего времени.

Тяжела моя вина перед партией. Оправдания я себе не нахо­жу. Особенно мучает и угнетает меня сознание: имею ли я право е настоящее время оставаться в музее С. М. Кирова на руководящей работе.

С. Маркус. 23/11-39 г.» [600]

Не буду комментировать это заявление — по-моему, оно говорит само за себя. Подведу лишь итог: материалы и документы, которые я пыталась представить читателю в наиболее полном виде, опровергают домыслы отдельных историков и публицистов о «ссылке» Кирова в Казахстан, о якобы «сложных отношениях между Сталиным и Кировым незадолго до убийства». Они свидетельствуют: многие воспоминатели 60—70-х годов зачастую ошибаются не только в оценке фактов, но и в их изложении. К сожалению, память человеческая — инструмент, да­лекий от совершенства. Она субъективна и подвластна времени.

И снова о Сталине

Кто же является действительным автором идеи о причастности Сталина к убийству Кирова? Лев Давидович Троцкий. Именно он пер­вым выдвинул эту версию. Аргументация его была такова: снята с ра­боты и привлечена к ответственности большая группа (12 человек) со­трудников Ленинградского управления НКВД. «Безусловно, — писал Троцкий, — сами бы они не пошли по собственной инициативе на убий­ство Кирова, если бы не было прямого, в той или иной форме, указания Сталина»[601].

На XX съезде КПСС эту версию фактически повторил Никита Сер­геевич Хрущев. Правда, он не был столь категоричен, как Троцкий.

«... Обстоятельства, связанные с убийством Кирова, до сих пор таят в себе много непонятного и загадочного и требуют самого тщательного расследования. Есть основания думать, что убийце Кирова — Николаеву кто-то помогал из людей, обязанных охранять Кирова. За полтора месяца до убийства Николаев был арестован за подозрительное поведение, но был выпущен и даже не обыскан. Крайне подозрительным является то обстоятельство, что когда прикрепленного к Кирову чекиста 2-го декабря 1934 г. везли на до­прос, он оказался убитым при „аварии" автомашины, причем никто из сопровождающих его лиц при этом не пострадал» ^[602].

Сравнительно недавно стало известно, что этот доклад для Хрущева писал П. Н. Поспелов. Уже после XX съезда КПСС он пишет специаль­ную записку об убийстве Кирова. Можно согласиться с комментарием автора, опубликовавшего эту записку. «...Документ Поспелова крайне чуткая реакция на настроения высшего руководства (выделено мной. — А. К.)». Анализ записки подтверждает этот вывод.

С одной стороны, в ней приводятся материалы допросов Николае­ва, а также показания отдельных его сопроцессников на заседании Военной коллегии Верховного суда СССР 28—29 декабря 1934 года. Все они свидетельствуют, никто, кроме Николаева, виновным себя в орга­низации, подготовке теракта против Кирова не признал.

С другой стороны, П. Н. Поспелов в весьма уклончивых выражени­ях высказывает мысль: убийству Кирова способствовали чекисты, ко­торые сами на это не пошли бы никогда, если бы не получили указания в полуофициальной форме от некоей самой высокой «инстанции» (то есть от Сталина). Аргументируя причастность этой «инстанции» к убийству Кирова, Поспелов приводит доводы, взятые им из документов процессов 1936, 1937 и 1938 годов. Они сводятся к следующему:

1. Убийство Кирова произошло потому, что его охрана способство­вала этому. Так, Л. Николаев, арестованный 15 октября 1934 года, был освобожден по указанию начальника оперода^[603], в свою очередь полу­чившего подобное распоряжение от заместителя начальника Ленин­градского управления НКВД Ивана Запорожца.

2. Генрих Ягода летом 1934 года получил указания от Авеля Енукид­зе не мешать убийству Кирова. При этом Енукидзе мог выступать в роли либо одного из руководителей правотроцкистского центра, либо дове­ренного лица Сталина.

3. Ягода не понес никакого взыскания и ответственности за такой позорный прорыв в работе НКВД, как убийство Кирова. Арестованный впоследствии Енукидзе на допросах утверждал: Ягода виноват в убий­стве Кирова, о чем прямо говорил Орджоникидзе на одном из заседа­ний Политбюро ЦК ВКП(б).

Все эти аргументы, приводимые Поспеловым, зачастую текстуально совпадают с тем, что писал об убийстве Кирова Лев Троцкий в своем изданном за границей в 1934—1939 годах «Бюллетене оппозиции».

Однако Поспелов прямо не обвиняет Сталина в причастности к убийству Кирова. Это делает Хрущев в своем заключительном слове на XXII съезде КПСС. И в подтверждение этого приводит ряд доводов:

«Обращает на себя внимание тот факт, что убийца Кирова раньше дважды ^[604] был задержан чекистами около Смольного и у него было обнаружено оружие. Но по чьим-то указаниям оба раза он ос­вобождался... И почему-то получилось так, что в момент убийства начальник охраны Кирова далеко отстал от С. М. Кирова, хотя он по инструкции не имел права отставать на такое расстояние от охраняемого.

...Когда начальника охраны Кирова везли на допрос, а его должны были допрашивать Сталин, Молотов и Ворошилов, то по дороге, как рассказал потом шофер этой машины, была умышленно сделана авария теми, кто должен был доставить начальника охраны на до­прос. Они объявили, что начальник охраны погиб в результате ава­рии, хотя на самом деле он оказался убитым сопровождавшими его лицами.

Таким путем был убит человек, который охранял Кирова. Затем расстреляли тех, кто его убил. Это, видимо, не случайность, это продуманное преступление. Кто это мог сделать?»

Заметим, что теперь Хрущев говорит уже о двух задержаниях Нико­лаева сотрудниками НКВД, а также об умышленности аварии и об убий­стве начальника охраны сопровождавшими его лицами.

Что должно было насторожить объективного исследователя в этом заявлении Н. С. Хрущева?

Конечно, неточности. Николаев задерживался охраной Кирова один-единственный раз — 15 октября 1934 года. При аварии машины погиб рядовой охранник, а не начальник охраны Кирова.

Не могло не насторожить и то, что на этом же съезде в выступлении председателя КГБ А. Н. Шелепина ничего не говорилось о причастно­сти Сталина к убийству Кирова. И вдруг Хрущев в заключительном сло­ве произносит нечто другое. Чем можно объяснить такое расхождение? Думаю, что по такому важнейшему вопросу: причастен или неприча­стен Сталин к убийству Кирова — версии прорабатывались и обсужда­лись среди высшего политического руководства страны самым тща­тельным образом.

Как известно, сразу же после XX съезда КПСС 13 апреля 1956 года Президиум ЦК КПСС принял решение о создании комиссии под пред­седательством Молотова для проверки обстоятельств, связанных с убий­ством Кирова и репрессиями против других лиц, осужденных по поли­тическим мотивам. Через год, в апреле 1957 года, комиссия пришлак вы­воду: убийство Кирова совершил Л. Николаев, который никогда не был связан с троцкистско-зиновьевской оппозицией[605]. Однако никакого официального решения по результатам работы этой комиссии принято не было. По-видимому, это было вызвано теми сложными отношения­ми, которые уже сложились к этому времени между Н. С. Хрущевым, с одной стороны, и В. М. Молотовым, Л. М. Кагановичем и Г. М. Мален­ковым — с другой. Возникшие между ними разногласия касались самых разнообразных вопросов внешней и внутренней политики страны, в том числе, несомненно, были противоречия и по реабилитации осужденных по политическим процессам 30—40-х годов.

В 1960 ходу дело об убийстве Кирова проверялось вторично вновь созданной Президиумом ЦК КПСС комиссией под председательством Н. М. Шверника. Результатом ее явилась итоговая записка, в которой говорилось: «...убийство С. М. Кирова было организовано и осуществлено работниками НКВД по указанию Сталина. Охранник С. М. Кирова опер- комиссар Борисов, вызванный на допрос к Сталину, погиб не в результате автомобильной аварии, а был умышленно убит сопровождавшими его ра­ботниками НКВД» ^[606].

В связи с тем что это заключение не было подтверждено достаточ­но вескими и серьезными доказательствами, в мае 1961 года под пред­седательством Н. М. Шверника создается новая комиссия по расследо­ванию обстоятельств убийства Кирова. В нее входили представители КПК при ЦК КПСС, в том числе О. Г. Шатуновская, П. Н. Поспелов — директор Института марксизма-ленинизма, представители КГБ и Прокуратуры СССР.

Комиссия проделала огромную работу, она подняла и пересмотрела дела коммунистов, проходивших по делу об убийству Кирова, опросила как тех, кто вернулся из лагерей, так и тех, кто там не был. В результате было получено много показаний, писем, заявлений, объяснительных записок. Некоторые лица давали объяснения по нескольку раз, причем первые объяснительные записки начисто опровергались последующи­ми. Большинство из тех, кто прошел через эту комиссию, сами не были очевидцами трагедии в Смольном, а где-то и что-то когда-то им кто-то рассказывал. Противоречивость, субъективность подобных документов не вызывает сомнений. И примеров тому немало. Естественно, проти­воречивыми оказались и результаты работы комиссии. Правда, в справ­ке, написанной и подписанной всеми ее членами, в том числе и О.Г. Шатуновской, делается вывод: «Николаев был террористом-одиночкой и Сталин использовал убийство Кирова для физической изоляции и уничтожения как лидеров зиновьевской оппозиции, так и бывших их сто­ронников». То есть фактически был подтвержден вывод комиссии 1957 года. Но большинство членов комиссии, в том числе и О. Г. Ша­туновская, высказали мнение, что обстоятельства убийства Кирова нуждаются в более глубокой проверке^[607]. Такого же мнения придержи­вался и Н. С. Хрущев. Выступая на XXII съезде 27 октября 1961 года и останавливаясь на обстоятельствах убийства Кирова, он подчеркнул: «надо еще приложить немало усилий, чтобы действительно узнать, кто виноват в его гибели. Чем глубже мы изучаем материалы, связанные со смертью Кирова, тем больше возникает вопросов».

В том, что говорил Н. С. Хрущев на съезде, за исключением отдель­ных деталей, ничего принципиально нового не было. Многое было из­вестно и раньше из судебного отчета по делу так называемого антисо­ветского правотроцкистского блока, проходившего в Москве в марте 1938 года.