Глава 4 Мама не уходи, Мама!

- Мама! Мамочка! – маленький Яшка, сонный и насмерть перепуганный, не мог понять, что происходит в его родном доме. Вокруг почему-то много каких-то чужих людей в милицейской форме, бледные бабушка с теткой жмутся к стене, во дворе с цепи неистово рвется собака. Яшка, протиснувшись сквозь здоровых милиционеров, подскочил к матери и уцепился за юбку.

Милиционеры, не ожидавшие такого напора от сонного мальца, на какой-то миг опешили, переглянувшись между собой. Растерялись и родные Яшки, в комнате на несколько секунд повисла неопределенная тишина. Никто, кажется, не знал, как следует поступить в такой ситуации. Казалось, никакая сила на свете не могла в этот момент оторвать маленького человечка от своей мамы. Вмиг побледневшая, она одной рукой торопливо прижала его, трясущегося всем телом, к себе. Другой рукой она с трудом удерживала хныкающего младшего – Вальку. Вокруг стоял общий гвалт, резко пахло новенькой промасленной кирзой и потертой кожей солдатских ремней. Широко раскрытые глаза испуганных женщин, бабушки и тетки. Холодные, отсутствующие глаза четырех не выспавшихся милиционеров и двух следователей ОГПУ в штатском. Глаза матери…

Яшке хотелось верить, что маме - его маме! – по силам остановить этот сумасшедшее кружение глаз. Мама, мамочка, ну сделай же что-нибудь! Сделай так, чтобы эти угрюмые непрошеные гости поскорее ушли из нашего дома! Мама, скажи, ну почему эти злые дядьки здесь, как у себя дома, а мы – словно чужие? Ведь так не должно быть, а?

Ответа не последовало…

Чужими для Яшки стали в одно мгновение не только стены, выбеленная печь, старый стол, за которым в лучшие дни любили собираться и стар и млад большой крестьянской семьи. Ему почудилось, что чужими вдруг стали эти руки, которые прижимали сейчас его к себе.

Разве мог понять плачущий мальчишка, что оцепенение самой дорогой на свете женщины означало только одно. Стремясь обнять покрепче своих сыновей, может быть, в последний раз в своей жизни, она вдруг смертельно испугалась одной лишь мысли - а вдруг ее ненаглядных Яшу и Валю, если они не захотят оторваться от своей мамки, отвезут вместе с ней в Сталино, в тюрьму?

- Все, Матрена Демьяновна, все, ваше время вышло, - тяжело вздохнул старший следователь областного управления ОГПУ Пахомов, руководитель объединенной группы сотрудников милиции и чекистов.

Он уже порядком подустал от бесконечной череды обысков и задержаний. Все они были похожи друг на друга, как две капли воды. Сначала, как водится, «ориентировка» либо от местного участкового, либо от местной партячейки. Потом арест мужа, за ним - задержание жены. Если есть дети – либо к родственникам, либо отправляли в детский дом. И все - как у людей, подумалось следователю.

Чекист слегка потер виски, которые сдавил невидимый обруч - результат нескольких практически бессонных ночей. «Мда, что-то тут с этим Добропольем не так. А может, наоборот, - все так?» - засомневался Пахомов. Ему очень не хотелось смотреть на расставание матери и детей, и он повернулся к окну. В щель между двумя занавесками из газет пробивалось еле уловимое молоко наступающего рассвета.

В последние дни из этого села в органы поступило сразу несколько «сигналов» о тайных сходках контрреволюционных элементов, и потому в областном управлении ОГПУ стоял сущий аврал. Чекистское руководство явно занервничало – появление антисоветских групп заговорщиков, да еще в таком ярко выраженном пролетарском регионе, каким всегда был Донбасс, о чем-то да говорило спецу. Никто в управлении толком не знал, чем может закончиться вся эта история – повышением по службе, орденом Красного Знамени на грудь или предрассветным «воронком» в наказание за головотяпство и преступную политическую близорукость.

Из-за этих тяжелых мыслей Пахомов хотел как можно быстрее свернуть сцену расставания матери с сыновьями. Ему уже до судорог в коленях надоела привычная реакция тех, кого уводили. Обычно они или кричат в лицо оперативникам и своим собственным домочадцам, что ни в чем не виновны, что все скоро выяснится и они сегодня-завтра вернутся домой («Наивные» - молча возражал в таких случаях видавший виды следователь, но все же кивал, соглашаясь). Или, как в этом случае - с женой арестованного днем ранее Федора Шевченко, тупо молчат, пока на них виснут орущие дети. «Эту, похоже, хватил ступор», - решил следователь, а вслух произнес:

- Одевайтесь, Матрена Демьяновна. Можете попрощаться с близкими. Не волнуйтесь, скоро все выяснится. Никто вас без особой причины держать не будет. Только без глупостей, пожалуйста! И не надо лишних слез. Уж пожалейте своих детей. Пока все обстоятельства вашего дела будут выяснять органы советского правосудия, ваши дети будут под надежным присмотром. Сказав это, он коротко кивнул стоявшему рядом милиционеру, тот все прекрасно понял и, ни минуты не колеблясь, двинулся в сторону Яшки. Угрожающе скрипнула портупея, Яшка еще сильнее вцепился в материнский подол и заорал:

- Мама, не уходи, мама!!! Возьми меня с собой! Я хочу с тобой, мама!

Сидевший на руках Валька дернул головой, удивленно посмотрел сверху вниз на старшего брата и заревел, широко открыв рот. Мамин подбородок быстро-быстро задрожал, на глазах появилась влажная пелена. Чувствуя, что еще немного и упадет, она из последних сил оторвала от себя младшего и передала Вальку стоявшей рядом с ней сестре Галине. Вместе с бабушкой они тут же унесли младшего брата в другую комнату. Но и оттуда продолжал, не смолкая, доноситься его плач.

Шагнувший к Яшке милиционер схватил мальчишку за руку и настойчиво потянул к себе. Яшка с надеждой посмотрел на мать снизу вверх:

- Мама, не хочу! Мама!!!

Мама склонилась к нему и быстро заговорила:

- Яшенька, сынок, я никуда от тебя не уйду. Не плачь, сына, не плачь, хороший, я скоро вернусь. Очень скоро. Мы только с этим дядей поедем в город, а потом я вернусь домой. И все. Правда ведь, дядя милиционер? Она посмотрела влажными от слез глазами на милиционера, который не выпускал из своих больших рук худое тельце мальчишки. Тот, снисходительно хмыкнув, буркнул в ответ:

- Правда, тетя. Ну, пойдем со мной, парень. И не брыкайся, слышишь!

После этих слов он еще сильнее и настойчивее потянул к себе этого упрямого сопляка. Яшка попытался снова прижаться к матери, но та сама едва заметно оттолкнула сына. Но он не обиделся на нее за это. Он захотел поверить своей маме. Да и как ей можно было не верить! Мама сказала – значит, так и будет. Всегда.

Матрена уходила, покрыв голову ярким цветастым платком. Было что-то дико неприятное для Яшки в том, что ее плотно окружали эти неприветливые дяди в темно-синей форме. Как только арестованная с конвоирами скрылись за дверью, милиционер, крепко державший его за плечи, недобро бросил Яшке:

- А теперь и тебя пристроим. Не боись, малец, Советская власть сирот в обиду не даст. Скоро и у тебя будет новый дом.

Это что же получается? Он, Яшка – теперь сирота и у него будет совсем другой дом?