Новые виды подпольной деятельности: нелегальные богослужения легальных священников

В 1940-е гг. помимо существовавших ранее видов нелегальной церковной деятельности в церковном подполье появлялись и новые явления. Наиболее распространенным были нелегальные богослужения легальных священников. В 1930-е гг. служение священника в двух приходах было явлением обычным. Статья 19 Постановления ВЦИК и СНК «О религиозных объединениях» предусматривала возможность священнослужителям «обслуживать» две или несколько общин. Поэтому, например, вологодский священник Павел Никитин, будучи с 1913 по 1938 г. клириком Итклобобровской церкви Кирилловского района, в 1931-1934 гг. одновременно обслуживал Цыпинскую общину, а в 1934-1938 гг. - Ферапонтовскую общину. Более широкому распространению этой практики в предвоенные годы мешало, очевидно, только то, что лишившиеся священника приходы немедленно снимались с регистрации и далеко не многим удавалось продолжить свое существование в качестве приписных.

Ситуация изменилась во время войны. Для всех приходских общин, желавших возобновить церковные богослужения, священников не хватало, поэтому практика священнических «разъездов» стала одной из самых распространенных на оккупированных территориях. На российском северо-западе священникам Псковской миссии приходилось служить в 3-4, а иногда в 5 и более приходах. После освобождения разъезды священников стали рассматриваться в ряду «нарушений советского законодательства», ведь запрет служения в нескольких приходах давал возможность сократить количество действующих церквей. Уполномоченные Совета по делам Русской Православной Церкви через епархиальных архиереев «разъясняли» духовенству, что «все священнослужители могут совершать богослужение только в тех храмах, в которых они состоят» на регистрации. Некоторые общины, ранее охваченные разъездами, сумели зарегистрироваться в качестве приписных. Но большинство из них, оказавшись на нелегальном положении, должно было лишиться посещений священников, как оно лишилось храмов.

Вместе с тем в течение всего 1944 г. из ранее оккупированных областей поступали сообщения о нелегальных богослужениях не только в официально недействующих церквах, но и просто в селах, деревнях, хуторах, где вообще не было церквей или они были вновь отобраны после наступления Красной армии. Регулярно выезды за пределы своих приходов делали украинские священники, например, в Харьковской, Херсонской, Каменец-Подольской областях. В Каменец-Подольской области «все время» ходили по селам с пением религиозных песен и чтением Евангелия монахини Головчинского монастыря. Из российских ранее оккупированных областей разъезды священников, или на языке государственных органов - «гастролерство», были замечены в Орловской, Воронежской, Сталинградской областях, Краснодарском крае и Северо-Осетинской АССР. Неоднократно в документах Совета по делам Русской Православной Церкви упоминается священник Владимир Ларионов из хутора Нижнянского Фрунзенского района Сталинградской области. Он, судя по всему, считал своим долгом окормлять жителей своего и двух соседних - Михайловского и Раковского - районов и регулярно объезжал станицы и хутора, по крайней мере, до середины 1945 г. Запреты местных властей не останавливали о. Владимира; на заведующего районным финансовым отделом он сам жаловался местному уполномоченному Совета по делам Русской Православной Церкви. При этом о. Владимир не только совершал богослужения, но и занимался благотворительностью. В одном из документов Совета о нем говорилось:

«Ларионов, разъезжая по хуторам под видом отправления религиозных треб, совершает церковные богослужения и практикует раздачу денег, яиц и хлеба отдельным нуждающимся семьям и детям, чем усиливает свое религиозное влияние на население».

Подобные явления имели место и в областях, не подвергавшихся немецкой оккупации. В Горьковской области во время войны по деревням тех районов, где не было действующих церквей, ездили с требами и богослужениями священники из соседних районов. В Куйбышевской и Ульяновской областях несколько зарегистрированных священников «совершали религиозные обряды в соседних селах даже других районов». Так деятельность легального духовенства смыкалась с деятельностью части нелегалов - «попов-передвижек» и «бродячих» клириков 1920-1930-х гг., лишившихся приходов или скрывавшихся от властей и переходивших из села в село. В середине 1940-х гг. они встречались, например, в Орловской, Пензенской, Вологодской областях. В это время странствующие нелегалы часто становились распространителями «провокационных слухов» о наступившей свободе Церкви и организаторами ходатайств об открытии церквей.

Богослужения вне своего прихода для многих легальных священников были дополнительным источником существования. Так, в начале 1944 г. священник церкви села Перевозное в Удмуртской АССР часто уезжал в Ижевск, где «по разрешению настоятеля Успенской церкви» совершал требы в домах более состоятельных, чем сельские жители, горожан. Порой инициаторами священнических разъездов выступали местные руководители. В той же Удмуртии председатели колхозов «Красная Звезда» и «Победа» обратились к священнику с «просьбой прибыть в колхоз для исправления религиозных треб на домах колхозников, так как этого просят верующие члены колхоза».

И все же именно западные республики и области РСФСР были территорией наиболее активного распространения священнических разъездов. Здесь это была главная разновидность нелегальной церковной деятельности, существовавшая на протяжении всех 1940-х гг. В Белоруссии разъезды священников частично были легализованы: около 300 из 1051 действующей к 1948 г. церкви были приписными. Однако священники в республике продолжали нарушать

«нормальную церковную деятельность, разъезжая не только по своим приходам, но и далеко за их пределами, даже за пределами данной области, совершая массовые крещения и другие обряды и требы в населенных пунктах, в домах верующих, и даже пытаются служить в недействующих церквах».

В Молдавии некоторые священники регулярно служили в официально «недействующих церквах». В селе Евгеньевка Бородинского района Измаильской области вплоть до конца 1940-х гг. в «частном доме гр< ажданина> Кислера В. А.» действовал «молитвенный дом, открытый в период румынской оккупации». Служба в нем проводилась «нелегально священником с< ела> Надречное Бородинского района (на расстоянии 12 км от села Евгеньевка)». Партийные органы Новгородской области были озабочены тем, что священнослужители регулярно разъезжают по деревням, и им предоставляется колхозный транспорт. В Тульской области, по сообщению Управления МТБ, «священнослужители наряду с проведением служб в церквах, как правило, выезжают и в другие села, где также проводят отправление рел< игиозных> обрядов».

Скандальные истории, связанные со священническими разъездами, случались и в восточных районах страны. В феврале 1949 г. в поселке Унгун Ленинского района Еврейской автономной области священник Скоробогатский, незаконно проехав из Хабаровска в приграничную зону, за три дня крестил около 200 детей. Были крещены дети почти всех жителей поселка, в том числе дети всех коммунистов, имевших детей. Крестить детей приезжали и приходили жители ближайших сел и поселков, а также военнослужащие близлежащей воинской части. До приезда в Унгун священник останавливался на станции Бирофельд, где крестил детей в течение двух дней. Произошедшее стало предметом разбирательства Хабаровского крайкома партии и обкома ВКП(б) Еврейской автономной области. Причем было отмечено, что «аналогичные факты имели место в Облученском районе Еврейской автономной области и в Вяземском районе Хабаровского края».

Вынужденный в 1944-1945 гг. под давлением Совета по делам Русской Православной Церкви ограничить в ранее оккупированных областях обслуживание нескольких приходов одним священником, епископат Русской Церкви сопротивлялся окончательному сворачиванию этой практики. Назначенному в 1945 г. епископом Чкаловским (Оренбургским) Мануилу (Лемешевскому) удалось сохранить действующих разъездных священников вплоть до своего ареста осенью 1948 г.. В конце войны некоторые епископы (например, Винницкий) еще давали священникам назначения «по совместительству на два-три прихода», что вызывало резкое противодействие уполномоченных Совета. Тогда священноначалие Русской Церкви пошло другим путем и в 1947 г. попыталось легализовать священнические разъезды в неподвер-гавшихся оккупации областях, начав с Сибири. 12-16 мая Синод на своей сессии заслушал доклад Миссионерского совета «О распространении сектантства и о мерах, рекомендуемых для борьбы с ним» и принял решение просить правительство «о дозволении в Сибирских епархиях иметь разъездных священников».

Эта просьба не нашла понимания у руководства Совета по делам Русской Православной Церкви. В июне 1948 г. оно предупредило уполномоченных, что они не должны допускать введения при епархиальных управлениях и в приходах разъездных священников. Во избежание этого уполномоченным Совета следовало получить от правящего архиерея утвержденный им штат священников по каждому приходу и регистрировать священников только в пределах этого штата. И все же в феврале 1949 г. на своей очередной сессии Священный Синод снова вернулся к этому вопросу. Теперь речь шла о введении института разъездных священников во всех епархиях Русской Церкви. В обоих постановлениях Синода отмечалось, что разъезды священников - вынужденная мера и «открытие большего количества приходских храмов, где есть нужда» - лучший способ «борьбы против сектантства» и «самочинных совершителей церковных служб и треб». Однако, говорилось в решении Синода 1949 г., в отсутствие действующих церквей регистрация разъездных священников,

«необходимо диктуется крайним развитием сектантства во многих Епархиях: если в село, не имеющее храма, будет хотя бы изредка приезжать священник и совершать необходимые требы и давать известное духовное удовлетворение верующим, - это многих отвлечет от увлечения сектантством, так как за неимением священников многие обращаются к сектантским проповедникам».

Нужно обратить внимание: речь здесь идет о посещении разъездными священниками не приписных приходов - зарегистрированных общин, прикрепленных к другой действующей церкви, а о богослужениях в общинах, «не имеющих храма», то есть - незарегистрированных.

Это предложение Синода было отклонено. 9 марта Г. Г. Карпов писал К. Е. Ворошилову, что «проведение указанных мероприятий по борьбе с сектантством будет только разжигать религиозность и может внести элементы розни на религиозной почве». Однако епископат проявил упорство, и в марте, несмотря на отрицательную реакцию Совета по делам Русской Православной Церкви, Хозяйственное управление Московской Патриархии разослало в епархии письмо, в котором введение института разъездных священников было рекомендовано. Рассылка письма по вопросу, которым ведал Миссионерский совет при Синоде, через Хозяйственное управление, очевидно, была попыткой замаскировать предпринятые меры и добиться разрешения на введение разъездных священников, что называется, явочным порядком. Хитрость, однако, не удалась. Председатель Совета по делам Русской Православной Церкви предупредил уполномоченных, что Совет не одобрял этого решения и регистрировать разъездных священников не следует. В июле 1949 г. попыткам легализовать эту практику был положен конец. Бюро по культуре Совета министров СССР «рекомендовало» патриарху «временно отложить» реализацию принятого Синодом решения.

Впрочем, со стороны уполномоченных Совета ограничения священнических разъездов начались задолго до этого момента. Одной из самых популярных в этом отношении мер было установление границ приходов. Здесь пригодилось положение закона 1929 г., который ограничивал «район деятельности служителей культа» «местожительством членов обслуживаемого ими религиозного объединения и местонахождением соответствующего молитвенного помещения». Уже в 1944 г. уполномоченный Совета по делам Русской Православной Церкви по Горьковской области напоминал духовенству это положение, вписывая в справку о регистрации, выдаваемую клирикам действующих церквей, указание, что священникам «разрешается совершать отдельные обряды и требы на территории прихода, зарегистрированной религиозной общины, в соответствии с установленным законом порядком». Некоторые уполномоченные специально запрашивали Совет, могут ли они устанавливать границы приходов или как-то иначе ограничивать территорию священнических выездов. Уполномоченный по Белорусской ССР, где особенно были распространены разъезды священников, в 1948 г. дал указание «ограничить район действия священников только закрепленными за ними основными и официально приписанными к ним церквами», а уполномоченный по Воронежской области дал местному епископу «совет» установить четкие границы приходов. Однако официальное установление границ прихода слишком сильно напоминало бы церковную практику синодального времени и могло вызвать нежелательный пропагандистский эффект, будучи расценено как вмешательство во внутренние дела Церкви. 7 июня 1948 г. Совет по делам Русской Православной Церкви в своем инструктивном письме рекомендовал уполномоченным не устанавливать границы приходов, а 5 августа 1949 г. подтвердил свою позицию, сообщив уполномоченным, что «считает ошибочными» действия их воронежского коллеги. Действенными оказались другие, более привычные меры. В 1949 г. священников, продолжавших совершать нелегальные разъезды по приходам, уже снимали с регистрации.