Из штурмового дневника 13 страница

Сверху кричат, что не могут спуститься без помощи. Виталий слез самостоятельно, а оставшиеся настолько ослабли и перемерзли, что не могут ни спускаться, ни охранять друг друга. Решаюсь на опасный шаг: тормозя ледорубом, соскальзываю вниз, метров на 15, затем еще. Внимание, воля — все напряжено до предела.

Дальше рисковать невозможно — скалы совершенно гладки. Прошу Виталия (он на кошках) страверсировать до веревки. Виталий идет на кошках, и то разок съехал. Не отрываясь, слежу — дойдет или нет? Дошел, взял ве­ревку, но вернуться назад не может. Я подхожу как мож­но ближе и с трудом достаю конец брошенной веревки. С концом веревки в зубах добираюсь до более расщеплен­ных скал.

Лезу опять вверх с тайной надеждой, что ребята в свою очередь хоть сколько-нибудь спустятся вниз. Однако на­дежды мои не оправдались, и до встречи с ними пришлось лезть порядочно. Привязался к их веревке, укрепился и, выругав хорошенько всех, особенно Мишку, погнал вниз.

Но Мишка все же отстает. Не действует и главная угроза — заночевать на скалах. А опасность эта стала до­вольно реальной, ибо уже темнеет. О нижней пещере не­чего и думать. Дай бог, дотащить их до первого лагеря!

В выемке встретили Виталия. Еще до этого он что-то кричал. Оказывается (по его мнению) мы прошли лагерь. Мне что-то не верилось; спустились мы будто немного. Однако, чтобы не было худшего (уже совсем темно), сно­ва полез вверх искать лагерь. За мной двинулся Леонид. Я быстро опередил его. Прощупывая в темноте выступы, пролез сочти до начала крутых скал, вылез на гребень и... лагерь! Разгребаю: вот шкуры, что-то завернутое в бре­зент, опять шкуры, кусок прорезиненной ткани, возможно, край палатки... Это, конечно, не наш лагерь, это последний лагерь алмаатинцев. Отдышался, дождался Леонида и вместе мы еще раз перещупали вещи. Явно: выше этого места нашего лагеря быть не может.

Леонид на обратном пути отстает и стонет. Вот черти, сгоняли нас зря!

Уже вблизи кричим. Ответы не ясны. Затем отчетливо донеслось: «Мы в лагере алмаатинцев»...

Что за чертовщина, везде им мерещатся алмаатинцы. Спустились. Ребята сидят под палатками. Место опреде­ленно наше.

—Вот, их палатки нашли, — говорит Виталий и ощу­пывает палатки.

Смотрю — палатки наши. Вот палатка Ленца.

— Да вы что, свихнулись, это же наши палатки! — го­ворю я.

— Нет, нет, у нас таких не было...

Мне даже жутко стало. Ясно, от всех невзгод у ребят легкий мозговой заскок.

—У алмаатинцев и кухня, оказывается, была, — за­мечаю я, доставая мету Ленца. Доказывать им что-либо сейчас бесполезно.

Вытащить Виталия и Мишку из палатки невозможно. Пришлось разжечь мету на улице.

Ленц сидит, скорчившись под палаткой Здарского, но когда услышал шум закипающей воды, поднялся и сразу с наслаждением опустошил полмиски. Дали миску Вита­лию с Мишуком. С удовольствием выпили и мы.

Ночь довольно тихая.

Наши спальные мешки неизвестно где. Виталий гово­рит о них что-то несуразное. Наконец я нашел два абсо­лютно мокрых мешка, но не стал их вытаскивать и влез в палатку третьим. Она совсем свисла на косогоре, по­править невозможно. Так и лег, свесив вниз ноги. Про­маялся полночи и не выдержал — вылез.

Леонид с Ленцем устроились в палатке Здарского и ки­пятят чай. Выпили немного.

Странно, воздуха достаточно, а грудь требует усилен­ного дыхания. Приходится нарочито глубоко дышать, в противном случае больно в груди.

Удалось вытащить один мешок. Пришлось улечься прямо на воле. Мешок мокрый, влез в него. Очень холод­но, но все же вздремнул.

6 сентября. Утро довольно хорошее. Разбудил всех. Вид у ребят неважный. Напились еще воды.

Я иду связанный с Ленцем и Леонидом. Виталий не­много позже (когда напьется горячего) выйдет с Мишей.

Спуск казался коротким, но времени занял много. Ска­лы местами круты, скользки и засыпаны, а люди очень ослабли. Мишук и Виталий спускаются ближе к выходу на пологую часть гребня, к первому лагерю. Ленд; и Лео­нид часто садятся, особенно плох Ленц.

Наконец дошли до лагеря. Хорошо греет солнышко. Времени, видимо, около 12 часов. Сушим вещи, подкармли­ваемся, много пьем: вода противная — растопленный на палатке снег.

Вдруг нежданным шквалом разметало рюкзаки, я по­несло их по осыпи. Из последних сил бросились догонять. Поймали все, кроме рюкзака Леонида.

Где-то близко зашумел ручей. Пошел на поиски. Про­шел далеко. Шум слышен, а воды нет. Упустил чашку Ленца. Долго наблюдал, как она уменьшалась па обледе­нелом склоне и затем скрылась из вида. Нашел чулок и еще один. Ясно, этот мнимый шум ручья привел сюда в поисках воды и алмаатинцев. Проклятый шум, конечно, не воды, а ветра!

Слышны голоса и, кажется, совсем близко, но людей нет. Ждем и мучительно долго ищем на склонах отстав­шую двойку — Виталия и Мишу. Вдруг они выехали и покатились по снегу. Задержались и снова, на сей раз очень медленно, стали съезжать вниз. Пошли и мы.

Леонид просит нас двоих пойти правее и поискать рюк­зак. Он пойдет с той же целью левее, а около снега встре­тимся. Леонид надевает рюкзак Ленца, чтобы помочь по­следнему, и уходит.

Безрезультатно проискав рюкзак, спустились к обле­денелому, но пологому краю снежника. По пути видели Леонида и покричали ему, что рюкзак не нашли. Немного времени спустя вдруг послышался шум, а вслед за тем из-за снежника вылетело тело Леонида. Нелепо разбросав руки и ноги, он покатился вниз по снежному склону. Мы видели, как стали отрываться части рюкзака. Затем все скрылось и уже внизу выкатились и остановились несколь­ко черных, неподвижных предметов...

Решили надеть кошки. Я помог надеть Ленцу, надел сам, и мы быстро пошли вниз. По пути собирали ра­стерзанные вещи. Снег, где катился Леонид, местами обагрен кровью. Это наводит на самые печальные размы­шления.

Удачно перепрыгнули через бергшрунд и скатились по глубокому снегу. Ленц сел в снег: у него нет сил идти. Я отвязался и подошел к Леониду. Лежит ничком. Поше­велился... Жив!

С помощью подошедшего Ленца перевернули Леонида. Картина жуткая: все на нем изорвано, лицо в крови, на лбу глубокая рана. Осмотрели руки, ноги — будто не сло­маны.

Ленц советует дать Леониду горячего чая. Я побежал к пещере. Снег проваливается, да и шагать порядочно. Вот и пещера. Сверху видна лишь небольшая дырка. Кричу:

—Леонид разбился. Дайте горячего чая скорее.

Из пещеры долго не отзывались. Наконец появилась кружка с чаем.

—Виталий, выйди, помоги дотащить Леонида, — про­шу я.

—Не можем — обморожены, — раздается в ответ.

Так и пошел я опять один. В кружке несу чай. Однако чай Леонид так и не выпил. Я собрал рюкзаки и разные вещи. Надели на ноги Леониду соскочивший ва­ленок. С трудом завернули его в палатку. Он иногда сто­нет, произносит что-то несуразное. Ничего не видит, ибо глаза заплыли кровоподтеками, и я вообще опасаюсь, что они выбиты.

Надели с Ленцем рюкзаки. Один рюкзак остался. При­дется мне еще раз сходить за ним. Повезли Леонида. Через каждые 30-40 шагов Ленц обессиленный валится в снег. Я жду, когда он соберется с силами, и сам спешу, отды­шаться. Тяжело, Особенно трудно уже вблизи пещеры — по глубокому снегу, косогору, а затем опять в гору. На­конец втащили.

Ленц скрылся в пещере. Я разгребаю вход, чтобы про­нести Леонида. Работы много. Засыпало здорово. И сей­час опять метет, мешает копать, заметает лицо и всего снегом. Но вот вход расширен. Ленц вылез и помог втол­кнуть в пещеру Леонида.

Середина пещеры настолько осела, что едва можно пролезть. С потолка капает. Виталий с Мишкой лежат у противоположной стены. Леонида, завернутого в палатку, положили в середине. Я и Ленц с трудом устроились бли­же к выходу. Мешок мой в палатке, в которую завернут Леонид, вытащить его невозможно. Пришлось опять лечь прямо на мокрую палатку.

Жуткая ночь. Леонид бредит, кричит: «Развяжите ве­ревки!». Мишка стонет. Я сижу у самого входа совсем мок­рый, тщетно стараясь согреться. С потолка все время мо­нотонно капает и капает... Вход давно замело. Душно. А раскопать тоже нельзя — замерзнем. Ночь тянется бес­конечно долго. Вот вход слегка засветился — видимо, взо­шла лупа.

7 сентября. Дышать почти нечем... Мишук и Ви­талий задыхаются. Молят прокапать отверстие. С тяжелой головой я ползу к выходу. Палкой из палатки пытаюсь проткнуть снег. Ничего не выходит. Длины палки не хва­тает, чтобы проткнуть толщу снега. Мы погребены...

Судорожно начинаю раскапывать лопаткой. Зады­хаюсь, снег валится за шиворот, за рукава, подступает тошнота. Неужели не выдержу? Неужели не докопаюсь? Тогда задохнутся все.

И опять работаю лопаткой, головой, руками. Нужно докопаться во что бы то ни стало, иначе — гибель всем. Палкой на вытянутой руке ковыряю снег и вдруг... дырка! Маленькая дырка. Тянусь к ней, дышу, но облегченья нет. Еще и еще работаю лопатой. Дырка становится больше. Чувствуется свежая струя. Спасены!

Уже последними усилиями, орудуя лопатой, плечами, головой, упираясь ногами, протискиваюсь в дыру. Голова над снегом. Ослепительно сияет солнце. Кругом ясно и тепло. Отдышался. Теперь уже более спокойно и уверенно раскапываю выход для ребят. Раскопал и кричу:

— Скорее наверх, уже давно ясный день!

Как полудохлые мокрые мыши, вылезают ребята на солнце. Картина невеселая! У Мишки, Виталия и Ленца пальцы ног и рук черные, а слабость такая, что они едва стоят на ногах. О Леониде и говорить нечего; хорошо хоть дышит. Решили везти его сегодня же вниз. У меня боль­шое сомнение — довезем ли сегодня? Но не хотелось отни­мать надежду у измученных ребят.

Упаковали Леонида еще в одну палатку. Он немного шевелится. Сажали я даже ставили его на ноги, конечно, поддерживая со всех сторон. А главное, протерли ему глаза и убедились — они целы. Видит человек!

Впряглись в многочисленные постромки все. Однако снег размяк и первые же 20 шагов убедили, что тащить Леонида будет неимоверно трудно. Через каждые 20-30 шагов мучительного пути остановка. А через 100 метров убедились окончательно, что никуда мы сегодня Леонида не дотащим. Ночевать всем на снегу на случайном ме­сте — значит рисковать всеми. О том, чтобы затащить Лео­нида обратно в пещеру нечего и помышлять. И вот при­шлось, укутав беднягу палатками, оставить одного, а самим возвращаться в пещеру.

Весь вечер варим чай, супы и прочее и все это пожи­раем без остатка. Главное вода. Я несколько раз спускаюсь к Леониду, подкармливаю его, последний раз уже в абсо­лютной темноте. Леонид жадно ест и бормочет всякую чепуху.

Спим, наконец, в почти сухих мешках с открытым вхо­дом. Спим как мертвые.

8 сентября. Я лично выспался чудесно. Встали и собрались довольно рано. Погода серенькая, но большого ветра нет.

Леонид, к нашему счастью, чувствует себя лучше. Уда­лось уговорить его подняться. Он все жалуется, что его связали и поэтому у него отнялись ноги. Развязав, уда­лось его поднять, и при помощи Ленца и Виталия (в ка­честве подпорок) он шагнул вниз.

Я с Мишуком остались собирать палатки и с удивле­нием и восторгом смотрели, как постепенно «пьяная» тройка удаляется от нас. На Мишука пришлось нагрузить два, хоть и легких рюкзака. Весь остальной груз понаве­шал на себя.

Догнали тройку. Решили, что я пойду искать и торить дорогу. Все были уверены, что переход на месте сбросов. Но этот мнимый переход закончился крутым обрывом. Леонида подвели уже вплотную.

Я несколько раз, проваливаясь в трещины, лазил туда и обратно. С трудом нашел обход. Спустился вниз, но поскольку остальные не шли, опять полез наверх. Нако­нец опустились все и попали на верный путь: вот трещины, «воротца» и спуск. Леонида «стравили» на веревке. Помогли Мише.

Дальше опять поиски, завершившиеся тем, что оконча­тельно установили старый путь. Траверс крутого склона, к счастью, присыпанного снегом, — наиболее трудная часть. Я, страверсировав по горизонтали, укрепился и жду. Долго не может пройти Мишук. Его ноги сводит су­дорогой. Повели Леонида. После двух третей пути склон стал крут. Леонид упал. Пришлось последнюю часть пути через бергшрунд, постепенно стравливая, скатить бедного Леонида донизу.

Еще один траверс по горизонтали. Мишка проходит его целую вечность. С ногами у него совсем плохо.

Последний спуск, и мы на почти ровном леднике. Ленц ушел вперед. Тройка (теперь я в роли пристяжной) — посредине, сзади тащится бедный Мишук.

Вдруг справа шум. Белое облако, бурно нарастая, бе­жит по склону пика, с грохотом вылетает на наш ледник и перекрывает его. Вот еще напасть! Облако медленно улег­лось. Тревожно вглядываемся. Ленца не видно. Дошли до сбросов. Следы пересекают их. Ну, значит перешел!

Снег стал крепче, остановки сократились. Идем по сле­дам Ленца. Часто следы делают зигзаги. В этих местах Ленц, очевидно, искал более удобный путь.

Чудесным полярным призраком с массой ледопадов, сбросов, гигантскими стенами хребтов, спадает напротив нас широкий ледник. Облака легкими слоями покрывают стены, создавая картину необычайного величия. Я выска­зываю предположение, что это ледник Звездочка. (Позже выяснилось, что это были верховья Инылчека.)

Маленькая фигурка Ленца уже совсем внизу. Через час примерно и мы втроем (с Леонидом в середине) заворачи­ваем на последние сбросы. Ввалившись в последний раз в трещину, подходим, набравшись духу, без остановки к еще непоставленной палатке.

Журчит ручей. Мы пьем все сразу. Виталий хочет пить со вкусом. Он достает варенье, накладывает в кружку (это была его мечта: вода с брусничным вареньем), но, увы, варенье настолько высохло, что не растворяется. (Мечта не сбылась). Последним, минут через двадцать, приходит Мишук.

Опять в знакомой просторной палатке. Как хорошо, что мы спустились!

Началось подкармливание. Продуктов очень много. Консервы всех сортов, какао, сухие фрукты и т.д. Зарабо­тал примус. Едим, едим и едим.

А ночью разыгралась буря.

Как хорошо, что именно сегодня мы смогли спуститься! Это повторяли мы в дальнейшем много раз.

9 сентября. Снежный день. Лазарет среди снежной пустыни...

Ноги и руки у ребят имеют жуткий вид. Пять ног и шесть рук (у Ленца, Виталия и Миши) — черны. Щико­лотки невероятно распухли, ладони рук как подушки. Особенно они страшны у Мишука. Виталий бодрится:

— Это ничего, лишь бы живым остаться. А срежут кое-что — не пропадем.

— Что будет, то будет, — вздохнул Миша.

Леонид совсем как беспомощный ребенок. Распух, ле­жит, кряхтит, станет. А когда попробовал встать, свалился на всех сразу. При падении, видимо, что-то нарушилось в его мозговых центрах — конечности перестали ему пови­новаться.

Я здоров и вполне работоспособен.

А работать приходится на полный ход: и поваром, и хирургом, и завхозом, и сиделкой. Одевать, раздевать, уби­рать за всеми, перевязывать раны, поить, подкармливать — все это мои непрерывные обязанности.

Погода чуток прояснилась, но к вечеру опять стало хуже. Так и не удалось мне просушить наше сырое сна­ряжение.

11 сентября. Опять хороший день.

Госпиталь в действии. Процедуры идут своим чередом. Леониду промыл глаза. Видит получше, но опухоль звер­ская. У Миши пальцы не лучше, черны и сохнут. Ноги пухнут все больше и больше.

В 12 часов пошли с Ленцем на ледник фотографировать. Солнце светит невероятно ярко. Идем связанные, с оста­новками. Ленц щелкает я крутит кинамку. Постепенно все более величаво встает Хан-Тенгри. Он сияет снегом и нежной игрой желтоватого мрамора. Ощущаешь всю ширь ледниковых полей. Через два часа дошли до середины поворота Инылчека и тут сели для последней съемки. Жа­ра, ни малейшего дуновения ветерка.

На вершине Хан-Тенгри. Слева направо:

Л. Саладин, Л. Гутман, В. Абалаков, М. Дадиомов.

Фото Е. Абалакова

Хотелось бы посмотреть восточную сторону Хан-Тен­гри, но, увы, идти далеко. Ленц предоставил мне фотоап­парат и я сделал снимков шесть окружающих вершин. На­зад дошли за полчаса. Трещин за весь путь не встретилось ни одной.

Вечером отобрал продукты, которые возьмем с собой. Жаль бросать. Много едим, чтобы поменьше оставить.

План таков: завтра рано утром Виталий дойдет до поляны, где должны быть лошади. Мы повезем груженые «санки» до морены и там будем ждать лошадей.

План прост, но выполнить его нелегко.

12 сентября. Утро опять хорошее. Виталий ушел с восходом солнца.

В 10 часов «выехали» мы. Снег уже подался, вернее, он вообще на этот раз не затвердевал. Ящик сидит низко. Вес приличный, ибо на нас только легкие рюкзаки. А впе­реди нужно пересечь еще несколько снежных гряд.

Понемногу движемся вперед. Я коренник, Ленц и Леонид на пристяжке. Мишук сзади упирается ледорубом. На остановках все, кроме меня и Леонида, валятся, но и он стоит в такой позе, что уж лучше бы сел — голова где-то на животе болтается.

Так шли приблизительно до часу. С тоской оглядыва­юсь на возмутительно медленно отодвигающийся гребень Хан-Тенгри. Сани заело безнадежно, налип снег, нет сил отодрать. Догадались очистить ящик от снега и смазать полозья глетчерной мазью. Пошли.

Дальше путь — больше под гору. Стало немного легче, останавливаемся реже.

Мишук раскис и иногда идет сзади, не подпирая сани. А время уже к четырем часам! Пожалуй за шесть часов километров шесть-восемь отмахали... Остановки опять стали чаще. Ленц совсем сник и каждый раз просит про­длить отдых.

Вдруг крик. Неужели Виталий? Кричим в ответ.

Вскоре слева показалась точка, затем другая, третья. Вот это да! Лошади!

Кричим хором:

— Кто это?

Разглядели Карибая и Тактасена. Наши!

Мы еще долго обходили промоину и, наконец, — радо­стная встреча. Карибай, Тактасен! Куча вопросов.

Видимо, какое-то предчувствие толкнуло наших кара­ванщиков нам навстречу.

— А Виталия видели? — опрашиваю я.

— Нет.

— Неужели? Значит разошлись!

— У нас там ниже еще три лошади есть, — говорит Карибай.

— Сколько отсюда до них километров?

— Два, — отвечает Карибай.

Погрузились. Посадили Мишку. Ленц тоже категори­чески отказался идти; говорит, у него нестерпимая боль и ходить он не может. Посадили и его. Я и Тактасен на­грузились рюкзаками и пошли.

Как чудесно, что подоспели лошади! А вот «два кило­метра» затянулись до темноты. Уже переход на морену, а остальных лошадей все нет.

На старом подъеме лошади увязли по брюхо. Лошадь Ленца, ведомая Леонидом, оступилась и упала на брюхо, задрав ноги в воздух. Ленц удачно ополз на снег. Я вы­хватил повод у Леонида, забежал сбоку и с помощью подоспевшего Тактасена вытянул лошадь. Здесь же на мо­рене, так и не дойдя «двух километров» до остальных ло­шадей, заночевали. Сено, взятое караванщиками, осталось с теми лошадьми, посему все лошади простояли ночь го­лодными.

Сварили какао и довольно плотно поели. Карибай спит в нашей палатке.

13 сентября. Вышли в девять часов. Долго идем мореной. Впереди лошадь Ленца. Он сам и Мишка чувст­вуют себя явно плохо.

Тактасен рано утром ушел за лошадьми и вот, наконец, появился с тремя. Опять перегрузка. Мне так и не удалось сесть на лошадь. Хорошо, что хоть рюкзаки удалось снять.

Вскоре сделалось настолько жарко, что пришлось раз­деться до трусов. Посмотрел на себя: «пообтаял» я здоро­во. Ну, ничего, мне это не в ущерб. Идти сразу стало легко. Знакомый пейзаж уплывает в обратную сторону, Хан-Тен­гри постепенно закрывается пиком Горького и другими.

К полудню услышали крики. Виталий! Оказывается, с караваном он, действительно, разошелся. А следы увидел лишь около этого камня, где, поудивлявшись, заночевал. Ну вот, опять все вместе.

Виталий чувствует себя лучше, говорит, что его про­гулка принесла йоге пользу. Ленцу все хуже, с трудом шевелится. Мишка почти ко всему безучастен.

14 сентября. Вышли в 8.15. Погода явно портится.
Пересекаем ледник. Я иду впереди, просматривая дорогу.

К 12 часам достигли его правого берега. Не сразу нашли переход. Леонид на подъеме опять свалился с ло­шади.

Дорога пошла более торная. Ленц просит сделать пе­редышку: ему трудно сидеть в седле. Решили отдохнуть в лагере алмаатинцев, но до лагеря оказалось очень дале­ко, доехали лишь к трем часам. Ссадили Ленца и Мишу. Оба упали на траву, лежат, не шевелятся. Ветер, находят тучи. Мишу удалось уговорить ехать дальше, а Ленца — никак.

В результате мне и Тактасену пришлось остаться и раз­бить лагерь. Остальные уехали. Я в роли сиделки у Ленца.

Продуктов крайне мало. Развлекаемся с Тактасеном чаем с сухарями. Ленц лежит в мешке и не может ше­вельнуться.

К вечеру надвинулись тучи. Нашу палатку (двухмест­ную), несмотря на отсутствие нужного количества метал­лических палок, мы все же установили. Недостачу вос­полнили деревянными палками, скомбинировав их с ме­таллическими. Вечером посыпал мелкий дождик (нако­нец-то дождик!), но вскоре перестал.

Ленц спит довольно спокойно, но дышит плохо, видимо, у него жар.

15 сентября. Утро неплохое.

Ленц так и не может шевельнуться. Становится ясно, что и сегодня мы никуда не уедем.

Если вчера еще можно было побаловать себя случай­но уцелевшей банкой молока, то сегодня только чай и остатки колбасы.

Ленц часто зовет меня. Снял с него мешок. Ему жарко. Прорезал ему ножом пятку, но она оказалась, к его радо­сти, вполне здорова. Выпустил воду из опухоли вокруг пальцев. Часто пою ого водой и чаем. Ест он очень мало. На лоб положил ледяной компресс.

Приехал Карибай из нижнего лагеря. Порадовать его нечем; сегодня, конечно, не едем. Он тоже нас не порадовал, привез лишь мешочек сухарей. Зато сообщил, что в Инылчеке вода спала, можно ехать без опасений.

Беспокоит Мишка, видимо, ему стало хуже. Я написал Виталию, чтобы он еще раз прислал Карибая с жердями для носилок. Если Ленц не сможет ехать, придется нести его в нижний лагерь. Карибай обещал съездить на левый берег и достать жерди.

Великое событие: вымыл голову и как-то легче стало.

В порядке эксперимента удалось посадить Ленца, чему все очень обрадовались. Он как будто начинает чувство­вать себя немного лучше.

Подул ветер, погода меняется. Доели остатки про­дуктов.

Что-то принесет нам завтрашний день?

16 сентября. В девять часов приехали Карибай и Николай с тремя жердями. Удалось поднять Ленца на специально сделанное седло. Карибай ведет лошадь. Тактасен поддерживает сбоку.

За 2 часа 15 мин. добрались до лагеря под большим камнем. Мишке хуже. Лежат с Ленцем под каменным навесом.

К ночи Мишку перевели в палатку. Упаковали вещи.

Ночь прошла очень тревожно. Дежурю около Ленца под камнем. Ленц ведет себя очень беспокойно. Ночь теп­лая.

17 сентября. Встали с рассветом. Утро ясное.

Ленц перебирает свои вещи. Просит то об одном, то о другом. Я плохо понимаю его, и поэтому часто делаю не то, что он хочет. Говорит Ленц тихо, неразборчиво и иног­да заговаривается. Вид у него жуткий. Лицо заострилось, взгляд мутный.

Наконец все собрались и в девять часов выехали. Ленца опять посадили на специально сооруженное седло и проде­лали это как-то легче, чем вчера. Двинулись.

Я часто оглядываюсь на Ленца. Примерно через полча­са по выезде увидел, что с его руки спала варежка. Ее по­добрали. Я сказал Ленцу, что если ему тепло, лучше снять и вторую варежку. Он ответил по-русски: «Не понимаю»...

Через 5-10 минут я заметил, что он как-то свис и уткнулся головой в возвышение. Я поднял его голову. Вид безжизненный. Нос скривился на бок. Пульса нет.

Мы быстро сняли его с седла. Искусственное дыхание не помогло. Сердце не бьется. Реакции на зрачок нет.

Ленц умер...

Приладили его труп на седле, прикрутили веревками. Тактасен поддерживает сбоку.

Легко перебрели Инылчек. Вода совсем низкая.

Около леса заметили всадников. Встреча с группой Погребецкого. Они приехали за нами как спасательный отряд.

Из Алма-Аты была телеграмма, что с нашей группой неблагополучно. Из каких источников алмаатинцы имели эти сведения — осталось неясным.

Решили не везти Ленца до Каракола, а похоронить его на Инылчеке. Едем до сумерек. Остановились, не дойдя 16-20 километров до Сары-джаса.

Похоронили Ленца. Я написал карандашом на надгроб­ном камне: «Саладин Ленц. Умер 17/IX—36 г.» Высечь надпись мне так и не удалось...

Спи спокойно, друг! Трагична твоя гибель далеко от твоей родины и твоих близких...

Лекпом осматривает и промывает марганцовкой обмо­роженные конечности Виталия и Миши. Температура у Виталия 40°, у Миши — 39, 6°. Сплю в палатке с больными.

18 сентября. До света уехал Николай на Майдадыр с радиограммой о вызове самолета. У Мишки на правой ноге выше щиколотки появилась опасная краснота. Лек­пом озабочен. Мишка совсем не спит. Ест очень мало. Виталий тоже спит очень плохо. Мишке сделали надстрой­ку на седле вроде гнезда. Сидеть ему удобно. У Леонида вид жуткий. В добавление ко всему ему раздуло флюсом щеку.

Выехали в восемь часов. Утро хорошее. Дорога ров­ная, частые броды через речки и рукава Инылчека. Ле­вый склон обрывист, лесист и очень красив. У Сары-джаса отдохнули в юрте, напились айрана.

Переход через Инылчек с помощью целой оравы мест­ных жителей прошел удачно. Течение не быстрое, но до­вольно глубокое.

По Сары-джасу тропа тяжелая, крутые подъемы и спуски, часто по крутым отвесам. Больным нашим, осо­бенно Мише, трудно. Кое-где его пришлось переносить на руках.

Большой Талды-су прошли к вечеру, и к огорчению Мишука не устроили здесь привала.

На Малый Талды-су пришли в темноте и остановились в чудесном лесу. Едим подгорелую рисовую кашу. Больным поджарили картошку. Температура у них снизилась.

Миша первую половину ночи спал, вторую стонал (я опять дежурю). Особенно болит у него правая нога; она деревенеет. Он думает, что это от ушибов при четырех­кратном падении за сегодняшний путь.

19 сентября. Утро с облачками. День хороший.

У Виталия температура нормальная. У Миши краснота не распространяется.

Долго гонялись за одной лошадью. Выехали поэтому в 9 час. 30 мин.

Подъехал Николай. Сообщил ответ: «Врач выехал на­встречу». Ответа о самолете он не дождался.

Близ долины Куйлю услышали шум мотора и увидели самолет, идущий на большой высоте. Пока искали поса­дочную площадку, он повернул назад. Весьма нечеткую нашу фигуру из лошадей он не заметил, не заметил и часть выложенного знака на хорошей посадочной пло­щадке.

Погребецкий и еще трое остались на два часа ждать самолета. Мы поехали дальше. Свернули в Оттук. К вече­ру встреча с врачом. Перевязка.

Поздно в темноте добрались до юрт под Беркутом. Больные с доктором ночуют здесь. Мы едем еще полки­лометра к каравану.

Сплю у костра. Ночь холодная.

20 сентября. Караван ушел около восьми часов.

Я и Леонид ждем больных. Вышли в 9.15. Мишу уже несут на носилках.

Опять самолет и опять высоко.

Затем появляется второй. Этот пошел вниз, смело взял над землей и сбросил вымпел. Кроме поздравлений о по­корении Хан-Тенгри, приписка: «Ищем посадочную пло­щадку».

Позже сброшен второй вымпел: «Посадочной площадки не нашел, улетаю. К вам идет помощь. За перевалом про­фессор».

Нести носилки очень тяжело. Догадались поднять их й полошить поперек на лошадь. Поддерживаем с обеих сто­рон.

В 12 час. 45 мин. я и Леонид на перевале. На траве часа два ждем остальных. Опять появились самолеты. И, наконец, радостное известие: самолет сел.

Вечером мы на Тургене, у самолета. Попытка взлететь с Виталием и Мишей не удалась: нарвало крест и скосило шасси.

Ночью едем до лесозавода. Добираемся туда в 1 час 15 минут. Виталий и Леонид уезжают в Каракол.

21 сентября. Еще один самолет пролетел в Кара-кол. Думаю, с Мишуком.

Греюсь на солнце и жду караван.

Лето застало Е. Абалакова на Кавказе. В течение 25 дней (с 21 июня по 15 июля) он руководил школой инструкторов в Адыл-Су, а затем вместе с альпинистом Е. Васильевым и группой товарищей совершил первый советский траверс вершин Северной и Южной Ужбы. Поход через двурогую Ужбу, начатый с ледника Шхельды, они закончили спуском на Гульский ледник.

Путевой дневник Абалакова повествует об этом нелегком тра­версе.

Траверс Северной и Южной Ужбы*

16 июля. Вышли в 12 часов. Рюкзаки — на двух иша­ках. Завершает караван погонщик.

До мостика через Адыл-су знакомая дорога. Подъем чудесным лесом по левому берегу Адыл-су, а затем Шхельды. По склонам масса спелой земляники. По пути успели попастись на ней. В коше напились айрана.

Кругом сосны. Кончаются они лишь у самого ледника. Ишади прошли по морене немного дальше первого снеж­ника, после чего мы их отпустили, расплатились с погон­щиком и перегрузили рюкзаки на себя. Они показались тяжеловаты, хотя каждый весил не более 18 кг. Прыгаем по большим камням левобережной морены.

Погода портится. Облака (цирусы) оправдали себя. Я и Женя Васильев спим в приюте Гельфенбейна и под­шучиваем над остальными, устроившимися на открытом воздухе. Ночью гроза.

17 июля. Погода скверная. В семь часов решили идти дальше. Длинный путь по моренам и снежникам ледники. Резкие порывы ветра и дождь.

Устроили комфортабельный лагерь под камнем. Реши­ли заночевать и завтра с рассветом двинуться на плато и Северную вершину Ужбы. Вскипятили чай на примусе. С бензином горит хорошо.