Июль в Питере

Господи, какое замечательное лето стояло с начала июля в Питере! Как красив был город – золотой шлем Исаакия, зелёная трава в парках, голубое светящееся небо в вечернюю пору, спокойная тяжёлая синева Невы! Сколько красивых девушек, наподобие глубоководных рыб, вынырнуло из каких-то городских глубин! Девушек в голубых и красных обтягивающих костюмах, или одетых в соответствии с модой так, что «низко приталенные» джинсы держались на верхе благородных ягодиц, а между верхом ягодиц и низом блузки или майки светилась иногда загорелая, а чаще девственно белая полоска юного тела!

Сергей, наверное, в первый раз остался летом в городе. Весь дождливый июнь он просидел у компьютера, выбираясь разве что по субботам в баню с друзьями. Впрочем, были и походы в «Небольшой драматический театр» на любимые им спектакли Эренбурга «В Мадрид, в Мадрид…» и «Оркестр», и встречи с друзьями за красным молдавским сухим вином типа «Каберне», столь полезным для здоровья, как об этом писалось в журнале «Знание – сила».

Еще были и книги, и стихи, и даже подобие любви…

Когда основная компьютерная работа закончилась, Сергей решил привести в порядок свои слайды и фотографии. Купил альбомы, взял видеокамеру, чтобы перевести слайды на видеоплёнку…

Он сидел вечерами, рассматривая и систематизируя их, и с такою яркостью вставало прошлое, так подступали к сердцу воспоминания, так оживало минувшее, что иногда он закрывал глаза и старался унять сердцебиение…

Она сидела за столом, когда их представили друг другу, и он успел только отметить очень светлый, почти платиновый цвет волос, тёмные глаза, решительный и немного своевольный рот. Американский акцент был непривычен для уха Сергея, и он с трудом понимал её речь. Но разговор шёл на дежурные темы – о первом впечатлении от Ленинграда, о её занятиях (разведение лошадей, большая ферма, лоббирование в конгрессе США экологических проектов…), о том, что её муж – известный художник, рисовавший Кеннеди, о том, как она любит нашего общего друга – танцовщика.

В конце ужина она встала, и тут Сергей увидел, что она держится на костылях, что она с трудом передвигает парализованные ноги. Горячая волна жалости обожгла его – эта красивая, богатая, обаятельная женщина – инвалид, handicapped lady…

Следующие десять дней Сергей повсюду сопровождал её по Ленинграду. Тогда он увидел, как мало приспособлен наш город к передвижению инвалидов. Венди использовала костыли, или кресло с электрическим двигателем, но на всех лестницах, подъёмах, переходах Сергею, иногда с чьей-нибудь помощью, приходилось брать её на руки и носить вверх-вниз – по запасникам Эрмитажа, по лестницам Русского музея, по широкой и, к счастью, довольно пологой лестнице дома на улице Чайковского. Там было его «родовое гнездо» - в старинной, с высокими потолками квартире, до сих пор жили отец и мать Сергея и две его сестры.

Как-то в стереотрубу, установленную на леднике, мы увидели замечательную картину: – по борту ледника спускались два альпиниста, а за ними важно вышагивал черный котёнок, подняв кверху длинный, с загогулиной на конце хвост.

Альпинисты ушли, котенок остался, его назвали Хануриком (сокращение от Хан-Тенгри). Ночью в палатке он залезал кому-нибудь на лицо и начинал медленно топтаться. Как бы устраиваясь спать. Человек в ужасе просыпался, расстёгивал спальник, и тогда Ханурик немедленно нырял внутрь.

Сергей только раз видел его растерянным – в базовом лагере на крышу палатки села птица. Ханурик, настоящий охотничий боевой кот, немедленно лёг на брюхо и со всеми мерами предосторожности пополз по направлению к птице. Когда он оказался под ней, то последовал вертикальный молниеносный прыжок вверх, и Ханурик когтями вцепился в брезентовую крышу палатки. Птица, естественно, улетела. Кот повисел ещё немного на когтях, потом оглянулся, увидел, что Сергей смеётся. На лице кота было видно неприкрытое смущение. Он оборвался вниз, и с виноватым видом уполз в угол палатки.

Накануне отъезда Венди Сергей пришёл попрощаться с ней в гостиницу «Ленинград». Посидели у окна, полюбовались белой ночью, осторожно раскинувшейся над Невой, выпили золотистого сухого вина.

Венди устала, прилегла. Сергей наклонился поцеловать её на прощанье, и вдруг ощутил, что её поцелуй перестал быть формальным и приобрёл отчетливо чувственный оттенок.

В аэропорту «Пулково-2» Венди взяла с Сергея обещание приехать навестить её в Штатах.

Вскоре по почте пришло официальное приглашение, заверенное нотариусом города Вилмингтона, штат Делавэр: «Всем, кого это касается. Настоящим я приглашаю Сергея Вентова в гости в Соединённые Штаты Америки…».

Дальше началась обычная советская бюрократия, ОВИР, наглые чиновники, бесконечное стояние в очередях. Когда всё было, наконец, оформлено, и получена американская виза, Венди прислала билет на самолёт.

Странные чувства владели Сергеем, когда он сидел в кресле аэрофлотовского самолета, летевшего в Нью-Йорк с посадкой в ирландском порту Шенноне, том самом аэропорту, где через несколько лет случился казус с президентом Ельциным.

С одной стороны, побывать в Америке было крайне интересно. Он столько читал и слышал об этой стране…Он любил её писателей, Шервуда Андерсона, Джона Дос Пассоса, Эрскина Колдуэлла, Трумена Капотэ, Джона Стейнбека, Харпер Ли, и, особенно, тонко чувствующего и пронзительно грустного Джерома Сэлинджера. Да и юность прошла не без влияния Джека Лондона, Теодора Драйзера, блистательного О’Генри и, конечно, кумира технической интеллигенции Эрнеста Хемингуэя.

Страна небоскрёбов и индейцев, техасских нефтяных магнатов и ковбоев – какой-то покажется она при «личном свидании»?

С другой стороны, по американским меркам Сергей был абсолютно безденежным (да и по местным не шибко богатым – старший научный сотрудник в институте Академии наук), и это несколько угнетало его гордость.

И, наконец, как сложатся его отношения с Венди? Она происходила из весьма богатой семьи, была замужем за известным художником, вращалась в “high society”. Что мог ей дать рядовой советский интеллигент – разве что некоторую начитанность да чувство юмора, если удастся перевести его на английский язык…

В аэропорту JFK в Нью-Йорке она встречала его, сидя за рулём лендровера с ручным управлением.

Примерно через час Сергей очутился на 11-том этаже изящной квартиры на Манхэттене. Внизу был виден Центральный парк. Мимо парка сплошным потоком мчались машины.

Сергей побрился, принял душ. В ванной комнате Венди зеркала были со всех трёх сторон. Так что Сергей то видел примерно 40 своих двойников, истово чистящих зубы, то в душе за его спиной мылись те же 40 обнажённых мужчин.

Какое ты вино будешь, - спросила Венди, расположившись перед шкафом, из которого снизу доверху, как ружейные дула, торчали горлышки винных бутылок. Сергей честно признался, что он знает только тип – белое сухое, красное сухое, портвейн, коньяк, но названия ему чужды, как класс. И Венди сама выбрала «Совиньон» - легкое белое, чуть терпкое калифорнийское вино из долины Напа Вэлли.

Сергей сидел за стеклянным столом, под ногами был белый пушистый ковёр, на каминной полке стояло изваяние какой-то странной рыбы, инкрустированное перламутром и серебром…

Странное чувство владело им – вот он, советский человечек, всю жизнь проживший при «развитом социализме» с его грязью, вечным дефицитом всего и вся, с засильем партийных бонз, с бесконечной антиамериканской пропагандой, абсолютно невыездной по причине имевшего место диссидентства, кандидат на мордовские не столь отдалённые места… И надо же - это он, благодаря начавшейся перестройке, сидит и пьёт холодное белое вино в самом сердце Соединённых Штатов!

Венди зажгла свечи, они перебрались на диван. Она рассказывала ему, как в 20 лет оставила колледж, чтобы принять участие в избирательной кампании Джона Кеннеди, и когда он победил, её пригласили работать в Белый дом. Но… случилась автомобильная авария, год в больницах, тяжелейшие операции, и в конце концов – паралич нижних конечностей.

Венди рассказывала, и Сергей и жалел её, и восхищался её американской предприимчивостью, энергией, волей к жизни. Венди работала на конгрессмена от штата Делавэр, лоббируя принятие законов в поддержку инвалидов, занималась экологическими проблемами в Национальном Фонде, вышла замуж за своего художника и ездит с ним по всему свету на выставки; ведет семейный бизнес по разведению лошадей, участвует в соревнованиях по гонкам на колесницах…

Совсем стемнело. Пора было ложиться спать. Сергей направился в свою комнату, но Венди остановила его…

Палатка стояла прямо на льду, укреплённая растяжками, привязанными к большим камням. Вообще, большая часть ледника была усеяна моренными камнями, которые лёд в своём движении отрывал от склонов. Только от Хан-Тенгри шла струя чистейшего белого льда, впадающая в озеро Мерцбахера. Нижние края льда обламывались, и в виде небольших айсбергов плавали по изумрудной воде озера. Это было зрелище фантастической красоты!

Сергей просыпался рано, выскакивал из тёплого спальника, и в одних трусах бежал к небольшому озерцу в теле ледника. Разбивал тонкий лёд. Льдинка, брошенная по льду, тоненько звенела, и это было, как музыка в безмолвии, как привет от окружающих вершин. Обтирался ледяной водой до пояса, чистил зубы. Потом растирался грубым шершавым полотенцем, пока тело не начинало благодарно гореть.

Каша с тушёнкой, крепчайший чай, приготовленные на примусе «Шмель», а потом уходили вверх по леднику.

Работа заключалась в измерении скорости движения ледника и его толщины.

Скорость мерилась традиционно – в тело ледника забуривались гупера с красными флажками, их азимут брался с базы – неподвижного склона, а через две недели азимут измерялся снова. Зная изменение азимута (пройденный путь) и время, легко было вычислить скорость движения льда. А вот для измерения толщины льда начальник экспедиции, Андрей, решил применить оригинальную технику – самолётный радиолокатор.

Преодолевая естественную неловкость, Сергей помог Венди отстегнуть и снять «сбрую» - ту сложную комбинацию из кожи и металла, которая поддерживала её ноги при ходьбе на костылях.

Но потом – потом всё было хорошо – тепло её тела, и близость, в которой она была раскованна и откровенна, и неторопливый ночной разговор… По потолку пробегали решётчатые тени – свет, пробивался сквозь жалюзи; как-то очень объёмно звучала тихая музыка. Кажется, это был Перголези.

Единственное, что мешало Сергею спокойно уснуть – это американская манера застилать постель. Они закатывают верхнюю простыню и одеяло под нижний край матраса, получается нечто вроде спального мешка, и ноги не могут вырваться на свободу!

Сергей в своё время много занимался спортом, играл в волейбол, баскетбол, гандбол, футбол. К концу дня ноги обычно горели и гудели от усталости, и он привык засыпать, высовывая их из-под одеяла. Он даже предпочитал укрываться с головой, лишь бы ноги были на свободе. (Впрочем, укрываться с головой – это могло быть и по другой причине – чтобы не видели лица во время сна. И у Фрейда было какое-то рассуждение на этот счёт…)

В американских постелях Сергей ожесточённо выдёргивал одеяло из-под матраса, и только победив с изрядной затратой труда, мог успокоиться и заснуть.

На следующее утро Сергей проснулся с ощущением нереальности всего происходящего… Кровать с балдахином в стиле Марии-Антуанетты, в которой он лежал, небоскрёбы за окном, рядом лежит Венди, на столике у кровати стаканы с апельсиновым соком и орешки, инкрустированная серебром рыба равнодушно смотрит с каминной полки.

Наутро Венди стала спрашивать, чем же она привлекла его внимание. Сергей пытался объяснить что-то по мотивам обратной к Отелло ситуации –«Она меня за муки полюбила, / а я её за состраданье к ним…» Вообще говоря, так оно и было – одним из главнейших побудительных мотивов была жалость к этой красивой и богатой женщине, с которой судьба обошлась так нелепо… Но решил, что это было бы нехорошо по отношению к ней, и ушёл от ответа, пообещав написать стихи, из которых всё будет ясно.

Потом началась неделя, насыщенная культурной программой…

Ещё на высокогорной станции в Покровке сколотили из реек две подставки и два отражающих щита для приёмной и передающей антенн; в качестве источников питания приспособили два армейских аккумулятора весом по 20 кг каждый; смастерили некое подобие саней.

Каждое утро грузили на сани всё это хозяйство вместе с радиолокатором и начинали траверс ледника.

Один, которого в шутку называли «коренником», тащил сани за веревку, а два других («пристяжные») подталкивали сани сзади шестом. Через каждые 50-100 метров устанавливали аппаратуру, делали замер – разницу во времени между импульсом, отражённым от поверхности ледника, и от его ложа. Потом всё повторялось.

Ледник не был идеально гладкой поверхностью. Камни, трещины, провалы, озёрца – приходилось много петлять, выверяя потом с помощью рейки и теодолита нужную точку. Да и высота была всё-таки больше 4000 метров, поэтому уставали сильно. Время от времени делали привал, Андрей открывал ножом банку сгущёнки, брали плоские камушки вместо ложек, жадно глотали тягучую сладкую жидкость.

Зато Сергей научился скатываться по довольно крутым склонам ледника верхом на ледорубе. Острый конец ледоруба должен был быть обращён к склону, и если скорость становилась слишком большой, то надо было сильней прижимать ледоруб к склону, он врезался в лёд и тормозил движение.

День проходил в работе, часам к 6-ти, основательно измотанные, возвращались к палатке. Сначала не могли ничего есть, выпивали по 5-6 кружек крепкого чёрного чая, только потом наступала очередь каши с тушёнкой. А уже победив чувство острого голода, сворачивали самокрутки из махры (когда кончались сигареты и папиросы) и блаженно закуривали, вытянув гудящие ноги.

Садилось солнце, ближняя часть ледника погружалась во тьму, но вдали полыхали вершины Хан-Тенгри, пика Победы, пика Мушкетова. Это было какое-то волшебное зрелище, и наталкивало на всякие космические или эзотерические мысли и темы…

Им казалось, что они последние люди на этой земле, или что они находятся на другой планете. Было странно представить, что где-то внизу есть города, освещённые ночью улицы, по которым бродят неприкаянные души, озабоченные дельцы, шулера, проститутки, аферисты… Суета, счёты, обиды…

А здесь – абсолютная тишина, безмолвие, луна в кристально-чистом воздухе, близкая и загадочная…

В Нью-Йорке побывали, конечно, в музеях Метрополитен и Гуггенхайма. В этих замечательных коллекциях Сергей увидел, в частности, одного из наиболее значительных ранних американских художников Winslow Homer'a.

Мэри Кассат, Джон Сарджент показались ему добрыми старыми знакомыми. Осмотрели коллекцию Фрика, собирателя, который руководствовался только личными симпатиями при покупке экспонатов, и создал немного забавное по составу, но и впечатляющее собрание. Потом был Вашингтон с его памятниками, живо напомнившими Сергею эпоху победившего соцреализма – всё те же бронзовые люди с ружьями в руках потрясали кулаками и тянулись к небу.

В музее «Модерн Арт» с потолка спускалась, падала с тихим шелестящим звуком магнитофонная лента, и, свиваясь кольцами, образовывала гору на полу. Было что-то в этом от дождя, от бесконечного песка, засыпающего пирамиды, какая-то аллегория бесстрастно текущего времени…

На одном из уличных щитов Сергей заметил призыв голосовать за некоего мистера Ussalo Perdelo, и подумал, что в России человеку с таким именем вряд ли бы удалось сделать политическую карьеру…

Несколько вещей впечатлили Сергея во время его американского путешествия. Не говоря уже об исключительном изобилии продуктов и товаров и об удивительном дружелюбии американцев и их готовности придти на помощь, он был поражён тем, как много сделано в Америке для удобства инвалидов. Они свободно летают на самолётах по стране в своих или взятых на время колясках, посещают музеи, театры, супермаркеты. Везде для них предусмотрены пандусы, вместительные лифты и туалеты; в ванных устанавливались специальные поручни, чтобы можно было управиться без посторонней помощи.

С горечью вспоминал Сергей свои походы с Венди по Ленинграду. В стране, лозунгом которой было «Всё для человека, всё во имя человека», единственным способом передвижения был перенос Венди на руках. Инвалиды-опорники в России сидели по своим квартирам, практически изолированные от общества и забытые им. Конечно, думал Сергей, возможно, в Штатах движущей силой для создания всех этих удобств был не только гуманизм, но и здоровый коммерческий расчёт: инвалидов много, и это дополнительные клиенты для авиационных компаний, отелей, и супермаркетов. Но какая разница, почему? Главное, что в Штатах они практически полноценные члены общества.

Кроме этого, Сергей отметил, что Венди знает по именам всех работников дома, где она живёт, от швейцара до лифтёра, знает, как зовут их детей, справляется об их здоровье и текущих домашних делах; часто разговаривает с ними, и в тональности нет ничего, что могло бы намекать на какое-то превосходство. Как это не походило на Россию, где большие начальники нередко были хамоваты с подчинёнными, с обслугой.

С другой стороны, в Штатах при желании можно было минимизировать контакты с внешним (уличным) миром, где попадались различного рода маргиналы – от наркоманов до профессиональных попрошаек. Прямо из квартиры можно было на лифте попасть в гараж, выехать в закрытой машине с кондиционером в любое место Нью-Йорка, добраться до нужного адреса, въехать в гараж, и оттуда подняться в офис, магазин, или частную квартиру. Пыль, жара и нежелательные встречи оставались за стеклом автомобиля.

Наконец, Сергей и Венди добрались до Вилмингтона. Там располагалось её родовое поместье – старинный трёхэтажный дом, окружённый громадным земельным участком.

Венди села в коляску, запряженную лошадьми, и они отправились объезжать территорию. Было удивительно красиво – ручьи, рощицы, сельские дороги в тени деревьев, поле для треннинга в соревнованиях по вождению колесниц. Шныряли шустрые белки, пробегали косули, пели птицы…

Венди, в широкополой шляпе, с вожжами в руках, вдруг предстала перед Сергеем какой-то живой иллюстрацией к роману о первых переселенцах, может быть даже персонажем из Фенимора Купера…

Перед домом был расположен большой прямоугольный бассейн, стояли стулья с фигурными железными спинками. Бассейн поменьше был устроен прямо в одной из комнат – там Венди делала свои ежедневные упражнения для укрепления мышц спины. В гаражной пристройке стояло несколько машин, в кухне - набор необходимого оборудования, холодильники, электроплиты, стиральная и посудомоечная машины, микроволновка; в большой комнате – камин, развешены работы её мужа. На одной из них была изображена Венди на колеснице, в той самой широкополой шляпе…

Повсюду были расставлены плетеные корзиночки с сухими цветами, орехами, камешками – изящные декоративные композиции, подобранные с большим вкусом.

На втором этаже помещалась несколько спален, для каждой была предусмотрена своя душевая и свой туалет.

В спальне Венди опять оказалась кровать с балдахином в стиле Марии-Антуанетты.

В этом доме Сергей и Венди провели три дня. Утром – купанье в бассейне, каждый в своём; днём – поездки в городок, или по окрестностям, на джипе. Иногда заезжали к соседям на ланч, и Сергей видел, как неприкрыто рады были они видеть Венди. Вечером – камин, с каким-то особенным запахом от горящих поленьев, лёгкое французское или итальянское вино, тонкая и щемящая музыка, которой, казалось, был пропитан весь дом.

Спали на кровати под балдахином, и снова Сергей отчаянно выдирал одеяло из-под края матраса. Он осторожно и бережно ласкал Венди, мягко передвигая её парализованные ноги, и потом они забывались, во сне обнимая и прижимаясь друг к другу.

Из базового лагеря поднялся Женя, привёл вьючную лошадь с грузом – хлеб, консервы, керосин для примуса, а главное – лампу, которая могла работать от аккумуляторов. Теперь в палатке можно было читать после наступления темноты.

Сергей вспомнил, как незадолго до этого ему пришлось изучать мастерство вьючки лошадей. Невысокие, приземистые киргизские лошадки были подкованы специальными подковами с шипами, чтобы не скользить по льду. На них навьючивались инструментальные ящики, тюки с палатками и спальниками, личные вещи и продукты.

Важно было, во-первых, хорошо уравновесить грузы с обеих сторон лошади; во- вторых, так затянуть вьючные верёвки, чтобы они не имели слабины и не натирали лошади спину. Иначе могли появиться «джауры» - растёртые до крови раны, которые приходилось засыпать толчёным стрептоцидом, а лошадь надолго выходила из строя. Ну, а в-третьих, надо было заставить лошадь выпустить газы до момента затягивания основной вьючной верёвки. Для этого упирались ногой в лошадиное брюхо, давили и попинывали. В противном случае все труды шли насмарку – после вьючки лошадь испускала газы, верёвка обвисала, и грузы скатывались набок.

Навьючив, брали повод в руку, и шли впереди лошади, старательно выбирая наиболее пологий и свободный от больших камней путь, что, конечно, существенно удлиняло дорогу. Тем не менее, были случаи, когда лошадь оскальзывалась, падала на бок, начинала отчаянно бить копытами.

Тогда один человек садился ей на голову, прижимая и успокаивая, а второй принимался развьючивать, потому что нагруженная лошадь встать бы не смогла.

Вообще, за это время Сергей не слишком полюбил лошадей. С одной стороны, ехать рысью, всё время привставая на стременах, было утомительно, и внутренняя поверхность бёдер иногда, после особенно длинной дороги стиралась до крови. С другой стороны, поймать и заседлать лошадь в базовом лагере тоже было непросто. Они там бродили не стреноженные, с удовольствием щипали траву, и, естественно, очень не хотели включаться в трудовой процесс.

Сергей с Женей подкрадывались к лошади с двух сторон, а она косила глазом и аккуратно, точно по биссектрисе, отходила на расстояние, на котором нельзя было ухватить её за недоуздок, продолжая щипать траву.

В первый-то раз Сергей сделал прыжок, используя свою волейбольную тренировку, и, пролетев по воздуху метра три, вцепился в недоуздок. Лошадь от удивления застыла на месте, как вкопанная.

Но с того раза она уже не подпускала его к себе на расстояние ближе пяти метров, что было многовато для прыжка с места.

А иногда, уже зажатая в угол с двух сторон, лошадь разворачивалась и бежала прямо на них, всеми своими пятьюстами килограммами живого веса. Приходилось расступиться, а затем, плюнув и сформулировав нецензурное отношение к этому её поступку, начинать всё сначала.

Зато, поймав одну лошадь и сев на неё, с остальными лошадьми уже не было проблем.

А вот галоп был прекрасен! Лошадь, как большая собака, неслась под ним, ветер бил в лицо, и нужно было изо всех сил стискивать ноги, чтобы не катапультироваться.

Кроме продуктов, Женя привёз ещё «цивильных» сигарет и баклагу спирта под кодовым названием «ГДР» (спирт гидратированный, технический, в отличие от медицинского ректификата). Вечером сидели в палатке при свете лампы, пили разбавленный спирт из алюминиевых кружек. Сергей вышел наружу. Тёплая волна хмеля бродила по телу и рассудку. Звёзды были совсем рядом. Пик Комсомольский казался горой сливочного мороженого. Хотелось подойти к нему и лизнуть. Он чувствовал какое-то томление духа. Непроявленное будущее… мечты о приключениях и путешествиях…ожидание любви…

Ночью ему приснился сон – какие-то бронзовые буддийские статуи, травянистый склон реки, он, со связкой ароматных курящихся палочек стоит около входа в пёстро изукрашенное здание странной архитектуры…

Прилетел на денёк муж Венди, художник, высокий красивый человек, подчёркнуто уважительно относившийся к Венди. Он понравился Сергею (кажется, это было взаимно), хотя Сергей испытывал определённую неловкость, понимая, что Джим может догадываться об их с Венди романе. Но потом решил, что это проблема Венди и Джима, а не его, всё равно он не знает их истинных, глубинных взаимоотношений… Поехали в музей, в котором было собрано много работ Джима. Он действительно был хороший художник, хотя некоторые его работы, на взгляд Сергея, были определённо полемичными – так, он написал большое красочное полотно с изображением свиньи – полнокровное, реалистичное, пышущее здоровьем. Наверное, это был ответ эстетам и снобам, но всё-таки Сергей, испытывавший тягу к романтикам и сюрреалистам, не очень проникся прелестью изображённой свиньи. Зато портреты их общего друга, всемирно известного танцовщика, портреты президента Джона Кеннеди, были выполнены, если можно так сказать, изящно и одухотворённо.

Вечером было party в поместье их соседа по имени Фролек. Прекрасные цветы, осетрина гриль, вино, много шуток, большую часть которых Сергей не понимал, но вежливо улыбался в нужных местах…

Но вообще его уже потянуло в Россию, к сестре-близнецу, к друзьям, волейбольным тренировкам, к палаткам на Карельском перешейке с костром и гитарой, а главное – к стихии родного языка. Всё-таки он устал напрягаться в английском…

Прощаясь в аэропорту Даллас в Вашингтоне, Венди сказала: «Не забывай меня. Давай оставаться в контакте! Может быть, поедем следующим летом вместе в Таиланд? Я там была в юности, и мне очень хочется побывать там снова». Сергей ответил, что ему нужно приглашение для поездки, а он никого не знает в Таиланде, кроме принца Суванны Фума, о котором он читал в газетах, но лично они не знакомы.

Тогда Венди предложила встретиться в Англии, где у них у обоих было достаточно много знакомых, чтобы получить приглашение для Сергея, а уже оттуда вместе полететь в Таиланд. По словам Венди, если ехать на срок менее двух недель, то визы в Таиланд не требуется.

Женя, Андрей и Сергей уже месяц жили на леднике Южный Иныльчек. Сделано было 90% траверсов, дважды снимались измерения азимутов, набегались с рейкой и теодолитом по леднику по самые уши. Иногда Сергею приходилось таскать 40-килограммовый рюкзак со злосчастными аккумуляторами от радиолокатора. На высоте свыше четырёх километров это не слабое развлечением. Ребята называли его «удовольствием типа полового», потому что после него хотелось только лежать и ничего не делать.

Солнце, отражаясь от ледника, попадало на подбородки, они обгорали, и поэтому Женя с Андреем отпустили бороды, а Сергей ограничился тем, что намазывал подбородок зубной пастой за неимением подходящего крема.

Поднимались по леднику к ледовому цирку, где сходились ледниковые потоки с нескольких вершин, и начинался их путь в долину. Поверхность цирка была покрыта эрозиями – ледяными кавернами, ледопадами, провалами; в трещинах лёд был неправдоподобно небесно-голубого цвета.

Однажды Сергей шёл замыкающим в цепочке, провалился одной ногой в прикрытую снегом трещину, получил рейкой, которую сам же нёс, крепко по затылку, но удержался от вопля негодования, чтобы не стать объектом насмешек. Тихонько выполз, и поплёлся, как ни в чём не бывало, дальше.

На одном из ровных участков Сергей увидел потрясающее зрелище – перед ним стоял ледяной лес высотой сантиметров в 15-30. Мелкие моренные камешки, песчинки, попадали на поверхность льда, он протаивал под ними, и образовывались какие-то фантастические фигурки. Солнце на закате светило в торец, фигурки оживали, светились… Сергей увидел саксофониста, двугорбого верблюда, танцующих девушек, небольшое стадо динозавров, причудливой формы дерево…

Даже жалко было идти по этому лесу, разрушая триконями хрупкую ледяную красоту.

За месяц Сергей хорошо узнал своих товарищей. Женя, местный интеллигент из города Фрунзе, был вынослив, остроумен, прагматичен. На него можно было положиться в любой ситуации. Андрей был более склонен к авантюризму и менее предсказуем. Зато он был из Ленинградского университета, мыслил схожими с Сергеем категориям. По распределению Андрей попал на высокогорную станцию Киргизской академии наук, расположенную в селе Покровка на озере Иссык-куль. Там подобрались молодые ребята – выпускники институтов из Москвы, Ленинграда, Фрунзе; жили первые годы очень весело, дружно, с розыгрышами, встречая вместе все праздники, помогая друг другу. (Потом уже пошли семейные и карьерные разлады…)

Собственно, он-то и зазвал Сергея в эту гляциологическую экспедицию, встретив его на свадьбе у Леры Харлампович. Андрей учился с ней на геофаке универа, а Сергей хорошо знал Леру по волейбольным соревнованиям – она играла за университет, а он – за Политех. За разговором выяснилось, что Сергей – инженер по радиоэлектронике. Как раз такой человек и нужен был Андрею для работы с радиолокатором. Оплачивались билеты на самолёт до Фрунзе и обратно, и за работу тоже выдавалась некоторая сумма, включая надбавку за высокогорные условия.

А Сергею хотелось проверить себя. После блокадного детства, когда он чуть не умер от голода, после первых лет школы, когда его освобождали от физкультуры по причине сердечной слабости, он испытывал сильнейшую внутреннюю потребность в физической реабилитации.

Ему вырезали гланды, и он перестал болеть ангиной каждую неделю; записался на лёгкую атлетику к тренеру, который взял его к себе на свой страх и риск, зная о его диагнозе; начал играть во всякие спортивные игры, начинаю от городков и пинг-понга до волейбола и баскетбола, ходить в туристские походы. И вот постепенно порок сердца компенсировался, Сергей стал себя чувствовать значительно лучше. В институте он уже играл за сборные ВУЗа по волейболу и гандболу, неплохо плавал, поднимал тяжести, прыгал в длину и высоту, бегал стометровки.

Однако подспудно в нём жило какое-то сомнение в своих силах - окончательно ли избавился он от своих хворей и напастей. Хотелось проверить себя в более экстремальных условиях (впрочем, такое же чувство, возможно, живёт в большинстве мужчин…).

После двух дней, посвящённых знакомству с Лондоном, они сели в громадный Джамбо-джет кампании Бритиш Эйруэйс, идущий рейсом на Бангкок. Лететь нужно было около двенадцати часов. В самолёте пассажирам выдавали тёплые носки без пяток, наглазники, и надувные «ошейники» под голову. Это было время товарного голода в России, и Сергей собрал пар десять носков для друзей и родственников.

Аэропорт Бангкока поразил своими размерами и пустотой. Чуть ли не целый километр он следовал за электрической коляской Венди по длинному коридору, пока они не подошли к паспортному контролю. А там случилось непредвиденное – оказалось, что правило, по которому не нужно иметь визы, если ты въезжаешь в Таиланд на срок меньше двух недель, не действительно для граждан из стран социалистического лагеря.

Венди было сказано, что у неё нет проблем, а вот Сергей должен лететь обратно в Лондон. В первый момент Венди впала в панику, но Сергей резонно объяснил ей, что он не птица, и не может моментально взлететь в воздух и направиться в Великобританию, а рейс обратно в Лондон будет только через двенадцать часов. Так что есть время звонить президенту в Белый дом, или куда там ещё. Правда, это было воскресенье, и президент наверное, уже играл в гольф в каком-нибудь там Кемп Дэвиде.

Появилась тайская девушка в форме служащей Бритиш Эйруэйс, по имени Патама, и спросила, в чём проблема. Сергей объяснил, что он приехал сопровождать handicapped lady, но у него нет приглашения, поэтому ему не дают разрешения на въезд. А без его помощи handicapped lady никак не может обойтись.

Патама ушла. Венди звонила в Штаты, но безрезультатно. Три часа прошли в тревожном ожидании. Вдруг появилась сияющая Патама. Don’t worry! All is okey! – заявила она. Оказывается, она договорилась, что Сергея в Таиланд пригласит экипаж самолета этого рейса, в котором были таиландцы. В паспорт Сергею поставили треугольную печать, пропустили, но на всякий случай паспорт оставили на таможне, обещав отдать при вылете обратно в Лондон.

Такси доставило их в Риджент-отель, громадное белое здание в самом центре Бангкока. Когда Сергей очутился в своём номере, вошла молодая тайка, встала на колени, и протянула ему серебряную чашечку с горячим ароматным чаем, в котором плавал цветок орхидеи. Почувствовав какую-то неловкость, Сергей соскользнул с дивана, тоже встал на колени, и принял из её рук чашечку.

Потом они с Венди поехали ужинать в рыбный ресторан. Внутри ресторана, по его боковым стенкам, располагались длинные открытые полки. На них лежали обложенные льдом удивительно пёстрые и яркие по раскраске рыбы.

После пережитых на таможне волнений выпили изрядное количество коньяка под нежное на вкус рыбное филе, и вернулись в отель на «туки-туки» - нечто вроде моторизованного рикши.

Сергей поднялся к себе в номер. Через пять минут зазвонил телефон. «Я умираю, - сказала Венди, - иди сюда скорей!».

Сергей застал Венди в плачевном состоянии. Видно, что-то съеденное за ужином не смог переварить её не закалённый блокадным детством желудок. Её в буквальном смысле выворачивало наизнанку.

С большим трудом, с помощью каких-то таблеток, мокрого полотенца и нежной заботы, удалось сбить припадок. Но несколько последующих дней ослабевшая Венди провела в постели. Вызванный тайский доктор не смог ничего сделать, даже поставить диагноз.

Для Сергея настали странные дни. Венди, истинная американка и женщина, не хотела, чтобы Сергей видел её не в лучшей форме. Она настаивала, чтобы он ходил плавать в бассейн, гулять по городу, а не сидел с ней в номере.

Он так и поступал, хотя осознавал, с некоторым страхом, что он без паспорта и без денег живёт в одном из самых дорогих отелей Бангкока. Случись что с Венди, ему придётся лет десять вкалывать на каких-нибудь рудниках, чтобы расплатиться за отель и купить билет домой… Да ещё где взять документы?

На улицах Бангкока он дивился огромному количеству бесшабашно мчащихся мотоциклистов. Рассматривал статуи драконов, слонов, буддийских проповедников, обильно украшенных пёстрыми камушками, кусочками зеркал, яркими красочными вкраплениями мозаик – что-то детское было в этом пристрастии к пестроте!

Сергей понял, что проблем с безработицей в Таиланде не может быть по определению: когда он спускался к бассейну, к нему сразу подходили шесть человек – двое раскрывали шезлонг, двое подавали махровую простыню и полотенце, а ещё двое приносили и откупоривали холодную минеральную воду! Номер убирали как минимум восемь человек, причём трое только давали указания. На уличных работах соотношение начальников к работающим составляло примерно три к одному.

Через пару дней Венди немного полегчало. Они ещё успели провести ночь вместе, и Сергей прижимался к ней телом, пытаясь согреть её своим теплом и как бы перелить здоровье в её ослабевшие ткани…

А потом прилетела её компаньонка, очень славная женщина из Александрии по имени Лайза, и они начали путешествие втроём.

Пора было спускаться в базовый лагерь. На прощанье сняли аппаратуру с саней, уселись в них, и покатили по склону ледника. Разогнались довольно прилично, и Сергей только молился Богу, чтобы не угодить в скрытую под снегом трещину! Это, вообще-то было хулиганством, но такой кайф был от стремительного пролёта по льду!

Сняли палатку, в которой прожили почти месяц. Странно, что тонкая парусина, отгораживающая от окружающего мира, укреплённая на трёх шестах и шести верёвках, давала такое сильное ощущение дома, защищённости, родных стен!

Скатали кошмы и спальники, погрузили приборы в инструментальные ящики, навьючили всё это на приведённых снизу лошадей, и отправились в путь. Нужно было успеть спуститься с ледника до темноты.

Андрей шёл впереди, ведя в поводу кобылу Майку. Осторожно обходили эрозии, нагромождения больших камней. Иногда лошади упирались, отказываясь идти, и надо было искать более пологий путь. Шли часов семь, и вдруг котёнок, которого Женя нёс за пазухой, выглянул наружу и мяукнул. Тут же одна из лошадей поскользнулась и упала. Пришлось её развьючивать, поднимать, опять навьючивать. Через час котёнок снова выглянул, мяукнул, и упала вторая лошадь! Женя рассвирепел, и пообещал котёнку, что если он выглянет ещё раз, то пришибёт его о морену. Кажется, котёнок понял, потому что больше не высовывался.

Когда отряд подошёл к языку ледника, уже почти стемнело. Это было самое крутое место – спуск в долину. По-хорошему, надо было бы подождать до света, но огонёк базового лагеря уже был различим в кристально-чистом воздухе поймы где-нибудь в полутора километрах, и очень не хотелось распаковывать кошмы, накрываться палаткой, и валяться на льду до утра. Сконцентрировав всё внимание, аккуратно переступая, частично полагаясь на лошадиный инстинкт, начали спуск.

И вот уже под ногами твёрдые и надёжные бело-голубоватые камушки поймы, залитая фантастическим лунным сиянием долина – какой-то мистический световой туннель между двух рядов снежных вершин (не такой ли видели после смерти персонажи Моуди?)…

Отпустили лошадей, и с чувством счастья от успешно преодолённого опасного пути, запели, маршируя, знаменитую тогда песню Высоцкого:

«По выжженной равнине, за метром метр,

Идут по Украине солдаты группы «Центр»…

Если одна из идущих впереди лошадей отставала, то кто-нибудь разбегался и давал ей пенделя. Так дошли до лагеря, где ждал костёр, крепкий чай, и заветная бутылочка коньяка…

Из всех туристских развлечений типа плантации орхидей, крокодильей фермы или фабрики серебряных изделий, Сергею больше всего запомнилось катание на слоне.

У него на спине была устроена скамейка для двух человек. Туда были загружены Венди с Лайзой, а Сергею досталось места поводыря прямо на шее у слона. Чтобы держаться, надо было стискивать ноги и упираться ладонями в шею. А надо сказать, что слон был какой-то небритый, и вся шея была в колючей щетине.

Слон шёл неторопливо вокруг горы, шёл целый час, ступая в им же натоптанные следы, невозмутимо и величественно. За этот час Сергей стёр внутреннюю поверхность бёдер, исколол руки о щетину. Пару раз он подумывал, не катапультироваться ли ему со слона, но беспокоясь об американках, решил дотерпеть до конца. Зато фотографии получились на славу! Такая экзотика – старший научный сотрудник Академии наук верхом на слоне в джунглях! (Его подруга Элис потом написала ему – мог ли ты себе представить тогда, в пору нашего знакомства, что ты будешь путешествовать по Юго-Восточной Азии с американской миллионершей?)

В Чангмае и Пангмае посещали буддийские храмы. В одном была лежащая на боку гигантская медная статуя Будды. Курились связки ароматных палочек, бритоголовые монахи в оранжевых одеяниях неторопливо расхаживали внутри…

Что-то давно знакомое, виденное уже, напомнила ему эта картина. Какое-то «дежавю», какой-то давний сон, в котором он стоял перед статуей Будды, и вокруг курились палочки…

Сергею рассказали, что таиландские юноши обязаны (на манер воинской повинности) в течение месяца бродить по стране с обритой головой, в оранжевой одежде, питаясь подаянием и ночуя в храмах или прямо в лесу. Ему показалось, что это прекрасная практика для воспитания участия к людским судьбам.

Венди, Лайза и Сергей наняли небольшой вэн и путешествовали от города к городу, от отеля к отелю. В отелях было всё – от бассейнов с изумрудной водой, плавая в которых вы могли пить коктейли не вылезая из воды, до бань, ресторанов, казино и киноконцертных залов. У Сергея сложилось впечатление, что многие богатые туристы, прилетая в Таиланд, так и проводят всё время, не выходя с территории отеля!

Венди немного окрепла, их роман продолжался, что не осталось тайной для Лайзы. Но у Сергея сложилось впечатление, что она сочувственно относится к этому, скорее рада за Венди. Может быть, она лучше знала те глубинные отношения в семье Венди, которые были скрыты от него.

Сергею пора было возвращаться. Венди и Лайза собирались ещё провести несколько дней на песчаных пляжах Пукетта.

В ресторане Бангкока состоялся прощальный ужин. Столики стояли в саду вокруг бассейна. Деревья источали немыслимые ароматы. Светились голубоватые электрические фонари, вокруг слышалась английская, немецкая, французская, китайская речь. Играла тихая музыка.

На мгновения Сергей почувствовал себя как будто внутри кинофильма о Джеймсе Бонде. Вот, через секунду, человек, пронзённый выстрелом из арбалета, упадёт ничком в воду бассейна…

Американцы не сентиментальны, или слишком хорошо воспитаны, чтобы не показывать свои чувства. Венди только сказала, что всё было замечательно, и что она будет очень ждать его следующего приезда в Штаты.

В аэропорту Бангкока Сергею вернули паспорт, он прошёл в самолёт, но тут подошла стюардесса, и снова отобрала паспорт. Сказала, что отдаст его по приземлении в аэропорту Хитроу. «Что они думают, что я выпрыгну с парашютом над Таиландом, если они оставят мне паспорт? – недоумевал Сергей.

Следующая встреча с Венди состоялась в августе 1991 года. Сергей и Венди решили отправиться в Йеллоустонский национальный заповедник. Машину вела, конечно, Венди. Сергею было несколько стыдно, что он не умеет водить машину, просто у него никогда её не было, хотя для американца не уметь водить машину – это нонсенс, всё равно что для русского, живущего на севере, не уметь ходить на лыжах…

Узкая автомобильная дорога начиналась от маленького городка Тимбер и шла по очень красивой долине с редко расположенными ранчо. Венди знала, наверное, всех хозяев ранчо. Как правило, это были люди, любившие лошадей и разводившие их, это был их общий с Венди интерес. Они часто останавливались погостить и передохнуть то у джазового композитора, то у известного писателя, то у крупного бизнесмена, а однажды ужинали у телевизионного комментатора, которого знала в лицо вся страна.

Каменные утёсы и столовые горы по обеим сторонам долины, белые известковые плиты, своей белизной режущие глаза под полуденным сиянием солнца, причудливой архитектуры усадьбы ранчменов, иногда украшенные какой-нибудь экзотической резной дверью из Камбоджи или фигурами драконов из Лаоса…

Бассейны и тщательно постриженная изумрудная трава, по которой так приятно было ходить босиком, шезлонги с подстилкой из поролона, моментально впитывающие воду мокрого после купания тела, лёгкое золотистое вино в высоких бокалах…

Поздно ночью добрались до гостиницы при заповеднике. Впереди был осмотр этого чудесного уголка планеты.

Однако рано утром в дверь Сергея постучали. «Mister Ventov, here is message to you! ” Сергей был крайне удивлён – кто может прислать ему сюда сообщение? Записка была от телевизионного комментатора. Она гласила «Serguey, there is a coup d’etat in your country! ”

Чёрт побери! Переворот в России? Как назло, в гостинице не было телевизора, а свежую газету ”US Today” ещё не привезли.

Сергей сказал Венди, что надо немедленно возвращаться. Через плохо работающую в этой местности телефонную связь были получены сведения, не слишком отчётливые, что как будто коммунисты снова захватили власть в стране и арестовали Горбачёва.

(Не зря Анна Ахматова не любила и боялась августа!)

На ночлег остановились в доме некоего человека по имени Бо, давнего знакомого Венди, только что женившегося на милой молодой шведке – фотографии брачной церемонии были разбросаны на всех столах. Бо уехал в свадебное путешествие, разрешив Венди воспользоваться его домом.

На террасе Сергей молча пил вино.

Венди говорила, что он может остаться в Штатах, она поможет найти работу и вообще устроить его жизнь.

Сергей вспоминал все исторические уроки эмиграции – как они хранили верность всему русскому, как стремились на Родину, как возвращались и попадали в лагеря и тюрьмы, если их сразу не расстреливали… Сколько таких историй читал он, появившихся в легальной печати после перестройки… Хотя бы семья Кривошеиных, уехавшая после революции во Францию, вернувшаяся по «молотовскому призыву» после войны домой, посаженная в лагеря и снова с трудом вырвавшаяся обратно во Францию… Да и зная диссидентское прошлое Сергея и всё, что числилось за ним в ГБ, был шанс, что едва сойдя с самолёта в Питере, он попадёт на Литейный, в Большой дом, если не хуже.

Здесь Америка, Венди, друзья, комфорт и безопасность, и всё же…

Он молча пил вино.

Двор на Чайковской как мы играли после войны в волейбол через бельевую верёвку и в казаки-разбойники меня приковали взяв в плен цепями к стене я читал что надо напрячься когда связывают а потом расслабить мышцы и выпутаться в Таврическом саду лодки заросшие тиной пруды а в Солнечном в перелеске впервые попробовал вермут с Володькой и Ромой песок на пляже велосипеды мы с сестрой везде на велосипедах и танцы на Взморье асфальтовый круг играет радиола мы смотрим из-за деревьев загадочное томительное чувство близости взрослой жизни на целине я бегу с лошадью наперегонки а потом мы едем на товарных поездах по Сибири наудачу поезд не останавливается и мы прыгаем на ходу я полюбил и новогодняя ночь в Зеленогорске «останови на мгновение коня рыцарь мой светлый» и я стою ночью под окном на улице Шателена вдруг выглянет из-за занавески сестра говорит не надо не верь ей обманет может быть всё бросить и уехать и я перехожу Неву по льду и проваливаюсь в полынью сестра привозит сухие брюки в подвал кочегарки где я сижу на батарее отогреваясь и все мои путешествия от Тянь-Шаня до полупустыни где глиняный город Алтын Тепе и все мои друзья а мама с папой лежат на Большеохтенском там же где дедушка с бабушкой и тихий дождь у Петропавловской крепости в белую ночь когда мы сидим свесив ноги с Нарышкинского бастиона попивая винцо и дожидаясь развода мостов и Петербург любимый и таинственный и неповторимый и «тень моя на стенах твоих»…

Санкт-Петербург, июль 2003 года

Впервые опубликовано в литературном журнале «Edita gelsen e.V»,

выпуски 23 и 24, 2006 г., Германия.