Глава 58

Отплытие судна было отложено на два дня, поэтому Колум и Бриди могли проводить Скарлетт на железнодорожную станцию в воскресенье утром.

– Ты должен поговорить с ней, Колум, – прошептала Бриди ему на ухо, когда они встретились в холле. Она скосила глаза в сторону Скарлетт.

Колум прятал улыбку за кашлем. Скарлетт была одета как крестьянкавдова. Она даже надела шаль вместо плаща.

– Оставь ее в покое, Бриди, – сказал он решительно. – Она имеет право носить траур так, как ей удобно.

– Но, Колум, это английский гранд-отель… Все люди будут смотреть и обсуждать.

– Они вправе смотреть и говорить, что хотят. Мы не обратим внимания.

Он крепко взял Бриди за руку, а другую руку предложил Скарлетт. Она изящно положила ее сверху, как будто он вел ее на бал.

Когда она заняла место в купе вагона первого класса, Колум заметил с удовольствием, а Бриди с ужасом, как одна за другой группы английских путешественников открывали дверь купе и быстро ее закрывали.

– Нельзя разрешать этим людям ехать первым классом, – громко сказала одна женщина мужу.

Скарлетт придержала дверь рукой, прежде чем англичане смогли закрыть ее. Она закричала Колуму, стоявшему рядом на платформе.

– Клянусь честью! Я забыла свою корзину с вареной картошкой, отец. Не помолитесь ли деве Марии, чтобы в этом поезде продавали еду вразнос?

Ее провинциальный ирландский акцент был таким нарочито преувеличенным, что Колум едва мог разобрать слова. Он все еще смеялся, когда проводник закрыл дверь и поезд тронулся. Английская пара, к его удовольствию, проявила свое негодование, убравшись в другое купе.

Скарлетт махала на прощание рукой и улыбалась, пока ее окно не пропало из виду. Затем она уселась на место и позволила себе расслабиться, по ее лицу скатилась скупая слеза. Она очень устала и страшилась возвращения в Адамстаун.

Двухкомнатный коттедж Дэниэла имел причудливый вид и приятно отличался от всего, к чему она привыкла за время путешествия. Это был тесный, перенаселенный домик без роскоши, и это было единственное место, которое она могла называть домом. И кто знал, как долго. Адвокату, может, не удастся найти хозяина Баллихары. А может, хозяин не захочет продать ее. Цена может превысить все деньги Ретта.

В этом тщательно продуманном плане было много слабых мест, и она ни в чем не была уверена. «Я не буду больше сейчас об этом думать, я ничего не могу сделать. По крайней мере, здесь никто не будет приставать ко мне, желая, чтобы я проболталась». Скарлетт опустила ручки, разделяющие три мягких сидения, потянулась со вздохом и заснула. Ее билет лежал на полу, где его и нашел проводник. У нее был план, и она решила следовать ему настолько, насколько будет возможно.

Первый этап прошел гладко. В Маллингаре она купила пони и рессорную двуколку и отправилась домой в Адамстаун. Она не была столь элегантна, как Молли, да и двуколка имела потрепанный вид. Зато пони был молодой, большой и сильный. Итак, Скарлетт начала новую жизнь.

Семья была шокирована, когда она вернулась, и полна сочувствия к ней из-за смерти мужа. Однажды выразив это, они никогда больше не говорили о своих чувствах, вместо этого спрашивали, что можно сделать для нее.

– Вы можете научить меня, – сказала Скарлетт. – Я хочу все знать об ирландской ферме.

Она сопровождала Дэниэла и его сыновей постоянно. Стиснув зубы, она даже заставила себя научиться ухаживать за скотиной, доить коров. Познав все на ферме Дэниэла, Скарлетт отправилась очаровывать Молли, затем ее отвратительного мужа Роберта. Его ферма в пять раз превышала размеры фермы Дэниэла. После Роберта настала очередь его босса мистера Алдерсона – управляющего имения Эрлов. Даже в дни, когда Скарлетт пленяла каждого мужчину в графстве Клейтон, она не была столь очаровательна, не работала так упорно, так не преуспевала. У нее не было времени замечать простоту и отсутствие роскоши в домике. Мягкий матрас в конце длинного-длинного рабочего дня – вот все, что имело значение.

Через месяц она знала об Адамстауне почти столько же, сколько Алдерсон, и наметила по меньшей мере шесть способов его усовершенствования. Как раз в это время она получила письмо от своего адвоката из Голвея. Вдова покойного владельца Баллихары через год после его смерти вторично вышла замуж, а пять лет назад сама умерла. Ее двадцатисемилетний сын жил в Англии, где был также наследником еще одного поместья. Он сказал, что согласится на любое предложение, превышающее пятнадцать тысяч фунтов. Скарлетт изучила топографическую карту Баллихары, которая была вложена в письмо. Поместье оказалось гораздо больше, чем она думала.

О, его земли располагаются по обе стороны дороги в Трим. И там есть еще одна река. С одной стороны граница проходила по реке Бойн, а с другой – Скарлетт прищурилась на крошечные буквы – Найтсбрук. Какое элегантное название! Найтсбрук. Две реки. Я буду владеть ими. Но… пятнадцать тысяч фунтов!

Она уже знала от Алдерсона, что десять тысяч фунтов была цена только возделываемых земель, и высокая цена. Баллихару оценивали в восемь тысяч, расчетливые дельцы – в семь с половиной. На территории Баллихары также были обширные болота, используемые для получения топлива. Торфа здесь хватит на несколько столетий. Но на болотах ничего не растет, и поля вокруг слишком кислые для пшеницы, да и земля начала разрушаться тридцать лет назад. Все требовало очистки от чахлой мелкой растительности и стержневых корней сорняков. Ей не следует платить более четырех, четырех с половиной. За 1240 акров это выйдет 4960 или по крайней мере 5580 фунтов; конечно, есть еще дом, и дом громадный. Но не он ее волновал. Более важными были здания в городе. Говорят, всего сорок шесть плюс две церкви. Пять домов были большими, две дюжины – только коттеджи.

Но все заброшено. Вероятно, некому было ухаживать за поместьем. Принимая это во внимание, 10 тысяч фунтов будет более чем достаточно. Он должен быть счастлив получить их! Десять тысяч фунтов – это пятьдесят тысяч долларов. Скарлетт ужаснулась. «Я должна оценивать в реальных деньгах, иначе я становлюсь легкомысленной. Десять тысяч звучит не так много, а пятьдесят тысяч долларов – совсем другое дело. Я знаю, что это целое состояние. При всей экономии и строгом учете средств на лесопильном заводе и в магазине… от продажи муки… и арендной платы за салун… при экономии каждого пенни… и так из года в год в течение десяти лет мне удалось скопить немногим более тридцати тысяч долларов. И я не имела бы и половины этой суммы, если бы Ретт последние семь лет не платил за все. Дядя Генри говорит, что я богатая женщина с тридцатью тысячами долларов, и я думаю, что он прав. Те дома, которые я строю, не стоят больше сотни. С какой стати кто-то должен платить пятьдесят тысяч долларов за полуразвалившийся город или непригодную землю?

Люди вроде Ретта Батлера, вот кто. И я возьму его пятьдесят тысяч долларов. Выкуплю обратно землю, украденную у моего народа. Баллихара не просто земля, это земля рода О'Хара». Как она могла сомневаться – покупать или не покупать? Скарлетт твердо решила предложить пятнадцать тысяч фунтов.

После того как письмо было отправлено, она задрожала всем телом. А вдруг Колум не привезет ее золото в срок? Нельзя знать, сколько времени потребуется адвокату или когда Колум вернется.

Она едва успела попрощаться с Мэтом О'Тулом, отдав ему письмо. Она очень спешила. Она шла так быстро, как позволяла неровная земля, давно жаждущая дождя. Высокая густая живая изгородь сдерживала июньскую жару. У нее не было шляпы, чтобы защитить голову от солнца, она почти никогда не носила шляп. Они были бесполезны из-за частых ливней и постоянно облачной погоды. Что касается зонтиков, в Ирландии они служили только украшением.

Когда Скарлетт достигла брода через Бойн, то подобрала подол юбок и встала в воду, она стояла в воде до тех пор, пока не замерзла, затем направилась в башню.

За месяц, проведенный в семье Дэниэла, башня приобрела особую значимость для нее. Скарлетт всегда приходила туда, когда беспокоилась о чем-то или грустила. Громадные камни сохраняли тепло или холод. Скарлетт клала руки на них и прислонялась щекой и всегда находила необходимое успокоение и поддержку в их стойкой древней крепости. Иногда она разговаривала с башней, как будто с отцом. Реже обхватывала руками колени и рыдала. Она никогда не слыхала иного звука, кроме своего голоса, пения птиц и шепота реки, никогда не чувствовала присутствия глаз, следивших за ней.

Колум возвратился в Ирландию 18 июня. Он отправил телеграмму из Голвея: «Приеду 25 июня с вещами из Саванны». Деревня была охвачена волнением. В Адамстауне никогда не было телеграмм, никогда не было всадника из Трима, который мог бы обойтись без Мэта О'Тула, без быстрой лошади.

Когда через два часа в деревню галопом влетел второй всадник на более резвом коне, волнению людей не было предела. Еще одна телеграмма для Скарлетт О'Хара из Голвея: «Предложение принято. Письмо и контракт высылаю».

Потребовалось небольшое обсуждение, прежде чем жители согласились сделать единственно разумный шаг: О'Тул закрывает почту, доктор свой кабинет, кузнец кузницу, и они все отправляются к Дэниэлу О'Хара выяснить, что происходит.

Скарлетт уехала на своей двуколке – вот все, что они узнали. Кэтлин больше ничего не знала. Но каждый подержал в руках и прочитал телеграммы. Скарлетт оставила их на столе у всех на виду.

Скарлетт ехала по извилистым дорогам в Тару с ликующим сердцем. Теперь она могла действительно приступать к делу. В голове у нее был ясный план действий, каждый этап которого логически вытекал из предыдущего. Эта поездка в Тару пришла ей в голову после второй телеграммы: это был скорее расчет, чем импульсивное действие. Она испытывала непреодолимое желание в такой солнечный чудесный день взглянуть с холма Тары на прекрасную зеленую землю, избранную для ее дома. Теперь там паслось больше овец, чем в первый приезд. Она посмотрела на их широкие спины и подумала о шерсти. Ни одной пасущейся овцы из Адамстауна; она должна выяснить проблемы и выгоды выращивания овец на подножном корму.

Скарлетт прервала свои размышления. На холмах, которые когда-то были большим банкетным залом Тары, она увидела людей. Англичане, черт их возьми! Чувство обиды на англичан было присуще каждому ирландцу, и Скарлетт впитала его вместе с хлебом, который ела, и музыкой, под которую танцевала. Эти отдыхающие на пикнике не имели права расстилать свои коврики и скатерти там, где когда-то обедали Великие Короли Ирландии, или болтать своими крякающими голосами там, где играли на арфах и где она хотела стоять в одиночестве, любуясь своей страной. Она пристально и сердито посмотрела на щеголей в соломенных шляпах и женщин с цветными шелковыми зонтиками.

«Я не позволю им испортить мой день, я приеду, когда они исчезнут из виду». Она направилась к окруженному стеной холму, который был домом Короля Кормака, строителя банкетного зала. Там был камень судьбы – Лиа Фейл. Скарлетт оперлась на него. Колум был шокирован, когда она сделала это в день их первого приезда в Тару. Лиа Фейл был пробным камнем при коронации древних королей. Если он громко кричал, то испытываемый человек мог быть королем Ирландии.

В тот день Скарлетт была в таком восторге, что ничто не удивило бы ее, даже если бы видавший виды гранитный столб вдруг назвал ее по имени. Конечно, этого не произошло. Он был такого же роста, как она, к верхушке было удобно прислониться щекой. Скарлетт мечтательно смотрела на несущиеся над ней в голубом небе облака и чувствовала, как ветер поднимает со лба и висков спадающие локоны. Голоса англичан были теперь только приглушенным фоном для нежного звона колокольчиков на шеях овец. «Такая мирная картина! Может быть, поэтому мне необходимо было приехать в Тару. Я была так занята, что забыла о счастье, а это наиболее важная часть моего плана. Смогу ли я быть счастлива в Ирландии? Смогу ли я сделать ее своим настоящим домом?

Счастье заключается в свободной жизни. И насколько полнее будет оно, когда осуществится мой план. Трудная часть выполнена, часть, зависящая от других людей. Теперь все зависит от меня, от пути, который я изберу!» Она улыбнулась навстречу бризу.

Солнце незаметно спряталось и выпало из-за облаков, запахла сочная буйная трава. Спина Скарлетт соскользнула с камня, и она села на траву. Может быть, она найдет трилистник. Колум сказал, что они растут здесь лучше, чем в любом другом месте. Она поискала, но не увидела настоящего ирландского клевера. Импульсивно Скарлетт закатала свои черные чулки и сняла их. Какие белые ноги были у нее! Ух! Она задрала юбки выше колен, чтобы погреть на солнышке ноги. Желто-красные нижние юбки под черной заставили ее снова улыбнуться. Колум был прав.

Скарлетт пошевелила пальцами ног на ветерке. Но что это? Она резко вскинула голову. Слабое шевеление жизни очутилось в ее теле. «О», – прошептала она, затем нежно положила руки на маленькую возвышенность под ее юбками. Единственное, что она могла почувствовать, – это грубые складки шерстяной ткани. Ничего удивительно, что движения плода не прощупывались. Скарлетт знала, что пройдет много недель, прежде чем ее руки смогут – ощутить толчки.

Она стояла лицом к ветру, подставив ему живот. Зеленые и золотые поля, деревья с сочной летней зеленью составляли мир, окружающий ее. «Все это твое, ирландский малыш, – сказала она. – Твоя мама дарит это тебе!»

Скарлетт почувствовала прохладную траву под ногами и теплую землю под травой. Она преклонила колени и сорвала пучок травы. На лице ее появилось таинственное, неземное выражение, и она начала раскапывать землю ногтями. Растирая влажный ком земли круговыми движениями по животу, она повторяла: «Твое, твоя зеленая Тара».

В доме Дэниэла обсуждали Скарлетт. Нового ничего не было. Скарлетт оставалась главной темой всех разговоров, с тех пор как впервые приехала. Кэтлин не обижалась, почему она должна обижаться? Она могла понять решение Скарлетт остаться в Ирландии. «Разве я не тосковала по туманам, мягкой земле и всему остальному в этом душном, замкнутом городе? Когда она поняла, что лучше, она решила не уезжать».

– Правда ли, Кэтлин, что муж избивал ее, и она убежала от него, чтобы спасти ребенка?

– Ничего подобного, Клара О'Торман, и кто распространяет такую чудовищную ложь? – негодовала Пегти Монахэн. – Всем известно, что болезнь, от которой он в конце концов умер, уже сидела в нем, и он отослал Скарлетт, чтобы не заразить плод.

– Как ужасно овдоветь и остаться одной с ребенком на руках, – вздохнула Кэт О'Тул.

– Не так уж ужасно, – сказала Кэтлин, – если ты богаче самой королевы Англии.

Все поудобнее устроились вокруг очага. Наконец они подходили к интересующей их теме. Из всех интересующих тем, касающихся Скарлетт, наиболее волнующим был разговор о ее деньгах.

А разве не замечательно, что наконец состояние оказалось в ирландских руках вместо английских?

Скарлетт ударила вожжами по спине пони. «Поехали, – сказала она, – наш ребенок торопится домой». Наконец, она была на пути в Баллихару. Пока ничего не было ясно относительно покупки, она не позволяла себе заходить дальше башни. Теперь она могла взглянуть поближе, посмотреть, что имела.

«Мои дома в моем городе… мои церкви, и мои бары, и моя почта… мое болото и мои поля… Какой замечательный жребий мне выпал!»

Она решила, что ребенок родится в его собственном доме. В Биг Хаусе в Баллихаре. Но нужно было привести в порядок и все остальное. Наиболее важное дело – поля. И кузница в городе, которая восстановит навесные плуги… И починит окна, заменит створчатые двери, устранит всевозможные утечки. Необходимо немедленно остановить разрушение; теперь это была ее собственность.

И, конечно же, ребенок. Скарлетт прислушалась к жизни внутри себя, но движения не было. «Шустрый ребенок, – громко произнесла она. – Спи, пока можешь. Теперь нам предстоит много дел». У нее осталось для работы всего двадцать недель до родов. Нетрудно было определить точную дату. Девять месяцев после 14 февраля – Дня святого Валентина. Скарлетт скривила рот. Ничего себе шуточка… Она не задумывалась об этом раньше. Она должна родить 14 ноября, и к этому времени работы должны быть завершены. Скарлетт улыбнулась и запела.

Когда я впервые увидела хорошенькую Пегги,

Был базарный день.

Она правила повозкой,

Сидя на большом пуке сена,

Когда это сено было цветущей травой

И украшено весенними цветами,

Ни один из этих цветов на мог сравниться

С цветущей девушкой, о которой я пою.

Когда она сидела в своей повозке,

Мужчина у шлагбаума никогда не спрашивал

Плату за проезд, а только задумчиво тер макушку

И смотрел вслед удаляющейся повозке.

Как прекрасно быть счастливой! Волнующее ожидание и неожиданно хорошее настроение усилили ощущение счастья. Еще в Голвее она сказала, что будет счастливой. «Будьте уверены», – громко крикнула она и засмеялась.