Правителям современной России посвящается. 8 страница

У нас, на Кавказе, — особенная, неповторимая культура!

И легенды — замечательные, как притчи. Мой отец русский, он родился в Ростове - на-Дону. Отец был влюблен в этот край! Учил местные языки.

Чтил обычаи! Многие из них внедрил в наш домашний быт.

Мама достала с самой верхней полки большой красочный альбом под названием «Чеченцев древняя земля» и отдала тому, кто был Сашей. «Капитану» она предложила книгу воспоминаний Аллы Дудаевой — вдовы первого президента Чеченской Республики.

Русские военные оказались довольны.

«Не слушайте античеченскую агитацию! — сказала мама. — Не думайте, что тут живут безграмотные “чурки”. Почитайте стихи! Посмотрите картины! Интересны темы и исполнение! Вот, например, брошюра с выставки детского рисунка. Дети чеченцы прекрасно рисуют! Они склонны к танцам и к спорту.Очень музыкальны!»

Военные, наконец, смутились, пообещали:

— Вещи, что мы у вас забрали, — поищем! — они закашлялись. — Спросим у своих ребят...

Потом оба порылись в рюкзаке и синхронно достали по банке тушеного коровьего мяса!

При взгляде на него мне стало плохо — затошнило, и закружилась голова.

Я сразу поняла, что мама не хочет брать у них еду. Но промолчала.

А Саша и Капитан сказали:

— В части всем внушали: в городе мирных жителей нет! Есть только бандиты! Нужно уничтожить всех! Мы были так поражены, когда вошли в город и увидели, сколько в разбитых домах и подъездах проживает стариков и детей! И как вы только уцелели?! Мы же «долбили» прямо по вам?!

— Сами не знаем... — вместе с ними удивилась моя мама.

Наконец, подвела итог встречи:

«Ладно! Возвращать нам ничего не надо. Эти книги — вам память. Что раньше унесли — того нет! Мы не в обиде. Пусть у нас с вами будет товарообмен!»

Она указала на две банки с консервами.

Я облегченно вздохнула и вышла в квартиру тети Марьям, к Валиной матери.

Но тут меня начало странно трясти. Озноб.

Пришла слабость от мыслей о еде.

Я услышала, как мама сказала Капитану и Саше:

— Не обижайтесь! Но... не надо к нам больше заходить!

Военные что-то поняли, потому что кивнули, хотя, возможно, не совсем то, что имела в виду моя мама. Они вежливо попрощались и вышли.

В подъезде их уже караулила бабка Стася:

— Родненькие! Сыночки! Дайте бабушке что-нибудь! — раздался ее громкий голос. — Кушать, или денежку!

Мы с мамой расхохотались.

«Надо же! Опять у нее родные дети!» — веселились мы.

Будур

10 февраля 2000 г.

Мы счастливые! Мы поели вчера после долгой голодовки.

А потом пошли искать бесплатную столовую.

Упорно идут слухи — такая есть!

И она находится, где-то в нашем районе!

С остановками на отдых — каждые два квартала — мы за полтора часа пути добрались до остановки «Катаяма». Обещанной столовой не нашли.

Оказалось — ее только собираются открыть...

На шоссе чьи-то окровавленные куртки. Кто вытряс из них их хозяев? Или военные, не разобравшись, покидали их после зачистки в БТР, а когда пригляделись, то побрезговали и выкинули.

Поняли: лучше идти между домами. Хоть какое-то прикрытие!

На трассе военные посты. И возможен внезапный бой, куда мы попадем, как мелкие камешки в мельницу.

Мы передохнули. Полежали на снегу. Мои ноги болели так, что идти дальше я не могла и чуть не потеряла сознание.

А потом, замерзнув в сугробе, все же поднялась и поплелась домой вслед за мамой, подталкивая себя мыслями о горячем кипятке и лепешке.

Оказалось, пока мы ходили, у нас неизвестные опять сломали замок на двери.

Он валялся в коридоре. Дверь в нашу квартиру, с проваленным в подвал полом — была выбита!

Соседки-бабули сказали нам, что спали и ничего не видели и не слышали.

Мы обнаружили, что унесли наш большой магнитофон «Техникс» (спрятанный мной под дрова как самая дорогая сердцу покупка лета 1999 года).

Саша и Капитан — оба зачастили к подругам Азе и Лине, в дом, напротив, в гости, как раньше осенью 1999-го совсем другие люди...

Мы видели книги в руках федеральных военных. Видели коробки с солдатскими пайками.

Аза и Лина благородно угостили такими консервами бабушек - соседок Стасю и Нину.

А мы все-таки узнали: бесплатная столовая уже неделю работает

в противоположной части города. На остановке «Автобаза».

Рядом с ней расположился госпиталь

МЧС, где помогают мирным жителям!

Придется сходить туда. Возможно, это будет завтра.

Еще есть новость: сегодня незнакомая нам девушка шла в район частного сектора проведать своих родственников. Красивая!

Мы сразу обратили на нее внимание.

Одета хорошо, но в домашних тапочках. Ноги промокли на снегу.

Мама ей предложила:

— Пойдем к нам! Дам тебе калоши и сухие носки.

Девушка поблагодарила, но зайти отказалась. Сказала, что ей недалеко.

Она разговорилась и показала нам фотографию своего брата.

Рядом с ее братом со снимка на меня глядел Аладдин!

Девушка радостно сообщила:

«В январе оба были живы!

Ребят вместе выводили из города!»

Ура! Ур-а-а-а! Мы обнялись, как сестры, и простились.

Мама плакала на улице.

Вспоминала, как под бомбежкой Аладдин принес нам черный хлеб!

Царевна Полина-Будур

11 февраля 2000 год.

Вчера к нам явился Вовка, муж Ольги.

Пьяница и грубиян. У него горе!

При ночном орудийном обстреле погибла его старенькая мама, жившая на остановке «Автобаза».

Снарядом срезало угол дома. Его мать была в своей угловой квартире одна.

Она лежала и перед сном смотрела фотографии родных...

Сын похоронил ее сам. Во дворе своего сгоревшего дома, в яме.

Пропали все документы на квартиру матери и паспорт погибшей. Видимо, как и у нас во дворе, там побывали ближайшие соседи!

Вовка сильно напился с горя и неожиданно явился к нам, поговорить...

Было поздно. Около 21: 00. Они говорили с мамой долго, дружески.

Мама забыла ссоры и обиды в дни выселения?! Зря!

Она курила с ним «в паре» сигарету! Налила Вовке в стакан одеколона из флакончика, и он выпил!

Ругал сам себя за то, что не забрал свою мать к себе.

В военное время оставил ее одну. А я подумала, что ему грабить чужое было куда интереснее, чем заботиться о собственной матери.

Тут пьяный сосед обнаглел и стал протягивать ко мне руки, приставать и говорить, что я «выделываюсь».

А куда можно уйти в ночное время? По двору стреляет снайпер. Видны трассирующие пули.

Я отшатнулась от этого человека и от его пьяных слез. Вышла из комнаты. Час сидела одна в своей разрушенной кухне. В темноте, с крысами.

Я, молча, молилась, чтобы Всевышний помог мне и Аладдин вернулся!

Я внезапно решила, что соглашусь стать его женой! И второй и третьей!

Лишь бы жить чисто, а не так, как живут остальные люди здесь, вокруг меня.

«Аладдин! Приди и спаси меня! Забери меня отсюда, поскорей!» — беззвучно звала я, вспоминая свой жуткий сон.

Мне снилось, что Аладдин погиб и лежит среди развалин. Не дай Бог, чтобы это оказалось правдой! В комнате слышался мат Вовки и глупые разговоры. Свою мать в этот момент я почти ненавидела.

Наконец, Вовка пошел к себе в дом напротив — спать.

Было слышно: на него кричит женский голос. Обзывает его грязными словами.

Это его родная жена.

P.S:

Сегодня утром при посторонних людях во дворе Вовка придрался к моей маме.

Он послал ее на х...

А я не вступилась, не стала ее защищать.

Так ей и надо!

Нечего дружбу с «грязью» водить!

Нечего пускать эту свинью к себе в дом!

Будур

12 февраля 2000 г.

Приехала мама моей подруги Хавы.

Первым делом кинулась к нам. Спросила, где ее муж Султан?

Мы рассказали:

«Султан 18 января, после похорон брата соседки Азы, пошел проведать ваш дом, в частный сектор. Утром 19 января нас выселили на “зачистку”. Но с нами твоего мужа не было! Через 9 дней мы возвратились домой.

Твоего Султана больше никто из нас не видел».

Мама красавицы Хавы сразу заплакала...

Ее настойчиво позвали Аза и Вовка.

Сказали, что знают, где лежит Султан, и увели.

Как потом выяснилось, Аза, Ольга, Вовка и Лина, блуждая по частному сектору в поисках наживы, давно нашли отца моей подруги.

Его расстреляли, и не одного.

Рядом с ним на снегу лежали еще два человека.

«По этой улице и выше, — рассказывали местные жители, — шли федеральные части с осетинами. Это был кошмар! Ингушей они особенно ненавидели после конфликта в 1993 году из-за спорных земель. Так что расстреляли их втроем. Там были местный русский парень, чеченец, и привели этого ингуша.

“Чтоб был интернационал”», — смеялись военные.

А хоронить тела не отдали...»

Недалеко от этого места расстреляли старую женщину, в ночной рубашке и в теплом платке на плечах и ее дочь. Она была полностью раздета, лет 30-ть.

Примерно через два квартала и выше, если подниматься от нас по частному сектору в гору, расстреляли девочку-чеченку семи лет с ее матерью и с теткой. Люди с этой улицы рассказали, что старшую сестру расстрелянного ребенка, девушку примерно моего возраста военные увели с собой.

В подвал общежития от хлебозавода военные бросили гранату.

Погибли и чеченцы и русские люди, которые прятались там от обстрелов. Много людей! Были дети...

Мать одной из убитых женщин, по имени Галина, мы встретили на рынке «Березка».

Вероятно, там и погибли молодые чеченки, у которых однажды мы прятались от бомбежки в районе «Березки».

Во всяком случае, они втроем собирались именно в этот подвал.

В Крещенье, 19 января, нас вывели из родных домов.

Мы скитались девять дней на территории, где уже закрепилась часть федеральных войск...

Тогда все мы считали: с нами поступили жестко и несправедливо.

А на самом деле нас спасли!

Я вспомнила фразу одного из военных: «Другие части идут. У них — жестче!»

Значит, мы ошибались!

Они только играли с нами, уже зная, как будет с теми, кто останется в своих домах.

Их прикончат те, кто придет потом...

Голодные собаки давно перешли на мертвечину.

У Султана, примерного семьянина, мирного жителя, отца двоих детей, были обгрызены лицо и рука. Его завернули в большой ковер и увезли на тачке. Вдову проводили подружки — Лина и Аза. Вернулись и рассказали, что на военных постах спрашивали:

— Что, ковры везете?

А жена показывала ноги мужа в ботинках...

Случайно им встретились иностранные журналисты.

Они сняли соответствующий сюжет. Взяли интервью, пообещали:

«Будет документальный фильм!»

Бедная моя подруга Хава! Она так любила своего отца!

Жутко! До чего дошли люди!

В голове моей звучит музыка и слова песни Виктора Цоя:

Белый снег, серый лед,

На растрескавшейся земле,

Одеялом лоскутным на ней —

Город в дорожной петле...

А над городом плывут облака,

Закрывая небесный свет...

А над городом черный дым,

Городу две тысячи лет,

Прожитых под светом звезды

По имени Солнце!

Две тысячи лет война!

Война без особых причин...

Война — дело молодых,

Лекарство против морщин.

Красная, красная кровь —

Через час уже просто земля!

Через два — здесь цветы и трава.

Через три — она снова жива,

И согрета лучами звезды

По имени Солнце…

P.S:

Мы, наверное, уедем куда-нибудь — нельзя же жить в руинах?

Мне нужно закончить школу...

Но на металлическом зеленом заборе сгоревшего детского сада я обязательно напишу:

«Аладдин! Будур уехала...» и свой примерный адрес.

Если он жив, найдет меня.

Я его люблю.

Царевна

13 февраля 2000 г.

Утро.

Я постоянно ругаюсь с мамой. Она говорит гадости, кидается на меня с кулаками. У меня с ней были сложные отношения с младенчества.

А в последнее время, видимо, в связи с войной, ее душевное состояние ухудшилось, и она надломилась.

Вчера к вечеру я почувствовала себя плохо: болели печень, желудок, сердце.

Я ведь одна делаю всю работу — рублю дрова, готовлю, стираю, несмотря на ранения.

А едва я падаю от слабости или боли в ногах, она кидается ко мне и кричит, что поднимет меня за волосы, если я не буду все делать по дому. Бьет меня по лицу и ругается.

С тех пор, как я стала взрослеть, она просто свирепела с каждым днем.

Я думаю, а я редко ошибаюсь, что у нее была очень сложная и печальная женская судьба, и теперь, видя мою молодость, она втайне боится, что мне повезет, и я найду свое счастье, любовь...

Я очень прошу Бога дать мне терпение и мужество это все пережить.

Мне не так страшна война, как конфликт с матерью.

Я боюсь за ее рассудок.

П.

14 февраля 2000 г.

Были на остановке «Иваново». Люди говорили — там дают гуманитарную помощь, но это оказалось неправдой.

Зато нам встретились тетя Таня — инвалидка и ее дочь Юлька 16 лет. Мы были конкурентами по продаже печатных изданий на грозненском рынке.

Рыдая, они пересказали нам подробности гибели отца.

Их сосед успел спрятаться за кирпичную стену, лежал там, не дыша,

и все видел! Их отца убили потому, что он, несмотря на то, что был пожилым русским человеком, не сбрил бороду в суматохе войны и был причислен к «боевикам».

Таня осталась одна с тремя детьми!

Ее старший сын под обстрелом нес на себе тело отца почти 12 часов через небольшой двор в несколько десятков метров. Дело в том, что двор обстреливали, и он полз медленно, часами лежал на щебне, прячась за руинами!

Мама забыла о былых конфликтах. Пригласила мать с дочерью в гости.

Советовала приходить летом за фруктами в наши сады.

Мы долго стояли на шоссе...

Таня и Юлька уже побывали в бесплатной столовой.

Они посоветовали сходить и нам.

Взять с собой маленькую кастрюлю или бидон.

Объяснили:

«Очередей несколько. У каждого котла очередь отдельная. Поэтому путаница! Можно плотно поесть там. И... взять кашу домой!»

Едва мы вошли в свой двор, Аза и Лина позвали нас помогать собирать вещи Султана.

Объяснили так:

«Нам поручила все подготовить вдова погибшего».

Первым делом мы вынесли кухонную мебель и сложили ее в другой квартире, рядом. По словам наших соседок, именно так распорядилась хозяйка.

Лина и Аза аккуратно сняли прекрасную хрустальную люстру. Унесли ее.

«Иначе — украдут! Мы спасаем»! — уверяли нас они.

Явилась помогать Ольга — жена Вовки. Я увидела, как под ее курткой исчезла красивая кастрюля, стоявшая на полу в ванной комнате.

Я спросила ее:

«Ты что это?!»

Тогда притвора - Ольга произнесла: «Жалко Султана», — и выскочила во двор, делая вид, что плачет.

Я попросила, если хозяевам не нужны, дать мне старые учебники по разным предметам, чтобы заниматься вперед. Ведь школьная программа не сильно изменяется. Аза и Лина разрешили.

Мне понравились деревянные книжные полки, но Лина отказала мне.

Она заранее договорилась о них с мамой Хавы для себя.

Нам эти женщины дали полбаллона искусственного меда. За помощь.

Он стоял открытым, засох, и никто на него не польстился.

Какая - никакая, а сладость!

П.

15 февраля 2000 г.

Мне опять плохо. Мама желала мне с утра смерти и проклинала меня.

Проклятия искажают ее лицо. Оно делается чужим и страшным. Словно другое существо прорывается на поверхность из глубин ее тела.

Это существо трясется, вращает глазами и бесконечно кричит.

А у меня болит сердце, и с каждым днем я понимаю, что мне все хуже.

Я боюсь упасть от слабости и чувствую, что дохожу.

Сегодня я затопила печку, наколола дров, а складывать их не было сил. Пью валидол и капли. Падаю в коридоре...

Я пошла и легла на матрас в нише.

А мама подошла ко мне и устроила скандал со словами: «Чертова лентяйка!»

Я возразила, что это ложь. Тогда она стала опять бить меня, пользуясь тем, что я не могу ответить. В нее словно черт вселился.

Из последних сил я оттолкнула ее и убежала.

Сейчас сижу в разрушенной квартире над нами, на втором этаже. Тут очень холодно...

Мне кажется, она меня ненавидит.

Может быть, это война делает близких, еще недавно любящих друг друга людей врагами.

P.S:

Кстати, у меня сломались часы. Упали прямо с руки и разбились.

Я все думаю, почему у меня такая мама? Ведь я ее поздний ребенок. Она родила меня в 34 года... Наверное, мое появление на свет было связано для нее с какой-то тяжелой травмой. С детских лет мама внушает мне, что я некрасива, глупа и, вероятно, буду несчастна. Зачем? Зачем она делала это?

Будур

16 февраля 2000 г.

Мы были в госпитале МЧС на остановке «Автобаза»

Там был такой интересный рентген!

Меня положили на стол, и я смотрела на большой белый экран вверху — там все сразу видно...

Смотрели осколки. Один просто огромный. А почти вся «мелочь» вышла сама.

— Надо срочно его удалить, тот, что в правой ноге, наверняка уже начал окисляться! — настаивал хирург.

Мне стало страшно. Но я подумала: рядом со мной Аладдин, и он говорит:

«Надо!»

Я согласилась на операцию. Пусть Бог мне поможет.

Назавтра мне назначили операцию. Я очень боюсь.

Мне и анестезию вводить не надо, кажется, что я замру от страха, потеряю сознание и ничего не почувствую.

Врачи посмотрели мою маму. Послушали ее сердце.

Сделали укол и бесплатно дали несколько таблеток валидола и валерьянку. Велели прийти еще, когда будет врач-кардиолог. Предложили снять кардиограмму.

Мама отказалась:

— Свои диагнозы я с детства знаю. Болею с 6 лет. Всю жизнь на учете у ревматолога!

Она спешила. Боялась — мы опоздаем в столовую, к раздаче еды. А я и не сказала, что у меня боли в сердце, — постеснялась...

Русские женщины врачи и медицинские сестры коротко подстрижены.

Наверное, так удобно. Они все полные и курят сигареты.

Госпиталь МЧС состоит из нескольких больших палаток.

Его охраняют военные. Если начинается стрельба — все пригибаются.

Царевна Будур

17 февраля 2000 г.

Утром встали в семь часов. Попили чай с лепешкой и пошли в сторону госпиталя на мою операцию.

Но, когда мы уже прошли большую часть пути, оказалось, что русские военные перекрыли дорогу. Заявили:

«Сегодня проход закрыт! На весь день!

Без возражений! Пошли прочь...»

Пришлось поворачивать.

Я в душе даже обрадовалась неожиданной отсрочке.

Продолжаю.

Я в аду!

Началось все с того, что я услышала оглушительный мат, и мама, подбежав, меня ударила, продолжая что-то кричать о столе.

Я спросила ее:

— Что случилось?

Она принялась лупить меня веником и заодно пояснила:

— Ты вчера делала на столе лепешки и не убрала за собой муку!

Но я вчера делала лепешки не на столе, а подстилая на стол бумагу...

Значит, муки там быть не может!

Я пошла, посмотреть на стол: там, правда, есть пятна от чая, но муки нет.

Я взяла тряпку и вытерла стол.

— Ты подняла такой скандал вместо того, чтобы вытереть его? — спросила я, ее.

— Ах ты, тварь... — раздалось в ответ, и, схватив нож, она кинулась ко мне.

На меня вдруг такое равнодушие нашло от человеческой подлости, что я совершенно спокойно стояла и смотрела на нее с ножом.

Она постояла так немного и отошла...

Пока я мыла тарелки в тазу, мама примостилась рядом, сложив на груди руки, как полководец, и кричала, что ненавидит меня за мою внешность (!), за мой голос(!) и вообще за все...

Я ее, молча, слушала и совсем не уловила тот момент, когда она этим воспользовалась и, подкравшись, со всей силы ударила меня по лицу.

Я ее оттолкнула от себя со словами:

— Я тебя слушаю, как дочь, а ты!

Это ее разозлило еще больше, и она продолжила меня лупить, не переставая выкрикивать ругательства.

Мне опять пришлось бежать.

Я даже на несколько минут выскочила под обстрел, с мыслью, что тут мне и настанет конец...

Но потом вспомнила о тебе, Дневник, одумалась и зашла обратно.

Мамаша кричала, что смерть — избавление! От голода и болезней. Избавление от недостатков и пороков!

У нее случилась истерика!

Она говорила чужим, незнакомым голосом:

— Не могу видеть людей... Никого! Никаких!

Твердила, что хочет в лес или на остров.

Туда, где цветы, деревья и ласковые звери, песок, вода.

И главное — нет людей!

А у меня после всего еще сильнее заболели сердце и печень. Я еле двигаюсь. Сил нет!

Очевидно, в госпиталь мы поплетемся завтра...

Царевна

18 февраля 2000 г.

Утро.

Солнце. Тает снег. Настоящий весенний день!

Я сделала зарядку: дышала по системе йогов.

Для такой жизни нужны крепкие нервы...

Я выполнила свои самые любимые упражнения.

Страх словно рассыпался и пропал...

Потом мы выпили чай с кусочком обгоревшей лепешки без масла.

Я еле-еле прожевала ее, позавчерашнюю. Вчера не пекли...

Лепешка твердая, как обувная подошва.

Я взяла свою палку-клюку.

Пора в путь!

Будур

19 февраля 2000 г.

Вчера, 18 февраля, мне сделали операцию.

Врачи снова «фотографировали» мою ногу. Сделали метки - ориентиры зеленкой.

Вокруг стреляли, где-то шел бой...

Я чувствовала только уколы, их было 14-ть. «Блокада из новокаина».

Но мне было больно, и я кричала. Поэтому, помучившись, не удалив осколок и разрезав ногу в нескольких местах, врачи МЧС все-таки решились на полный наркоз.

Они боялись делать его первоначально из-за сердца, думали, что оно не выдержит...

Операция длилась около двух часов.

Пока меня готовили к наркозу, я познакомилась с худенькой красивой медсестрой Наташей и моим хирургом Сулейманом - Бауди.

Он доктор из девятой московской больницы.

Врач — чеченец. Медсестра — русская. Оба из Москвы.

Единственное, что оказалось плохо, — я требовала свой большой осколок.

Но его мне не дали. Зато дали справку о ранении с печатью МЧС.

Потом нам немножко повезло: машина «Скорая помощь» везла какую-то старую женщину в город Моздок, в госпиталь. Больную спасали.

Врачи на ходу делали ей уколы, давали кислород. Поэтому на обратном пути машина подвезла нас ближе к дому. Высадили за три квартала — дальше машина не могла проехать из-за завалов — дома ведь разрушены.

Мы передохнули на скамье, под горячим солнышком и поплелись домой.

Доктора предупредили: «Через день следует приходить, менять повязку!»

Дали салфеток и бинтов. Бесплатно!

Сказали: «На случай боев, если не сможете добраться к нам».

К ночи обезболивание ушло. Горели раны! Я принимала лекарство баралгин.

Мама одна пошла за кашей. Она попросит для меня питание — домой.

Доктора дали справку. Высказали предположение:

— Возможно, порцию для дочери увеличат.

Я читаю и жду маму. Есть не хочу. Тошнит после наркоза. Но мне все равно интересно, что маме дадут и сколько?!

Вечер.

Все в порядке. Мама пришла. Еда еще теплая. Можно не греть.

Бабушкам мы дали в честь моего выздоровления какао с молоком, а соседу Валере — немного каши на тарелке.

Будур

21 февраля 2000 г.

Сынишка пожилой чеченки, которая учила Раису молитвам, оказался русским! Он не родной, а усыновленный. Ему 23 года.

А внешне — старший школьник. Принял ислам в 1993 году. Работал на стройках.

Он курит. Насчет выпивки — не знаю.

Этот парень слышал от дворовых кумушек об Аладдине.

Рассказал, что никогда не думал обо мне, но однажды я явилась в его сон и представилась: «Я — царевна Полина-Будур!»

Его ночное виденье особенно поразило меня. Об этом имени знали четверо: Аладдин, я, Джинн и моя мама.

По гороскопу парень «Рак» и «Дракон». Самая подходящая мне, «Рыбе» пара.

Набивается в дружбу, но мне не нравится.

«Алкаш» - Вовка сегодня отколол такую штуку: взял и поцеловал мою маму в макушку. Какой позор! Невыносимо терпеть такое нахальство!

Мама рассмеялась и почесала это место...

Подруга Аладдина

24 февраля 2000 г.

Швы мне не сняли. Сделали перевязку.

Доктора посмотрели ногу и сказали:

— Там большая пустота. Нельзя поднимать тяжести, много ходить — опасно.

В другой палатке пластырем на указательный палец руки приклеили маленькую батарейку, как от часов.

Объяснили:

— Она ускорит заживление. Точка на твоем пальце, соответствует ране на ноге!

Я подумала: значит, движемся вперед, раз используем древние знания.

Мне сделали укол с сердечным лекарством, и мы отправились в столовую.

По справке получили в отдельной очереди 4 баночки детского питания, «паштет». Они очень маленькие, железные! Но как раз по две, удобно делить.

Набрали каши. Решили угостить соседа Валеру. Он один нормальный.

Если съедобное найдет — сразу говорит всем, чтоб люди и себе взяли.

Иногда приносит и сам раздает. Делится с нами и с бабушками.

Не сплетничает. Дружит со всеми. Мне бы так уметь!

О моем новом друге позволь, Дневник, замолвить слово:

Алик — это его чеченское имя. Он человечен. Старается помочь добрым словом и делом. Много рассказывает о себе. О прошлом. О наркотиках. Тюрьме.

Алик признался мне, что несколько раз был доведен до крайнего отчаянья отношениями в семье своих русских родителей. Пытался покончить с жизнью...

Вскрывал вены. Вешался. Его чудом спасли...

Я поняла: он из среды нехорошей, порочной, необразованной. И его память не могла не унаследовать это. Рано или поздно детская травма проявит себя.

Судя по прочитанным мной книгам, такие люди впадают в крайности.

Сначала они отрываются от прошлого — взлетают! Затем, непременно, падают в знакомый с детства уродливый мир. Он затягивает их в себя через старые дружбы, обязательства перед родными.

Алик всегда будет стремиться к чему-то хорошему, светлому, но жить он уже научен по-другому...

Я привыкаю к нему. Хотя, в глубине своего сознания, все же не доверяю.

Опять нашла обгоревшую книжку на улице. Мне понравились стихи:

Гамаюн, птица вещая.

«На гладях бесконечных вод,

Закатом в пурпур облеченных,

Она вещает и поет,

Не в силах крыл поднять смятенных...

Вещает: иго злых татар,

Вещает: казней ряд кровавый,

И трус, и голод и пожар.

Злодеев — силу. Гибель — правых...

Предвечным ужасом объят,

Прекрасный лик горит любовью,

Но вещей правдою звучат

Уста, запекшиеся кровью!»

А. Блок

А стихи Анны Ахматовой я самовольно посвящаю —

Аладдину.

Над тобой словно небо тиха,

Пред тобой — как цветок я нежна

Жду тебя — своего жениха,

Все невеста и вечно жена...

Будур

26 февраля 2000 г.

Вчера у нас сидел Алик. Мне было скучно!

Временами жаль его.

Сегодня я поссорилась с мамой.

Вернее, я не ссорилась. Просто так получилось. Мама долго искала ручку.

Не могла ее найти. А «писатель» в доме — только я.

Она рассердилась!

Сразу покрыла меня матом. Когда мы вышли за кашей — продолжила свою речь на улице... Я прошла с ней рядом немного, потом плюнула и повернула назад, домой.

Полезла под кровать, ища проклятую ручку, а там здоровенная дохлая крыса! Но ручку я нашла!

Сосед Алик проследил — мамы нет. Явился в гости и заговорил со мной про «замуж». Я честно сказала: