Песня корабельных мастеров

Перевод П. Антокольского

На боевой оснастке флота

Сверкает наша позолота.

Над прозеленью волн крутых

Разгуливает ветер шалый.

Природа с тенью свет смешала

В несчетных бликах золотых.

Шквал бешено и прихотливо

Ломает линию прилива.

Случайность на море царит.

Куда ни глянь — игра повсюду.

Подобен призрачному чуду

Наш раззолоченный бушприт.

Волна грозит ему изменой,

Но блещет золото надменно —

Изделье нашей мастерской.

Оно само мишень для молний,

Но взор вперяет, гнева полный,

В седой туман, в простор морской.

Король взимает дань двойную.

Султан, несчетных жен ревнуя,

Добычи новой не лишен, —

Сегодня на галдящем рынке

Рабынь скупил он по старинке,

Всех без разбора, нагишом.

Белы или чернее сажи

Красавицы на распродаже,

Все, из каких угодно стран,

Товаром станут окаянным.

Так входят в сделку с океаном

Работорговец и тиран.

У деспота и урагана,

У молнии и ятагана

Хозяйство исподволь растет.

Здесь отдыха ни у кого нет:

Шторм непрестанно волны гонит,

Царь подданных своих гнетет.

А мы любым владыкам служим,

Поем, трудясь над их оружьем.

Эмир, в глазах твоих свинец, —

Меж тем как в песне нашей честной,

Как в гнездышке, в листве древесной,

Трепещет маленький птенец.

Природа-мать спокойно дышит

И колыбель свою колышет

И пестует чужих детей.

Пусть наша песня дальше льется,

А в ней невольно отдается

И гул громов, и стон смертей.

Мы лавры с пальмами подарим

Владычественным государям, —

Но им не задержать зато

Ни звездного круговращенья,

Ни штормового возмущенья, —

Там не подвластно им ничто.

Богат цветеньем знойный полдень,

Он женской прелестью наполнен, —

Здесь вечный праздник, вечный смех,

Там от борзых бегут олени…

Но мир вблизи и в отдаленье

Ханжей отпугивает всех.

И если надобно султанам

Жить в опьяненье непрестанном,

Пускай выходят из игры

В разгар грехов, в цвету желаний.

Но есть в лесу у каждой лани

Темно-зеленых мхов ковры.

Любой подъем с пареньем связан.

Любой огонь затлеть обязан,

Могила ищет старика.

Над пляской волн, над пеньем бури,

Над зыбким зеркалом лазури

Ползут часы, летят века.

Красавицы ныряют в волны,

Хмельным броженьем, жженьем полный,

Мир очарован сам собой.

Сверкает море в лунных бликах.

Так отражен на смертных ликах

Небесный купол голубой.

На золотых бортах галерных

Ты шесть десятков весел мерных

Движенью вечному обрек.

Они легко взлетают к высям.

Но каждый взмах весла зависим

От каторжников четырех.

* * *

«Поэт — вселенная, что в человеке скрыта…»

Перевод В. Рогова

Поэт — вселенная, что в человеке скрыта.

В мозгу у Плавта — Рим, рокочущий сердито;

Слепой и царственный, увидел Мэонид,

Пренебрегая тьмой, что взор его мрачит,

Калхаса, Гектора, Патрокла и Ахилла;

Терзанья Прометей терпел в душе Эсхила;

Рабле вместил свой век; та истина ясна:

Все, все мыслители в любые времена,

Благословенные певцы-визионеры,

Шекспиры щедрые, обильные Гомеры,

Вынашивали плод, подобно матерям:

Одним рожден был Лир, другим же — царь Приам,

Да, каждым гением порождено немало.

В пустыню их влекло; в душе у них сияла

Бессмертная лазурь, где вечны свет и смех;

Порою же тревог, что угнетают всех,

Квадриги громовой им слышалось движенье.

Поэтов-мудрецов венчало озаренье.

Им ясно было все, что зрели пред собой:

Для Архилоха был опорой ямб хромой[508],

Услышал Еврипид стенания инцеста[509].

В себе нашел Мольер печального Альцеста[510],

В нем был Арнольф[511]с женой, как сыч и стрекоза,

И хохот шутовской, и мудрости слеза.

С Кихотом речи вел Сервантес, бледный, нежный;

Внял Иов, что шептал Денница, дух мятежный;

Дант мыслью пронизал великой бездны мрак;

Пляс фавнов на лугу узнал Гораций Флакк,

А Марло разглядел под сенью черной чащи

Бесовский шабаш[512], вихрь, неистово бурлящий.

От первых дней поэт для мирозданья свят,

Когда видения вокруг него парят.

Ему трава мягка, пещера не угрюма;

Пан топчет мох при нем, не поднимая шума;

Когда природы сын мечтами обуян,

Она следит за ним; коль есть в лесу капкан,

Возьмет его рукав куст на краю тропинки

И скажет: «Нет, туда ты не ходи!» Барвинки

Трепещут под ногой; по зарослям лесным

Возникнет голос вдруг и, еле различим,

Прошепчет: «Вот Макбет с Шекспиром! С Беатриче

Дант! Это Дон Жуан с Мольером!» Гомон птичий

Умолкнет, сникнет плющ, колючки скрыть готов

Терновник жалящий, безмолвный строй дубов

Дорогу даст, чтоб шли в беседе под ветвями

Великие умы с великими тенями.