Операция Нафталин

Года четыре, а может быть, и больше розыгрышей не было, и Ираклий Луарсабович не раз, мимоходом, спрашивал: «Что же вы бездействуете? Когда вы меня опять разыграете?» Понятно было мне, что он ждет повода лишний разок посмеяться. Андроников хохочет сочно, заразительно, весь расцветает от смеха. Пожалуй, я только одного человека знала, который смеялся с таким удовольствием, — это был Андрей Николаевич Туполев. На заседаниях Центрального правления Общества болгаро-советской дружбы стоило Андрею Николаевичу по какому-нибудь поводу рассмеяться, как, глядя на него, никто из присутствующих не мог оставаться спокойным, смеялись все. Однажды в большой аудитории Политехнического я с трибуны сказала что-то смешное про детей. Всплеск смеха затих было, но Туполев продолжал хохотать, да так весело, заливисто, заразительно, что все снова принялись смеяться, зал долго звенел от смеха.

— Больше не удастся вам меня разыграть, — уверял Андроников, — я все время настороже: говорю по телефону с незнакомыми, а сам думаю: не она ли это?

Для нового розыгрыша привлечена была моя семья и даже иногородние силы. Друзья моей дочери предложили включить в нашу затею одну молодую пару, живущую в Тюмени, людей веселых, любящих шутку. В Тюмень было послано письмо и шесть рублей с просьбой переслать эту сумму обратно в Москву, по адресу Андроникова, а вслед за денежным переводом отправить ему такое, сочиненное нами послание: «Глубоко мною уважаемый товарищ Ираклий Андроников, прошу не отказать и выслать мне фотографию М. Ю. Лермонтова, размером 4X6, желательно сидя, а также вашу фотографию того же размера в любом виде. Стоимость фотографий будет мною оплачена. Одновременно высылаю шесть рублей и прошу приобрести и выслать мне пять пачек нафталина, так как в нашем городе сейчас с нафталином затруднения.

С уважением и благодарностью давняя почитательница ваших произведений Кириллова Елена Сергеевна».

Проходит месяц, все участники розыгрыша, который мы назвали «Операция нафталин», волнуются: Андроников молчит, никакого ответа! Проходит еще месяц. Молчит Андроников. Как быть? Под каким предлогом позвонить ему? Повод для звонка возник неожиданно. Под Новый год собрались мы всей семьей за городом. Как всегда, в этот вечер стали раздаваться телефонные звонки из Москвы: поздравляли с наступающим, но от новогодней перегрузки телефон работал плохо. И тут меня осенило: набрав знакомый номер, я кричу сквозь шум в трубке:

— Товарища Андроникова! Тюмень вызывает.

Слышу голос его жены Вивиан Абелевны:

— Ираклий, тебя — Тюмень, иди скорей, но плохая, слышимость.

Следом голос Ираклия Луарсабовича в трубке;

— Кому я нужен в Тюмени в новогоднюю ночь?

— Всем вы нужны! Желаю здоровья, это самое главное! — кричу я,

— Кто говорит? Я вас плохо слышу! — кричит в ответ Андроников.

— Я вам деньги перевела, деньги от Кирилловой получили? — кричу я.

— Какие деньги? — кричит Андроников.

— Шесть рублей! Для меня это большие деньги! — кричу я.

— Зачем вы мне их перевели? — надрывается Андроников.

Шум в трубке все увеличивается, и это мне на руку:

— В письме все сказано, мое письмо... Письмо Кирилловой прочтите! — кричу я.

— Непременно прочту, я на днях вернулся из больницы... Уезжаю во Львов... Позвоните мне через неделю! — кричит Андроников.

Ровно через неделю Андроникову звонит очень стеснительная женщина, говорит, смущаясь и запинаясь на каждом слове, что получила открытку от своей знакомой Кирилловой и та просит узнать у глубокоуважаемого товарища Андроникова насчет шести рублей, Кириллова хочет жаловаться на свое почтовое отделение.

— Перевод, оказывается, принесли, когда я находился в больнице, но зачем она мне прислала шесть рублей? О чем было ее письмо? — допытывается Ираклий Луарсабович.

— Извините, я не в курсе... Я по поручению. Елена Сергеевна скоро сама будет в Москве и нагрянет к вам за результатом, она так выразилась... по ее словам... вы извините, конечно, — смущается женщина, а доверчивому Андроникову и в голову не приходит, что это опять я. Звоню из Звенигорода, где выступаю у детей на утреннике.

— Скоро она собирается прибыть? —спрашивает Ираклий Луарсабович и добавляет мрачно: — Буду очень рад.

Приезд Кирилловой в Москву не должен был состояться слишком быстро. Стоило ради правдоподобия выждать еще недели две. Участники розыгрыша изнывали от любопытства: что же произошло с письмом? Пришлось набраться терпения. Но вот, наконец, — кульминация: последний разговор Кирилловой с Андрониковым. Звоню ему и волнуюсь, лишь бы он меня не узнал! Говорю бодро и решительно:

— Кириллова беспокоит!

Опасения были напрасны. Кроме этих двух слов, при всем желании, я больше ничего не могла бы произнести, — Андроников во всеоружии обрушился на меня.

— Должен вам сказать, уважаемая Елена Сергеевна, что я не торгую фотографиями Лермонтова и вообще ничьими фотографиями, в том числе и своими, — негодовал он, отчеканивая каждое слово.— И почему вы считаете, что у меня есть время покупать нафталин и пересылать его в другой город?! Я своей жене и то не имею возможности помогать по хозяйству!

Он так разволновался, что я не выдерживаю, говорю своим голосом:

— Но вы же сами просили меня разыграть вас.

— Это опять вы?! — Андроников с облегчением хохочет.— Колоссально! У меня мелькнула мысль, что это вы, но ведь денежный перевод из Тюмени! — И он снова заливается смехом.— Нафталин! Блестящая выдумка! Вы не можете себе представить, что было! Перед отъездом во Львов я все перерыл, запропало куда-то это письмо. Мы переезжали на новую квартиру, все книги вынуты из шкафов, надо укладываться, а все ползают по полу в поисках письма! Нашли все-таки! — торжествующе восклицает Андроников и снова радостно смеется.