Тинэйджеры — эпицентр подросткового кризиса

Человек становится взрослым на два года раньше, чем хотелось бы его родным, и на два года позже, чем хотел бы он сам.

Р. Бернс

Теперь обратимся к тому возрасту, когда после предшествующего периода, еще допускавшего идентификацию с родителями, подросток переживает кризис, с переоценкой их значимости и самоутверждением.

В критические периоды организм меняется — приобретает повышенную и избирательную чувствительность к ряду внешних и внутренних воздействий, влияние которых именно в данной точке развития имеет особенно важные и необратимые последствия. В начале кризиса подросток не столько приобретает, сколько теряет из приобретенного прежде [43]. Ведь возникновение нового непременно означает отмирание старого, для освобождения пространства для нового. Только после отторжение старого кризисы начинают выступать как совокупность новых шансов в жизни. Они создают предпосылки к тому, чтобы человек мог пережить трансформацию и перейти на новый, более высокоорганизованный уровень развития. Таким образом, сначала осуществляется разрушительная и только затем созидательная работа, но большинство взрослых в отношении своих детей и учеников всеми силами стремятся сохранить стабильность. Мало кто из родителей и воспитателей понимает: чтобы повзрослеть, нужно преодолеть, нарушить запрет взрослых. Здесь коренится главное требование подростка к родителям — отстаньте! " Запрет — нарушение — кара" — вот универсальная схема взросления. Не нарушил запрет — остался послушным, — задержался в предыдущей фазе развития.

В это время поведение подростка противоречиво, он то хочет быть безответственным и как бы снова стать маленьким, то борется за свое право быть независимым, бунтует против потери свободы. При этом потребность подвергать сомнению все устоявшиеся нормы и правила повышается, а обычная агрессивность не уменьшается. Особенно обостряется ситуация в двух противоположных случаях — потворствующего равнодушия и жесткого отпора. Если естественная агрессивность тинэйджера не встречает адекватного противодействия и обнаруживается озлобленный отпор со стороны старшего поколения — агрессивность зашкаливает. Надо иметь в виду, что в этот период его субъективные ощущения сообщают подростку, что все против него: ему противостоит не только большинство взрослых, но и государство, как одна из важнейших " родительских структур".

Тинэйджеры жаждут свободы, свободы и еще раз свободы. При этом они не совсем понимают, в чем эта столь желанная свобода должна выражаться. Им тесно! Свобода для них в большей степени связана с возможностью выбирать свои поступки, но что выбирать и для чего это им необходимо — непонятно. Конечно, такое неотчетливое представление о свободе — признак незрелой личности, но эта позиция позволяет подростку расширить пространство роста и развития. Поскольку в этот же возрастной период возбудимость и смелость достигают максимума, а умение владеть собой еще не сформировано, то нередко возникают бурные эмоциональные реакции, провоцируемые все той же жаждой свободы, подталкивающей к необычным, рискованным и опасным поступкам. Причем характерно, что все эти действия тестируют границы возможностей личности, с целью их расширения.

Подросток жаждет самостоятельно решать, как ему поступать, но еще не очень умеет это делать и часто ошибается, а прибегать к советам родителей уже не хочет. Поэтому родителям и воспитателям, вместо того чтобы критиковать ошибки, полезнее организовать совместный разбор ситуации, в процессе которого тинэйджер в неявной форме сможет получить необходимую для него информацию. Нельзя забывать, что в этом возрасте словесные наставления и жесткая критика приводят к замыканию в себе и затруднению дальнейшего общения. Утверждение " Не делай этого, это недопустимо" уже толкает на поступок, так как запрет закрепляет в сознании мысль о подобном действии, а следовательно, и тенденцию к его совершению. Поэтому вместо глобального отрицания надо взвесить все положительные и отрицательные грани поступка, демонстрируя, что данная позиция в некоторой степени понятна, но скорее недопустима, притом что существуют и приемлемые выходы. После совместной опенки всех сторон данного поведения снимается ощущение давления, и воспринятая информация ощущается как собственный вывод. А раз сам пришел к выводу, то вторжение защиты становится излишним.

В этом возрасте меняется организация мышления, наблюдается пик развития понятий и формальных операций над ними. Овладение этими операциями обусловливает новые ментальные возможности, позволяющие находить связи и отношения, ранее скрытые за поверхностью внешних явлений, постигать закономерности, помогающие лучше справляться со сложностью мира. Это позволяет почувствовать новую форму свободы, выходя за пределы прежде усвоенных навыков и знаний. Причем эффективность продвижения в постижении мира зависит от напора инициативы для преодоления прежних стратегий поведения, при еще не повысившейся инерционности Модели Мира. (А напор инициативы, в свою очередь, связан с темпераментом.) Если напора нет, то давление структурированных в Модели Мира знаний, загоняя мысль в колею " известного", создает основу для отказа испробовать новые способы решения проблем.

Парадоксальным (для зрелых людей) образом окружающее может восприниматься тинэйджером одновременно и как близкое, и как далекое. Чем человек моложе, тем его восприятие менее дискретно, более целостно, меньше искажено навязанными культурой противоречиями. Только к юношескому возрасту созревают и " затвердевают" категории пространства, времени и причинности. Человек постигает классификацию в понятиях и начинает абсолютизировать логическое и объективное.

Однако у тинэйджеров ещё частично сохраняется эгоцентризм, обусловливающий иные операции: трансдукцию (как переход от частного к частному, минуя общее), нечувствительность к противоречию, несогласованность объема и содержания, синкретизм (используемый и для анализа, и для синтеза). Применяя эти незрелые логические операции, тинэйджер может, вместо того чтобы классифицировать объекты, уподоблять их более или менее грубо и, используя это уподобление как мост, переходить от одного объекта к другому, приписывая последнему все свойства первого [47]. Тогда явления, воспринятые совместно, включаются в общую схему, а причинно-следственные связи подменяются связями субъективными, навязываемыми восприятием. Подобные незрелые операции ведут как к специфическим ошибкам использования логических классов, так и к расширению пространства допустимых решений.

За счет созревания логической организации мышления в тринадцать-пятнадцать лет наблюдается временное " отравление" новыми для личности резервами логики, получившее название философской интоксикации. Эти новые резервы настолько вдохновляют подростка, что он склонен приписать своему мышлению безграничные возможности.

Одновременно с развитием мышления активизируется критичность, причем она распространяется на все и всех, кроме себя. Тинэйджер считает, что стал способным преобразовывать, реформировать окружающую жизнь (" Если теперь я могу, а они этого не понимают и не делают, то почему бы мне этого не сделать, ведь я свободен? "). Он начинает грешить абстрактным реформаторством — строит теории всеобщего благоденствия или планы полетов в иные галактики, полагая, что потом, когда-нибудь, он или кто-нибудь другой перейдет к реализации этих глобальных планов. Из таких представлений видно, что столь привлекающая свобода воспринимается отдельно от ответственности (" Такой неправильный мир построен этими взрослыми, и я за него не отвечаю! ") [69, с. 21]. Однако если развитие тинэйджера протекает нормально, то к концу юности философская интоксикация проходит и из абстрактного реформатора молодой человек превращается в активного и ответственного члена общества.

Можно сказать, что главным итогом этого возраста (переходного к юношескому) выступает продвижение от системы внешнего регулирования психики к саморегулированию и автономии. Стремление к автономии проявляется в трех формах: поведенческой, эмоциональной и нормативной. Поведенческая форма ведет к необходимости самостоятельно решать личные вопросы (что несколько снижает напряжение от жесткого родительского контроля). Эмоциональная обнаруживает потребность в праве на собственные привязанности, выбираемые независимо от родителей. Нормативная связана с желанием руководствоваться лично выработанными нормами, собственными взглядами и ценностями. На фоне быстрого роста автономии социальное окружение постепенно оттесняет авторитет родителей, происходит внутреннее отсоединение от их ценностей.

В эти годы в Модели Мира сохраняется перекос временных координат в сторону будущего. Какое оно будет? Будет ли оно вообще? Обостряется ощущение угрозы своему существованию, и усиливается страх смерти, тревога за жизнь и интерес к бессмертию. На фоне осознания конечности своего существования разворачивается глубинная борьба с интенсивной тревогой — либо путем реальных достижений, либо путем защиты — ухода в мир фантазий. Именно образ будущего формирует настоящее подростка, а инструментом построения будущего и полномочным его представителем выступает мечта. Погрузившись в мир мечты и фантазии, подросток, с одной стороны, не замечает своей скованности нормами и границами собственных возможностей и потому способен преодолевать их с большей легкостью, а с другой — может утратить ощущение различия между мечтой и реальностью и начать выдавать желаемое за действительное.

Трудности взросления тинэйджера концентрируются в определенных проблемах: взаимоотношениях со взрослыми, сверстниками, отношении к самому себе, трудностях, связанных с взаимодействием полов. Столь многофокусное строение новой системы целей отличается ещё слабым соподчинением целей между собой, что и обусловливает противоречивость поведения. Непоследовательность поведения хорошо видна на отношении к родителям. Сын то осуждает отца за материализм, то издевается над его неспособностью достичь материального благополучия. Дочь то критикует мать за готовность быть " рабочей лошадкой", то возмущается тем, что в доме не убрано. Родители чувствуют, что их отвергают и относятся к ним неуважительно, а подростки считают, что им не доверяют и осуждают их поведение.

Отрабатывая навыки социализации, тинэйджер использует родителей как боксерскую грушу. Неудивительно, что его отношения со старшим поколением почти всегда окрашены конфликтами [102, с. 12]. Конфликты порождаются не только отсутствием общего языка со старшими, но и парадоксальностью в характере и поведении, которая проявляется в смещении ценностей посредством совмещения эгоизма и альтруизма. Высокие нравственные стремления могут соседствовать с низкими побуждениями, активность и любознательность сменяться апатией и равнодушием. У взрослых трудности поиска общих с тинэйджерами представлений о мире обусловлены неверными представлениями об их системе ценностей.

Взрослые тоже непоследовательны: они то занижают психический возраст ребенка, то завышают его. Подростка переходного возраста родители обычно считают ребенком, в то время как, сосредоточив внимание на росте своего акселерата, который на голову выше их, не догадываются, что перед ними, по существу, ещё ребенок и что к нему следует предъявлять соответствующие требования. У таких инфантильных " дылд" нередко обнаруживаются черты незрелой личности: они плохо понимают, что можно, а чего нельзя делать, не осознают социальных ограничений и последствий своих поступков. А родителям кажется, что теперь их чадо уже взрослое и потому руководствуется " взрослыми" ценностями: любовь к семье, совесть, отдаленные цели, стремление сделать карьеру, — но это еще совсем не так.

На фоне укрепления новых мотивов поведения центр интересов смещается на собственную персону. В связи с этим ускоряется развитие двух форм сознания — " Я" -образа и " Я" -концепиии; это становится причиной ухода в себя и столь болезненной чувствительности к критике, что замечания взрослых встречаются агрессивно. Тем более что изменение системы мотивов обнаруживает снижение ценности общения в семейном кругу, и самыми большими авторитетами для тинэйджеров становятся друзья. Требования родителей и воспитателей в этот период сохраняют свое влияние, лишь когда они значимы и за пределами семьи — в среде сверстников; в противном случае они вызывают протест. Кроме того, замечания относительно отдаленных последствий поступков тинэйджеры отвергают вследствие специфической системы приоритетов: они склонны концентрироваться на ближайших целях, а не на отдаленных.

Тем не менее родители упорно продолжают обращаться не к реальной, а к воображаемой личности, с теми же ценностями, что у взрослых. В этом случае наблюдаемая ими реакции на свои указания приводит их к выводу, что у подростка произошло полное обесценивание общепринятых норм, ведущее к вседозволенности и критике всего и вся. В действительности же это не обесценивание, а отсутствие правильных оценок: новые еще не сформировались, атак нравившееся родителям детское послушное поведение было подражательным.

Таким образом, не устоявшаяся, подвижная система ценностей приводит к тому, что для подростка нет преград и он считает, что все возможно. С одной стороны, это придает ему сил, поскольку он не тратит их на сомнения, с другой — может обернуться настоящей безответственностью. Такое развитие событий тем вероятнее, что подросток находит особое удовольствие в нарушении запретов, поскольку это возвышает его в собственных глазах и глазах друзей [69, с. 125].