Бедняки

Перевод М. Кудинова

I

Ночь. Хижина бедна, но заперта надежно.

Среди сгустившихся теней увидеть можно,

Как что-то радужное светится слегка.

Видны развешенные сети рыбака.

На полке кухонная утварь чуть мерцает.

За занавескою, что до полу свисает,

Широкая кровать. И тут же, рядом с ней,

На лавки старые положен для детей

Матрас. Пять малышей спят на матрасе этом.

В камине бодрствует огонь и алым светом

Мать озаряет их: она погружена

В молитву. Женщина печальна и бледна.

А за стеною океан, покрытый пеной,

Своим рыданьем наполняет неизменно

Ночь, ветер, и туман, и черный небосвод.

II

Муж в море. С детских лет сраженье он ведет

С пучиной грозною, сулящей смерть и горе,

Пусть ураган и дождь — он должен выйти в море,

Чтоб накормить детей. По вечерам, когда

К ступеням пирса поднимается вода,

Один на паруснике в море он уходит.

Тем временем жена в порядок сеть приводит,

Сшивает паруса, следит за очагом,

На ужин варит суп из рыбы, а потом,

Спать уложив детей, творит в ночи молитву.

Муж в море. Парусник вступает с бездной в битву.

Уходит человек все дальше — дальше в ночь.

Случись беда — никто не сможет им помочь.

Среди подводных скал, близ их незримой кровли,

Есть место страшное, но не сыскать для ловли

Богаче места: там, среди скалистых глыб,

Нашлось пристанище для серебристых рыб.

Но это — крохотная точка в океане.

И ночью, в декабре, средь грозных волн, в тумане,

Чтобы ее в пустыне водной отыскать,

Как надо точно силу ветра рассчитать!

Как надо хорошо знать прихоти течений!

Вдоль борта змеи волн несутся в исступленье,

Пучина корчится и разевает пасть,

И стоном ужаса ей отвечает снасть.

О Дженни думает рыбак в ночи туманной.

Все помыслы ее с ним рядом постоянно.

Так мысленно они встречаются в ночи.

III

И Дженни молится и слышит, как кричит,

Носясь над скалами, кричит морская птица,

Как стонет океан; и наяву ей снится

Обрушившийся вал, разбитый в щепы челн

И гибнущий моряк во власти гневных волн.

Заключены в футляр, как в вены кровь людская,

Часы стенные бьют, без устали бросая

В таинственную мглу минуты, дни, года,

И означает их биение всегда

Игру неведомой, неодолимой силы,

И колыбели крик, и тишину могилы.

А Дженни думает: «Что делать, боже мой?»

Разуты малыши и летом и зимой.

Какая нищета! Здесь хлеб едят ячменный…

За дверью океан грохочет неизменно.

Бьет тяжкий молот волн о наковальню скал,

И кажется порой, что беспощадный шквал,

Как искры очага, развеять звезды хочет;

Ночь непроглядная безумствует, хохочет,

Пускается танцовщицей веселой в пляс,

Ночь, в сумрак и туман закутавшись до глаз

И уподобившись разбойнику-злодею,

Хватает парусник и с ношею своею

Несется к скалам вдруг, и чувствует моряк,

Как разверзается пред ним пучины мрак,

Который крик его последний поглощает.

В его сознании в последний миг всплывает

Кольцо железное на пристани родной.

Виденья мрачные пред Дженни чередой

Проходят. Страшно ей. Сдавило грудь рыданье.

IV

О жены рыбаков! Как тяжело сознанье,

Что муж, отец и сын, все те, кто дорог так, —

Во власти хаоса; что самый лютый враг,

Разбушевавшаяся грозная стихия,

Играет жизнью их; что, ко всему глухие,

На них бросаются, как звери, стаи волн;

Что ветер, ярости неизъяснимой полн,

Сечет и хлещет их и видеть им мешает;

Что, может быть, сейчас им гибель угрожает,

И где они — никто не ведает о том;

И чтобы выстоять в сражении морском,

Чтоб схватку выдержать с могуществом пучины,

Им дан кусок доски и дан кусок холстины…

И женщины бегут к бушующим волнам

И молят океан: «Верни, верни их нам!»

Увы! Какой ответ стихия дать им может?

Всегда страшащая, она их страхи множит.

Еще сильней тоска сдавила Дженни грудь.

Муж в море. Он один. О помощи забудь.

Скорей бы дети подросли, отцу подмога!

Но вырастут они — и возрастет тревога;

Он в море их возьмет, и, плача, скажет мать:

«О, лучше бы детьми мне видеть их опять!»

V

Она берет фонарь и плащ. Пора настала

Взглянуть на океан, на волны у причала,

Не стало ли светать, не видно ль вдалеке

Огня на мачте. В путь! И с фонарем в руке

Выходит из дому она. Еще не веет

Прохладой утренней, и в море не белеет

Та полоса, где мгла от волн отделена.

В предутреннем дожде особенно мрачна

Природа. Потому так медлит день родиться.

Нигде зажженный свет из окон не струится.

Она идет во тьме. И но дороге вдруг

Одна из самых развалившихся лачуг,

Чернея в темноте, пред нею возникает.

Ни света, ни огня. И ветер открывает

И закрывает вновь трепещущую дверь,

В соломе грязной копошится, словно зверь,

И крышу ветхую трясет, протяжно воя.

«Да, — Дженни думает, — с живущей здесь вдовою

Давно не виделась я. Муж мне говорил,

Что хворь какая-то ее лишила сил».

Она стучит в окно. Никто ей не ответил.

Ее слегка знобит. «Какой холодный ветер!

А женщина больна. Нет хлеба у детей.

Хоть двое у нее — вдове куда трудней!»

И Дженни вновь стучит: «Откликнитесь, соседка!»

Молчание в ответ. «Такое встретишь редко,

Чтоб так был крепок сон… Не дозовусь никак».

И в это время дверь, ведущая во мрак,

Со скрипом мрачным перед Дженни распахнулась,

Как будто жалость в ней, в бесчувственной, проснулась.

VI

В дом женщина вошла. Фонарь в руке ее

Печально осветил безмолвное жилье.

Сочилась с потолка вода, и то и дело

Вниз капли падали. А в глубине чернело

То, что внушало страх и вызывало дрожь:

Труп в глубине лежал. Он был совсем не схож

С той, что всегда слыла веселою и сильной;

Как призрак нищеты, он в полумгле могильной

Возник и был разут, взлохмачен, изможден.

Шла долгая борьба. Теперь являет он

Конец сражения. У мертвой пожелтело

Лицо застывшее; и, покидая тело,

Душа разверзла ей уста в последний миг,

Чтоб вечность слышала ее предсмертный крик.

А близ кровати, на которой мать лежала,

Стояла колыбель, и жизнь в ней трепетала:

Во сне два крохотных созданья — брат с сестрой

Ворочались. Их мать, конец предвидя свой,

Накинула на них платок и покрывало,

С себя их сняв: она лишь одного желала,

Чтоб холод разбудить не мог ее детей,

Когда холодная склонится смерть над ней.

VII

Как сладко спят они в дрожащей колыбели!

Их личики от сна чуть-чуть порозовели.

Пусть даже трубный глас на Страшный суд зовет,

Он не разбудит их, двух маленьких сирот,

И страха нет у них перед судьей суровым.

А за порогом дождь мир оглашает ревом,

И капли падают сквозь щели в потолке

На мертвое лицо; слезами по щеке

Они стекают, эти капли дождевые.

И волны бьют в набат, как существа живые.

С тоской внимает мгле умерший человек.

Когда душа и плоть разлучены навек,

То кажется порой, что душу ищет тело,

Что странный диалог звучит во тьме несмело —

Глаза и губы меж собою говорят:

«Дыханье ваше где?» — «Ответьте, где ваш взгляд?»

Увы! Любите жизнь, в полях цветы срывайте,

Танцуйте, радуйтесь, бокалы наполняйте, —

Как воды всех ручьев поглотит океан,

Так каждый светлый миг, что человеку дан,

Улыбки, празднества, приятное соседство,

И радость матери, и беззаботность детства,

И песни, и любовь — всё волею судьбы

Поглотят мрачные холодные гробы.

VIII

Покинув страшный дом с умершею вдовою,

Что под плащом несет, что взять могла с собою

Оттуда Дженни? Почему она спешит?

Чего волнуется? Откуда этот вид

Обеспокоенный? Назад взглянуть не смея,

Зачем торопится так с ношею своею?

И, прибежав домой, что спрятала она

За занавескою? Чем Дженни смущена?

IX

Уж начало светать, белее стали скалы.

На табуретку у кровати сев устало,

Была она бледна, лежал на сердце гнет,

Казалось, что ее раскаянье грызет.

И говорила так она сама с собою

Под непрерывный гул свирепого прибоя:

«О, господи, мой муж! Ну что он скажет мне?

Его упреки заслужила я вполне.

Работа, пятеро детей, и не хватало

Ему других забот! И так их разве мало,

Чтоб я еще одну взвалила на него?

Прибьет меня — скажу: ты прав. Ну для чего

Я поступила так? Вот он идет. О боже!

Нет, просто дверь скрипит… И как боюсь я все же

С ним встретиться сейчас. Его все нет и нет!»

У Дженни на лице лежал печали след,

Взор омрачали ей раздумий горьких тени,

И, погруженная в пучину треволнений,

Не слышала она, как за окном возник

В тумане утреннем бакланов мрачный крик,

Как плещется прилив, как ветер разыгрался…

И вдруг открылась дверь и в хижину ворвался

Свет утренний, и с ним вступает на порог

Рыбак. Он держит сеть в руках. Он весь продрог.

Но улыбается и восклицает: «Дженни!»

X

«О, наконец-то ты!» И вот через мгновенье

Она к своей груди прижала рыбака,

И гладит мокрое лицо ее рука,

Лицо, где доброта душевная сияет

При свете очага, который озаряет

Его черты… Затем начался разговор.

«Не повезло, жена! Ведь море — словно вор».

«Как ловля нынче шла?» — «Нельзя придумать хуже».

«И было холодно?» — «Окоченел от стужи.

Вернулся я ни с чем. И сеть свою порвал.

Сам дьявол, кажется, вселился в этот шквал.

Какая ночь была! И лодка то и дело

Как будто в бездну опрокинуться хотела.

А ты что делала? Как время провела?»

Смущенье женщины скрывала полумгла.

«Что делала? Мой бог! Сама не знаю толком.

Я шила… Слушала, как ветер воет волком.

И было страшно мне». — «Да, трудная зима».

Тут Дженни, побледнев, как будто в чем сама

Виновною была, сказала: «Между прочим,

Соседка умерла… Возможно, прошлой ночью,

Когда ты занят был работою своей.

Оставила она двух маленьких детей,

Мальчишку с девочкой: она едва лопочет,

Малыш на двух ногах ходить еще не хочет.

Их мать была совсем задавлена нуждой…»

Рыбак задумался. Потом он головой

Тряхнул и, шлем стянув, в котором ночь проплавал,

Его забросил в темный угол: «Ах ты, дьявол!

Их пятеро у нас. А если семь? Беда!

И так уж в год плохой случалось не всегда

Нам лечь поужинав. Что предпринять мы сможем?

Нет, не моя вина. С самим решеньем божьим

Могу ли спорить я? И в силах ли понять,

Зачем у малышей решил он мать отнять?

Не очень я учен, чтобы осмыслить это.

Величиной с кулак — и лаской не согреты

Два этих существа. Ну, как тут быть, жена?

По-моему, сходить за ними ты должна.

Забрать от мертвой надо их, по крайней мере.

Не ветер к нам стучит — их мать стоит у двери

И молит взять детей. Потом по вечерам

Пускай уж семеро лезть на колени к нам

Начнут: у нас для них различия не будет.

Бог, видя семерых, должно быть, не забудет,

Что надо их кормить, что стало больше ртов.

Он добрый и пошлет хороший нам улов.

Работать за двоих я буду… Значит, ясно:

За ними ты пойдешь. В чем дело? Не согласна?»

И Дженни так ему ответила: «Взгляни

За занавеску, дорогой мой. Там они!»