Вершин Кавказа

Восхождение посвящаем

славному двадцатилетию

Ленинского комсомола

14 августа к вечеру двое участников группы, утверж­денной Всесоюзным комитетом по делам физкультуры и спорта на рекордный траверс труднейших вершин Кавка­за: Дых-тау (высота 5198 м), Мижирги (4928 м), Крум-кол (4676 м) и Коштан-тау (5145 м), Георгий Прокудаев и Евгений Абалаков пришли в горный приют Миссес-кош, расположенный на чудесной зеленой лужайке за валом береговой морены самого длинного на Кавказе Безингийского ледника.

Мы пришли не снизу, из долины, откуда обычно подхо­дят группы альпинистов, а сверху, от белой, закрывающей все ущелье Безингийской стены. Такой необычный подход объяснялся тем, что перед основным восхождением нужно было забросить необходимое питание на вторую половину пути. Для этого мы и проделали кольцевой маршрут по соседнему ущелью Дых-су, поднялись до редко посещае­мого Крумкольского ледника, достигли его верховьев и от­туда по крутым и мрачным скалам взошли на самый гре­бень между Восточной Мижирги и Крумколом. Лишь поздно вечером в туман и снегопад мы спустились опять на Крумкольский ледник, а на следующий день, точно в назначенный контрольный срок, новым перевалом пришли на Безингийский ледник и к вечеру были уже в Миссес-коше.

Погода начала устанавливаться. Даже вечером над Миссес-кошем уже не висел густым покровом туман и моросящий дождь не портил настроения. Группы альпи­нистов оживленно готовились к восхождениям. Спешили и мы. Необходимо было воспользоваться столь редким здесь периодом хорошей погоды. Однако раньше чем через два дня мы выйти не могли. Нужно было отдохнуть, по возможности полечить обожженные палящим высокогор­ным солнцем лица и окончательно подготовить необходи­мое снаряжение.

Стоящая перед нами задача была трудной и даже дерзкой. Мы должны были совершить восхождение, труд­нее которого по сложности и общему объему работы еще не делалось на Кавказе ни иностранными группами, ни нашими советскими альпинистами.

В 1936 году группа сильнейших альпинистов австро-германского клуба поставила задачу сделать траверс стены Дых-тау — Коштан-тау. Однако этой группе удалось прой­ти лишь часть пути до седловины между Восточной вер­шиной Мижирги и Крумколом. Отсюда альпинисты вынуж­дены были спуститься и вернуться в свой лагерь. Лишь через некоторое время группе уже в другом составе уда­лось пройти вторую половину пути. Иностранная печать высоко оценила эту победу своих альпинистов.

Мы решили выполнить то, что не удалось иностранцам: пройти всю стену от вершины Дых-тау до Коштан-тау без спусков, за один раз.

Третьим участником нашей группы был Юрий Скор­няков. Четвертого участника, Николая Чекмарева, не было в Миссес-коше. Он еще не вернулся с Безингийской стены, куда вышел на поиски группы Белецкого. Откладывать выход было нельзя и 15 августа мы договорились с Викто­ром Миклашевским из группы С. Ходасевича, отправ­лявшейся на рекордный траверс Безингийской стены. Миклашевский был пятым в своей группе и поэтому без ущерба для группы Ходакевича согласился примкнуть к нам.

В пять часов вечера 16 августа напутствуемая лучшими пожеланиями товарищей, находившихся в Миссес-коше, наша группа в составе Г. Прокудаева, В. Миклашевского, Ю. Скорнякова и Е. Абалакова двинулась вверх по леднику. Слева высоко над нами холодным блеском сияли снеж­ные сбросы вершины Миссес-тау.

К сумеркам за два часа добравшись до так называемого «Русского ночлега», набрав высоту более 1000 метров над Миссес-кошем, мы были приятно удивлены, найдя там хо­рошую и уже расставленную палатку, в которой и не за­медлили устроиться на ночлег. Нас окружали дикие, крутопадающие скалы и мощные ледопады с чернеющи­ми полосами трещин. Над нами в головокружительную высоту уходили к вершине Дых-тау засыпанные снегом скалы.

На утро уже нельзя было не почувствовать высоту в 3800 метров и начало зоны вечных снегов. Холодный ветер свистел в скалах, поднимая на снежных гребнях вихри и смерчи, облака быстро неслись по склонам, обдавая нас слепящим туманом. Изменился и вид людей. Плотные штурмовые куртки и брюки облекли тело. На тяжелые горные ботинки надеты стальные кошки, глаза защищены горными очками.

Группа разбилась на две двойки и связалась веревка­ми. Разговоры лаконичны.

Крутой ледяной склон взметнулся вверх к вершине Миссес-тау. Вниз он падает глубоко в ущелье к раскры­тым пастям трещин. Темп продвижения стал медленнее. Нужно уверенно и сильно вонзать зубья кошек в гладкий фирн, чтобы не соскользнуть и стремительно не полететь вниз. Во льду необходимо тщательно вырубать площадку, чтобы в любой момент удержать товарища при падении. Напряжены и силы и внимание.

Вверху слева слышны удары. Поднимаем головы. Че­тыре точки, как мухи, прилепились к ледяной стенке и мед­ленно продвигаются, пересекая крутой кулуар. Это группа молодых альпинистов, успешно завершающая первый со­ветский траверс вершины Миссес-тау.

Впереди, уже недалеко, видны широкие снежные карнизы седловины между вершинами Дых-тау и Миссес-тау, но движение под нависающими над нами скалистыми сте­нами требовало неторопливости и внимания. Под лучами солнца эти мертвые скалы могли ежеминутно «ожить» и сбросить на нас камни и огромные ледяные сосульки. Как бы в подтверждение этого послышался характерный треск и груда сосулек со свистом пролетела над прижавшимися к скале альпинистами.

А впереди — новые вершины…

Вот и широкий, обманчиво спокойный гребень седло­вины. Этот гребень представлял собой не что иное, как гигантский карниз. Поэтому пунктир наших следов прошел по более крутой части, но дальше от линии гребня.

Солнце уже приближалось к снежной кайме Безингайской стены, когда мы перелезали 'последние зубья скалис­того гребня, настолько острого, что о< н, как стена руин, был совсем ажурным. Направо и налево на полтора кило­метра зияли провалы.

Уже в темноте выложили мы на крутых скалах камен­ную площадку. Однако улечься па ней всем четверым было нельзя.

Влезли в штурмовую палатку Здарского, устроились в спальных мешках таким образом, чтобы ноги не сильно свисали над обрывом, и, закрепившись на веревках, привя­занных к вбитым в скалу крючьям, приступили к варке пищи на специальной альпийской кухне «мета». Ветер и холод давали себя знать; даже плотно прижавшись друг к другу, мы подмерзали.

В долинах было еще темно, а наши скалы уже освети­ло желанное солнце. Его лучи победили холод. Слегка обледеневшая за ночь одежда, спальные мешки, ботинки начали оттаивать и подсыхать.

И вот опять четырьмя точками растянулись мы на белом фоне снежного склона. Идущий первым сильными ударами пробивает смерзшуюся корку снега.

Но вот склон пошел круче, а снег сделался настолько рыхлым и глубоким, что идущему впереди по пояс в снегу долгое время приходится утаптывать самый малый участок, постоянно проваливаясь и начиная работу снова, теряя массу сил и задыхаясь от недостатка кислорода.

Высота уже около 5000 метров. Немного побаливает голова — первый признак горной болезни. Дыхание ста­новится учащенным, а всякое физическое усилие дается несравнимо труднее, чем в обычной обстановке.

Скорняков (он теперь идет первым) начал обходить трудный жандарм. Гранитные стены его были настолько гладки, что пролезть по ним оказалось невозможным. Пришлось рубить ступени и обходить жандарм по крутому ледяному склону, придерживаясь за скалистую стену. Это потребовало большого напряжения, ибо стена оказалась настолько крута, что удержаться даже на вырубленных ступенях было не просто.

Неожиданно заболел Скорняков. Он сильно ослаб и к вершине Дых-тау шел очень медленно. Чтобы ему было легче идти, мы взяли у него значительную часть груза и переложили в свои рюкзаки.

В 30 метрах от самой вершины Дых-тау обнаружили бергшрунд. Я опустил Прокудаева на веревке на дно тре­щины. Оказалось возможным использовать ее как пещеру. При помощи ледорубов и специальной лавинной лопатки удалось расширить один край закрытой сверху трещины, засыпать зияющие провалы внизу и таким образом устро­ить хорошую пещеру, вполне защитившую нас от резкого леденящего ветра и снежной вьюги. Это была самая «вы­сокая» наша ночевка на высоте 5168 метров.

19 августа утром Скорняков, отдохнув, почувствовал себя лучше, мы отнесли вчерашнее его состояние к влия­нию высоты (явление во многих случаях временное) и двинулись дальше к вершине.

В девять утра, преодолев последние оснеженные скалы, вылезли на острые скалистые зубья Северной вершины Дых-тау.

Теперь выше нас был только Эльбрус, но он был дале­ко отсюда и казался совсем маленьким. Перед нами вол­нистая линия величественной Безингийской стены, а ле­вее — острый мрачный гребень «нашей» стены, увенчан­ный зубьями вершины Мижирги и громадным крутым массивом Коштан-тау. Как далеко казалась отсюда эта заключительная для нас вершина! Если северный гребень Дых-тау, по которому мы поднялись, был нам знаком и не раз посещался советскими альпинистами, то далее боль­шую часть пути мы должны были пройти впервые и путь этот должен быть неизмеримо труднее пройденного...

Ближе всех других пиков хищным зубом торчала над гребнем Восточная вершина Дых-тау. Это наша ближай­шая цель. Сразу же пошли крутые скалистые стены, запо­рошенные снегом. Яростные порывы ветра старались сбро­сить альпинистов, упорно, метр за метром, спускающихся вниз. Задерживаться нельзя. О том, чтобы влезть прямо на Восточную вершину Дых-тау, нечего и думать: она обрывается отвесно. Приходится спускаться ниже, обхо­дить ее кругом по небольшой обледеневшей «полочке» и искать путь с той стороны.

Скалы гладки и круты. Лишь при второй попытке уда­лось найти незначительные расщелины, забить в них крючья и на охранении влезть на наиболее трудную стену. Через час, поднявшись по крутому снежнику и слева обо­гнув склон по скалистой расщелине (камину), мы вылезли на самую вершину.

На Восточную вершину Дых-тау (высота 5158 метров) советские альпинисты поднялись впервые, победив этот последний «пятитысячник» Кавказа.

Вниз, на седловину, мы спустились уже к вечеру, ши­роко используя на отвесных участках спуск по веревке способом дюльфера. По-прежнему на седловине свистит ветер, от которого решительно некуда скрыться. Решили опять рыть пещеру. Гребень обрывался карнизом, но, казалось, небольшим. Отступив от края на четыре-пять метров, принялись копать. Но лишь начали углубляться в снег, как снежная поверхность осела и весь карниз с глухим грохотом рухнул вниз, а копавший пещеру Прокудаев повис на веревке над пропастью... Ему помогли выбраться наверх, но пещеру копать было уже негде. Работая изо всех сил, уже в темноте из комьев снега сло­жили стену и, соединив ее со скалой, устроили нечто вроде пещеры.

Мы знали, что предыдущая группа австрийцев опуска­лась на восточный гребень Дых-тау, обходя Восточную вершину слева. Однако наши наблюдения привели к за­ключению, что в этом году спуститься таким путем слиш­ком рискованно. Очень крутым и опасным был ледяной карниз; за эти два года он настолько изменился и разо­шелся с основным снежным покровом, что для спуска через образовавшийся громадный бергшрунд не хватило бы и ста метров веревки. Путь по ледяному карнизу был исключительно опасен и длителен.

Решили искать новый спуск — по скалам, в обход Во­сточной вершины уже по знакомому пути справа. Дошли до края знакомого гребня и взглянули вниз — картина открылась неутешительная: провал был настолько глубок и крут, что, казалось, не было надежды спуститься.

Все же решили попытаться. Сначала нам удавалось на­ходить среди отвесных скал узенькие, засыпанные снегом полочки, но затем и они исчезли. Сплошной отвес уходил до снежника, лежащего глубоко внизу...

Пришлось опять организовать дюльфер. Тщательно забили крюк, проверили, достаточно ли он прочен, ибо если крюк не выдержит, то... результаты ясны для всех.

Продернули веревку через специальную верёвочную петлю, и она повисла на 30 метров вниз. Особенно ответствен­но спускаться первому и последнему. Первый может, спустившись на всю длину веревки, очутиться на гладкой стене, повиснув над бездной, и таким образом оказаться иногда в безвыходном положении. Последний должен очень внимательно следить за концами веревки, ибо они могут перекрутиться, после чего вытянуть веревку будет невозможно, а влезть обратно и исправить положение удается не всегда.

Солнце клонилось к западу. Его жаркие лучи растопи­ли верхний слой снежника. При каждом прикосновении снег с шипением срывался и стремительными лавинами катился вниз. На самом тщательном охранении первому удалось все же проложить следы прямо вверх на снежный гребень.

Ночь застала нашу группу расположившейся в снежной яме между двумя стенами огромных жандармов.

На другой день погода улучшилась. Ветер прекратил­ся, облака почти не закрывали солнце. Но путь стал труд­нее. Сплошные шеренги жандармов венчали гребень, который становился все острее и острее. Только влезешь на очередной выступ, на котором едва удается уместиться, как уже нужно опять спускаться, тщательно выбирая не­большие выступы и сгребая с них снег. Звонкие удары молотка о крюк говорят о том, что иная страховка невоз­можна.

Солнце растапливает на скалах снег. Струйками сбега­ет вода. Пользуемся случаем сэкономить горючее и вдо­воль напиваемся ледяной воды.

Впереди опять жандармы и на этот раз уже со столь отвесными стенами, что перелезть их невозможно. Прихо­дится обходить справа. Сверху со скал летят камни. По крутому снежнику стараемся пройти под защитой нависающих скал. Снежник кончается обрывом. Как идти дальше? Словно снаряды, свистят над нами летящие камни...

Наконец, достигли последнего узкого снежника. Пере­секаем его. Он оказался столь растаявшим, что в нем можно провалиться по пояс, и он к тому же ползет вниз.

Скорняков опять почувствовал себя плохо. Несомнен­но, у него не горная болезнь, а что-то более серьезное. Если не будет лучше, утром придется спускаться вниз. Жизнь и здоровье человека Дороже любых спортивных рекордов.

Утро не изменило положения. Помочь спуститься боль­ному самоотверженно решил Прокудаев. Он в 1936 году сделал первое советское восхождение на Западную Ми­жирги и поэтому знал путь спуска. Путь не легкий: За­падная Мижирги считается вершиной высшей категории трудности. Для того чтобы попасть па знакомый гребень, нужно было подняться на вершину, соседнюю с Мижирги, и уже оттуда начать спуск. Но добраться до начала спуска было не так-то просто.

Особенно напряженным был переход через ледяной кулуар большой крутизны. В лед для охранения пришлось забивать крючья, часто вырубать ступени, ибо и на кош­ках можно было соскользнуть. Особенно тревожились мы за больного.

После этого перехода подъем по снежному гребню на острый пик безымянной вершины показался легким. С этой вершины была прекрасно видна вся Безингийская стена, а напротив красиво выделялась вершина, носящая имя Шота Руставели. Ими великого грузинского поэта навело нас на мысль назвать вершину, на которую мы взошли, именем великого русского поэта Александра Сер­геевича Пушкина.

Через час мы уже прощались. Миклашевский и я были твердо уверены, что с честью закончим траверс, и жела­ли своим товарищам благополучного спуска в лагерь. Бы­стро затерялись на скалах две двойки, ушедшие в разных, направлениях. Наша двойка, поднимавшаяся вверх, через два с половиной часа достигла Западной вершины Мижирги.

На Западной вершине Мижирги было особенно трудно найти хотя бы маленький кусочек пологих скал и постро­ить площадку. Уже в темноте мы не менее двух часов ворочали глыбы камней. Площадка получилась очень маленькая, но достаточная для двоих. В кастрюле спир­товой кухни закипела натопленная ив кусков льда вода. Засыпав в нее сухого киселя, мы уже предвкушали удо­вольствие съесть целую миску особенно приятного в горах десерта. Однако вскоре наступило разочарование: ки­сель случайно смешался с чесноком. Смесь получилась малосъедобной и лишь необходимость промочить пересох­шее горло заставила нас съесть половину миски.

Крутизна склонов Западной Мижирги такова, что лишь в немногих местах видишь выступы скал, и взгляд, обра­щенный вниз, останавливается на полосках трещин ледни­ка уже в двух километрах ниже... Гребень Мижирги на­столько ажурный, что невольно с большой опаской, берешь­ся за все выступы скал, кажется, что не смогут эти тонкие плиты выдержать тяжести тела. Гребень обрывается от­весной стеной.

Стена, по которой мы спускаемся, рассечена лишь дву­мя небольшими расщелинами. Пальцы крепко хватаются за края расщелины, вся тяжесть тела висит на них, взгляд внимательно и быстро отыскивает следующую расщелину, но до нее нужно дотянуться. Ради этого приходится повис­нуть на одной руке. Мышцы напряжены до предела... Охраняющий Миклашевский серьезно и внимательно сле­дит за каждым моим движением и постепенно выдает веревку...

Три часа продолжался спуск с Западной Мижирги. После этого спуска движение по широким снежным греб­ням Восточной Мижирги показалось приятным отдыхом. На вершине Восточной Мижирги мы не нашли ни тура, ни записки. Еще одно первое советское восхождение!

Легкий участок, к сожалению, оказался коротким. Ши­рокий гребень кончился обрывом. Заглянув вниз, мы уви­дели острые зубья гребня, уходящего в клубящиеся облака. Жандармы этого гребня были настолько трудны, что пе­релезть их казалось невозможно.

Мы знали, что группа австрийцев обходила эти жан­дармы слева, по северной стене, 12 часов. То, что мы видели сверху, никак не убеждало в том, что их путь был выбран удачно. Мы решили обходить справа, по южной степе. Вначале скалы были не круты, и мы легко нахо­дили путь. Затем стенки пошли чаще и, наконец, перешли в одну сплошную отвесную стену. Вновь пришлось лезть на гребень.

Лучи солнца сквозь туман нагревали скалы. Снег таял. Водопадами, с шумом катилась вода по скалам. Чтобы добраться до гребня, нужно было пересечь три кулуара. Куски льда и камни почти непрерывно летели по ним...

Под защитой нависающих скал подходили мы к кулуа­рам. Один устраивал охранение через выступ или при помощи вбитого крюка, другой, выждав время, когда кам­непад стихал, быстро перебегал на другую сторону и опять укрывался под скалы. Особенно труден был последний, почти отвесный, обледенелый кулуар...

Наконец мы вышли на гребень. Здесь идти было безо­паснее. Но сгустился туман, и вскоре пошел снег. Внима­тельно разглядывая едва заметные очертания окал, лишь к вечеру спустились мы к подножью гребня и на послед­них скалах устроили бивуак. Спуск занял у нас пять часов.

В девять утра мы уже подошли к месту, куда 13 авгус­та были заброшены продукты. С тех пор еще сохранились следы на снегу, и мы легко нашли мешочек с продуктами. Это было очень кстати, ибо наши запасы уже иссякли. В первый момент мы были в некоторой нерешительности. Сумеем ли мы унести все на себе? Ведь мы забрасывали продовольствие на четверых, а теперь нас двое. Но неза­метно съели по три банки консервов, колбасу, сыр и мно­гое другое. Потом прикинули, что продуктов не так-то мно­го, если есть по-настоящему, и взяли с собой все. Лишь в 11 часов несколько отяжелевшей походкой двинулись по гребню к следующей вершине — Крумколу.

Гребень вскоре из мирного снежного перешел в острые скалистые зубья, перемежающиеся с не менее острыми, увенчанными бахромой опасных карнизов снежными гре­бешками. Мы были сильно удивлены, увидев на снегу следы двух человек. Кто бы это мог быть? Этот вопрос мучил нас весь день.

К вечеру из ущелья поднялись облака и начали заво­лакивать вершины. Только что мы нашли путь на один из многочисленных жандармов и вылезли на его вершину, как туман сгустился, пошел снег, где-то близко заворчал гром.

—Отложи в сторону от себя все железо, — крикнул я Миклашевскому, — гроза!..

Ледоруб, кошки, крючья быстро были отложены в сторону и вовремя. Кожу на голове пощипывало, волосы, казалось, шевелились под шляпой и чувствовалось, как через все тело проходит ток. Быстро достали штурмовую палатку Здарского, немного спустились вниз и укрылись под ней. Наконец разряды прекратились.

Справа вверх уходят крутые склоны Западной Мижирги,

слева грозно навис карниз Восточной Мижирги

Уже в сумерках заметили на гребне площадку. Видимо, недавно здесь ночевали люди. Но кто — мы не узнали и здесь. Лишь в девять утра, когда, пройдя последние жандармы, мы вышли на вершину Крумкола и раскрыли банку, всю пробитую молнией, мы узнали, кто проходил перед нами. Это были Коля Чекмарев и Валя Прошина.

Час спустя мы подошли к следующему их лагерю как раз в тот момент, когда молодая чета альпинистов, вни­мательно охраняя друг друга, начала спуск в Крумкольский провал. Веселой песенкой приветствовали мы това­рищей и дальше пошли уже вчетвером.

Крумкольский провал оказался очень глубок, а спуск обрывист и труден. Крутые обледенелые скалы перемежа­лись с ледяными кулуарами и острыми снежными гребня­ми. К вечеру снизу опять полезли облака, обволокли все кругом непроницаемой завесой тумана. Пошел мокрый снег. Мы все же успели спуститься до седловины Крумкольского провала. Это была самая низкая точка нашего траверса — 4250 метров.

Пока мы разравнивали площадку, успели промокнуть. Пришлось укрыться под палаткой. Затерянная на громадной ледяной стене кучка людей не унывала. Из-под про­резиненного мешка палатки неслась бодрая песня четырех альпинистов. Все кругом как будто ожило, стало не так мрачно.

Снегопад прекратился. По плану Чекмарева утром их группа должна спуститься вниз по не пройденному еще никем пути, прямо на ледник Мижирги. Наши пути рас­ходились. Николай и Валя пошли вниз, где глубоко под ними ощетинился ледяными торосами мощный ледопад Мижирги. Мы же двинулись вверх, к нависающей над на­ми четырехсотметровой стене Коштан-тау.

Основная часть пути была нами уже пройдена. Впере­ди была последняя грозная крепость — Коштан-тау! Кре­пость очень трудная и высокая. Опять нужно было подни­маться на пятитысячную высоту.

Стена встретила нас неприветливо. Отвесные скалы оказались обледенелыми. Каждую стенку приходилось предварительно обрубать ледорубом, вырубать со всех уступчиков лед, счищать снег рукой. Очень трудно было отыскивать те незначительные полочки, засыпанные сне­гом, которые были намечены заранее. Молоток стучал все чаще, иного охранения, кроме крючьев, устроить было не­возможно.

Впереди отвесная стена. Обхода нет. Кричим вниз, где две маленькие точки медленно движутся по снежнику:

— Можно ли нам пройти дальше?..

Но они никак не могут найти нас на скалах.

В ясное утро с вершины Коштан-тау открывается изумительный вид

Я полез по стене. Тяжелый рюкзак оттягивает назад. Пальцы, цепляющиеся за маленькие выступы, начали уставать. Положение критическое... С трудом, держась одной рукой, удалось снять рюкзак и передать его Вик­тору.

С верхней площадки, вытянув на веревке рюкзаки, я охраняю Миклашевского. За обрывом я его не вижу, но чувствую по натяжению веревки, как он постепенно под­нимается вверх. Иногда слышится приглушенное: «подтя­ни!» Веревка быстро натягивается, но не туго, чтобы не мешать свободе движений лезущего.

Узенькая полоска снежного кулуара оказалась обледе­нелой. Опять пришлось лезть по скалам. Лишь поздно ве­чером мы преодолели эти 400 метров стены и вышли на вершину огромного жандарма. Очень обрадовались, когда обнаружили около устроенной нами площадки капающую со скал воду.

С утра следующего дня опять началось трудное лаза­ние по целому ряду жандармов. Особенно осложняло по­ложение то, что пальцы рук были уже изранены от долгого лазания, на их концах треснула кожа, глубокие раны увенчивали каждый палец. Железные гвозди на подошвах ботинок стерлись до основания и не держали на скалах. Ледоруб и кошки сильно затупились.

В середине дня, когда мы уже считали все жандармы пройденными, на дороге встал небольшой острый пичок, но настолько трудный, что пришлось затратить около двух часов на его обход.

Перед нами широкий снежный гребень, который круто вздымается к скалам вершины Коштан-тау. Высота уже не менее 5000 метров. Ветра нет. Солнце печет нещадно, жара совершенно нестерпимая. В то же время ноги, глубо­ко вязнущие в снегу, явно чувствуют холод, а ботинки обледенели и стали похожи на деревянные колодки. Кожа на лицах давно уже обожжена, особенно под носом и на губах. Из носа часто идет кровь.

К вечеру, увязая в глубоком снегу, поднялись на по­следнюю вершину траверса — Коштан-тау.

Громадные кучевые облака, причудливо освещенные заходящим солнцем, медленно ворочались внизу, закры­вая ледники, гребни и вершины. Лишь самые высокие из них гордо выступали над облаками. Видны вершины гран­диозной Бевингийской стены. Где-то на одной из них, вероятно, в это же время стояли четыре альпиниста груп­пы Ходасевича и думали о нашей группе, как мы думали о них...

Эта последняя ночь на «пятитысячнике» была наибо­лее холодной. К утру все заледенело. С радостью встрети­ли первые лучи солнца и отогрели промерзшее снаряже­ние. Утро было ясным, а воздух настолько прозрачным, что весь хребет от Эльбруса до Казбека был хорошо виден.

Простившись с Коштан-тау, мы быстро двинулись вниз. Спуск по северному гребню после всего пройденного казался легким. К четырем часам мы уже перелезли по­следний бергшрунд и были на леднике Кундюм Мижирги.

На леднике я и Миклашевский поздравили друг друга с полным завершением траверса Дых-тау — Коштан-тау и крепко расцеловались.

На следующий день, 29 августа, преодолев сложный ледопад, к пяти часам вечера мы вернулись в лагерь Миссес-кош, на один день раньше назначенного контрольного срока.

То, что не смогли сделать зарубежные альпинисты, сделали советские покорители гор.

1939 – 1940

Летом 1939 года группа альпинистов в составе A. Летавета, Е. Абалакова и инструктора Андриешина решила совершить тра­верс четырех вершин (МЮД, Безбожник и две безымянные вер­шины) Заилийского Ала-тау (Северный Тянь-Шань). Единственной достаточно подробной картой этого района, которой они могли пользоваться во время похода, была схематическая карта ледников и вершин Заилийского и Кунгей Ала-тау, составленная в 1937 году В. Горбуновым.

Первоначальный путь исследователей лежал к леднику Бога­тырь — самому крупному леднику Заилийского Ала-тау, располо­женному на его южном склоне и относящемуся к системе реки Чилик. Перевал Тогузак вывел группу на центральную часть лед­ника Богатырь — на ледник Голова. Отсюда участники траверса прошли к левой ветви ледника — к леднику Шуйца. Судя по карте, где-то неподалеку находилась перемычка, отделяющая ледник Шуй­ца от ледника Корженевского. Решено было идти к ней.

Однако путь к перемычке оказался довольно длинным. Группа шла уже долго, а ее все не было. Начался снегопад. Неожиданно идущий впереди Е. Абалаков остановился: перед ним была стена, круто обрывающаяся вниз. Там, в разрыве облаков, лежал незна­комый им ледник, стекающий на север. Что это за ледник?.. Усилив­шийся снегопад заставил восходителей заночевать около стены на небольшой снежной площадке.

Утро нового дня внесло ясность. Внизу протекал ледник Шо­кальского. Он стекал на север и давал начало реке Средний Талгар. Впереди, чуть правее, виднелась главная вершина Заилийского Ала-тау — Талгар. Перемычка, разделяющая ледники Богатырь и Коржоневского, находилась восточнее, на расстоянии примерно одного километра. Схематическая карта В. Горбунова оказалась неверной. Левая ветвь ледника Богатырь была гораздо длиннее, чем указывал Горбунов. Она смыкалась с ледником Шокальского, а не Корженевского.

Участники похода решили страверсировать вершины так назы­ваемого Нового отрога, который отходил от места их ночевки на северо-запад, а затем по леднику Джамбула спуститься в лагерь. Одна за другой были пройдены четыре вершины, в том числе и пик Сулеймана Стальского. Отдельные участки преодолевались с тру­дом. Так, в одном месте им пришлось идти по гребню, похожему на лезвие гигантского ножа, причем по обе стороны падали отвесные 500-метровые обрывы.

В итоге трехдневного похода были получены новые данные об этом почти неисследованном районе.

В августе 1940 года Е. Абалаков вместе с Е. Ивановым и В. Мик­лашевским впервые в истории альпинизма совершают траверс вер­шин Кавказа: Цурунгал — Айлама — Нуам-куам.

15 августа участники похода вышли на Айламинский ледник и отсюда по северо-восточной стене поднялись на Цурунгал. Далее, продвигаясь по юго-восточному гребню, они взошли на вершину Айлама, прошли весь гребень Нуам-куам. 22 августа восходители спустились с этого гребня на верхнее плато ледника Дых-тау и по ущелью Дых-тау вышли к спасательной станции в Дых-су.

Публикуемый ниже очерк Е. Абалакова повествует об этом замечательном восхождении советских альпинистов.