II. Понятие социального действования 1 страница

1. Социальное действование (включая воздержание или терпе­ние) может ориентироваться на прошлое, настоящее или ожидае­мое в будущем поведение других (месть за нападение в прошлом, отпор нападению в настоящем, меры по защите от будущего напа­дения). «Другие» могут быть данными индивидами, знакомыми, или неопределенными многими, совершенно незнакомыми (напри­мер, «деньги» — это обмениваемое благо, которое действующий принимает потому, что он ориентирует свое действование при об­мене на ожидание, что весьма многочисленные, но незнакомые и неопределенно многие другие, в свою очередь, в будущем с готов­ностью примут его при обмене).

2. Не всякого рода действование — даже внешнее — есть «со­циальное» действование в указанном смысле. Внешнее действова­ние не социально тогда, когда ориентируется лишь на ожидаемое поведение вещных объектов. Внутреннее поведение есть социаль­ное действование лишь тогда, когда оно ориентируется на поведе­ние других. Например, религиозное поведение не социально, если оно остается созерцанием, одинокой молитвой и т. д. Хозяйствова­ние (отдельного индивида) социально лишь тогда и постольку, ког­да и поскольку в нем также учитывается поведение других. То есть, говоря в общем и совершенно формально, оно социально, если индивид принимает в расчет, что третьи лица признают его фак­тическую распорядительную власть над хозяйственными благами. В материальном же аспекте это хозяйствование социально, если по­требление происходит с учетом будущего вожделения третьих лиц и в характере «сбережений» индивида сказывается также и ориен­тация на это будущее вожделение. То же самое происходит в про­изводстве, когда будущее вожделение третьих лиц становится ос­новой собственной ориентации индивида, и т. д.

3. Не всякого рода соприкосновение людей носит социальный характер, но только поведение, по смыслу ориентированное на поведение других. Столкновение двух велосипедистов, например, есть просто событие, подобное природному явлению. Однако же их попытки избежать наезда и последовавшие за столкновением ругань, драка или мирное разбирательство уже были бы «социальным действованием».

4. Социальное действование не тождественно ни а) единообраз­ному действованию многих, ни б) любому действованию, которое совершается под влиянием поведения других. А. Если на улице, когда начинается дождь, множество людей одновременно раскры­вают зонты, то (в норме) действование одного не ориентировано здесь на действование другого, но действование всех одинаково ори­ентировано на потребность защититься от влаги. Б. Известно, что на действование индивида сильно влияет самый факт того, что он нахо­дится среди столпившейся в некотором месте «массы» (предмет исследований по массовой психологии, например, в духе Лебона): это действование, обусловленное массой. Даже рассеянные массы могут посредством одновременно или последовательно влияющего на индивида (например, через сообщения прессы) и воспринимае­мого как таковое поведения многих превратить поведение индиви­дов в поведение, обусловленное массой. Одни виды реакций толь­ко и становятся возможными благодаря самому факту того, что индивид ощущает себя частью «массы», другие же становятся из-за этого затруднены. Определенное событие или человеческое по­ведение может поэтому вызвать здесь самые разные ощущения: веселость, гнев, воодушевление, отчаяние и вообще всякого рода страсти, чего не было бы при разрозненности индивидов (или это не было бы так легко), причем (по крайней мере, во многих случа­ях) между поведением индивида и фактом его нахождения в массе нет смысловой связи. Такое действование, протекание которого целиком или отчасти является результатом реакции на воздействие одного только факта «массы» как таковой, но не соотносится нею по смыслу, не будет «социальным действованием» в том смысле, какой мы закрепили здесь за этим понятием. Конечно, различия Между социальным и несоциальным в высшей степени нечетки. Ведь не только, например, у демагога, но часто и у самой массовой публики может быть разной интенсивности и в разной мере подда­ющееся толкованию смысловое отношение к факту существования «массы». Далее, просто «подражание» чужому поведению (которому вполне справедливо придает большое значение Г. Тард) не под­падает под специфическое понятие «социального действования», если такое подражание сугубо реактивно и свое действование не ориентировано по смыслу на чужое действование. Граница здесь нечеткая, потому что различие между ними часто провести невоз­можно. Однако сам факт того, что некто, обнаружив у другого не­что, показавшееся ему целесообразным, принимается делать то же самое, не есть социальное деиствование в нашем понимании. Это деиствование не ориентировано на поведение другого, но посред­ством наблюдения за этим поведением действующий обнаружи­вает определенные объективные шансы и ориентируется на них. Его деиствование определяется чужим действованием каузально, но не по смыслу. Напротив, если чужому действованию подражают, пото­му что оно «модное», потому что значимо в силу традиции, значимо как образец, считается «аристократичным» и т. п., то здесь есть соот­несенность со смыслом — либо с поведением того, кому подражают, либо с поведением третьих лиц, либо тех и других. Разумеется, бы­вает множество промежуточных явлений. Как обусловленность мас­сой, так и подражание — нечетко очерченные предельные случаи социального действования, с которыми мы еще не раз столкнемся, например, при рассмотрении традиционного действования (§ 2). В этом случае, как и в других, четкости нет потому, что ориента­цию на чужое поведение и смысл своего собственного действования отнюдь не всегда можно установить однозначно, их даже не всегда осознают и еще реже — осознают в полной мере. Уже поэтому не всегда можно с полной уверенностью различить просто «влияние» и смысловую «ориентацию». Но следует разделить их как понятия, хотя, конечно, подражание, носящее только «реактивный» характер, имеет, по меньшей мере, такую же социологическую важность, как и «социальное деиствование» в собственном смысле слова. Ведь со­циология имеет дело отнюдь не только с социальным действовани­ем, оно только является (для социологии в нашем понимании) цент­ральным фактом, так сказать, конститутивным для нее как науки. Но тем самым мы еще ничего не говорим о том, насколько важен этот факт по сравнению с другими фактами.

§ 2. Социальное деиствование, как и всякое деиствование, мо­жет определяться: 1) [соображениями] целевой рациональности, т. е. ожиданиями относительно поведения предметов внешнего мира и других людей, причем эти ожидания выступают как «условия» или «средства» для достижения результата: рационально поставленных и взвешенных целей; 2) [соображениями] ценностной рациональ­ности, т. е. осознанной верой в безусловную — этическую, эстети­ческую, религиозную или как бы то ни было еще толкуемую — самоценность определенного поведения исключительно как тако­вого, независимо от результата; 3) аффективно, прежде всего, — эмоционально, т. е. актуальными аффектами и состоянием чувств; 4) традиционно, т. е. усвоенной привычкой.

1. Сугубо традиционное поведение — как и чисто реактивное подражание (см. предыдущий параграф), — находится уже на гра­нице, а часто даже за границей того, что вообще можно называть ориентированным «по смыслу» действованием. Потому что часто оно представляет собой не более чем тупую реакцию на привыч­ные раздражители в соответствии с однажды усвоенной установ­кой. В значительной части все усвоенное повседневное действова-ние приближается к этому типу, который мы включили в нашу систематику не только как предельный случай, но также и потому, что привязанность к привычному может в различной степени и в различном смысле сохраняться сознательно (об этом ниже); в та­ком случае этот тип действования приближается к типу № 2.

2. Сугубо аффективное поведение равным образом находится на границе, а часто и за границей того, что сознательно ориентиро­вано «по смыслу»; оно может представлять собой не встречающее препятствий реагирование на некое внеобыденное раздражение. Если обусловленное аффектом действование выступает как созна­тельная разрядка состояния чувств, то это сублимация: такое дей­ствование по большей части (но не всегда) уже находится на пути к «рационализации [с точки зрения] ценности» или к целенаправлен­ному действованию, или к тому и другому.

3. Отличие аффективной ориентации действования от ценност­но-рациональной состоит в том, что в последнем случае сознатель­но вычленяются те конечные ориентиры, на которые последова­тельно планомерно нацеливается действование. Впрочем, у них есть и общее: смысл действования в обоих случаях состоит не в Достижении посредством действования некоторого результата, но в Действовании определенного рода как таковом. Аффективно дей­ствует тот, кто удовлетворяет свою потребность в немедленной мести, наслаждении, самоотдаче, созерцательном блаженстве или немедленном снятии аффективного напряжения (какими бы грубы­ми или утонченными ни были эти аффекты).

Чисто ценностно-рационально действует тот, кто действует без оглядки на предвидимые последствия, будучи убежден в том, что поступать так ему повелевает долг, достоинство, красота, религи­озное предписание, благочестие или важность некоторой «вещи», какого бы рода она ни была. Ценностно-рациональное действование (в нашей терминологии) всегда есть действование согласно «заповедям» или в соответствии с требованиями, которые, как по­лагает действующий, перед ним поставлены. Лишь постольку, по­скольку человеческое действование ориентируется на такие требо­вания (всегда лишь частично, причем чаще всего — лишь в очень небольшой степени), мы намерены говорить о ценностной рацио­нальности. Как будет показано ниже, значение ее достаточно вели­ко, чтобы выделять ее в качестве особого типа, хотя мы и не пыта­емся дать здесь сколько-нибудь исчерпывающую классификацию типов действования.

4. Целерационально действует тот, кто ориентирует свое дей­ствование в соответствии с целью, средствами и побочными по­следствиями и при этом рационально взвешивает как средства от­носительно целей, так и цели относительно побочных последствий и, наконец, различные возможные цели между собой. Таким обра­зом, он, во всяком случае, не действует ни аффективно (в особен­ности эмоционально), ни традиционно. При этом решение в пользу одной из конкурирующих и противоречащих друг другу целей может, в свою очередь, ориентироваться ценностно-рационально. В этом по­следнем случае действование является целерациональным только по своим средствам. Или же действующий может без ценностно-рациональной ориентации на «заповеди» и «требования» выстроить конкурирующие и противоречащие друг другу цели просто как дан­ные субъективные потребности на шкале сознательно взвешенной им насущности и соответственно ориентировать свое действование таким образом, что удовлетворяться они будет по возможности в указанной очередности (принцип «предельной полезности»). Таким образом, ценностно-рациональная ориентация действования может находится в разного рода отношениях с целерациональной. Но с точки зрения целевой рациональности ценностная рациональность всегда иррациональна, причем тем более, чем сильнее она возво­дит ценность, на которую ориентируется действование, в ранг аб­солютной ценности; потому что она тем менее обращает внимание на следствия действования, чем более безусловно важна для нее одна только его самоценность (чистая убежденность, красота, аб­солютная доброта, абсолютное следование долгу). Но абсолютная целевая рациональность действования есть, по существу, — тоже лишь конструируемый предельный случай.

5. Действование, особенно социальное действование, очень ред­ко бывает ориентировано лишь каким-то одним или другим опре­деленным образом, а указанные виды ориентации, конечно, отнюдь не представляют собой исчерпывающей классификации, но явля­ются понятийно чистыми типами, созданными для целей социоло­гии, к которым реальное действование в большей или меньшей сте­пени приближается или же — что случается чаще — из смешения которых оно образуется. Их целесообразность сможет подтвердить для нас лишь успех [исследования].

§ 3. Социальным «отношением» [Beziehung] называется по­ведение нескольких людей, по своему смысловому содержанию взаимно ориентированное и тем самым взаимно настроенное [Eingestellt]. Таким образом, социальное отношение всецело и исключительно состоит в шансе, что будут совершаться (осмыс­ленно) определенные социальные действия, все равно на чем этот шанс основывается.

1. Итак, взаимное соотнесение [Beziehung] действования с обе­их сторон, хотя бы в минимальной степени, есть относящийся к понятию признак. Содержание может быть самым разным: борь­ба, вражда, половая любовь, дружба, благочестие, рыночный об­мен, «выполнение» соглашения, [попытка его] «обойти» или его «разрыв», экономическая или эротическая или иная «конкурен­ция», сословная или национальная или классовая «общность» [Gemeinschaft] (в том случае, если эти последние факты, помимо просто общих черт, производят «социальное действование», — речь °б этом пойдет ниже). Иными словами, само понятие ничего не говорит о том, существует ли «солидарность» действующих или же ее полная противоположность.

2. Речь всегда идет об эмпирическом смысловом содержании, действительно предполагаемом участниками в конкретном случае или предполагаемом в среднем, или в конструированном «чистом» типе, но отнюдь не о некоем нормативно «правильном» или метафи­зически «истинном» смысле. Даже если речь идет о так называемых «социальных образованиях», каковы «государство», «церковь», «то­варищество», «семья» и т. д., социальное отношение наличествует исключительно как шанс, что действования, по своему смысловому содержанию явственно взаимно настроенные, совершались, совер­шаются или будут совершаться. Об этом следует помнить всегда, чтобы избежать «субстанциальной» трактовки данных понятий. На­пример, «государство» перестанет «существовать» в социологичес­ком смысле, как только исчезнет шанс на то, что будут совершаться социальные действования определенного рода. Этот шанс может быть очень большим или исчезающе малым. Но в том смысле и в той степени, насколько он фактически (как можно судить) существовал или существует, существовало или существует также и соответству­ющее социальное отношение. Никакого иного ясного смысла просто не может заключать, например, высказывание, что некоторое опре­деленное государство еще «существует» или уже не «существует».

3. Мы отнюдь не утверждаем, что участники взаимно настроен­ных действований в конкретном случае вкладывают одно и то же смысловое содержание в социальное отношение или же по смыс­лу внутренне настраиваются в соответствии с настроенностью [Einstellung] партнера, так что «взаимность» существует в этом смыс­ле. «Дружба», «любовь», «благочестие», «верность договору», «чув­ство национальной общности», которые есть у одной стороны, мо­гут натолкнуться на настроенность совершенно иного рода у другой стороны. Тогда участники связывают со своим действованием совер­шенно разный смысл и постольку социальное отношение с обеих сторон оказывается объективно «односторонним». Но взаимная со­отнесенность есть и здесь, поскольку действующий предполагает (возможно, совершенно ошибочно или только отчасти заблуждаясь) у партнера определенную настроенность по отношению к нему (дей­ствующему) и ориентирует свое действование на эти ожидания, что может и по большей части действительно имеет последствия для того, как протекает действование и какие формы принимает отно­шение. Объективно «обоюдным» оно является, конечно, лишь постольку, поскольку смысловые содержания [обеих сторон] «соответствуют» друг другу — согласно средним ожиданиям каждого уча­стника — т. е. настроенность отца, по меньшей мере, приблизитель­но, так соотносится с настроенностью его детей, как этого (в данном случае или в среднем, или типичным образом) и ожидает отец. Со­циальное отношение, в полной мере основанное на взаимном смыс­ловом соответствии настроенностей является в реальности лишь пре­дельным случаем. Но если взаимности нет, то, в соответствии с нашей терминологией, существование некоторого «социального отношения» исключается тем самым лишь тогда, когда, вследствие этого, соотне­сенность действований с обеих сторон отсутствует фактически. Как это обычно и бывает в реальности, здесь, как правило, имеется мно­жество промежуточных случаев.

4. Социальное отношение может быть совершенно преходящим или длительным, т. е. настроено таким образом, что существует шанс на постоянное повторение соответствующего по смыслу (т. е. значимого для него и потому ожидаемого) поведения. Лишь нали­чие этого шанса, т. е. более или менее значительной вероятности того, что состоится соответствующее по смыслу действование и только оно, означает «существование» социального отношения, о чем, во избежание ложных представлений, необходимо помнить всегда. Итак, то, что «дружба» или «государство» существуют или существовали, означает только и исключительно следующее: мы (наблюдающие) формулируем суждение о наличии в настоящем или прошлом шанса, что на основании определенного рода настро­енности определенных людей будут совершаться действия, явствен­но имеющие, в среднем, некий предполагаемый смысл, — и более ничего (см. п. 2). Таким образом, неизбежная для юридического рассмотрения альтернатива, в рамках которой положение права, имеющее определенный смысл, либо значимо (в правовом смыс­ле), либо нет, правоотношение либо существует, либо нет, не имеет силы для социологического рассмотрения.

5. Смысловое содержание социального отношения может ме­няться. Например, политическое отношение может из солидарности превратиться в столкновение интересов. Стоит ли тогда говорить о возникновении «нового» отношения или о том, что старое продол­жает существовать и только обрело новое «смысловое содержание», является лишь вопросом терминологической целесообразности и степени непрерывности в изменении. Смысловое содержание мо­жет также быть постоянным лишь отчасти, а отчасти быть подвер­жено изменениям.

6. Смысловое содержание, которое постоянно конституирует социальное отношение, может быть сформулировано в виде «мак­сим», соблюдения которых в среднем или приблизительно по смыс­лу участники отношения ожидают от партнера или партнеров и на которые они, в свою очередь, ориентируют свое действование (в среднем или приблизительно). Это тем более характерно для со­циального отношения, чем более рационально (целерационально или ценностно-рационально) ориентировано, по своему общему ха­рактеру, соответствующее действование. Например, в эротических и вообще аффективных отношениях (например, основанных на бла­гочестии) возможность рационально сформулировать предполагае­мое смысловое содержание, естественно, намного меньше, чем в ситуации делового контракта.

7. Смысловое содержание социального отношения может быть согласовано обоюдным согласием. Это означает, что участники дают обещания относительно своего будущего поведения (по отношению друг к другу или вообще). Тогда каждый участник — коль скоро его соображения носят рациональный характер — прежде всего (с различ­ной степенью надежности) обычно рассчитывает, что другой будет ориентировать свое действование на понимаемым им самим (действу­ющим) смысл соглашения. Он ориентирует свое собственное действо­вание отчасти целерационально (соответственно, более или менее, по смыслу, «лояльно») на это ожидание, отчасти ценностно-рациональ­но — на «долг», который он видит в том, чтобы, в свою очередь, «со­блюдать» заключенное соглашение соответственно предполагаемому им смыслу. Достаточно пока об этом. См. также ниже, § 9 и § 13.

§ 4. В области социального деиствования можно наблюдать фактические регулярности, т. е. при типически одинаковом пред­полагаемом смысле повторяется действование в его протекании у одного и того же действующего или же (а иногда и одновременно с этим) — у множества действующих. Этими типами протекания деиствования занимается социология, в отличие от истории, зани­мающейся каузальным вменением важных, т. е. судьбоносных от­дельных связей.

Мы называем обычаем фактически существующий шанс, что определенная настроенность социального действования будет иметь характер регулярности, если этот шанс существует в некотором кругу людей исключительно в силу фактического навыка. Обычай называется обыкновением, если фактический навык основывается на длительной привычке. И напротив, мы говорим, что [эта регу­лярность] «основана на состоянии интересов» («обусловлена инте­ресами»), если и поскольку шанс, что она будет существовать эм­пирически, обусловлен исключительно чисто целерациональной ориентацией действования индивида на одинаковые ожидания.

1. К обычаям относится и «мода». «Модой», в противоположность «обыкновению», называется обычай, если (как раз в отличие от обык­новения) факт новизны соответствующего поведения становится ис­точником ориентации на него действования. Она сродни «условнос­тям», потому что, как и эти последние, берет начало (в большинстве случаев) в сословных интересах, связанных с престижем. Более под­робно мы на этом останавливаться здесь не будем.

2. «Обыкновение», в противоположность «условностям» и «пра­ву», выступает для нас не как внешним образом гарантированное правило, которого добровольно придерживается действующий, то ли просто «бездумно», то ли из «удобства», то ли по каким бы то ни было еще основаниям, и вероятное соблюдение которого он по этим же основаниям может ожидать от других людей того же кру­га. То есть обыкновение в этом смысле не есть нечто «значимое», следовать ему ни от кого не «требуется». Переход от обыкновения к значимым условностям и к праву, конечно, очень и очень плав­ный. Значимое повсеместно порождается фактическим. Мы теперь имеем «обыкновение» съедать по утрам, в общем, известного рода завтрак, но здесь нет какой-либо «принудительности» (наверное, за исключением тех, кто завтракает в отелях), да и обыкновением это было не всегда. Напротив, одежда, которую мы носим, даже если она и появляется благодаря «обыкновению», в наши дни, в основ-Ном, относится уже не к обыкновению, а к условностям. Об обычае и обыкновении еще и сегодня стоит почитать соответствующие места у Иеринга. См.: Jhering R. v. Zweck im Recht. Bd. П. См. так­же: Oertmann P. Rechtsordnung und Verkehrssitte, 1914, а также но-вейщую работу: Weigelin E. Sitte, Recht und Moral, 1919, автор ко­торой согласен со мной в критике Штаммлера.

3. Во многих случаях явная регулярность в протекании социаль­ного действования, особенно хозяйственного, хотя и не только его, обнаруживается отнюдь не потому, что оно ориентировано на некие нормы, представляющиеся «значимыми», но также и не потому, что основанием ее служит обыкновение. Она основывается лишь на том, что, по существу, определенного рода социальное действование, в среднем, наилучшим образом отвечает нормальным, с точки зрения субъективной, интересам участников и они ориентируют свои дей­ствования на это субъективное понимание и знание; таковы, напри­мер, регулярности ценообразования на «свободном» рынке. Именно заинтересованные лица на рынке ориентируют свое поведение как «средство» на свои типичные хозяйственные интересы как цель и на столь же типичные ожидания относительно предполагаемого пове­дения других как «условия», при которых можно достичь цели. Чем более строго целерационально они действуют, тем более сходно ре­агируют на данные ситуации, и таким образом возникает однообра­зие, регулярность и непрерывность настроенности и действования, которые часто оказываются при этом намного более стабильными, чем в тех случаях, когда действование ориентируется на нормы и требования [Pflichten], фактически считающиеся «обязательными» для данного круга людей. То, что ориентация исключительно на скла­дывающиеся интересы, свои и чужие, приводит к таким же результа­там, как и те, которых пытаются — причем, зачастую, тщетно — до­стигнуть путем принудительного нормирования, — это явление привлекло к себе значительное внимание, особенно в области хозяй­ства: отсюда, собственно, и возникла национальная экономия как наука. Но это же явление значимо и в других областях действования. Характерные для него осознанность и внутренняя нестесненность [ориентации действования] полярно противоположны всякого рода стесненности, характерной как для подчинения тому, что просто при­нято и вошло в «обыкновение», так для самоотдачу нормам, в кото­рые верят ценностно-рациональным образом. Одной из существен­ных компонент «рационализации» действования является замена внутреннего подчинения принятому, вошедшему в обыкновение, планомерным приспособлением к складывающимся интересам. Ко­нечно, этим процессом не исчерпывается понятие «рационализации» действования. Ведь она еще может идти и позитивно, ко все более осознанной рационализации ценностей, и негативно, так что от нее проигрывает не только обыкновение, но и аффективное действова­ние, наконец, от нее выигрывает действование чисто целерациональ-ное, не верящему в ценности, и проигрывает действование на основе ценностной рациональности. Эта многозначность понятия «рациона­лизации» действования еще не раз станет предметом нашего рассмот­рения. (К исследованию самого понятия мы обратимся в заключении.)

4. Стабильность обыкновения (как такового), по существу, ос­новывается на том, что тот, кто не ориентирует на нее свое дей­ствование, оказывается «неприспособленным», т. е. должен быть готов к мелким и крупным неудобствам и неприятностям, покуда в его кругу большинство людей считается с тем, что такое обыкнове­ние существует, и настраивается на него в своих действиях.

Стабильность складывающихся интересов точно так же осно­вана на том, что тот, кто не ориентируется в своем действовании на интересы другого — не «считается» с ними, — вызывает у другого сопротивление или достигает некоторого не желаемого и не пред­видимого результата, т. е. рискует нанести ущерб своим собствен­ным интересам.

§ 5. Действование, в особенности социальное действование, в особенности же социальное отношение могут быть ориентирова­ны участниками на представление о существовании легитимного порядка. Шанс, что это произойдет, называется «значимостью» со­ответствующего порядка.

1. Итак, «значимость» порядка есть для нас нечто большее, не­жели простая регулярность в протекании социального действования, обусловленная обыкновением или складывающимися интересами. Если компании, занимающиеся перевозкой мебели, регулярно пуб­ликуют объявления со своими предложениями ко времени предпола­гаемых переездов, то эта регулярность обусловлена «складывающи­мися интересами». Если мелочной торговец в разнос в определенные Дни месяца или недели посещает определенных клиентов, то либо это вошло у него в обыкновение, либо так сложились его интересы (соблюдается последовательность в обходе своей террритории). Но ^если чиновник ежедневно в один и тот же час появляется в своем кабинете, то это обусловлено не только устоявшейся привычкой (обыкновением) (хотя ею тоже), не только сложившимися интересами (хотя ими тоже), которые он, если захочет, может принять или не принять во внимание. Вместе с тем, как правило, главное для него — «значимость» порядка (служебной регламентации) как заповеди, на­рушение которой не только нанесло бы ему ущерб, но и (нормаль­ным образом) в ценностно-рациональном смысле отторгается им (хотя и в очень разной степени) в силу «чувства долга».

2. Мы намерены а) называть смысловое содержание социального отношения «порядком» лишь тогда, когда деиствование (в среднем или приблизительно) ориентировано на явные «максимы». Мы намерены б) говорить о «значимости» этого порядка лишь тогда, когда факти­ческая ориентация на эти максимы происходит, по меньшей мере, также и (т. е. в практически важной степени) потому, что они рас­сматриваются как нечто значимое для действования, т. е. обязатель­ное или образцовое. Фактически, конечно, участники отношения ориентируют свое деиствование на некий порядок исходя из самых разных мотивов. Однако то обстоятельство, что, наряду с другими мотивами, по меньшей мере для части действующих порядок пред­ставляется также и образцовым или обязательным, т. е. долженству­ющим быть значимым, конечно, повышает шансы, причем зачас­тую весьма заметно, что деиствование будет ориентировано на этот порядок. Порядок, которого придерживаются, только исходя из це-лерациональных мотивов, в общем, гораздо более лабилен, чем ориентация, основанная исключительно на обыкновении, на при­вычности поведения (наиболее часто встречающийся тип внут­ренней установки [Haltung]). Но он еще более, несравненно более лабилен, чем порядок, обусловленный престижем образцовости и обязательности, который мы будем называть «легитимностью». Границы между сугубо традиционной или сугубо целерационально мотивированной ориентацией на некоторый порядок и верой в его легитимность в реальности, конечно, очень размыты.

3. Ориентироваться на значимость порядка в своих действиях можно, не только «следуя» его (понимаемому усредненным образом) смыслу. Даже если «обходят» или «нарушают» его (понимаемый ус­редненным образом) смысл, то все равно будет оказывать свое влия­ние шанс на то, что в некоторой мере его значимость (как обязатель­ной нормы) сохранится. Прежде всего, чисто целерационально. Вор скрывает свои действия и тем самым ориентируется на «значимость» законов уголовного права. «Значимость» порядка для определенного круга людей находит свое выражение как раз в том, что вор вынужден скрывать свое прегрешение. Но, даже если отвлечься от этого предельного случая, зачастую нарушение порядка не выходит за гра­ницы более или менее многочисленных частных прегрешений, или ясе нарушители, более или менее добросовестно [заблуждаясь], пы­таются выдать свои поступки за легитимные. Или же фактически со­существуют различные трактовки смысла порядка, каждый из кото­рых оказывается — для социологии — фактически значимым в том объеме, в каком он определяет фактическое поведение. Социологу отнюдь не трудно признать, что для одного и того же круга людей значимы различные, противоречащие друг другу порядки. Ибо даже индивид может ориентироваться в своих действиях на противореча­щие друг другу порядки. Причем не только последовательно, как это обычно случается, но и в рамках одного и того же действия. Кто идет на дуэль, тот ориентируется в своих действиях на кодекс чести, но если он при этом скрывает свои действия или же, напротив, предста­ет перед судом, то ориентируется уже на уголовный кодекс. Конечно, если порядок в том его смысле, которому, в среднем, верят, как пра­вило обходят или нарушают, тогда этот порядок «значим» еще лишь ограниченно или не «значим» уже совершенно. Итак, в социологии, в отличие от юриспруденции, если иметь в виду ту цель, которую ставит себе эта последняя, значимость и не-значимость не представ­ляют собой абсолютной альтернативы. Между ними, как мы уже от­метили выше, есть плавные переходы, противоречащие друг другу порядки могут быть «значимы» одновременно, но только каждый из них «значим» тогда лишь настолько, насколько существует шанс, что действование фактически [будет] ориентировано именно на него.