Из штурмового дневника 5 страница

Виталий и Чернуха начинают двигаться вверх. Черну­ха с рюкзаком. Отлегло. Значит, восхождение не сорвано. Поднялись до нас.

Виталий говорит:

—Стах не может идти ни вниз, ни вверх. Необходи­мо его спускать. Или мне, или тебе нужно спускать­ся вниз.

Тяжелое молчание.

— Евгений, ты был выше, на пике Коммунизма, пик Ленина уступи Виталию, — говорит Лукин.

— Считаю лучше — жребий, — предлагает Чернуха.

Опять тяжелое молчание.

— Я уже решил, что буду спускаться, — говорю я.

— Черт знает что! Мальчишка, идиот, в хорошую по­году не мог сохранить ног! Из-за него все срывается и почти у самой цели! — возмущается Чернуха.

Снизу опять крик:

— Скорее, скорее!

— С ним там истерика. Ты отбери у него револьвер, на всякий случай, — советует Чернуха.

— Что вам нужно из моих вещей? — спрашиваю я.

— Вроде ничего. Продукты пусть остаются у тебя. Нам хватит. На тебе кухню, веревку. Свяжись с ними. Ну, счастливо, Евгений! — Чернуха крепко сжимает мою руку.

А снизу опять крики:

—Скорее, скорее!

Я быстро соскальзываю вниз. Стах все еще лежит на снегу. Анастасов трет ему ногу. Принимаюсь и я. Нога мягкая, с немного странными пятнами. Ничего не чув­ствует, как чурбашка. Тру долго и что есть силы. Стах стонет.

—Теперь обувайся!..

Налетает вихрь и снегом мочит носки. Спешу надеть их на ногу.

—Анастасов, отряхни шекельтон!..

Анастасов, потрясенный неудачей, и, видимо, уже пло­хо соображая, отряхивает шекельтон так, что весь снег сыплется внутрь. Отбираю, отряхиваю сам и обуваю.

Связались. Командую:

—Вниз!

Спускаемся на ногах, часто подскальзывая. Миновали лагерь у скал. Отсюда едем. Я последним, сдерживаю. Стах кричит при разгонах. Ободряю и сдерживаю рывки.

Тяжелый траверс к лагерю (где остались шляпы). Ре­бята почти на каждом шагу скользят и катятся вниз: приходится рубить ступени.

Здесь опять оттирание ноги. Говорит, что в ступне уже чувствуется боль, но пальцы не чувствуют. Забираем шля­пы и дальше. После траверса опять съезжаем вниз. Те­перь первым торю я. Ребята, видимо, сильно тормозят, я оказываюсь все время подвешенным.

Спустились к лагерю, где оставлены ботинки. Оты­скиваем его с трудом: все совершенно гладко засыпано снегом.

Короткий скат по ледяному склону. Дальше на ногах. Начал траверс. Под снегом лед. Ребята срываются. Я на­сколько возможно закрепляюсь. Рывок, но не сильный. Не­много не доехав сброса, останавливаются.

Дальше на охранении иду впереди и рублю ступени. Внизу видна трещина, почти совсем засыпанная. Место знакомое слабо. Раскапываю. Трещина, видимо, неболь­шая. Набираю веревку и прыгаю. Удачно. Вкопался н снег. За мной прыгают ребята.

Со следующего выступа кричу: «Ура! Мы на верном пути». Место знакомо, только за это время настолько обле­денело, что нужно рубить ступени. Ну, теперь уже ерун­да. Быстро скользим по большому склону и подходим к лагерю «5700».

Солнце уже низко. Я высказываюсь за ночлег здесь. Ребята просят идти дальше.

Спускаемся к нижнему лагерю. Темнеет. Идем прежним путем по леднику (только снег в прошлый раз месить не приходилось). Чувствуется, что ребята устали: неверен шаг.

Наконец подъем на старую виднеющуюся издали темным конусом морену. Но и она тянется бесконечно. Полузасыпанная ишачья тропа. Вот и поляна с пятна­ми снега, белеющими в темноте. Кастрюля с макаронами на месте.

Анастасов принимается за костер. Я осматриваю ногу Стаха и растираю ее. Она уже теплая и чувствительность, говорит, появляется.

С трудом обнаружил воду, в самых верховьях ручья. Наелись макарон и еще чуть осталось. Анастасов над кост­ром сушит спальный мешок. Ставлю палатку, ибо стало немного заносить. Улегся, надев на себя все, кроме штур­мовки, — ее подстелил. Ребята легли рядом. Ночью жарко не было. Раза два просыпался.

9 сентября. Опять чудесное утро. Но снимать «ватнушку» рано — совсем прохладно.

Яичница вышла с большим процентом меты. Ребята отказались. Ем только из авторского самолюбия. Чтобы не было скверного осадка — быстро заедаю шпротами и печенкой.

Опять массирую пальцы Стаху, а затем — ногу в банку с водой (согревающая ванна).

Иду встречать ребят. Анастасов скулит: «Палец сильнo распух, очень трудно ходить...» (а я думаю, ему просто лень идти). Взял с собой альбом. «Ну, готовьте здесь обед», — говорю.

Открылся пик. Движения никакого не видно. Стоит бе­лым громадным курганом. Лишь подходя ко второй море­не, заметил на втором лагере (террасе) крошечную точку, но точка неподвижна, и я начинаю сомневаться — человек ли это? Вдруг точка разделилась. Двое пошли влево. Один долго стоит, затем начинает сползать вниз. Ну хорошо! Все трое целы.

Долго задерживаются на сбросах, где мои «орлы» ле­тели. Я в это время делаю наброски с пика Левина.

На леднике еще лежит снег, но ручейки уже проби­вают дорогу и снег заметно оседает. У лагеря ищу остав­ленные вещи. Обнаруживаю их на этот раз довольно быст­ро. Ясно видны вверх по леднику наши позавчерашние следы. На них жду появления фигур.

Одна вышла, идет вниз. Это Виталий перебирается че­рез морену, огибает озеро по снежнику и приближается ко мне.

— Где еще двое?

— Там сходят. Устали здорово...

Наконец, появляются двое, походка расслабленная, шатаются. Встали в нерешительности: по чьим следам идти?

Спешу навстречу. Не узнали и еще издали кричат:

— Виталий, а спирт взял?

Подхожу.

— Здорово, орлы!

— А, Евгений, вот это здорово!

Лукин совсем высох. Говорю ему:

— Снимай рюкзак!

Сначала поупрямился, но потом сговорились. Вид и рассуждения у него, как у подвыпившего. Дошли до ла­геря. Захватили там манку и фляжки. Прошли немного, Лукин опять ухватился за рюкзак. На сей раз уговоры не подействовали. Пришлось меняться. Несу рюкзак Касья­на. Лукин надел рюкзак и тут же просит присесть. Вот комик, костьми ляжет, но с рюкзаком.

Иду довольно быстро. Ребята отстают и просят не спе­шить. Спускаемся прямо к лагерю. Встречают «больные».

—А где же обед? Не удосужились?..

—Да он бы остыл, — говорят.

Еще по дороге узнал все подробности штурма.

В день расставания шли часов до шести. Переночева­ли. Ветра не было. Утром вышли не рано, часам к 12-ти. Гребень широкий, как Ленинградское шоссе (по описа­нию Чернухи). Жесткий, удобный для ходьбы чешуйча­тый наст. Через два часа перешли на скалы и по ним за час с небольшим вышли на вершину.

Открылось большое снежное плато, метров на 300 ши­рины. Оно уходит далеко к пику Дзержинского и огра­ничено с трех сторон (за исключением юга) скалистой грядой.

Видимость очень слабая. Видна лишь юго-восточная часть с озером Кара-куль.

Вытащили из рюкзака бюст Ленина (ранее установ­ленный метров на 200 ниже) и укрепили его на северо-восточном скалистом выступе. В метре от него сложили тур и вложили записку о восхождении. Обыскали верши­ну, но никаких следов пребывания на ней немцев (в 1928 году) не обнаружили.

Время выхода на вершину 16.20. Спуск в лагерь на гребне в 18.10. Утром спуск вниз. Шли не связанные...

Облачно. Солнца нет. Виталий ставит себе палатку. Ребята отдыхают. Стряпаю богатый ужин.

Мешок почти просох. Сплю очень хорошо.

10 сентября. Утро изумительное. Тихо, тепло, ясно.

Начинаем сборы к выходу в нижний лагерь. Выш­ли точно в 10.10, ибо начальник Чернуха объявляет выход, когда все уже соберутся: мудро и опозданий не бывает.

Вид у нас бандитский: все обросшие, помятые, гряз­ные и изодранные. Особенно эффектен Виталий: он в трусах и с громадной кастрюлей, привязанной поверх рюкзака.

Передышка и фотосъемка перед выходом на лед. По­хрустывают ледяные иглы под нашими подошвами.

Вот и средняя морена. Теперь уже «дома»! Моренный гребень сильно обтаял и заострился (без рубки теперь трудно бы было провести лошадей). Последние бугры мо­рен. Виталий спешит первым подняться на откос. Мы с волнением следим, увидит ли он кого в лагере? Поднял­ся — и вдруг рука приветственно вскинулась вверх. Есть! Ура! Быстро поднялись и мы. Навстречу Юхин, красноар­мейцы. Жмут руки, поздравляют.

Вечером сабантуй. Появился богато сервированный за­кусками «стол». Бутылка хорошего вина, остальное спирт. Пошло здорово. Лукин опять пытался говорить торже­ственные речи.

Виталий уныло лежит в мешке и тянет ром. У него болят зубы.

Сплю на воле под мобилизованными полушубками.

12 сентября. Ждем караван. Обещали быть с утра, но подошли только к обеду и то, если бы Анастасов слу­чайно выстрелом не спугнул караванщиков, «отдыхали» в Ачик-таше до вечера. Юхин и Ткаченко уехали раньше.

Наконец наши «рысаки» готовы. Виталий любит устраиваться удобно: два вьюка с боков, в середине мяг­кая подстилка на вьючном седле. Мне пришлось доволь­ствоваться лишь ватником вместо седла. Не успели отъ­ехать, как у Виталия авария: съехал на шею, а затем и вовсе свалил все вьюки. Второй случай уже со мной. Ло­шадь моя без стремян. Не найдя подходящего камня, ре­шил вскочить на нее с разбегу. Между тем к лошади привьючили два рюкзака и, видимо, плохо. Я разбежался, прыгнул, и в то же мгновение весь груз вместе со мной съехал под лошадь. Ребята надрываются от смеха.

Удаляется белая громада пика Ленина. Промоина Ачик-таша. Переправа пустяковая, воды немного. Изуми­тельной красоты и прозрачности голубые озера. Вода как морская.

Караванщик отказывается ехать до Бордобы. Ночью, говорит, нельзя перейти последние речки. В полной темно­те свернули на поляну у ручья и встали.

Палаток не расставляли. Спали хорошо.

13 сентября. Еще до солнца разбудили караван­щика. Тот пошел искать лошадей. Лишь брызнули первые лучи, начали будить всю «банду батьки Чернухи».

Лошади, видимо, разбежались. Ждать пришлось дол­го. Взгромоздились на этот раз удачно и до Бордобы еха­ли уже без приключений: приспособились.

День опять изумительный. Речки подернулись серебри­стым слоем ледка. Через речку ледника Корженевского пе­реправились легко. Последний поворот — и открылись строения Бордовы. Неожиданно от них отделяется всад­ник и несется галопом навстречу. Ваня! Ох, джигит! Странно лишь то, что лошадь его, как мотоцикл на вира­же, клонится то в одну, то в другую сторону. Подскакал, осадил. О, ужас! У лошади задние ноги подгибаются, бед­няга шатается и... совсем садится. Финал испортил все. За­болела. Едва довели ее до Бордобы.

Расположились под навесом. Закусили.

Потом холодная баня. После этой бани, как очумелые, выскакиваем на солнышко и здесь только отогреваемся. Бреемся с трудом добытой бритвой. (Лишь Анастасов и Чернуха хотят сохранить свои окладистые бороды).

С машинами скверно: пришли три и встали до утра на ремонт. На бордобинскую машину тоже расчет не оправ­дался — отправилась с начальством в Ош. Совершенно не­ожиданно уже под вечер выручила машина базы. Юхин бежит довольный: «Садись, ребята!»... Это дело одной ми­нуты.

Широкими руслами рек въехали в ущелье. Солнце скрылось за крутые стены. Но вот опять расширилась до­лина. Справа видны склоны отрогов Кызыл-агина. Свора­чиваем влево и вскоре лезем зигзагами на перевал.

Показались палатки Памирстроя. Уже темнеет. С ма­шины долой. Скорее! Сегодня же дойдем до лагеря. Юхин сгружает груз.

— У вас можно будет оставить груз до завтра?

— Нет, мы сейчас снимаемся, — говорят памирстроевцы.

Как быть?

— Ткаченко, не боишься один остаться с грузом?

— Нет.

Быстро идем на восток, держась как можно прямее (как указали памирстроовцы). Под ногами песок, мелкие камешки, рога архаров. Слева блестит речка. Грязь. Стало темно. Ребята начинают ныть. С такими настроениями далеко не уйдешь. Решили заночевать. Выбрали сухое местечко. Палатки не ставим, а прямо влезаем в них. Устроились хорошо.

14 сентября. Еще задолго до рассвета Виталий на­стаивает на выходе (ему уже не терпится).

Холодно здорово. Речки покрылись льдом. Перейти по льду проток не удалось, пришлось обойти. Опять песок и камень. Много следов диких и домашних животных. Вид­ны следы и наших ребят.

У первого мелкого рукава напились и тут же заметили движение на противоположном затененном берегу. Ребя­та спорят: лошади или архары?

Широкая долина, а за бугром основной поток. Тут уж Лукин и Анастасов не утерпели и пошли посмотреть. Лу­кин сразу увидел людей. Анастасов ушел далеко. Долго кричали ему. Но он, видимо, решил там же перебродить мелкие речки.

Мы перепрыгиваем с разбегу чуть не десяток рукавов. Лишь Лукин решил разуться и набродился в ледяной воде вдоволь. Вышли на торную тропу. Идем быстро. Показа­лись ишаки. Ну, думаем, лагерь! Но прошли еще кило­метра три, покуда увидали человека. Немного ниже устре­милась навстречу другая фигурка. Нас приветствует крас­ноармеец. В маленькой котловинке показались, наконец, палатки, расположенные полукругом. Мамаджан уже хло­почет у костра. Остальные еще все опят.

Подходим к палатке Николая Васильевича, выстраи­ваемся.

— Сбрасывайте рюкзаки, не нужно строиться, вы уста­ли... говорит он.

Все же пока Чернуха читает рапорт, мы, хотя и без рюкзаков, стоим навытяжку. Впечатление произвели хоро­шее. Фотосъемка в полном снаряжении. Сначала мучает Арик, потом Николай Васильевич.

Богатый завтрак: отбивные из кийка, свежие помидо­ры, виноград, дыни. Изумительно!

Приветствуют встающие ребята. У них уже были вы­лазки на Курумды и вниз на Маркан-су. Район и работа понравились многим больше, чем район пика Ленина.

Событий за наше отсутствие много. Артюхов потерял свое звено. Утром пошел искать — не нашел, проголодал­ся, возвратился к завтраку. Ушел вторично, но прогля­дел, и они разошлись. Пришел позже звена и получил вы­говор.

Мое третье звено, по мнению Николая Васильевича, забралось в Китай и было арестовано спецгонцом Ариком. Однако позже инцидент был исчерпан и Николай Василь­евич даже остался доволен их работой. (Иного ему и не оставалось, ибо он сам ошибся в расположении гра­ницы).

После завтрака иду рисовать на соседнюю вершинку (подъем на 600 метров). Хороший путь по сцементировавшейся мелкой осыпи. На вершине хватил зверский ве­тер. Панораму на Курумды посему не закончил, а поспе­шил скорее вниз. За скалами нашел заветерок и сделал еще один рисунок в сторону хребта Маркан-су — долину, лагерь. Вышло прилично.

Спускаюсь доливкой по сыпучей осыпи. В лагере уже пообедали. Мамаджан любезно подает мне суп, а главное хорошую порцию арбуза и виноград, стараясь защитить последнее от пыли.

Дальнейший план изменился. Вначале думали двинуть­ся послезавтра с утра. (Я еще надеялся использовать завтрашний день для восхождения на хребет Маркан-су). Сейчас же решено: выходим завтра после обеда с тем, чтобы по возможности вечером же попасть на Ка­ра-куль.

Опять строчатся статьи и телеграммы о восхождениях и исследовательской работе.

Чудесно засыпаю один в «шустере» в своем мешке.

Вечером эпопея с Лукиным. Ушел на ту сторону, к хребту Маркан-су. Приезжает караванщик и сообщает, что Лукин убил двух кийков. За ними отправляют лоша­дей. В лагере все в восторге. Вот это охотник! Сразу двух уложил. Я уже лег, когда пришел Лукин. Говорит: «Убил пять кийков, но трех не мог найти». Взрыв восторга. Лу­кина качают.

Немного позже выясняется: Лукин сломал винтовку — маузер Николая Васильевича. Тут же выясняется, как это ружье попало к Лукину. Оказалось, он взял ружье у док­тора (без разрешения Николая Васильевича), объявив, что хозяин разрешил ему попользоваться им в порядке премии за восхождение. В пылу охоты Лукин прыгнул че­рез овражек, и маузер лишился ложа. Николай Василье­вич вызвал Лукина и дал легкий нагоняй.

Кому смех, кому горе.

15 сентября. Утром Лукин ездил за оставшимися кийками, но конечно, не нашел их. Авторитет его как охотника, поднявшийся на неизмеримую высоту, сни­зился. Однако два козла все же есть (хотя и не по десяти пудов, как уверяли вчера), но мяса все же при­бавилось.

Пагода ясная. С севера со вчерашнего дня начали по­казываться облачка. К обеду подул ветер. После обеда сра­зу вьючим и отправляемся.

Вечером строем (не очень стройным) подошли к рабату*. Ветер треплет поставленные палатки. Машин нет. Сплю в «полудатской», снова с Давидом. Ночью словили машины, но толку мало. Шоферы отказались — перегру­жены.

16 сентября. Утром долго ждали. Машин все нет. Первое звено уехало на бревнах, как грачи. Обещанные машины Дорофеева не идут тоже. Решили идти пешком. Ребята недовольны, особенно Колосков («Что мы туристы, что ли?»). Заряда у него хватает надолго. Искин раска­тисто хохочет. Заплеталов солидно урезонивает. Прошли около двух километров.

Вчера проходили машины ТПЭ, но их никто не преду­предил, и они уехали.

И вдруг машины! Одной удалось улизнуть. Другую остановили и на нее кинулись, как звери. Устроились на весьма полной машине и, весело помахивая шляпа­ми, укатили.

Широкая долина. Подъем на перевальчик. Крутит смерчами пыль. Неожиданно голубизна озера Кара-куль в кольце оснеженных хребтов. Быстро несется машина под уклон к озеру.

База. Располагаемся рядом в громадной палатке. Чи­таем запоздавшие газеты. В некоторых целые страницы посвящены нам.

Беседуем с местными жителями, говорят: «Сейчас у нас как на курорте. А вот зимой другое. Ветер с ног сши­бает. Мороз до 60 градусов. Снег весь выдувает. Озеро ощерится торосами льда. Перевалы закрыты на пол­года...».

Совещание. Распределение районов на последнюю ис­следовательскую вылазку. Я наметил для своего звена Кок-чукур-баши. Звено Давида отправляется на лошадях на юго-восток на коническую вершину километров за 40. Дадиомов — на восток, на двуглавую вершину. Николай Васильевич — на перевал Кара-джилга — Саук-дара, ки­лометров за пятьдесят, тоже на лошадях. С ним Стах и доктор.

17 сентября. С утра выдача продуктов. Плотный второй завтрак.

В 12 часов уходит первое звеню, затем второе.

У нас задержка: нет караванщика (уехал за терескеном)*. Ребята волнуются. Не успеем до ночи доехать до оледенения. Наконец рысью подъехал караванщик. Вы­шли в час дня.

Кругом равнина, песок, камень, терескен. Кажется, никогда не дойдем до первых холмов.

Слева, возможно из Китая, движется большой караван с рослыми верблюдами. Идут женщины в красивых хала­тах. Затем с лошадьми мужчины. А сзади большое стадо баранов. У обрывчика старого русла остановились, види­мо, ждут нас, думая, что мы разъезд.

Подъем на предгорья. Идем полтора часа. Камень, пе­сок, лишь по долинкам кое-где зеленеют лужайки. Ишаки идут плохо, отстают, часто останавливаемся. «Трава плохая», — кратко поясняет караванщик. (Действительно, ишаки шли из последних сил.)

Саша уже успокоился, не ругается и винтовку несет спокойно. Встретили большое стадо баранов. Пастух при нашем появлении на всякий случай ретировался в сто­рону.

Опять ишаки далеко позади. Кричим, но толку мало. Я и Искин пошли разведать вперед, до видимого гребня. Остальные остались помочь подогнать ишаков. Однако и с их помощью ишаки идут плохо.

Бесконечный подъем. До висячего ледничка недалеко. Темнеет. Решаю здесь остановиться, благо и площадка есть хорошая. Успели очистить место от камней. Подо­шли остальные с ишаками. Быстро разгрузили.

Холодно. Ставим палатки. Ребята залезают в них. А я еще долго на воле (то воды нужно, то еще чего-нибудь). Варим ужин: какао, консервы, молоко.

Полумесяц яснеет и вскоре таинственно заливает зе­леноватым светом Кок-чукур и матовой полосой ложится на озеро, широко раскинувшееся под нами. Хребты неяс­ными серыми силуэтами уходят вдаль. Редкие звезды неярко светят с темного неба.

Долго не спится в эту ночь. Заснул лишь под утро.

18 сентября. Я вылезаю первым. Легкий, но холод­ный ветерок. Вода в котелках замерзла до дна. Ручей по­крылся белой чешуей. С трудом нахожу воду. Взошло солнце, но греет еще слабо.

К десяти часам управились с завтраком, настолько плотным, что двигаться после него нелегко.

Вышли в 10 часов. За полтора часа дошли до висячего ледника по гребешку, глубоко вклинивающемуся в лед с юго-западной стороны вершины. Выход на лед крутой, но лед пористый и идти нетрудно.

Дальше пошел целый лес маленьких сераков. Идем прямо на север. Затем огибаем ледяной лоб справа и опять на север по пористому льду и, частично, по свежему снегу.

Перед нами последний гребень, полого вздымающийся на северо-восток. Я попытался выйти на него, но попал в трещины и обледенелость. Кричу ребятам: «Не поднимать­ся на гребень! Идти дальше!» Пришлось порядочно за­гнуть на восток и затем уже по снегу свернуть влево на вершину, полото поднимающуюся громадным снежным ку­полом.

Открылась изумительная панорама: ясно видны верши­ны верховьев ледника Федченко, пика Революции и еще целый ряд исключительно острых пиков.

Правее из-за темных гребней седую острую голову поднял пик Комакадемии, справа за ним пик Гармо. Еще правее остро вздымается другой большой пик, а через пе­ремычку справа, ясно доминирующая над всем, конусооб­разно красуется вершина пика Коммунизма. Видно все верхнее плато со средним гребнем в середине, лишь ска­листая часть тонет в хребтах.

Севернее двуглавая вершина пика Корженевской смело режет пространство. Затем понижение, вздымающееся лишь зубьями хребта Петра Первото, и уже совсем близко мощная гряда Заалайского хребта с пиком Ленина на зад­нем плане, но явно доминирующие над всем хребтом.

Громадный массив Кызыл-агина кажется совсем близ­ко. Контрастно к нему на юг уходит гребень, поднимаясь острыми гранями до высшей точки пика *Октябрьского и затем отвесно падая на юг.

А еще южнее, ближе всех, эффектной вершиной — пи­ком Трапецией заканчивается хребет Уй-су.

На восток от этой группы прорыв, вдали виден Алайский хребет — это выемка перевала Кызыл-арт.

Восточней хребет постепенно, сначала отдельными ска­листыми вершинами (пик Архар, пик Пограничник) и дальше снежными куполами подходит к высшей точке — вершинам Курумды. Еще через одну вершину хребет по­следний раз вздымается острым пиком Зари Востока и дальше, уже значительно понижаясь, уходит в Китай.

В обрамлении красных скал круто спускаются языки ледников, скрываясь за крайний хребет. Ближе него — широкое пространство долины Маркан-су, далеко уходя­щей на восток, в Китай.

Прямо перед нами на северо-запад круто обрываются склоны снежной шапки пика, высшей точки этого неясного еще хребта (высота его ориентировочно 5850 метров). Вы­сота Кок-чукур-баши, по моему альтиметру, совпала с из­мерениями немцев — 5700 метров. Слева видна еще мень­шая вершина — продолжение того же хребта на запад. Это пик Красных командиров.

Прямо под нами большое снежное плато, чуть взды­мающееся на север, а затем круто падающее в ущелье, идущее к Маркан-су. От плато в северо-восточном направ­лении отходит гребень с двумя крупными вершинами.

Восточнее (опять же в Маркан-су) спадает вполне со­лидная долина. А хребет явно сворачивает вправо, на нашу вершину, и затем уже значительно восточней опять пово­рачивает на северо-восток, ограничивая таким образом до­лину. Далее он, скучиваясь острыми скалистыми пиками, дает несколько отрогов и спадает в Маркан-су уже в Китае, близ пика Китайского.

К этому пику с юга подходит другая огромная долина, завершающаяся с востока длинным оснеженным хребтом. Последний с юга венчают две громадные белые вершины, одна из которых должна быть Мустаг-ата, а с севера он заканчивается острым скалистым пиком Китайским.

На юг большими снежными плато уходит другой хребет, ограничивающий озеро Кара-куль.

Изумительная панорама! Делаем засечки. Свищет ве­тер. Я подошел р самому краю обрыва, к нижним плато. Тщательно прощупываю местами глубокий снег. Зарисо­вываю полную панораму, кончая Мустаг-атой. Замерз зверски.

Озеро Кара-Куль (акварель)

Рисунок Е. Абалакова

Колосков сверху долго жаловался, что у него замерзли ноги. Я отправил троих старым путем вниз и значительно позже начал спускаться с Заплеталовым. Вначале сильно взяли влево, попали на крутой обледенелый склон. Страверсировав его, вышли на верный путь и за какой-нибудь час спустились со льда и по гребешку вскоре дошли до лагеря.

Колосков уже приготовил суп. Настроение у него сквер­ное. Болят голова. Когда я сказал о вторичном восхожде­нии на другую вершину, — он начал явно возмущаться, Искин тоже пытается отговорить меня, считая, что все уже вполне ясно.

Я твердо стою на необходимости для точного нанесе­ния точек — засечь их с другой вершины, и даже доволен, что никто желания идти не обнаруживает. Один быстрее и спокойнее справлюсь с этой задачей.

19 сентября. Лишь солнце оторвалось от южного гребня — встал. Прохладно: минус 4 градуса и ветерок ре­жет. Отыскал воду. Закусил замерзшими консервами. Взял бусоль, захватил и кошки, учитывая ранее виденную обледенелость. Вышел рано.

При спуске с нашего плато в лощинку спугнул улара; он побежал вверх. Опять лощинка. Поднялся, траверси­рую плато. Забрался высоко. Еще лощинка с пористым льдом.

Вправо обрыв большого ущелья. Раздумываю. Высоту терять не хочется. Решил подняться на плечо Кок-чукура, хотя дальше к скалистой вершинке спуск все же неизбе­жен. По скалистым нагромождениям гребня вышел на ви­сячий ледник. Гладкий лед перемежается с пористыми иглами. Дошел до края. Спуск очень крут, скалы тоже обрываются отвесно. Пришлось лезть выше по скалистому гребню. Вышел почти до верха; высота 5500 метров. На­шел осыпь, спустился и по игольчатому снежнику страверсировал на полого опадающий гребень отрога, а по нему — до выемки.

Ветер глухо ревет в камнях. Жутко подходить к краю обрыва — шутя может стащить ветром и бросить в глуби­ну ущелья. Высота этого «перевала» 5350 метров. Осторож­но перехожу по ледяному почти горизонтальному участку.

Полого поднимается гребень. Делаю зигзаги среди крупных камней серого гранита. Иногда перехожу не­большие полоски льда. Сделал было попытку пройти ле­дяной гребешок, но порывы ветра настолько сильны, что я с трудом спустился обратно. Обошел скалами.

До следующей значительной вершины тянется длин­ный гребень с тремя вершинами. Но главная беда в том, что вершина, на которой я стою, совершенно отвесной ска­лой обрывается на восток. Идти ли дальше?

Нет, нужно. Нельзя же не окончить исследования...

Тщательно осмотрел северный склон и нашел спуск по крутому и рыхлому фирну обходом. Аккуратно прощупы­ваю: возможны трещины. Ниже склон крутыми сбросами падает в долину.

Удачно обогнул вершину и вышел на изорванный гре­бень со льдом и карнизами. Внимательно обхожу трещи­ны. Еще два возвышения и опять длинная перемычка.

На кошках удобно идти по пологому, совершенно обле­денелому карнизу. Держусь вблизи скал. Кошки почему-то оказались явно велики, и на левой ноге носковые зубья все время сворачивают внутрь. Посему ноги приходится проносить широко, чтобы не зацепить за штанину, и осто­рожно. Однако иду все же довольно быстро. Неожиданно ледяной карниз прерывается у предпоследней вершинки. Приходится снимать кошки.

Порядочно поднялся по гребню и затем опять вышел справа на ледяное широкое плато. До вершинки поднимал­ся, держась у скал, по наметенному снегу без кошек.

Отсюда хорошо видна вся широкая долина, спадающая в Маркан-су. Отвесной стеной падает сюда вершина Кок-чукур. Правее более полого стекает ледник, который начи­нается на плато Кок-чукур. Дальше двумя вершинами ухо­дит в Маркан-су уже знакомый контрофорс с вершиной.

Ну теперь все ясно. Основной хребет проходит на пик Кок-чукур, затем, южнее, на скалистую пройденную вер­шину, гребнем доходит до вот этой округлой вершины, а от нее круто поворачивает на северо-восток. Но что дела­ется па востоке и на юго-востоке, можно увидеть только с крайней вершины. Придется пройти до нее.

Снова надеваю кошки. Руки здорово мерзнут. Продувает насквозь. Быстро перешел плато. Подъем к вершине по ледяному карнизу слева.

Неожиданно передо мною почти в восточном направле­нии с небольшим отклонением на север в направлении пика Китайского — большая долина. Она отходит прямо от моей вершины.

На юг от этой же вершины гребнями с пологими, за­полненными громадными оледенелыми снежниками, отходит хребет, ограничивающий с востока озеро Кара-< куль. На востоке он сходится острыми гребнями с крутыми об­рывами снежных сбросов. С юга же подходит вторая глу­бокая долина и входит в первую. За ней видно еще не­сколько меньших долин.

Все они соединяются у пика Китайского и вливаются в Маркан-су. Смотрю высоту — 5500 метров. Спешу сде­лать рисунки. За камнями вершины ветер чуть потише. Зарисовываю систему. Ух, холодно! Еще нужно засечь все интересные точки. Выбираю Китайскую сторону.

Вырвало карандаш (еле нашел). Затем сорвало очки — догнал кое-как. Бусоль хорошо устроил на камне и засе­каю подряд. Кончил. Бусоль лежит рядом. Вдруг срывает с камня снятые варежки. Прыгаю за ними.

Наконец все готово. Надеваю штурмовку. Шлем уже давно надел поверх шляпы и получилось неплохо. Рюкзак совсем пустой. Чудесно. Не снимая кошек (через скали­стую грядку осторожно прохожу на них же), спускаюсь до самого подножья ледничка скалистой вершины. Вспо­минаю, что забыл взять с нее образцы породы (с первой же парочку захватил).

Поплутал в конце ледника: оказался обрыв на всем протяжении, лишь с самого левого угла удалось спустить­ся. По старой морене и осыпи спускаюсь быстро, выбирая, где бы перевалить через правый гребень. Последний зна­чительный подъем на гребень по осыпи делал уже не без пруда. Вышел не очень удачно. Пришлось траверсировать еще один крутой склон.