Протокол игры

Игра начинается с вербальной активности, отражающей общее оживление. Но по содержанию — это манипулятивные действия, переходящие в автосимволизм. Мы не общались почти три месяца, и необходимо немножко вспомнить, какие здесь имеются игрушки. Что-то, увы, потерялось, какие-то предметы добавились

«Давай мне, давай игрушки», — достает крышечки, пивную кружечку. «Ля-ля-ля, Лялечка, Лялечка, Ля-ля-Лялечка» Катает машинку молча, достает ложку начинает ложкой накладывать из одной крышечки в другую, потом из крышечки в баночку, увидела кружечку, пьет из кружечки.

В процессе припоминание игрушек манипулирование служит способом изучения и открытия дополнительных свойств и способов использования игрушки. Сначала простое катание машинки, а потом катание животных

«Это пиво! Попей пиво. Хочешь пиво?» — повторила 2раза. «Я хочу, я пью пиво.» (Взрослый: может быть это сок?) «Это пиво, я выпила пиво. Это обезьянка». Достала обезьянку, трогает ее ножки: «Кулаком, кулаком», — достает машину, сажает на нее обезьяну, достает льва, сажает на него верхом обезьянку, пересаживает обезьянку на машинку, улыбается, опять сажает обезьяну на льва, это все неустойчивые позиции, потом сажает ее на стул, и разглядывает. «Ой, обезьяна».

Получается, что она сначала покатала фигурку, а лишь потом решила назвать ее обезьянкой. Этот момент игры доказывает нам, что сначала возникает механическое действие с предметом, а лишь потом ребенок наделяет это действие символическим смыслом. И речь его, и для нас и для него самого, позволяет воспринимать большее, чем мы непосредственно можем видеть. Так способность к символическому мышлению расширяет и усложняет воспринимаемое действие ребенка. Следующие действия Вера совершает молча. И мы не можем угадать, какие расплывчатые и туманные образы могут выплывать из ее прошлого опыта.

Достает два дерева, совмещает их, пытается поставить и потом откладывает в сторону. Достает баночки вкладыши, пытается их упорядочить, делает несколько попыток, наконец, получилось. Берет ложку, молча начинает мешать ею в одной баночке.

Имеющиеся в наборе два пластмассовых дерева до сих пор не использовались ребенком вообще. Вера лишь перекладывала их из стороны в сторону с полным безразличием. В этот раз она словно впервые заметила эти два предмета, но еще никак их не обозначила словом. Как она воспринимает этот ажур из зеленой пластмассы? В данный момент мы наблюдаем лишь манипулирование с этими деревьями, а потом с баночками. Напомним, что в наборе представлены четыре баночки-вкладыши. И ребенок абсолютно по собственной инициативе часто пытается их вложить одна в другую. Когда она начинает помешивать ложкой, взрослому очень хочется узнать, идет ли воображение ребенка дальше того непосредственного действия с ложкой, или Вера всего лишь отрабатывает ситуацию процесса кормления, которую мы могли наблюдать ранее и уже отмечали в предыдущих главах. Но констатировать содержание воображение практически невозможно. Так как сам вопрос взрослого заставляет ребенка вообразить съедобное содержимое, а подумав о еде, ее сразу же захочется съесть. Не удержавшись, мы спрашиваем Веру: «Что у тебя в баночке?»

«Там картошка». Достает вилку, держит в руке две вложенные баночки, начинает кормить себя. — «Где стульчик? Вот стульчик. Где девочка? Сейчас пойдем. Это мальчик. Л где девочка у мальчика?» — Кладет в сумочку, — «Он там живет». Достает фигурку человечка, у которого тело представляет собой лохматый резиновый помпон. «Это колючая голова. Что ты еле-еле идешь?»

В качестве воображаемой еды Вера называет картошку, и далее идут ассоциации про стульчик, девочку, и упоминание постоянного риска уронить свою еду. Может быть, это связано с тем, что теперь Веру чаще всего кормит бабушка, которая очень сокрушается, если Вера роняет еду. Так же как упомянутая в прошлый раз каша, так и картошка присутствует очень редко в ее меню.

«Где машина?» Повторяет свой вопрос 4раза. Хотя сумочка прозрачная, но машинка ей так и не попалась, и Вера вновь достает фигурку девочки. «Давай, я спрошу картошку и пойдем. Ой, упала картошка у меня. Ой, опять она падает».

Следующий фрагмент игры состоит в простом доставании фигурок животных. Но сам процесс называния игрушек принимает форму разговора с ними. Эта игра состоит в констатации некоторого факта

Там слон, вот слон, маленький-маленький слончик. Большая обезьянка, давай играть с тобой, это маленькая обезьянка. Ой, колючая голова, что ты еле-еле успел.

Вз: что они там делают?

«Смотрят на землю. Будут там жить на кресле. Там будет далеко, далеко. А носорог тут будет жить, хороший носорог и обезьянка тут. А бегемот? Будет жить вместе с собакой.

Играя, Вера тренируется в использовании сложного будущего времени «будет жить». Это очень важный навык для русского языка, так как и другие сложные сказуемые образуются по такому же принципу. И далее мы как раз заметим, что ребенок уже пытается эти сложные сказуемые употреблять. Именно на этом этапе символическая игра наиболее интенсивно выполняет функцию вербального тренинга.

«А здесь будет медведь, здесь страшный, хороший медведь!» Достает бегемота: —«А это кто?»

Мама не соблюдает строгость эксперимента и подсказывает: Это бегемот.

«Бегемот (произносит как «гебемот») будет здесь жить с медведем. А олень здесь будет жить, а тигренок здесь будет жить».

Возможно, что именно собственный опыт Веры заставляет ее осмыслить категорию места жительства, как мы уже отмечали. Вера переехала на другую квартиру три или четыре месяца назад, но в прошлом нашем наблюдении тема переезда не была отражена. Первое время девочка несколько тревожилась на новом месте и, временами, просила родителей уехать обратно. И вот в игре этот факт теперь проявился. Однако совсем недавно она ездила вместе с родителями на старую квартиру за некоторыми вещами, обнаружила, что прошлая квартира существует в реальности и сейчас в игре проигрывает, тот факт, что все живут в своем определенном месте. Вера, конечно, бывала в гостях у других детей, но это особая тема и она ее тоже проигрывает

«О, смотри, какой маленький олень. Мы пойдем искать медведя, приглашаем в гости, маленький и большой медведь. Приглашает в гости маленький и большой медведь. Где лошадка, где большая лошадка? Приехали, садится медведь на стул и сидит, И стоит, и сидит. Это чтоумедведя, ботинки?»

Взрослый: это ноги.

Мама: это лапки.

Мама является бесспорным авторитетом. Но здесь еще восхищает готовность ребенка не только уточнять и корректировать свои знания в контексте вроде бы другого вида деятельности, но и желание поправить другого взрослого, по ее мнению, менее компетентного. Все это она делает, не прерывая процесс игры.

«Называется не ноги, а лапки. А медведь здесь будет жить с человечком, а котятки — указывает на тигра и бегемота, — там будут жить», — ставит фигурки указанных животных на подлокотник кресла.

Достает цветок из бисера. Это цветочки, а это ягодки, можно сорвать ягодки? (Разглядела, что это бисер) Это горошки!

Мама: «это бисер», — Вера соглашается с маминой поправкой, но и продолжает свои ассоциации

Это бисер, а это горошка растет, одна горошка желтая, а эта зеленая.

Эта фраза является воспоминанием и трансформацией теперь далекого летнего опыта, когда, будучи на даче, Вера рвала горох на грядке, прошло примерно пять месяцев с той поры, но только сейчас цветочек из бисера вызвал новые ассоциации, напомнил ей о горохе. Играя с этим цветком раньше, она еще не открыла для себя, что он сделан из маленьких шариков бисера. Этот факт доказывает, что знакомство ребенка даже с одним конкретным предметом постепенно углубляется, от одной встречи к другой.

Приводимые далее фрагменты игры почти целиком представляют собой сопровождающую речь ребенка. Это простые предложения, в которых можно наблюдать много повторов, Ее фразы передают конкретный факт, Но слов уже так много, что речь кажется, во-первых, непрерывной, а во-вторых, достаточно полно объясняет каждое Ве-рино движение с игрушками, убеждая нас в том, что мы наблюдаем именно действия символического характера. Она не просто убирает в сумочку фигурку человечка, а сопровождает это действие фразой «он там живет»

В другой раз Вера, начиная игру, достает животных, называет большинство из них правильно. Вера говорит достаточно много в процессе игры, что наблюдатель может даже не пояснять, что ребенок делает, и какую Вера взяла в данный момент игрушку. Весь протокол — это Верина прямая речь.

«Жираф, бегемот, давай покатаемся (пытается одну фигурку пристроить на спину другой) Я упаду, ой, падаю, приехал».

Здесь ребенок в одной фразе употребляет сразу три глагольных формы: настоящего будущего и прошедшего времени. Таким образом, мы можем убедиться, что у ребенка идет процесс усвоения глагольной парадигмы, который, конечно же, растянется на много лет. А сейчас мы лишь должны фиксировать отдельные остров-ки правильного употребления глагольных форм. Безусловно, такие глаголы как упасть и приехать ребенок слышит достаточно часто по сравнению с другими. Кроме того, обратим внимание, что Вера также правильно употребляет вид глагола (падать, упасть). Выбрать правильный вид глагола: совершенный или несовершенный, означает научиться правильно чувствовать семантические функции глагола. Таким образом, мы убеждаемся, что в процессе символической игры ребенку удается правильно ориентироваться в системе частных значений глаголов двух видов: совершенного и несовершенного. Это очень трудно объяснить иностранцам, изучающим русский язык, а ребенок двух с половиной лет эту разницу уже ощущает.

Берет по одной фигурки животных и прячет их в щель между сиденьем и спинкой дивана. «Они сидят, он спит. Привет, жираф (Зраза), привет слон. Поскакали в красной лю-ле».

«Лю-ля» — это выдуманное слово. Вера придумывает свои слова, когда не успевает достаточно быстро припомнить нужное знакомое слово, если ее переспросить, то, подумав, она, скорее всего, заменит выдуманное слово на другое, более понятное.

Следующий момент в игре уже отражает поведение в семье Веры. Как любую маленькую девочку ее в семье много обнимают, а при встрече и расставании обязательно зовут целоваться. Вера нисколько этому не сопротивляется. Более того, она практически всегда бывает довольна таким проявлением внимания к ней.

«Обезьянка, обезьянка, медведь, какой черный медведь, (сближает фигурки нос к носу), он не хочет целоваться, он страшный (образец детской логики). Только обезьянка может обниматься и целоваться. «Мм-а», — (специфический звук поцелуя) Давай целоваться, (медведь чмокает 4 или 5 других фигурок), пойдем с тобой там в лес (опять путается в наречиях, прячет в щель дивана фигурку медведя и бегемота), пойдем с тобой и посмотрим и полежим».

Здесь нет интимного подтекста, Вера часто по вечерам остается со своей прабабушкой, которая и уговаривает ее в ожидании родителей полежать на диване перед телевизором. Вот откуда это и посмотрим и полежим. Поведение и речь взрослых из ближайшего окружения фрагментарно воспроизводится в игре. Однако необходимо сделать уточнение. Например, мы хорошо понимаем, что на самом деле, не Солнце восходит, а Земля вертится. Так и в случае символической игры на данном этапе своего развития ребенку еще не хватает произвольности движений. В большинстве своем это подражательские фрагменты. Многое в ее игре появляется как результат манипуляции, которая напоминает ей через собственные ассоциации соответствующие акты из жизни.

«Что это такое? — вынула из сумочки пупсика. — Малышка, малышка, он хочет купаться, этот малышка». Сажает его в баночку: «Вот малышка, какой маленький».

Достает пластмассовое дерево и наконец-то называет его, хотя на улице зима и Верины прогулки из-за морозов оказываются очень короткими. «Такой лес, это трава, — подносит жирафа к траве и дереву, — он поел травку».

Вера часто слушает песни С.Никитина со словами «а на обед одна трава» Мы видим отражение нового знания девочки о том, что жираф кушает растения. И хотя ранее пластмассовые фигурки деревьев Вера откладывала в сторону без интереса, то теперь она не только обозначает словом этот предмет, но и включила его в свою игру.

«Хочет помочь, обезьянку большую, он сидит, сидит и бух! И зайчик прискакал! (3 раза) и увидел обезьянок. Это мама, пойдем, где папа? Мама только одна. Нет, вот папа, вот большой папа, взял его с собой».

Таким образом, две фигурки обезьянок чуть разной величины назначаются мамой и папой. Здесь мы должны отметить новый прогресс в развитии символической функции. Ребенок начинает видеть в фигурках животных человеческие самые главные роли, которые ребенок уже давно выделил из окружения: роль мамы и папы. Но раньше она использовала для игры только человеческие фигурки, а сейчас Вера наделила родительскими свойствами фигурки животных.

Берет две крышечки от кока-колы и совмешает их. «Не закрывается у меня, не хочет закрываться. Там у меня еда. Достает фигурки человечков. «Это мальчик, а это девочка. Мальчик, пойдем с тобой пойдем. Подержи меня, я тебя не подержу». Вынимает пупсика из баночки. «Тыуже искупался? Иди, я тебя помою». Заворачивает его в тряпочку.

Речь, сопровождающая игру, носит полностью описательный характер: «Такой лес. Это трава. Поел травку». Можно ли считать символической игрой простое называние: это — мальчик, это — девочка. Мы отвечаем утвердительно. Так как в реальности мы имеем всего лишь некоторые пластмассовые предметы, весьма и весьма отдаленно напоминающие живых людей. Но именно речь ребенка доказывает нам его готовность к символизации этого объекта. Ребенок готов увидеть здесь живой объект и далее уже воображает действия самого этого объекта или направленные на этот объект: «Мальчик, пойдем с тобой». И далее, уже обращаясь к пупсику: «Ты уже искупался»

Здесь можно обратить внимание еще на один момент. Некоторые фразы являются примерами обращений к персонажам: «Давай целоваться!» «Иди, я тебя помою». Подобные реплики являются предпосылками появления ролевой речи, когда ребенок начнет изображать в процессе игры диалог игровых персонажей.