Деньги: антология одной сверхценности

Любая ценность, по своей сути, относительна и условна, она не есть нечто самодостаточное, ее создает субъективное отно­шение индивидов к предметам, явлениям или свойствам. Это субъективное отношение соответствующим образом выстраи­вает в сознании людей идеальные и материальные объекты в порядке их значимости, формируя иерархию. Таким образом, любая ценность — это результат естественным образом возник­шего коллективного согласия между индивидами по поводу их отношения к определенному предмету, явлению или свойству. Само же это отношение естественным образом формируется осо­бенностями духовно-психологической организации и специфичес­кими условиями их практической жизни. Иначе говоря, ценности индивидов таковы, каковы сами эти индивиды.

Деньги, втом или ином виде (как средство обмена), доста­точно широко использовались уже в самых примитивных об­ществах, однако отношение к ним как к абсолютной (универ­сальной) ценности возникло в рамках сообществ с особыми условиями практической жизни и соответствующей им духов­но-психологической организацией. Фактически деньги стали сверхценностью для маргинальных групп, которые, потем или иным причинам, не были интегрированы в социальную сис­тему общества, в рамках которого они находились. Данный фе­номен объясняется тем, что торгово-финансовая сфера нахо­дится за рамками социального и культурного взаимодействия. Торговец или финансист всегда выступали в роли посредни­ка, находясь между социально-экономическими слоями и эт­нокультурными мирами для обеспечения их взаимодействия¹.

^{1 В торговце и финансисте на духовно-психологическом уровне воп­лотилась природа денег. Их мировоззрение и образ жизни являются отра­жением тех функций, которые присущи деньгам.}

^{Эта роль позволяла им добиваться особого привилегирован­ного положения, при котором они оставались на «нейтраль­ной территории», сохраняя корпоративную изолированность и последовательно культивируя групповую отчужденность по отношению к той внешней среде, в которой они были вынуж­дены находиться.}

Необходимо отметить и то, что во все времена люди, прин­ципиально занимающиеся только торговлей и финансами, об­ладали способностью проникать во внутрь этнокультурных орга­низмов, оставаясь при этом «инородными телами», не поддаю­щимися «растворению» и «усвоению». Этому способствовало то, что деньги — абсолютно нейтральный (вненациональный, внекультурный, внеэтический) феномен, обладающий высоким уровнем мобильности. Именно поэтому деньги не только «не пахнут», но и не имеют родины. Аналогичными свойствами об­ладают торговец и финансист. Они не привязаны к конкретной стране и не ограничены в своей деятельности этическими или культурными нормами. Их жизнь — это жизнь вечных мигран­тов, чья публичная мораль не более чем мимикрия, позволяю­щая приспосабливаться к неблагоприятной среде и облегчаю­щая решение коммерческих вопросов. За их маской благоприс­тойности в лучшем случае скрывается равнодушие, в худшем — ненависть презренного отщепенца. Взлелеянная ими отчужден­ность (при определенных условиях) делала торговые и финан­совые кланы инородцев и иноверцев крайне опасными для тех народов, среди которых они оказывались, влекомые жаждой на­живы.

Излагая идеи Зиммеля, С. Московичи писал: «Повсюду су­ществуют инородцы, еретики, обездоленные и преследуемые — люди, исключенные из общества из-за опасности, которую они представляют для общества, если не для всего человеческого рода. Поскольку им не дают участвовать в общественной жиз­ни и обладать благами, землями, домами, их единственное за­нятие — посвятить себя всему, что в той или иной степени свя­зано с торговлей. Никакая другая роль не позволяет им суще­ствовать и даже приобрести некоторое могущество. Л ишьденьги могут дать это, и они хватаются за них как за спасательный круг. <...> И, вполне естественно, что эти категории индивидов счи­тают погоню за барышом ценностью, превосходящей все дру­гие. Именно из-за трудностей, с которыми они сталкиваются, они вынуждены заботливо культивировать свою способность к торговле и манипулированию деньгами подобно тому, как ре­месленник — манипулированию своими инструментами. Они

более прилежны, чем честные люди, которые могут преследо­вать их, а также более осторожны. Если презрение или обычай запрещают иметь с ними дружеские, профессиональные или сексуальные отношения, нужда в деньгах заставляет не обра­щать на это внимания и часто посещать тех, у кого есть деньги или кто имеет талант добывать их. Так поступали короли, кня­зья и церковные иерархи, часто посещавшие банкиров» [76, с. 414].

На протяжении истории Запада маргинальные группы, по той или иной причине не встроенные в социальные структуры и этнокультурные системы западных стран, занимавшиеся тор­говлей и финансами, как правило, пополнялись протестанта­ми (прежде всего кальвинистами и английскими пуританами) и иудеями. Между XVI и XVII веками иностранцы и иноверцы преобладали среди европейских банкиров и крупных купцов. В свою очередь, усиление значения денег не только сохраняло, но и увеличивало количество таких маргинальных меньшинств.

С развитием промышленности росло и значение денег. Это усиливало могущество торгово-финансовых кланов. В общем-то Запад изначально с трепетом относился к деньгам, что ши­роко отразилось в теоретических работах западных идеологов, но стремительная индустриализация, требующая огромных ка­питалов, трансформировала данную склонность во всепоглоща­ющую страсть. В свою очередь, этот объективный процесс ак­тивизировал субъективный фактор — маргинальные группы, издавна живущие за счет торговых операций и финансовых ма­нипуляций, т. е. благодаря всему тому, что непосредственно свя­зано с деньгами. Фактически в течение нескольких столетий ра­нее презираемые безродные изгои, находившиеся на социальном дне, заняли доминирующие позиции в обществе, политике и экономике западных стран, диктуя им свою волю. «Парии» возомнили себя «олимпийцами», обретя власть над Западом, а затем, используя его мощь, и над всем миром. Это стало возможным благодаря воз­росшему значению денег, контроль над которыми «менялам» уда­лось перехватить у национальных правительств; а также из-за того, что в сознании миллионов людей «золотой телец» стал аб­солютной сверхценностью, превратившись в своеобразного бога универсальной мировой религии.

В данном случае парадокс истории заключается в том, что вслед за ценностями маргинальных групп в массовое сознание западных народов инфильтрировались их ментальные особен­ности — мироощущение, миропонимание, тип мышления, об­раз действий и т.д. Вот что, к примеру, писал Карл Маркс о своих вечно гонимых единоплеменниках, которые создали в еврей­ских замкнутых общинах ту специфическую духовную атмос­феру, в которой взросла значительная часть финансовой элиты мира: «Еврей эмансипировал себя еврейским способом, он эмансипировал себя не только тем, что присвоил себе денеж­ную власть, но и тем, что через него и помимо него деньги стали мировой властью, а практический дух еврейства¹ стал практи­ческим духом христианских народов. Евреи настолько эманси­пировали себя, насколько христиане стали евреями» [61, с. 409]. Там же он поясняет, что такое «еврейство»: «Какова мирская ос­нова еврейства? Практическая потребность, своекорыстие. Ка­ков мирской культ еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги» [61, с. 408]. Последние он характеризует следующим образом: «Деньги — ревнивый бог Израиля, перед лицом кото­рого не должно быть никакого другого бога. Деньги низводят всех богов человека с высоты и обращают их в товар. Деньги — это всеобщая, установившаяся как нечто самостоятельное, сто­имость всех вещей. Деньги — это отчужденная от человека сущ­ность его труда и его бытия; и эта чуждая сущность повелевает человеком, и человек поклоняется ей. Бог евреев сделался мир­ским, стал мировым богом. Вексель — это действительный бог еврея. Его бог —только иллюзорны и вексель» [61, с. 410]. К это­му он добавляет: «То, что в еврейской религии содержится в аб­страктном виде — презрение к теории, искусству, истории, пре­зрение к человеку, как самоцели, — это является действитель­ной, сознательной точкой зрения денежного человека, его добродетелью» [61, с. 411]. В том же духе высказался и Фридрих Ницше: «Евреи — это самый замечательный народ мировой истории, потому что они, поставленные перед вопросом: быть или не быть, со внушающей ужас сознательностью предпочли быть какою бы то ни было ценою: и этою ценою было радикаль­ное извращение всей природы, всякой естественности, всякой реальности, всего внутреннего мира, равно как и внешнего. Они оградили себя от всех условий, в которых до сих пор народ мог и должен был жить, они создали из себя понятие противопо­ложности естественным условиям, непоправимым образом об­ратили они по порядку религию, культ, мораль, историю, пси-

^{1 В данном случае Маркс под словом «еврейство» (judentum) подразу­мевает не только народ, ной жизненные принципы, которые в целом можно назвать — «торгашество». В немецком языке слово jude, кроме своего ос­новного значения — «еврей», «иудей», употреблялось так же как «ростов­щик», «торгаш».}

хологию в противоречие к естественным ценностям этих поня­тий. <...> По психологической проверке еврейский народ есть народ самой упорнейшей жизненной силы; поставленный в невозможные условия, он добровольно, из глубокого и мудрого самосохранения, берет сторону всех инстинктов decadence — не потому, что они им владеют, но потому, что в них он угадал ту силу, посредством которой он может отстоять себя против «мира» [77, с. 649-650].

Таким образом, используя Марксову терминологию, мож­но сказать, что в духовно-психологическом плане произошло «оевреивание» западной цивилизации, т. е. сознание христиан­ских народов Старого и Нового Света глубоко вобрало в себя базовые элементы ментальное™ ранее презираемых ими мар­гинальных групп, которые когда-то классифицировались ими как «инородцы», «иноверцы» и «еретики». Благодаря этому деньги превратились в универсальную категорию, на основе которой была создана универсальная и всеобъемлющая карти­на мира. Это, в свою очередь, стало одним из главных факто­ров, изменивших социально-политические, экономические и культурные основы Запада. Как писал Маркс, еврейство смог­ло «достигнуть всеобщего господства и превратить отчужден­ного человека, отчужденную природу в отчуждаемые предме­ты, в предметы купли-продажи, находящиеся в рабской зави­симости от эгоистической потребности, от торгашества» [61, с. 412].

Более того, деньги как сверхценность стали формировать не только предметный мир человека, но и духовно-психологичес­кий. Благодаря этому произошла мутация традиционной иерар­хии ценностей и вытекающей из нее морали. Иначе говоря, деньги становятся не только основой капитализма, но формируют иде­ологию западного общества и ментальность масс. Таким обра­зом, влияние денег, выйдя за рамки финансово-экономических от­ношений, вторглось практически во все сферы человеческой жизни, реконструируя их в соответствии со своей внутренней логикой,

Необходимо отметить и то, что деньги для безродных изгоев превратились в сверхценность из-за присущей им способности да­вать права, блага, влияние и, наконец, власть, не обременяя обя­занностями по отношению к обществу. Как оказалось, лишь они способны создавать условия, при которых можно жить за счет общества, не отдавая ему взамен свою физическую и интеллек­туальную энергию, т. е. иными словами — паразитировать на нем. Если в традиционном обществе важным было то, кем являлся человек, чем он занимался, какую общественную пользу приносил (состояние, которым он располагал, было вторичным по сравнению с его социальной ролью), то после того, как деньги из средства превратились в цель, а затем и в самоцель, обретя абсолютную ценность, важным стал лишь факт наличия денег, а то, каков человек, чем он занимается, какую общественную пользу он приносит, и приносит ли вообще, перестало иметь значение.

Однако то, что для одних было панацеей от всех бед, для других стало смертельным ядом. После того как западные стра­ны признали деньги наивысшей ценностью, начался их соци­альный, духовный и культурный распад, так как «деньги, не счи­тая исключений, стремятся освободить общество от вороха обы­чаев, обаяния символов, растворяя в то же время личные отношения людей. Все происходит так, что вводя некую степень объективности в жизнь сообщества, деньги освобождают инди­видов и стимулируют автономные действия и мысли» [76, с. 432-433]. Всеобщее стремление к деньгам, позволяющим индивиду жить в максимальной изоляции от общества, способствовало тому, что ближний начал восприниматься как враг, соперник (также желающий урвать побольше денег), а не как друг и со­юзник, поддерживающий тебя в трудную минуту. Страсть к наживе способствовала разобщению и отчуждению людей, лич­ные связи которых стали дистанцированными и анонимными. Таким образом, возникла ситуация, при которой всем на все «наплевать», кроме денег. «Во всех секторах общества вне зави­симости от занимаемого положения монетарная экономика ус­траняет добрую волю, чувства чести или благодарности, вели­чие и рабство, заменяя их абстрактными и упорядоченными отношениями. Участливость и зависимость по отношению к включенному в такие отношения индивиду исчезают вместе с верноподданическими чувствами, укрепляющими его связь с определенной корпорацией или профессией», —делает вывод Московичи [76, с. 434].

Деньги способствовали постепенному обезличиванию от­ношений между людьми, которое, в свою очередь, вело к то­тальному отчуждению индивидов, предпочитающих полагать­ся на собственные силы (как это когда-то делали инородцы и иноверцы), а не поддержку ближних. Обретя статус сверхцен­ности, деньги фактически разрушили те личные отношения между людьми, которые формировались тысячелетиями. Если раньше, для того чтобы жить, человеку нужен был другой чело­век, то теперь ему необходимы деньги. Обладая ими, он полу­чит все что угодно, и при этом отношение к нему других людей

не будет иметь никакого значения. Ему не надо завоевывать их расположение и поддерживать с ними длительные отношения, чтобы получить помощь и поддержку. Если он платит, они бу­дут делать для него все что угодно, даже испытывая к нему не­нависть или презрение. Деньги, писал Зиммель, «позволяютсу­ществовать отношениям между людьми, лично их не затраги­вая. Они являются мерой их материального успеха, совершенно не подходя для выражения частного и личного» [76, с. 434].

Таким образом, деньги, став главным средством коммуни­кации, превратили людей в чужаков, не связанных друг с дру­гом эмоциями, традициями, идеями или общими убеждения­ми. Все это стало ненужным. Благодаря деньгам как сверхцен­ности, человеческий мир оказался обезличенным, а живущий в нем человек — выхолощенным фактически до полной нейтраль­ности, т. е. он стал «никаким», «нулем». «Город распространил этот человеческий тип и демократизировал индивида, превра­тив его, надо добавить, в чисто количественную величину, ибо от него не ждут никаких героических поступков, никакой доб­родетели и никакого другого особого качества, — констатирует Московичи. — Он сразу оказывается, если использовать выра­жение Музиля, «человеком без свойств», т. е. лишенным посто­янных связей с группой, семьей, профессией в течение всей его жизни и чувства привязанности к ним, которым ранее был пре­исполнен. Но деньги, которые растворили его в безличных от­ношениях, одновременно объединяют его с другими в громад­ных массах, порожденных промышленностью, и в бюрократи­ческих пирамидах. Все вместе они ищут то, что каждый потерял, т. е. общие эмоции и личные контакты внутри коллектива. В уличных ли движениях, на гигантских музыкальных концертах, патриотических или спортивных мероприятиях, иногда имею­щих насильственных характер, — каждый удовлетворяет эту потребность как может» [76, с. 441—442].

Разрушив многообразие традиционных форм связи между людьми, в значительной степени ограничив их личные, эмоци­ональные контакты, деньги стали основным универсальным сред­ством социальной интеграции индивидов, без которого западное общество уже не способно сохранить свое системное целое. Имен­но поэтому на Западе консолидация людей на основе духовно-психологической близости практически сошла на нет, а на ее место пришло взаимодействие сугубо с целью «зарабатывания денег». Западный человек фактически утратил потребность в другом человеке как индивидуальности, стремясь к максималь­ной изоляции от окружающих, сейчас ему нужны только деньги и то, что приносит обладание ими. Таким образом, в совре­менном западном обществе потребность в ближнем в значитель­ной степени обусловлена потребностью в деньгах.

Кроме того, любая деятельность, будь-то индивидуальная или коллективная, имеет смысл в массовом сознании, если толь­ко приносит деньги. То есть возникла абсурдная ситуация, при которой чем выше прибыль, тем больше смысла в том, что де­лает человек, даже если сама по себе эта деятельность полнос­тью лишена всякого смысла. Естественно, что в таких условиях любой продукт человеческого труда обретает ценность лишь при том условии, если его можно продать¹.

«Человек без качеств», «человек-ноль», «человек-ничто» за­кономерен в обществе, где сверхценностью являются деньги, выступающие той общепризнанной сверхцелью, которая превра­щает буквально все в средство (в том числе и человека). В таких условиях стать чем-то можно лишь при помощи денег, путем из­вращения всего, что только можно извратить. Вот как об этом писал Шекспир в «Тимоне афинском» (акт IV, сцена третья):

Тут золота довольно для того,

Чтоб сделать все чернейшее — белейшим,

Все гнусное — прекрасным, всякий грех —

Правдивостью, все низкое — высоким,

Трусливого — отважным храбрецом,

А старика — и молодым и свежим!

<...>

От алтарей отгонит ваших слуг,

Из-под голов больных подушки вырвет.

Да, этот плут сверкающий начнет

И связывать и расторгать обеты,

Благословлять проклятое, людей

Ниц повергать пред застарелой язвой,

Разбойников почетом окружать,

Отличьями, коленопреклоненьем,

Сажая их высоко, на скамьи

Сенаторов; вдове, давно отжившей,

Даст женихов; раздушит, расцветит,

Как майский день, ту жертву язв поганых,

Которую и самый госпиталь

Из стен своих прочь гонит с отвращеньем!

^{1 Флобер в 1872 году писал Луизе Коллег «Зачем сегодня публиковать­ся? Ради денег? Какая ерунда! Будто бы деньги когда-то могли или могут стать наградой за работу! <...> Я полагаю, что произведение искусства во­обще не оцениваемо, у него нет коммерческой цены, да и можно вообще за него платить?» (https://www.zhurnal.ru/polit/interviews/enof.html)}

А вот как о свойстве денег писал в одном из своих писем Петрарка: «У нас, милый друг, уже все из золота: копья и щиты, цепи и короны: золото нас соединяет и связывает, золото делает нас богатыми, бедными, счастливыми, несчастными. Золото по­беждает свободных и освобождает побежденных; оно оправды­вает злодеев и осуждает невинных, оно делает немых красноре­чивыми и красноречивейших немыми... Золото из рабов делает князей, из князей — рабов; оно храбрых делает боязливыми и придает смелость трусам; оно создает ленивым заботы и усып­ляет трудолюбивых. Оно вооружает безоружных и обезоружи­вает вооруженных, оно укрощает неукротимых вождей; оно при­тесняет великие народы; оно создает мощные войска; оно за­канчивает в немногие минуты самые длительные войны; оно дает и отнимает мир; оно осушает реки, перерезывает земли, со­единяет моря, сносит горы, взламывает вход в монастыри, штур­мует города, завоевывает земли, разрушает крепости. Как мы читаем у Цицерона: нет такого укрепленного места, куда бы не нашел пути нагруженный золотом осел. Золото заключает узы дружбы, договоры верности и почетные брачные союзы, ибо оно ведь делает своих обладателей благородными и сильными, и учеными, и прекрасными, и, — что ты удивляешься? — святы­ми.

Поэтому богатых и называют лучшими людьми в государ­стве и слово их почитается. К бедным же нет настоящего дове­рия, потому что у них нет денег. И правильно говорит старик:

«У кого деньги, У того и честь и доверие в свете».

Наконец, — неохотно я это высказываю, но правда меня к тому принуждает, — не только могущественное золото — оно почти всемогуще, все под небом подчиняется его власти: золоту служит и благочестие, стыдливость, и вера — коротко говоря, всякая добродетель и всякая слава признают золото господи­ном над собой. И даже над нашими смертными душами, нака­жи меня бог, господствует сверкающий металл. Золото связы­вает королей и пап; оно примиряет людей и — некоторые уве­ряют — даже богов. Ничто не противится золоту; нет для него недостижимого» [78, с. 237—238].

Став сверхценностью, универсальным эквивалентом всех мыслимых жизненных благ, деньги обрели способность иска­жать восприятие человеком реальности, благодаря которому он стал видеть то, чего на самом деле нет, и не видеть того, что

существует, т.е. принуждать людей неадекватно воспринимать мир. Комментируя вышеприведенные строки Шекспира о при­роде денег, Маркс писал: «Извращение и смешение всех чело­веческих и природных качеств, братание невозможностей, -эта божественная сила денег — кроется в сущности денег как отчужденной, отчуждающей и отчуждающейся родовой сущ­ности человека. Они — отчужденная мощь человечества. То, чего я как человек не в состоянии сделать, т. е. чего не могут обеспечить все мои индивидуальные сущностные силы, то я могу сделать при помощи денег. Таким образом, деньги пре­вращают каждую из этих сущностных сил в нечто такое, чем она сама по себе не является, т.е. в ее противоположность» [79, с. 149]. «Деньги являются, следовательно, всеобщим извраще­нием индивидуальностей, которые они превращают в их про­тивоположности и которым они придают свойства, противо­речащие ихдействительным свойствам. <...> Так как деньги, в качестве существующего и действующего понятия стоимости, смешивают и обменивают все вещи, то они представляют со­бой всеобщее смешение и подмену всех вещей, следователь­но, мир навыворот, смешение и подмену всех природных и человеческих качеств. <...> Деньги осуществляют братание невозможностей; они принуждают к поцелую то, что проти­воречит друг другу» [79, с. 150].

Вот каким образом он поясняет свою мысль о способнос­ти денег извращать человеческую природу и взаимоотноше­ния: «То, что существует для меня благодаря деньгам, то, что я могу оплатить, т.е. то, что могут купить деньги, это — я сам, владелец денег. Сколь велика сила денег, столь велика и моя сила. Свойства денег суть мои — их владельца — свойства и сущностные силы. Поэтому то, что я есть и что я в состоянии сделать, определяется не моей индивидуальностью. Я уродлив, но я могу купить себе красивейшую женщину. Значит, я не уродлив, ибо действие уродства, его отпугивающая сила, сво­дится на нет деньгами. Пусть я — по своей индивидуальнос­ти — хромой, но деньги добывают мне 24 ноги; значит, я не хромой. Я плохой, нечестный, бессовестный, скудоумный че­ловек, но деньги в почете, а значит, в почете и их владелец. Деньги являются высшим благом — значит, хорош и их владе­лец. К тому же он может купить себе людей блестящего ума, а тот, кто имеет власть над людьми блестящего ума, разве не ум­нее их? И разве я, который с помощью денег способен полу­чить все, чего жаждет человеческое сердце, разве я не обладаю всеми человеческими способностями? Итак, разве мои деньги

не превращают всякую мою немощь в ее прямую противопо­ложность?» [79, с. 148].

В современном мире деньги — это абсолютная власть. Но эта абсолютная власть принадлежит избранным, тем небольшим маргинальным, космополитическим группам, которые смогли, используя возросшее для экономических отношений значение денег, навязать их массовому сознанию в качестве наивысшей ценности. Таким образом (объективная), абсолютная власть де­нег вытекает из их (субъективной) абсолютной сверхценности. Иначе говоря, власть денег основана на вере (NB). Сами по себе деньги полное ничто, условность, символ, абстракция, абсолют­ная идеальность, лишенная всякой конкретности, а поэтому и всякой ценности. Это прекрасно понимают современные фи­нансовые магнаты. Когда в 1967 году один из советских жур­налистов шутливо спросил главу британской ветви клана Рот­шильдов, что произойдет, если будет украдено «все золото мира», Ротшильд усмехнулся и ответил: «Ничего не произойдет. Золо­то — для идолопоклонников, а не для нас. Пока есть идолопок­лонники, а они важнее золота, нашему делу ничто не угрожает» [80]. То есть деньги как сверхценность (идол) дают неограничен­ную власть тем, кто ими обладает (жрецам), над теми, кто к ним стремится (идолопоклонниками). Они становятся факто­ром абсолютной власти.

Люди, всецело посвятившие свою жизнь «зарабатыванию денег» и при этом считающие данный род занятия наиболее цен­ным, при всем кажущемся их прагматизме, представляют со­бой совершенно законченных идеалистов. Более того, их ради­кальный идеализм, т. е. убежденность в абсолютной ценности денег и необходимости обладания как можно большим их коли­чеством, представляет собой изданный момент самое мощное религиозное течение (в прямом смысле этого слова) со своей кастой жрецов и миллиардами верующих фанатиков. Возник­нув на Западе, оно, благодаря своей универсальности, посте­пенно завоевывает мир. Деньги — это самый хитрый и самый властный бог, к которому огромное количестволюдей ежеднев­но обращается в своих помыслах и устремляется в своих деяни­ях, т.е. они молятся и совершают ритуальные действия, не осоз­навая того, что именно они делают. Парадокс состоит в том, что деньги не воспринимаются как бог, но вместе с этим к ним отно­сятся как к единственно истинному богу, который сошел с небес в повседневную, обыденную жизнь, полную грязи, крови и стра­дания, дабы вознаградить избранных райскими кущами прямо на грешной земле. То есть деньги не обещают всем вечного блаженства, но они гарантируют своим ревностным адептам рай посреди ада.

Там, где появляется культ «золотого тельца», все остальные религии превращаются в пустой набор ритуальных действий и мыслей, из которых вытекла жизненная сила живой веры. День­ги требуют ежедневного служения при полной отдаче сил и вре­мени. Они дают надежду на «спасение» в земном аду лишь тем, кто посвящает им всю свою жизнь без остатка, презрев других богов. Нажива, подстегиваемая потребительским психозом, не терпит формального к себе отношения, она поглощает челове­ка целиком, подчиняя себе его мысли, чувства и поступки, зас­тавляя просыпаться и засыпать с мыслью о себе. Колоссальный по своей мощи аппарат пропаганды непрерывно формирует дол­жным образом в сознании западного человека отношение к по­треблению и деньгам. Чтобы в этом убедиться, необходимо про­сто обратить внимание на сюжеты фильмов, книг, смысл статей в газетах и журналах для массового потребителя. Фактически в них все мысли и действия людей, так или иначе, обусловлены жаждой обогащения. Ни одна религия мира не обладает подоб­ной возможностью круглосуточно распространять свое учение по всему миру, непрерывно вербуя новых сторонников.

Если обыватели, отдавшие психическую и физическую энергию обогащению составляют паству, которая с фанатичным рвением поклоняется Мамоне, то члены олигархических кла­нов—жрецы этого земного бога. При этом их материальное мо­гущество основано не сколько на особом значении денег для современной экономики, сколько на той власти, которую они получили благодаря неутолимой жажде наживы сотен милли­онов людей. Именно поэтому свои ценностные предпочтения они пытаются навязать как можно большему количеству людей.

«Золотой телец», извратив человеческую природу, превра­тил, не по содержанию, но по форме, отбросы общества в «олим­пийцев», и те, помня о своей действительной сути, отдали ему на заклание весь мир, зная, что только так они смогут сохра­нить свое привилегированное положение. Нотам, где целые на­роды приносятся в жертву наживе, имеет место не только пре­ступление, но и явное сумасшествие, прикрываемое кровожад­ной рациональностью. Если человеческое счастье и даже сама жизнь оказываются менее ценными, чем некий артефакт (день­ги), возведенный ущербным сознанием затравленного изгоя на вершину абсолютной ценности, то здесь прежде всего имеет место психопатологическое расстройство, а уже потом порож­денное им преступление.

Отношение к деньгам как к некой наивысшей, абсолютной ценности безусловно представляет собой сверхценную идею. С точки зрения психиатрии, сверхценные идеи — это «суждения, которые возникают в связи с реальными событиями, но затем приобретают в сознании незаслуженно большое преобладаю­щее значение, сопровождаясь исключительно сильным эмоци­ональным напряжением» [81, с. 39]. В данном случае имеет ме­сто неадекватно сильная реакция человека на определенный объект реальной действительности (в данном случае — деньги). Размышления, связанные с ним, занимают почти полностью все его сознание. Вместе с тем в таком состоянии человек, в мину­ты просветления, еще способен на адекватность. Он может взглянуть на свои мысли и поступки со стороны, увидеть безу­мие в том, что практически вся его жизнь посвящена «зараба­тыванию», бесконечной и бессмысленной гонке за кем-то при­думанной фикцией. Он еще в состоянии понять, что стремле­ние к деньгам (как главному условию безграничного потребления), выходящее за рамки удовлетворения естественной потребности в пище, одежде, жилье, обеспечении здоровья, а также духовно-интеллектуальной жизни, обретает психопатологическую приро­ду. Неутолимая жажда обладания как можно большим количе­ством денег, практически полностью подчинившая себе жизнь человека, это, с точки зрения психиатрии, не более чем бред.

Сверхценные идеи переходят в бред, если имеет место дли­тельная хроническая психотравматизация. Столетиями запад­ный человек был вынужден бороться с себе подобными за «ме­сто под солнцем». В рамках социально-политической и финан­сово-экономической систем западного типа он мог лишь воплощать каждым мгновением своей жизни бредовую идеологему «войны всех против всех», доказывая то, что «человек человеку — волк». Подобные идеи и их практическое воплоще­ние в обыденной жизни создавали прекрасные условия длитель­ной хронической коллективной психотравматизации. С тече­нием времени в западном общественном сознании выстра­ивалась соответствующая картина мира, воспринятого и интерпретированного через призму тотального отчуждения людей. Можно констатировать, что к концу XX века на Западе жажда наживы достигала своеобразного трансперсонального бреда в его клинической форме. С точки зрения психиатрии, «бред — это не поддающееся коррекции установление связи от­ношений (между объектами — обстоятельствами, людьми, со­бытиями) без оснований. Бредовые идеи прежде всего не соот­ветствуют реальной действительности, вступают с ней в полное

противоречие и тем не менее не поддаются коррекции [81, с. 41 ]. «При бреде... суждения больного с самого начала коренным образом расходятся с реальной действительностью, разубедить его в этом невозможно, они становятся новым — патологичес­ким мировоззрением больного» [81, с. 40]. «С появлением бре­да больной начинает уже по-иному оценивать окружающую жизнь, особенно — отношения с людьми, и по мере его разви­тия все дальше заходит и шире простирается эта переоценка больным его взаимоотношений с окружающими. Такая пере­оценка «ценностей» в сознании больного при разных формах бреда... касается, в сущности, всех событий, т.е. становится уни­версальной и завершается формированием у больного с этого времени новой системы взглядов, совершенно нового — болез­ненного мировоззрения» [81, с. 41].

В данном случае патологическое мировоззрение выстраи­вается на сверхценной идее того, что деньги являются абсолют­ной ценностью, перед которой меркнут все нравственно-эти­ческие нормы, блекнет человеческое достоинство и ради кото­рой совершаются любые преступления. При таком духовном состоянии люди искренне убеждены в том, что деньги — глав­ное условие счастья, что за деньги все продается и все покупа­ется, что перед блеском «золотого тельца» преклоняется весь мир, а тех, кто равнодушен к деньгам, надо уничтожать как бе­шеных собак, так как в мире, упорядоченном Мамоной, они самые опасные люди, несущие хаос и разрушение. Сточки зре­ния психиатрии, подобные мировоззренческие конструкции классифицируются как паранойяльный бред. По свидетельству специалистов: «Паранойяльный бред — это бред первичный (интерпретативный), паралогический¹ и систематизованный². По содержанию он может быть самым различным, но никогда не бывает нелепым. В его построении чувствуется своеобразная логика, т. е. паралогика, над бредом в сознании осуществляется непрерывная работа, для его обоснования строится система последовательных доказательств, в качестве которых использу-

^{1 При паралогическом бреде над бредовыми идеями в сознании боль­ного осуществляется большая работа: четко обозначаются посылки — от­правные «пункты» суждения, детально разрабатываются выводы, умозак­лючения и их обоснования. То есть в данном случае имеет место консоли­дация разных суждений на единой логической основе, когда то или иное суждение вытекает из предшествующих положений и берется за основу пос­ледующих выводов.}

^{2 При систематизованном бреде бредовое суждение связано с другим, это, в свою очередь, с третьим и т.д.}

ются реальные факты окружающей действительности (интерпретативный тип бредообразования). Здесь налицо предвзятая оценка реально воспринятых фактов, их интерпретация с пози­ций первичного бредового суждения. <...> Именно при этой раз­новидности бреда стойкость, незыблемость и систематизация его достигают предела. Паранойяльный бред, завершившийся в своем развитии, может сохраняться в том же систематизиро­ванном виде в течение многих лет, всю жизнь» [81, с. 46—47].

Подводя итог, можно констатировать, что небольшим груп­пам потомственных «менял» удалось, благодаря целенаправлен­ным усилиям целого ряда их поколений, довести до коллектив­ного паранойяльного бреда миллионы людей (навязав им оп­ределенные убеждения) и благодаря этому практически полностью овладеть мировой финансовой и политической вла­стью. Каким бы невероятным это ни казалось, но паранойяль­ный бред, воплотившийся в универсальном патологическом ми­ровоззрении, инфильтрировался в современную мировую эко­номику, политику, идеологию, культуру и т.д., утвердив себя в качестве нормы. Торгаш и меняла стали властителями современ­ного мира.