Трансформации Леона

Леон носил модные и дефицитные тогда джинсы, в любой мороз ходил без шапки, потряхивая гривой чрезвычайно густых чёрных волос, и довольно скептически относился к нашей жизни. «Все здесь какие-то скучные, серые, плохо одетые, говорят только о работе… Вот в Варшаве – на каждом углу кафе, коньяк, разговоры о философии!». Мы с сестрой пристыженно помалкивали. Прошла пара лет, Леон освоился, полюбил красивую русскую девушку Инну, увлекся русской поэзией, тем более, что девушка познакомила его с молодым Иосифом Бродским. Он съездил на каникулы в Польшу, вернулся, зашёл к нам в гости. «Так противно в Варшаве, - сказал он, - на каждом углу кафе, коньяк, болтают, ничего не делают. Работать надо!»

Мы опять с сестрой промолчали, хотя и приятно было слышать его новую точку зрения. Леон хотел остаться в России, но родители настояли на его возвращении в Польшу. Он женился на Инне и взял её с собой. Мы с Иосифом провожали её на поезд, выпили на дорогу разбавленного спирта, расцеловались.

Через год-два Леон развёлся с Инной, женился на другой женщине. Еще через год приехал в Питер, зашёл к нам. «До чего скучно здесь у вас, - сказал он, - вот в Варшаве – на каждом углу кафе, коньяк, интересные разговоры…»

И опять мы с сестрой промолчали, только подумали, что зря он в наши 30-градусные морозы ходил без шапки, потому что исчезли его густые волосы, и только сияла отраженным от лампы светом абсолютно лысая голова.

Инна и её друзья

Инна была знакома с рядом людей, участвовавших в организации ВСХСОН («всероссийский христианский союз освобождения народа»), в частности, с Игорем Огурцовым и Михаилом Садо.

Однажды она взяла меня в гости к Михаилу. Он рассказывал, что его отец, почти неграмотный айсор, был арестован в 37-ом году как полковник английской разведки…

Инна уехала в Варшаву. Участники ВСХСОНа были арестованы и получили громадные по тем временам сроки. Дело, видимо, было ещё и в том, что в их документах был пункт о вооружённой борьбе, что не могло не напугать чекистов.

Инна время от времени приезжала в Ленинград, где у неё оставалась мать и очень близкая подруга, Валя Бруни.

Мы встречались, иногда вместе с Иосифом Бродским, иногда в компании двух сестёр с экзотическими именами Радда и Эдда.

Насколько я помню, Инна привозила деньги от различных комитетов в защиту Игоря Огурцова и конспиративно передавала их его родителям.

Потом был арестован Иосиф. Известно, что была тайно сделана магнитофонная запись суда над Бродским (кажется, это сделала Фрида Вигдорова). Копию такой записи Инна увезла в Варшаву, спрятав её, как она мне говорила, в причёске.

Она передала эти и другие материалы Леону, и он на их основе написал пьесу об осуждении Бродского.

Леон, тогда уже оставивший Инну, по окончании пьесы дал её на отзыв пяти своим знакомым, в том числе и ей. Кто-то снёс пьесу в УБ (польское КГБ).

Началось следствие. Леон держал себя гордо, но несколько глуповато, как считала Инна. Он заявлял о своих контактах с сопротивлением в России, имея в виду ВСХСОН. Дело могло склеиться в международный контрреволюционный заговор, и тогда участникам мало бы не досталось!

А дать пьесу на прочтение – это всего лишь «хранение и распространение антисоветской литературы» в узком кругу из пяти человек.

Инну тоже арестовали, и она провела полгода в тюрьме на Мокотуве. Больше всего она боялась, что её отправят в Россию, и тогда уже она получит по полной программе. Но её тогдашний близкий друг, а точнее сказать, возлюбленный, Богдан Лысаковски, женился на ней заочно, когда она была в тюрьме – весьма благородный поступок! Помню, она говорила, что у Богдана были друзья в русском посольстве, и они помогли решить эту проблему.

Я встречался потом с Богданом, когда он приезжал в Питер со спектаклем «Я к тебе сегодня не приду», в основу которого были положены песни польского сопротивления. Это был замечательный человек. Ещё в 13-летнем возрасте он принимал участие в варшавском восстании. Его родители погибли. Потом он работал тапёром в ресторанах, снимался в кино, выступал с концертами в клубах. Мы много бродили ночами по городу, и разговаривали.

Он пожаловался мне на то, что Инна часто упрекает его непонятно за что. Например, говорит: Ты не нальёшь мне чаю!! Ты не вынесешь помойное ведро!! Ты не зайдёшь за мной после работы!!

Я объяснил ему, что в русском языке есть такая ласковая форма просьбы – «Ты не нальёшь мне чаю?» что означает «Будь любезен, налей мне чаю», а вовсе не форма обиды «Значит, ты не нальёшь мне чаю!!».

Богдан обрадовался и сказал мне – «если ты приедешь в Варшаву, и у тебя будет враг – скажи мне, и я кину ему банановую корку под ноги!»

В конце концов, Инну выпустили. Леон получил 5 лет. Кажется, он сидел значительно меньше, уже не помню, по какой причине.