Чужая победа

You left me living inside of this hole!

I tearing away from my soul

I feel myself losing control...

I'm living for nothing

Linkin Park «Forget»

«…она обнаруживает, что совершила какие-то ошибки,

но сейчас это уже неважно, потому что она здесь,

и до нее никому нет дела, и она хочет снова заплакать,

но глаза не слушаются, слезы не льются,

и боль вращается по кругу в ее голове, напоминая о том,

что искупление иллюзорно, а вина совершенна».

Усиливая Боль

«Надобно знать, что вышеупомянутый идальго

в часы досуга, — а досуг длился у него

чуть ли не весь год, — отдавался чтению рыцарских романов

с таким жаром и увлечением, что почти совсем

забросил не только охоту, но даже свое хозяйство»

Мигель де Сервантес Сааведра " Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский"

Почему я должен об этом сказать?

Почему?

Мне кажется, я зачастил вот так говорить с самим собой, правда, Серега?

Черт, мне показалось, он меня услышал, но я не сказал ничего вслух. А он сейчас на кухне. И даже если бы мысли создавали хотя бы еле слышный шепот, он бы меня не услышал. Но есть вещи, которыми просто нельзя делиться. И даже лучше, что я промолчал.

Элементарная усталость. Немного паники. Надо поспать.

Я бы мог сказать все, все, что только на ум приходит. Но я должен чаще молчать. Это как приговор. Как ultima sententia для меня всего, для целостного «я», которое я взрастил. Дерьмовенько.

Я ничего так и не увидел. Город пустынен. Все разъехались. Выходные проходят «на ура». Иду домой. Бреду – точнее. Бреду в бреду, можно так сказать. Потому что я не знаю, что делать дома. Скучно и пустынно. Серега точно уехал. Счастливчик. Шашлыки, девочки, пиво. А у Анны выключен телефон. Что мне сейчас делать? Я бреду и бреду в бреду.

Я точно не виноват в таком раскладе. Люди иногда просто не хотят быть с кем-то, им просто нужно отсутствие определенных персон. Это нормально, и многим даже одиночество выгоднее общества с некоторыми личностями. Но когда ты сам превращаешься в persona non grata, это ощущается совсем иначе. Совсем несладко.

Ну, и плевать. Временное явление. В конце концов, все устаканится. Стакан. Выпить. Захвачу по дороге бутылочку чего-нибудь бюджетного.

В магазине нет очереди. И кондиционера. Маленькая дворовая лавка. Что взять? Черт, да почему я должен пить дешевку? Возьму маленький шкалик «белой кобылы», и все тут. Элегантно, изысканно.

Бред превращается в брод после нескольких глотков на ходу. Закрываю бутылку. Дверь в подъезд приоткрыта. Смотрю по сторонам. Ключи замерли в руке. Ничего страшного. Открываю дверь. Немного двигаю обратно. Приоткрываю еще. Замираю. Двигаю обратно, но на этот раз электромагнит схватывает дверь, и она закрывается. Вздыхаю и прикладываю ключ к сенсору. Такие моменты иногда наступают. Надо абстрагироваться от лучших побуждений и лучших перспектив. И только. Все будет замечательно, надо только…

Дома попахивает мусором. Надо вынести те пакеты, что скопились на балконе. И вынести на балкон те два, что стоят в углу. Иногда я не узна ю свою комнату в однокомнатной квартире, которую снимаю. Как я сюда попал? Откуда здесь этот старый стол, этот сервант, этот изгрызенный неизвестным мне чудовищем диван? А я?

Я начал когда-то снимать эту квартиру по знакомству. Так ведь? Да, конечно. Откуда бы у меня были деньги на то, чтобы снимать что-то дорогое? В конце концов, я не нашел пока еще свою стезю. Не нашел кормушку. Но все будет отлично. Надо абстрагироваться от лучших побуждений и лучших перспектив. И только.

Из-за дивана выглядывает краешек диплома. Высшее образование. Да, я получил его. Но работать инженером телекоммуникационных сетей мне что-то неохота. Конечно, барахтаться в магазине продавцом вечно я не смогу. Но пока – только так. C’est la vie. Некоторые вещи необходимо пережить, просто чтобы оглянуться и сказать «Пока-пока, мы больше не увидимся». Просто чтобы вспомнить и забыть.

Я забуду Анну?

Почему это? Черт, что за мысли? Бред сучий. Сущий, то есть. Мне душно. Нужно проветрить комнату. Но балкон и так открыт нараспашку. Нужно проветрить себя? Еще немного?

«… немного… до кондиции…»

Тыкаю кнопку на ноутбуке. Пытаюсь зайти на первую попавшуюся страницу. Мои подозрения подтверждаются. Отключили интернет. Твари. Не могли подождать хоть ночь. Всего один обещанный платеж. Я чувствую себя уязвленным.

Я забуду Анну?

Встряхиваю голову. Что за странные мысли?

«…и я еще должен платить за это?..»

Что?

«Не должен…»

Тьфу ты. Не понимаю себя. Сереги еще нет. И номера его нет, чтобы попросить закинуть деньги. Мне нужен интернет. Я не снял обувь, пройдя в квартиру. Под ногой фантик от «сникерса».

Мне нужен интернет.

Ранний вечер. Я обнаруживаю себя снова на улице. Фляга с «кобылой» осталась дома. Воздух насыщен теплом. Нежностью. Я хочу снова встретиться с Анной. Путь завтра. Она не смогла бы взять меня сейчас в свою компанию. Я понимаю. Это трудно. Трудно сделать fallback так быстро, без проблем с окружением. Они все смотрят. Это малоприятно.

Аппарат принимает платежи для моего оператора без комиссии. Как раз последние пятьсот «деревянных» в кармане и остались – минимальный платеж. Несколько раз проверяю номер счета, сверяя с написанным на крохотном клочке бумаги. Нажимаю «Подтвердить». Выхватываю чек, оглядываюсь по сторонам и выхожу из магазина, где стоит аппарат.

Замираю перед подъездом. Кажется, кто-то меня заметил. А со мной что-то не так? Вворачиваюсь штопором в едва открывшуюся дверь. Всякое бывает. Район неспокойный.

Все-таки, дома у меня бардак. Творческий беспорядок, то есть. Включается холодильник. Старый, советского типа, но надежный.

Сажусь на диван. Я порядком устал. Я хотел бы уснуть, но…

«Не должен…»

Ох, черт! Что-то странное, бесформенное возникает передо мной, и я вскакиваю на диване. Встаю под скрип его пружин. Я, видимо, задремал на пару минут. Ужасное ощущение. Но теперь я не могу и глаз сомкнуть. Захожу на электронный ящик. Несколько писем от каких-то знакомых. Так, кажется. Игнорирую. Десяток сообщений на «вконтакте». Игнорирую. Не до этого. Я успокаиваюсь и пытаюсь снова задремать прямо в кресле. Спинка немного прогибается, потому что расшатано ее крепление к каркасу.

«Знаешь, я не хочу…»

Нежный голос…

Анна?

«Знаешь, я не хочу…»

Это звучит в полной тишине, потом слова превращаются в звон, в шум, и я…

…кричу, падаю с кресла, барахтаюсь по полу и обретаю относительный покой только на диване. Мать твою! Нет, так нельзя. Я сильно, очень сильно устал. Открываю «белую кобылу» и делаю несколько мощных, затяжных глотков. Вкус обволакивает сознание, успокаивает, дарует легкость. Элегантно, изысканно.

Смотрю в окно. Высокое окно, характерное для дома-«корабля», сливающееся с выходом на балкон. Ночь прекрасна. Ее дыхание ощущается на пустеющих тротуарах, и я понимаю, что мне необходимо погулять. День был монотонным, дьявольски бессмысленным, и я не знаю, как выбрался из него. Теперь пора наградить себя. Еще несколько глотков из сильно похудевшей бутылки – и я готов. Я свободен…

Я свободен идти куда угодно. Это отличает меня сейчас от Анны, кстати. И от Сереги, вероятно, тоже. У них все предопределено, они прагматики, цинично выстраивающие цепи дней, событий, развлечений и обязательств. А я обладаю той незримой свободной, вкус которой невозможно познать типичному обывателю. Иногда это трудно. Но иногда – слаще меда.

Я снаружи. И снова внутри. Теперь это троллейбус. Кондуктор что-то просит меня сделать, но я лишь зловеще смотрю на него, дожидаюсь остановки и выпрыгиваю из едва открывшихся дверей. Выпрямившись в полный рост, демонстрирую опешившему кондуктору средний палец. Он показывает свой, скрюченный ревматизмом, но куда уж там ему до моей жестикуляции. У меня со школы отличные способности объясняться жестами. Меня даже глухонемые понимали. Я знал одного соседского мальчика. Он был глухонемым. Как-то мы гуляли вместе, и его сбила машина. Размазала по асфальту. Я просто не сказал ему, что переходить еще нельзя, не остановил его. Зачем? Ущербным трудно жить в этом мире. Мир принадлежит таким, как я – молодым, здоровым, энергичным. С этой мыслью я сажусь в подъехавший автобус, и уже теперь…

…около метро я останавливаюсь и проверяю карманы. В автобусе было людно, и мне показалось, что кто-то шлифанул мой карман. И точно – не хватает двадцати пяти рублей. Твари. Пусть подавятся. В любом случае, это вышло выгоднее, чем…

Вагоны полупусты. В основном – заканчивающая гулять молодежь, уставшие от отдыха и возвращающиеся домой, немного стариков. Куда едут старики? Я никогда не понимал, куда они едут. Иногда по лицам некоторых из них ясно, что они уже приехали. Но утром, днем и вечером они все куда-то спешат.

Рядом со мной распухшая от избытка здорового питания барышня читает бесплатную газету. Ее заинтересовала статья о том, что в ближайшее время подорожают форель и семга. Норвегия, пошлины. Ох, ей ведь так нужна жирная рыба. Это здорово, что я в отличной форме и не толстею. Я худ, строен, подтянут. Когда-то я созрею для фитнес-клуба и тренажеров. Анна хотела, чтобы мы ходили туда вместе, но так уж сложилось…

Я поднимаюсь. Узкий тоннель. Здесь мало пространства. Кажется, стоит разогнуться в полный рост – и ударишься головой о выступ стены. Пятна людей на эскалаторе.

Обнаруживаю вокруг себя Восстания. Прохожу к «Галерее». Смотрю вокруг. Урны. Гранитные кубы. Волны городского шума пронзаю меня, и иногда это вызывает глубинную боль и легкий озноб.

Легкий озноб, давящая боль, приятное давление…

Странные ассоциации. С кем-то я здесь когда-то встречался, и мы…

Бумага горит, горит все сильнее…

Нет, что-то было после этого…

Он мило улыбается. Даже слишком. Я улыбаюсь в ответ. Немного нервничаю. Он делает вид, что знает, что к чему. Или он знает?

И тогда еще не было «Галереи», но уже была толпа народа, несущаяся невесть куда, был единый водоворот, но я не видел никого, кроме него, и он вел меня куда-то… Чушь! Это неважно. Прошлое. Люди не ценят настоящее. Не верят в будущее. Или верят с избытком и не ценят вообще ничего. Каждый живет в своих иллюзиях. Они не ценят ни черта.

На другой стороне дороги – четко, как на идеального качества фотографии, я вижу бомжа с замотанной ногой – у него нет ничего, но он улыбается своим друзьям-бомжам. Он видит лучшее в своей доле. А на кубе рядом с «Галереей» сидит и плачет, накрыв лицо рукой, симпатичная блондинка. В другой ее руке тонкая сигарета. Ее подруга сидит рядом и успокаивает ее. У каждого свое горе. Но и бомж, и эта – блондинка – всего лишь набор фиктивных элементов, озвученные картинки. Сейчас я уйду отсюда, и они исчезнут. Как и все пятна прохожих вокруг.

Анна говорила, что надо ценить людей такими, какие они есть. Чушь. Я оглядываюсь на «Галерею» еще раз. Она зловеще смотрит на меня своими звериными формами.

Он входит и проникает глубже…

Черт возьми, что за наваждение? Мне пора отсюда. Мне пора…

Я вижу перед собой огромный шар из стекла и металла. Почему я здесь? Потому что это Комендантский, и тут я когда-то жил. Жил пару месяцев у одного знакомого. Мы жестко квасили, курили траву и играли в его настольный футбол, который привез из Италии его отец. Было весело. Все было иначе. На тусовке в этой квартире я познакомился с…

У него голубые глаза, и он считает, что он весь из себя такой красавчик, но я думаю не об этом. Я думаю о том, знают ли парни…

Звенит в ушах. Давление? Иду мимо торгового центра. Осматриваюсь. Упираюсь взглядом в девушку, стоящую на автобусной остановке на другой стороне улицы. Она мне кого-то здорово напоминает. Я жду, прикусив нижнюю губу, пока она повернется так, чтобы я разглядел ее лицо, и когда она поворачивается и кладет в рот вытащенную из сумки сигарету, я с облегчением вздыхаю. Мне просто показалось. Я скучаю по Анне. Мы не виделись с пятницы или с четверга. Точнее не знаю, я был так расстроен ее заявлением, что она уедет на выходные, а Серега говорил, что это нормально, и что не стоит париться, и я ему поверил. Я позвоню Анне, как только приду домой. Пусть ждет. В любое время. Я ждал ее год. По сути, одну ее.

Около метро существо неопределенного пола – слишком округлое для парня, но слишком грубое для девушки, - с пирсингом в нижней губе раздает газеты с заголовком ЛДПР. Когда я подхожу, оно оборачивается ко мне, и его взгляд замирает. Мой вопрос к нему – что же будет в стране, когда к власти придут либералы? – остается без ответа. Оно просто пожимает плечами и предлагает мне взять две газеты. Я вздыхаю. Качаю головой. Меня смущает прозрачная дверь.

Около метро «Большевиков» толстая, как бочка с порохом, тетка исполняет совершенно невнятную песню. Что-то из народного или советского. Посредством протянутой руки она требует за это вознаграждения. Я подумываю кинуть ей в руку фантик от только что съеденного «сникерса», но решаю проявить гуманизм и кидаю его в район переполненной урны.

Иду пешком в сторону улицы Дыбенко. Странные места. С приходом темноты здесь становится душно, тесно. Когда прохожу мимо магазина торговой сети, в которой я работаю, плюю на стену. Суеверие, вроде как. Парк между магазином и торговым центром кажется непроходимым лесом. Четверо «местных парней» с пивом кажутся мне агрессивными чудовищами, и я ускоряю шаг, чтобы оторваться от них. Оглянувшись, я не вижу преследования, и…

В моей руке банка с пивом. Уже на три четверти пустая. Поднимая глаза, не сразу понимаю, где я. Странное здание. Странные окна и стены. Тускло-оранжевые прямоугольники. Здание кажется ирреальным. Но внутри меня что-то дергается, начинают мелькать образы, фразы, и я отворачиваюсь от фасада, и…

Он говорит, что все будет хорошо. Что каждому – свое. Что мы созвонимся. Что его, на самом деле, зовут Леша, но это никому из моих знакомых лучше не знать.

Я сам понимаю, что некоторые вещи лучше не знать обществу, но в моей голове – ветер безрассудного отчаяния, я не понимаю, что я теряю, а что приобретаю сейчас, и во рту…

Я протираю глаза и прохожу вглубь. Прохожу мимо двора, огороженного забором. Выхожу на задний двор. Ярко-оранжевые стены. Они заставляют меня остолбенеть. Они обжигают меня. Я знаю, что это неспроста…

После тусовки на квартире я просыпаюсь с туго перехватившей задницу болью, и, попытавшись встать, ощущаю ее усиление и проверяю, что там. С криком боли, смазав слюной все, что доступно, вытаскиваю из своего ануса банан. Какая-то тварь, когда я отрубился от бухла, это сделала.

«Какая сука это сделала?»

Но все, кто уже не спит, молчат, грузятся, и всем плевать, и все тупят взгляд. Я собираюсь, одеваюсь, увлажняю волосы водой и убегаю.

Это все было тогда, я понимаю это, выходя на задний двор, все еще шокированный ярко-оранжевым цветом стен.

Вкус спермы. Опыт. Значение. Это были просто слухи, доказываю я всем, и никто больше не вспоминает про инцидент на тусовке, а я так никогда и не смогу узнать, кто это придумал и сделал, а Леша…

Кто узнал об этом? И каким образом? И почему после инцидента больше никто об этом не заикался?

Я теряю чувство реальности, и стены, рамы здания, его странные, угловатые окна, кажется, уже начинают падать на меня, вот-вот рухнут и убьют меня, и меня покачивает, и я пытаюсь пятиться…

Я хочу узнать, что с ним. Зачем? У меня уже есть девушка, и все в порядке. Я выдержал испытание. Что дальше? Я предельно осторожен. Я вспоминаю, как мы с ним сидели и болтали несколько часов и пили вино и смотрели что-то по телевизору перед тем, как… Я спрашиваю только у тех, кто не может ничего выдать, а потом я узнаю, что Лешу нашли…

Я закрываю лицо руками. Что это? Отхожу на парковку, пятясь, но стоящие под углом окна мне все также угрожают, и я срываюсь на бег. Влево. Рывком. Отбросив банку в сторону, спотыкаюсь о поребрик. Меня встречает высокая трава неподстриженной лужайки. Я пытаюсь дышать ровнее, но сердце колотится слишком резво.

Все это было со мной. Было. Анна живет на Авиаконструкторов. Я знаю. Она тоже училась в «бонче». Мы в связи с этим и познакомились.

Я встаю, стряхиваю что-то со штанов и бреду к метро.

«А ты тоже в «бонче» училась»?

«Да, а ты на каком факультете?

Мы встречаемся, болтаем в кафе, катаемся на каруселях. Крестовский. Мы идем к пристани. Она держится за поручень и говорит, что жутко боится воды, но эта линия горизонта – она ее чарует, и ей хочется сделать шаг туда, в безвестность, в солнечное небо…

Я осторожно прикасаюсь к ней и обнимаю. Она вздрагивает. Я чувствую каждый момент.

Мне стало плевать на это все со временем. Черт, я ведь должен взрослеть, не так ли? Надо перейти на асфальт. Надо запахнуться, начинает надувать. Я хочу пойти домой. Но не хочу ехать. Не хочу толпы и замкнутых пространств. Я иду домой пешком. За мной следит небо.

Ее пальцы перебираются по моему торсу. Спускаются ниже. Я чувствую ее, я люблю ее, как никого. Мы вместе уже целую вечность, но когда расстаемся, вечность становится лишь сладострастным моментом.

«Все стало сложно»

«Я знаю. Я не боюсь. Почему ты такой?»

«Из-за тебя все запуталось»

«Я не верю, что ты это говоришь»

«Я не верю тебе»

«А я тебе верю. Почему ты такой?»

«Я один всегда»

«Я не справлюсь с этим»

Она плачет. Я хочу ее обнять. Делаю шаг вперед. Меня дергает. Делаю шаг назад. Отрываю ногу от пола, опускаю. Отрываю, опускаю. Отрываю, опускаю. Как остановиться? Как? Что со мной?

«Я не смогу. Прости. Я должна отдохнуть»

Она вернется. Я знаю. Я прекращаю попытки начать что-то. Падаю на диван.

За окном лето.

Всегда будет лето.

На часах почти севшего мобильника уже три ночи. Вваливаюсь в квартиру. Круто иметь свой дом. Угол. Пристанище. Сажусь на пол, упираясь спиной в диван. Комната становится то слишком маленькой, то слишком большой для меня. Закрываю глаза и считаю до десяти.

Один…Два…Два…Два…Т-три…

Открываю. Только сейчас замечаю, что Серега лежит на разложенном кресле и дремлет. Покашливаю. Это его будит.

- Который час? – медленно вставая и потягиваясь.

- Три, - вздыхаю. – Давно приехал?

- Не знаю, - пожимает плечами; встает и уходит на кухню. – Будто никуда и не уезжал, - на ходу.

- Понятно, - киваю. – Завтра на работу?

Бормочет что-то с кухни. Не разбираю и махаю рукой. Мне нужно, необходимо помыться. Усталость в каждой клеточке. Над щекой, прямо под глазом – какое-то воспаление. Смотрюсь в зеркало. Русые волосы до плеч надоедают со временем. Начинают смотреться тряпкой. Но иногда это неординарно, оригинально, привлекает взгляды. Элегантно, изысканно.

- Мне надо съездить до знакомой, - сообщает Серега. – Так что, квартира в твоем распоряжении, - усмехается. – Трах приветствуется.

- Ну, да, - криво улыбаюсь.

С чего он решил, что я сомневаюсь в том, что квартира в моем распоряжении?

Шампунь кончился, и приходится мыть голову гелем для душа. Воспаление на лице стало шершавым, и вода заставляет его жечь сильнее. Сильно чешется спина. Не знаю, почему.

Добавляю горячей, которая постоянно куда-то пропадает. Принимаю горячий душ. Говорят, контрастный душ – горячий с ледяным вперемешку, - помогает обмену веществ. Мудаки. Они считают, я поверю, что принимающий ледяной или ошпаривающий душ имеют больше шансов выжить по сравнению с тем, кто методично сохраняет тепло в организме? Сучий бред. То есть, сущий. Вот.

Мне становится интересно…

«Знаешь, я не хочу…»

Мотаю головой. Замираю. Мне становится интересно, что будет, если попробовать отскоблить плитку ногтями. Представляю кровь, раны, но мысль не покидает, и я то прикладываю руку к стене, то убираю. Прикладываю и убираю. Прикладываю и убираю. Немного успокаиваюсь, хотя глубоко внутри что-то ноет, и истерика может нагрянуть внезапно. Я не готов. Не домывшись, выключаю воду и уходу из душа.

Вытираюсь почти насухо. Яйца сами досохнут. И голова тоже. Дверь на балкон открыта. Обдувает. Меня начинает знобить от одного только дуновения ветра. Постукивает что-то прямо в центре черепа. Простуда? Хрень. Быть не может. У меня железный, титановый иммунитет. Слегка прикасаюсь к пятну под глазом. Саднит. Пытаюсь подуть туда, скривив губы.

Контрастный душ. Бред собачий. Глубоко вдыхаю. Ноздри прочистились. И теперь вонь с балкона и с кухни доносится гораздо четче. Сажусь и пытаюсь что-то написать. Я иногда пишу. Открываю «ворд» и пишу, что на ум придет, и понемногу из этого структурируется нечто гениальное, я знаю. Но это следует делать только тогда, когда посещает волна вдохновения. Техника обречена на…

Боже, какая вонь! Не могу так сидеть. В глазах темнеет на миг, когда я встаю.

Делаю рывок к балкону, беру первые же два попавшихся пакета и швыряю вниз, через разбитое стекло. Беру еще два и еще парочку. Все. Вопрос решен. Гулкие удары. Пакеты внизу могут кого-то расстроить поутру, но мне-то что?

Постояв немного около стола и посмотрев на комнату, снова сажусь. Пишу. Строку за строкой. Ощущения, направление действия, имя героя. Он идет, он садится, он говорит с другим персонажем. Все играет роль. Все тонко, деятельно, осмысленно. Каждое слово играет роль…

Видео открывается слишком медленно. Возможно, дело в том, что я сижу через прокси или в загруженности сервера или в сраных «интернетчиках», которым платишь за одно, а получаешь другое.

Я смотрю, широко раскрыв глаза и иногда отпивая пива, снафф-фильм, который называется «Раздвоение». В нем голую привязанную женщину – черноволосую, фигуристую, очень симпатичную, молодую, - медленно разрезают зазубренным лезвием от ануса до горла, выпуская кишки. Потом ее палач с огромной «балдой» трахает ее, еще живую, в рот, в гортань, в матку, душит ее кишками. Отвлекшись, покашливаю и ощущаю, что у меня крепко, уверенно стоит.

На это?! Быть такого не может! Я не долбанный извращенец.

Интерес иссякает и я закрываю на месте, где палач кончает на торчащий из рассеченного тела желудок жертвы.

Серега приходит и молча ложится спать на свое вечно раздвинутое кресло. От него слегка попахивает чем-то тонким, цветочным. Иногда мне кажется, он жил здесь всегда. Но на самом деле, мы вместе где-то год. И платим за съем квартиры пополам. Ну, то есть, он кладет свою долю в верхний ящик комода, а я рассчитываюсь с хозяйкой. Старой грымзой, косящей под божий одуванчик. В пластиковых очках. Старая тварь. Худощавая и вечно пытающаяся обучить меня, как жить. Единственный плюс – я снимаю за дешево для города, поскольку косметическое состояние квартиры никакое, и вкладываться в не никто не планирует. Потолок в трещинах. Линолеум местами задран. Паркет в прихожей скрипит. Обои устало смотрят, покосившись на жильцов.

Серега не парится. Он спит. Даже не раздеваясь.

Ранее утро буднего дня – это седьмой круг ада. Мне понятна ненависть к понедельникам. Отдыхая выходные, аккумулируя энергию, отдаешь ее за секунды и минуты, в течение которых поднимаешь себя за шиворот с кровати. Дерьмовенько.

У меня была знакомая, которая каждое утро втягивала две дорожки «пыли». И это только утром. У нее каждое утро было добрым. Она жила по соседству. С ее подачи я в первый и последний раз попробовал «пыль». Разумеется, мне понравилось, но денег было маловато, и я боялся увлекаться. Ее звали Диана. Ее папа – крупный бизнесмен. Как мы могли познакомиться? Не знаю. Случай, и только. У нее были огромные прелестные сиськи, и мне хотелось между них вставить всякий раз, когда я ее видел, но я делал вид, что внимательно слушаю ее обдолбанную болтовню, а потом, чаще всего, бежал в туалет и спускал, представляя, что спускаю на эти божественные буфера. Когда ее и ее девушку-лесбиянку вывезли на каталке с кровью из носа, пеной изо рта и без признаков жизни, мне больше всего было жаль эти сиськи. Я бы даже забальзамировал их отдельно. Но увы.

Я выхожу в торговый зал гипермаркета, в котором я работаю. Уныло, дурно пахнет и воздух полон фригидности и лени. Я настолько привык к проходу через охрану, что даже не заметил, как оказался уже на пути к рабочему месту. Захожу в отдел. Лена – худая, как заборная доска, продавщица, - смотрит на меня со смесью удивления и возмущения.

- А паллеты еще не вывезли? – лениво и с унынием спрашиваю ее.

Она вздыхает, качает головой.

«Обыкновенная прислуга, а форсу, как у комиссарши»

Это точно про нее. Классики знали. Отворачиваюсь и иду в сторону роллеты, за которой – подсобные помещения. Огромный коридор подсобных помещений, охватывающий магазин. Когда тяжелый занавес с визгом и урчанием поднимается, я сталкиваюсь лоб в лоб с Мишей – грузчиком, или, как официально называют его специальность, - логистом. Он останавливает меня, странно смотрит.

- Здорово, - вяло протягиваю руку.

- При-в-вет, - также вяло ее пожимает. – Ты куда?

- Да, спросить Дениса, что из товара уже можно выставлять. Вывезешь, если что?

- Эм, - покашливает; роллета пытается опуститься, но датчик фиксирует на ее пути мишину голову, и занавес снова поднимается. – Слушай, я понимаю, у тебя трудный период, и…ммм…ну, знаешь…

- У меня? – смеюсь. – Трудный период? Да у меня все отлично, как никогда.

Взглянув в сторону, обращаю внимание, что стоящий невдалеке охранник в черной форме «АБ-секьюрити» странно посматривает на меня.

- Ну, так после того последнего разговора он… не ждет твоего визита, мне кажется, - скривившись, заявляет Миша.

- М-да, - качаю головой и про себя прикидываю – что за разговор и когда он произошел и о чем он был. – Слушай, я просто поговорю по делу с ним, и все.

- Ладно, - сдается Миша и уходит в торговый зал.

Я оглядываюсь снова на охранника. Он поднимает рацию, что-то бормочет. Пожимаю плечами и прохожу под роллету.

Денис Сергеевич. Руководитель отдела, в котором я работаю. Еще тот мудак, но с должной мерой понимания. Прохожу на склад отдела. Все те же обычные серые унылые лица. Зеленая униформа. Опускаю взгляд на себя и понимаю, в чем дело.

Я же не переоделся! То-то на меня так и смотрят! Ладно, не страшно. Сейчас, только…

- Молодой человек, - сзади чей-то голос, но это вряд ли ко мне.

- Всем привет, - изображаю жизнерадостность.

Маркировщица, пара продавцов и один постоянно работающий здесь мерчандайзер смотрят на меня, как на исчадие ада. Маркировщица оседает в своем раздолбанном кресле.

- Молодой человек, - охранник подходит и прикасается к моему плечу; одергиваюсь.

- Что?! – меня уже достало неадекватное поведение людей вокруг; еще немного, и я…

«…дойду до кондиции…»

Но я ведь…

«Не должен…»

- Пройдемте, - предлагает охранник.

- Я что-то нарушил? – закипаю. – Да что за херня? Ты не узнаешь меня? Я тут работаю уже больше года. Я, мать твою, тут свой в доску! - оборачиваюсь к продавцам; они отступают на шаг к стеллажам с товаром. – Что?! Что за дерьмо в вас всех? Сколько можно вести себя как черт-те кто? Кто вы вообще такие все?!

Действительно, достало чванство обслуги.

- Че такое, ребята? – голос Дениса Сергеевича я узнаю сразу; обернувшись, вижу, что за мной уже стоят двое охранников, и руководитель отдела обращается к ним обоим.

Когда он видит меня, его взгляд столбенеет. Заостряется на моем лице. Воспаление так заметно?

- Знаете что? – не могу больше держать это внутри. – Да ебал я ваш магазин, понятно? И все на этом! Достало каждый день одно и то же дерьмо! – даже самые активные здесь – охранники, - просто стоят и смотрят на меня, шокированные моим заявлением. – Смотрят на меня, как на идиота! Первый день после выходного пришел, и уже никто знать не хочет! Вы больные! Помешанные! – рывком ухожу от охранников в сторону служебного выхода; один из «парней в форме» подбегает к сидящему за столом у выхода коллеге и что-то поспешно объясняет ему. – Желаю вам еще одного обрушения крыши и пожара. Еще одного. Всего наилучшего! Выпустите меня!

Охранник за столом послушно нажимает на кнопку, дверь открывается, и я выхожу и иду подальше от этого магазина, и полы моего пальто развеваются, подстегиваемые попутным ветром. Элегантно, изысканно.

В конце концов, я могу найти работу и получше. Я достоин лучшего! Я могу быть признанным гением! Я знаю, что мне нужно! Мне нужно немного отдохнуть, и потом…

Я ухожу. Нет, меня несут. Вспышки пламени. Огромная воронка пламени. Меня чарует огонь. Не тряси так! Я хочу посмотреть! Хочу потрогать! Хочу…

Я набираю Анне. Самое время. Ночью ее телефон был выключен, да и я, набирая, был в полусне, и разговор бы не задался.

Она долго не берет. Потом я слышу вздох. Здороваюсь. Молчит. Вздыхает. Пытаюсь поговорить. Спрашиваю, как дела. Она говорит, что все, как обычно. Интересуется, чего я хочу. Говорю прямо, что хочу ее. Что день был тяжелым. Она заявляет, что еще рано так говорить. Меня это раздражает. Я прошу ее перезвонить, когда она будет не занята. Она снова вздыхает. Мне кажется, она всхлипывает.

- Что с тобой, детка?

- Все нормально.

- Не ври мне.

- Не вру.

- Боже, ты плачешь?

- Я устала. Очень. Вот и все. Не мучай меня.

- Прости. Работай. Набери мне, как будет удобно.

Она молчит.

- Люблю тебя.

Всегда будет лето.

Всхлипывает в ответ. Кладет трубку.

Наверняка, что-то случилось. А я не в теме. Вышло неловко, я ведь повысил на нее голос. За что? Я должен буду извиниться. Она любит, когда я прошу прощения на коленях, и она стоит, изогнув одну ногу, встав ей на стол, чтобы я мог удобно вылизывать ее сладкую…

Лягу спать. Утро вышло стрессовым. Чрезвычайно. Допиваю бутылку пива и кидаю в открытый мусорный пакет рядом с выходом на балкон. Я почти расслаблен, когда ложусь на диван, но меня слегка знобит. Со вчерашнего, видимо. Возможно, у меня температура. Мысли растекаются по черепу…

«…как сырое яйцо…»

Странные ассоциации. Свет лупит в окно. Я встаю и решаю снять пальто. На нем несколько странных пятен. Пора наведаться в химчистку. Встаю напротив окна. Открываю взгляд навстречу солнцу. Ярость пламени. Нежность прикосновения. Жар…

«Бумага горит…»

Вешаю пальто на крючок в прихожей. Через несколько секунд крючок отваливается, и пальто падает на крышку старого, как кости мамонта, пенала. Не страшно. Все равно – в химчистку.

Я вздрагиваю от звонка мобильника.

К чертовой матери мобильник!

Проходят звонки – десять или двенадцать. Судя по разным мелодиям – от разных людей. Пусть ищут. Пусть переживают. Мне плевать. В моменты, когда одиночество сковывает человека по рукам и ногам, никто не торопится его поддержать. Стоит придти в себя – и тут же понимаешь, что кому-то нужен. Каждый ищет лишь свою выгоду. Под трель мелодии очередного звонка я снова засыпаю.

Вспышки пламени… воронка пламени… огонь...

Не тряси так!

Что-то встряхивает меня, и я просыпаюсь и вскакиваю, и в комнате темно, но я вижу – ясно, удивительно четко, - вспышку в окне. Вторую. Третью.

Нет, только не сейчас!

Внутри вскипает огромный котел с болью, с ощущением огромного горя, обреченности, потери. Страха.

Я не хочу поддаваться панике, но это неконтролируемо. Я бегу к двери из квартиры, дергаю ручку. Закрыто. Замок? Я не знаю, как он работает. Почему?!

Бегу к балкону. Ударяюсь лицом о стекло. Стекло дребезжит. Реальность падает на меня теплым покрывалом. Мне становится спокойно и уютно. Вспышек больше нет. Все кончилось. Я подхожу к дивану. Я…

Открываю один глаз. Вижу Серегу. Он вернулся – видимо, с работы.

В последний раз, когда я видел комнату, мне казалось что уже ночь. А что было потом? Не знаю. Неважно.

- Ты как? – интересуется.

Я пытаюсь сказать что-то из стандартного, но рот не слушается, и я только вяло улыбаюсь в ответ.

- Выглядишь скверно. – вздыхает. – Тебе бы встряхнуться. Выпить как следует. По бабам пройтись.

- Зачем? – бубню. – Просто встречусь с Анной.

- Когда? – усмехается; садится на край разложенного кресла и кладет ногу на ногу. – Когда ты был с ней в последний раз?

- Не знаю, - пожимаю плечами. – Недавно созванивались…

- Ты не понял. Когда ты ее в последний раз трахал?

Молчу. Ищу ответ. Не уверен. Не могу ничего сказать. Врать Сереге бесполезно. Он уже достаточно хорошо меня знает.

- Ты подумай – а не появился ли у нее кто? Подумай – почему она так редко решает побыть с тобой? Всякое может быть.

- Дерьмо собачье, - резко встаю; кружится голова; повышаю голос. – Я ее знаю. Мы слишком близки. Ей трудно. Она такая.

Серега разводит руками в стороны, пожимает плечами.

- Тебе виднее.

Сажусь и открываю файл с рукописью. Набираю еще несколько страниц. Ловлю мысль, как самое тонкое иголочное ушко. Оставляю, когда понимаю, что мысль ускользнула, и повествование идет не туда, и герой в тупике.

Проверяю мобильник. Видимо, система смартфона сама сбросила все пропущенные вызовы. На экране – ни одного уведомления. Да и черт с ними. Жаль, конечно, что мне теперь не узнать, кто звонил – входящие очищены мной самим, а пропущенные – видимо, системой. Мне надо набрать Анну. Сейчас, только соберусь.

- Привет.

- Привет.

- Может, встретимся сегодня?

- Слушай, я немного нездорова.

- Может, что-то нужно?

- Да нет. В общем-то, обычная простуда. Я…

- Да?

- Я соскучилась.

- Когда к тебе приехать?

- Хочешь – приезжай сейчас.

- Ты одна?

- Не поняла.

- Ну… никого в гостях или типа того?

- Что за странные вопросы? Конечно, я одна.

- Прости.

- Что ты там себе надумал?

- Ничего. Я скоро. Люблю тебя.

- Жду.

В квартире Анны просторнее, чем у меня. Что неудивительно для двухкомнатной новостройки.

Она уже почти раздета, и я поглаживаю красные чулки на ее ноге. Она отталкивает меня, заставляет встать, а сама встает на колени и стаскивает с меня трусы. Ладошками поглаживает член. Мне кажется, я могу кончить прямо сейчас, даже не входя в нее. Она гладит моим членом свои щеки. Я бормочу «господи», и она недовольно хлопает меня по животу и говорит, что она верующая, и это богохульство. Я усмехаюсь.

Ее теплый влажный ротик поглощает меня целиком. Посасывая, погружая меня в себя до самой глотки, она заставляет меня ощутить кипение крови по всему телу.

Встает. Спрашивает, что я с ней сделаю. Я ставлю ее коленями на диван белой кожи, и она одной ладонью упирается в спинку, а другой оттягивает свою ягодицу, и мне больше не нужно намеков, и я бросаюсь жадно лизать ее половые губы, клитор. Покрываю поцелуями ее ножки в чулках. Каждый ее томный стон словно бы вызывает микрооргазм в моей голове, и я раздвигаю ее ягодицы шире и смотрю на ее упруго сжатый анус, и, осторожно попробовав его кончиком языка, начинаю проникать в него все глубже, и вкус ее тела заставляет меня требовать более глубокого проникновения. Она стонет и требует еще. Ее сфинктер крепко обхватывает мой язык, и я двигаюсь туда-обратно, заодно проникая в ее влагалище двумя пальцами и массируя область, где поджидает меня ее хорошо знакомая точка G.

Я еще не вошел в нее, а она уже кончила трижды – один раз клиторально, и дважды – от моих пальцев, пропитанных ее соками, как мне кажется насквозь. Она просит немного отдыха, но уже спустя несколько секунд начинает ласкать мой член, запускает его в рот, жадно сосет, а потом требует, чтобы я, наконец, вошел в нее и кончил внутрь.

Мы меняем несколько поз, и ее оргазмы словно бы передаются мне, но я сдерживаю эякуляцию, чтобы получить максимум удовольствия от завершения, но в какой-то момент меня накрывает такая волна кайфа, что мне не удержаться, и я впускаю во влагалище все, что так стойко носил все это время. От напора каждой струи спермы меня едва не выносит из Анны, но я крепко обхватываю ее бедра, и в последний момент, когда я делаю последний рывок с последней струей, она громко сообщает мне о том, что снова кончила.

Мы лежим на ее кожаном диване, разложенном до состояния тахты. Молча. Нам и так все ясно. Я краем глаза замечаю, что из ее влагалища подтекла сперма, и это заводит меня снова. Уже через минуту я снова готов к труду и обороне. На этот раз Анна говорит, что хочет сначала получить порцию спермы в свою попу, а потом, на третий раз готова высосать из меня все до капли, и от этого предложения я не готов отказаться.

Я лежу у себя дома на диване. Абсолютно голый. Не хочу иди в душ. Я чувствую только ее запах и знаю, что все мое тело пропитано им. Поэтому я не хочу идти в душ. Мне плевать сейчас на факты, которые должны меня огорчать – работу, состояние жилья, еще что-то смутное. Мне нужно немного покоя. Я буду ждать только следующей встречи с ней.

Выпив немного крепкого пива, я продолжаю писать о том, как герой попадает в безвыходную ситуацию и ведет себя так, как подобает обстоятельствам, хотя это и вызывает диссонанс с мнением общества. Конечно, парня осуждают все его знакомые, но, знаете ли, quod licet jovi non licet bovi, ведь совершать подвиги, значимые для истории поступки – удел далеко не третьесортных пешек из продуктово-мусорных магазинов.

«Как стереть пыль с крышки старого рояля»

Так Анна охарактеризовала восстановление наших отношений. Но рояль оказался здорово расстроенным. Ничего удивительного, что настроить его заново сейчас – дело далеко не одного дня и даже не одного месяца. Но мы оба поняли, что нам нужно. Почти год ни у кого из нас не было пары. Мы устали. Мы встретились в нашем любимом кафе на Восстания. Мы говорили долго, несколько часов. На нас странно поглядывали парочки с соседних столов. Завидовали. Мало кто может вот так взять и поднять чувства, кажущиеся мертвыми, спустя год после разлуки. Время доказало, что мы нужны друг другу. Но ей трудно сейчас определиться с направлением своих действий. Она часто не хочет говорить ни об этом, ни о чем-то еще. Просит дать ей время. Просит не мучить ее. Но это все пройдет. Я знаю.

Солнце наполнило весь мир вокруг.

Всегда будет лето.

Я прищуриваюсь, глядя в окно. Потом смотрю на Анну. Она задумчива. Серьезна. Я спрашиваю, почему так. Она молчит. Отпивает молочный коктейль через трубочку. Сосет его до тех пор, пока мерзкий звук в трубочке не сообщает, что коктейль иссяк.

Я снова спрашиваю, что не так. Она почесывает щеку. Задумчиво смотрит в окно.

- Знаешь, я все равно всегда хочу чего-то большего, - она.

- Прости?

- Я хочу чего-то нового. Я засиделась на старых позициях. Где мы?

- Кафе. «Адмиралтейская», - удивленно; странный вопрос с ее стороны; возможно, перегрев на солнце? – Центр.

- Круто, - кивает. - Хочу, чтоб ты оттрахал меня прямо на улице. В Центре. Чтоб ты долго имел меня стоя прямо на дворцовой, и если кто-то из похожих тоже захочет мне вставить, дал бы ему это сделать. Чтобы я лизала его потные яйца, а ты кончил в меня по полной.

- А ты на таблетках? – смущенно спрашиваю, стараясь спокойно, с пониманием относиться к ее заявлению.

- Нет. Но в случае чего – я сделаю аборт. Не проблема.

Через полчаса мы на дворцовой. Нас уже снимают на мобильники, планшеты, цифровые камеры прохожие, и мы скрываем лица – Анна тонким платком, я – рукой. Я не могу держаться дольше трех минут и изливаю в нее, мне кажется, океан спермы. Обстановка заводит меня и давит на голову одновременно. Анна еще стонет от последнего оргазма, а потом к нам подходит темный паренек, предлагает свое участие, и она расстегивает ему штаны, выдергивает его длинный и уже готовый к употреблению член, а дальше я даже не могу смотреть, хотя и вынужден. Но через минуту у меня снова встает от этого странного зрелища, и я озираюсь, ищу глазами ментов, но их нет – вокруг только зеваки, и я вставляю ей снова.

На этот раз, мой оргазм так силен, что я боюсь пробить ее насквозь последними фрикциями, а потом мы собираемся и уходим, и она шаловливо дразнится кончиком своего умелого язычка, на котором заметна пленка спермы незнакомца, которая все еще у нее во рту. Она требует поцеловать ее, и я смущенно соглашаюсь, и у меня во рту оказывается ее слюна вместе с чужой спермой, и я сглатываю, и ей это нравится, а я…

Потом я обнаруживаю себя в том же кафе. Она заплатила за нас обеих и ушла. Я выхожу и направляюсь домой. Пешком. Пыльно. Летний Питер – это один сплошной комок пыли и липкой духоты. Из него не выбраться. Во рту послевкусие кофе, и только. Ничего больше.

Чертовски хочу быстрее оказаться дома. Не знаю, почему. Возможно, потому, что Анне пришлось быстро уйти из-за рабочего звонка в выходной. Возможно, еще почему-то.

Не поднимаю глаз до самого дома. Однообразные ноги, однообразные брюки, юбки, джинсы, ботинки – несколько типажей, воспроизведенных бессчетное число раз. Иногда мне кажется, что мир, который окружает меня с детства, – лишь постановка, странный театр, за сценой и декорациями которого – реальная жизнь, до которой рукой подать. Надо лиш сделать верный шаг – и все придет. И круг разорвется, и бегать по нему больше не понадобится.

Воспаление под глазом только растет. Чувствую наощупь. Кожа шелушится. Но это-то нестрашно. Пройдет. Я так и не донес пальто до химчистки. Но ведь в ближайшее время я и не буду его носить. Уже достаточно тепло. Позже разберусь.

Дома снимаю штаны, кидаю в район корзины для стирки белья, которая уже переполнена. Надо запустить стирку.

Черт, у меня же сломалась «стиралка». Ладно, позже решу. В крайнем случае, отнесу к Анне. Постирает, чего уж там. Вряд ли она скажет…

«Знаешь, я не хочу…»

Мотаю головой. Я знаю, как вывести героя из этой ситуации. Сейчас, только что понял.

Сажусь и пишу дальше. Парень должен плюнуть в лицо обществу и стать, благодаря этому, сильнее. Пусть он договорится с теми, кто противопоставляет себя обществу, строю. Пусть станет революционером новой эры, пусть выйдет в лидеры. Элегантно, изысканно.

Меня мутит. Кажется, вот-вот вырвет, но я терплю до последнего и набираю текст, пока не стало совсем дурно. Потом встаю и выбегаю на балкон. Мерзкая вонь. Наверное, что-то из тех пакетов выпало, но смотреть туда я сейчас не могу. Делаю несколько глубоких вдохов и выдохов. Ноет под ложечкой. Я нерегулярно питаюсь. Важно восстановить обмен веществ. С этой работой чуть в горб себя не загнал. Буду питаться, как положено. Но сейчас…

Отпиваю из стакана немного «флагмана». Едва не тошнит, но жжение помогает прийти в себя, словно бы заводит организм. Вливаю залпом внутрь остальное содержимое стакана. Бутылка смотрит на меня на редкость приветливо. Я улыбаюсь ей в ответ. Наливаю еще.

… продольное рассечение вен…

«Делаю с ним, что хочу!»

…из-за дивана…

Просыпаюсь дома. К счастью. Мне думалось почему-то, что я у кого-то на «вписке». В последний час сна. Или это была дрема?

Я определенно выпил лишнего. И сейчас у меня усилился озноб, и покалывает в голове – то с одной стороны, то с другой.

Сереге лежит на своем кресле. Пялится в потолок.

- Здорово, - вяло бормочу.

- И тебе не хворать, - хмыкает. – Хотя, тебе это уже явно не грозит.

- К'торый ч’с, - язык немного отклоняется от задаваемой мозгом линии поведения.

- Десять вечера, вроде.

- М’л’дец я.

- Ты младенец? – смеется. – Не, ты еще не обоссался, вроде, и палец не сосешь.

- Я г’ворю - м’л’дец, - настойчиво.

Махает рукой.

- Как с твоей-то дела?

- Пр'личн'.

- Типа помирились?

- Не ссорились, - наконец, выговариваю, как хотелось бы; сажусь на диване; смятое постельное выглядывает из-под покрывала, которое в последний раз стирали в прошлой жизни.

- Допустим. Ты уволился?

- Послал на хуй всех там.

- Правильно сделал. Может, к себе смогу тебя перетащить, так что ты пока особо не надрывайся. Получи расчет, полежи на дне малость.

- Сколько?

- Пару недель. Я пробью почву.

- Спасибо.

- Не за что еще. Короче, я спать.

Киваю. Понимаю, что и я пока что к подвигам не готов. Заваливаюсь на бок и засыпаю, как младенец.

День проходит незаметно. Начавшись в районе двух часов, пробуждение вяло перетекает в скромный обед из лапши быстрого приготовления с банкой холодного пива из неприкосновенного запаса.

Потом – попытки осмыслить происходившее в течение последних дней, сидя на диване и укрутившись в одеяло.

Потом – звонок Анне.

«Абонент временно недоступен»

Работа. Она съедает нас по кусочкам, отрывая самое вкусное в первую очередь. Мы зализываем раны, теряем кровь от ее укусов и становимся анемичными и вялыми.

Закрываю дверь на балкон. Сегодня надувает снаружи. Не горю желанием простыть. Озноб и так не отступил до конца. Иногда некоторые телодвижения вызывают легкую боль. Легкую, но со смещенным центром тяжести, безумно скачущую своими слабыми отголосками по всему телу.

Темнеет. Сереги не видно, хотя рабочий день уже час как закончен. Возможно, личная жизнь. Уведомлений о появлении Анны в сети нет. Как нет и обратных звонков.

Полежав какое-то время в Серегином кресле, чувствую волнение внизу живота. Встаю и спускаю штаны. Резкий запах, хотя и вполне естественный. Беру член в руку и начинаю поглаживать. Пытаюсь мастурбировать, представляя огромные сиськи симпатичной блондинки, стоящей на коленях и требующей кончить ей на лицо. Член стоит, но идет сухо, и головка начинает саднить, и я плюю на нее, но этот маневр вызывает мысли об Анне, и у меня начинает падать.

Нет, я не должен. Я не должен так поступать!

Черт, я должен ей дозвониться и поговорить. Я не должен спускать на пол ради ее спокойствия. Несколько вдохов-выдохов – и эрекция спадает «в ноль».

Уже в час ночи приходит уведомление о том, что «абонент «Анна» доступен для звонка».

Набираю ей.

После доброго десятка гудков она берет трубку. Голос сонный, усталый, хриплый.

Черт, от этой хрипотцы у меня снова встает. Обожаю ее.

- В чем дело?

Странный тон. Да, она устала и спит, но… Черт, она говорит так, будто бы еще недавно ничего между нами не происходило. Будто бы ничего не было. А дальнейшие ее слова только подтверждают это. Она просит хоть временно оставить ее в покое. И забыть все, что было.

- Все? – ору я в трубку, едва не срываясь на вопль и матершину. – И «Дворцовую»? И загородные прогулки? И восстановление отношений? Старый рояль, который мы чиним? Да? Все?!

Я жду ответа, но она уже отключилась. Набираю снова.

«Абонент временно недоступен»

Она не захотела выслушать. Ей стыдно? Она переосмыслила все наши милые безумства? Она думает теперь также, как общество?

Мне нужно удалить романтические моменты из моего текста. Женщина убьет главного героя. Сделает его зависящим от мнения общества. А это конец. Край. Потеря себя.

Утро проявляется, как изображение на фотобумаге. Странные, неестественные цвета медленно становятся привычными. Размытие расфокусировки сходит на нет. Сереги нет. Был ли он ночью дома – не знаю. Я выпил немного пива, и где-то в середине ночи меня накрыл сладкий сон. Картина странного разговора с Анной сменила яркость и покрылась сепией, и от этого изучать ее стало проще, появилась возможность размеренно, методично рассмотреть все произошедшее и сделать верные выводы.

Но сначала мне необходимо прогуляться. Развеяться.

В квартире душно и тесно.

И так здесь всегда?

Я хочу понять, как так вышло. Хочу понять, что еще сказать Анне. Как не обидеть ее, как с первого раза угадать верный подход?

Старая джинсовая куртка соответствует погоде, но немного давит в запястьях, и я расстегиваю рукава. На улицах мало пешеходов, но предостаточно машин, несущихся куда-то день и ночь. Куда люди едут? Мне всегда было это интересно, так же, как и в случае с пенсионерами. Большинство работает на местах – в офисах, гаражах, магазинах и так далее. Сменные выходные – допустим. Но откуда днем такое количество людей, несущихся куда-то на легковым машинах, кроссоверах – иными словами, личном транспорте? Может, все-таки, люди, в большинстве своем, не работают, но живут припеваючи? А что со мной?

Я устал шагать по тротуару. Песок, поднимаемый с него ветром, залетает мне в лицо, и я понимаю, что еще слишком ветрено, чтобы дойти до метро пешком, и оглядываюсь в поисках стремящегося мне навстречу общественного транспорта, но ничего не вижу.

Я смотрю вверх, и почему-то мне кажется что вместо двух проводов на троллейбусных линиях висят четыре. Зачем? Мурашки по коже. Отворачиваюсь. Оглядываюсь снова. Нет, их точно два. Отворачиваюсь. Снова оглядываюсь. Отворачиваюсь, оглядываюсь.

Нет, само это не пройдет. Я в страхе перехожу на бег и несусь в сторону ближайшей остановки и, добежав до нее, плюхаюсь на покрытую толстым слоем пыли металлическую скамейку.

Мимо медленно проходит девушка в футболке с надписью «KISS ME COS I'M CUTE», и у нее каменное выражении лица, и оно становится испуганным, когда она замечает, что я читаю надпись, расположенную первыми двумя словами на ее сиськах, и я усмехаюсь, а она ускоряет шаг.

Троллейбус подходит, и я ныряю внутрь. Слишком жарко. Пять человек на весь салон. Кажется, форточки закрыты…

Болит очаг воспаления на лице. Прикасаюсь. Пятно стало немного влажным. Чертовщина какая-то. Надо смазать…

В метро я сажусь прямо напротив плаката с надписью «На что ты готов потратить 300 рублей?». Прикидываю среднюю стоимость грамма бюджетного «вещества» и бутылочки лимонада в пластике. Вроде, сходится.

Анна сейчас, определенно, на работе. Мне неприятна сама мысль, что я не могу, допустим, заявиться к ней в любое время и потребовать разговора. Я не могу себе позволить ранить ее, сделать ей больно. Хотя…

«Знаешь, я не хочу…»

На остановке входит дед. Отвратительного вида. Высокий, в берете, в нестиранном уже который год плаще. На нем синие носки, сомнительно сочетающиеся с черными дырявыми ботинками и грязно-серыми брюками, и один из носков сполз внутрь ботинка. При этом всем дед разыгрывает столь серьезный и глукбокомысленный вид, что я едва удерживаюсь от смеха. Рядом с дедом подсаживается черноволосая круглолицая молоденькая сучка, и я пытаюсь рассмотреть, какого цвета ее трусики, которые должно быть видно из под мини-юбки.

Еду на север. Есть места, которые помогают отвлечься от происходящего. Места глубокого прошлого. Места, запрятанные в глубины воспоминаний.

По вагону проходит унылого вида паренек, держащий под ручку девушку с сильно искривленной ногой. Девушка едва передвигается даже с помощью трости и поддержки парня. Это смотрелось бы мило, если бы не было столь мерзко.

Это неправильно. Молодые и здоровые, как я и Анна, должны составлять пары, заниматься сексом, размножаться. А такие упадочные существа не имеют на это права. Ущербным трудно жить в этом мире. Мир принадлежит таким, как я…

Когда я подхожу к эскалатору, мне кажется, что на оголенной спине бредущей впереди черноволосой девки – огромная трещина. Черная, гнойная. Через несколько секунд я присматриваюсь, и оказывается, что это – замысловатая Т-образная татуировка с острыми краями. Хрень сущая.

Под ногами скрипят камушки. Хруст. Шорох.

Оглядываясь вокруг, я узнаю и не узнаю это место одновременно. Вдалеке – одноэтажные дома. В одном из них я жил. Это было время, которого я, в сущности, не знаю. Детство дает лишь смутные очертания реальности.

Я здесь жил. Именно здесь. На этом пустыре, частично засыпанном щебнем, отсыпающимся из громадной кучи, стоял еще один дом. В один прекрасный день…

Отец выносит меня. Хватает на руки.

Зачем?

Вспышки пламени. Огромная воронка пламени. Меня чарует огонь. Не тряси так! Я хочу посмотреть! Хочу потрогать! Хочу остаться!

Я кричу, но отец меня не слушает.

Мой отец спился в хлам и оставил нас с матерью. Ну, что поделать. Он ушел под активным давлением матери. А я длительное время подавал надежды на успех. Через какое-то время надежды иссякли. А через еще некоторое время умерла мать. И прошлое в том виде, в котором оно меня мучило сильнее всего, заставляя задавать самому себе вопросы без ответа, перестало играть роль. Когда это произошло? Я не знаю точно. Но сейчас я снова столкнулся с этим прошлым.

«Делаю с ним, что хочу!»

Сажусь на отсыпавшуюся от громадной горы кучку щебня. Он с хрустом оседает. Что меня привело сюда? Не знаю. Темнеет. Это странно. Ведь сейчас самый разгар дня. На небе – уродливые рваные тучи. Что-то будет.

Я здесь жил.

Протираю глаза. Саднит. Как и воспаление под глазом.

Когда я здесь жил, все было иначе. Вещи, которые сейчас следуют за мной по пятам, еще только ждали меня. Это было время, где все были живы, и все еще могло быть. А что теперь? Что осталось?

- Тебе пора домой, брат, - голос Сереги за спиной.

Я ошарашен самим фактом, что он оказался здесь.

- Пора, - повторяет.

Я оглядываюсь. Но никого рядом нет. Показалось, и только. Спутал шум с голосом. Так бывает. Это усталость. Усталость от суеты, от постоянных встреч с тупиками, и в этом всем Анна играет не последнюю роль.

Мать рассказывает, что отец тогда выпил бутылку водки залпом и даже не ощутил ничего. Как воду. А я лежал на больничной постели с вывалившимся языком, и никто не знал, что делать. Врачи ничего не могли понять. Потом лишь, спустя какое-то время, пришли к выводу, что это случайное отравление сульфатом атропина. Паралич нервной системы. Но я выжил. Я не знаю, почему. Видимо, так было предначертано. Я слушаю и думаю лишь о том, что я мог умереть и о продольном рассечении вен, потому что…

Леша…

Я никуда не ухожу. Начинает накрапывать дождь. Я плотно одет. Не страшно.

С чего начался наш разлад с Анной? А, точно – я изменил ей с одной телкой. Знакомой по работе. По тогдашней работе, которую я сменил. Как же ее звали? Нина, кажется. Да, вроде, Нина. Случайных перепих. И только. Так сложилось. Я не смог скрыть от Анны. Та дурочка, Нина решила, что это все серьезно, а мне просто понравилось то, как она облизала мне яички, и все.

Дилдо …

Это будет выглядеть как… звучать как… педик… На всю жизнь? Так может остаться на всю жизнь?

Я клялся, что это был случайностью, просил простить меня. Но она что-то говорила, говорила постоянно, и я хотел заткнуть ее и заставить меня выслушать, но это было невозможно, потому что для этого в тот момент необходимо было сделать ей больно, а это было недопустимо. Это было допустимо только когда я брал ее за волосы, наматывая их на кулак и имел сзади, как резвую кобылку…

Краешек… Из-за дивана…

«Это лишь горящая бумага»

«Нет, не бумага! Это твое будущее! Понимаешь?!»

Но работать инженером телекоммуникационных сетей… Пять лет горят быстрее, чем несколько секунд…

Да, ее звали Нина. Как я с ней познакомился? Как произошла измена? Почему именно тогда? Что сказала Анна?

Вкус спермы…

Двор с оранжевыми стенами…

Не столь важно. Во мне сворачиваются настоящее, прошлое и будущее. Что я натворил тогда? Почему это все снова…

Слово «ДИПЛОМ» – все, что осталось из различимого на горящей бумаге…

Тогда я кончил в нее, но она была на таблетках… Так она сказала, и я не парился. И не говорил об этом Анне, конечно. Анне уже было плевать. Или она хотела, чтобы я в это поверил.

«Какая тебе разница, мам? Делаю с ним, что хочу!»

И на этом наше знакомство иссякло.

«Знаешь, я не хочу, не хочу иметь с тобой дела. Никогда! Ты просто ничтожество. Ты никто, понимаешь?! Я просто дура, раз надеялась на нечто большее. С меня хватит!»

«Я не смогу без тебя»

«Пробуй»

На лице влага…

Вкус спермы – примерно, как сырое яйцо, ничего особенного…

Теперь я это знаю. Вытираю губы.

Влага? Я трогаю лицо. Дождя уже нет. Не раскачался и угас. Раздражение над щекой саднит. Соленая жидкость на лице. Я утираюсь рукавом пальто. Я ничего не могу изменить. А нужно ли? Ведь сейчас все в порядке, правда? Ведь я все сделал правильно. Неважно, что несет с собой прошлое. Важно, что я знаю о себе сейчас. О себе, об Анне, о том, что мне и нам делать дальше…

Слезы иссякли.

Пора домой.

Лешу нашли мертвым в ванной. Передоз и продольное рассечение вен. Он не выдержал травли, которая началась после того, как не те парни узнали о его пристрастии.

Я снова дома. Грызу острые чипсы. Пью легкое пиво. Вонь пронизывает все вокруг. Серега, по ходу, успел намусорить тут, пока меня не было. Неудивительно, что мне показалось, что он рядом. Вроде приметы.

Нет, это выше моих сил. Беру пару мусорных пакетов и выкидываю их с балкона. Проходит «на ура». Только один пакет зацепился на вылете за край разбитого стекла и порвался в хлам еще по дороге вниз, но это так, незначительный нюанс.

Когда-то это можно было назвать лоджией. Теперь язык не поворачивается. Сломаны рамы. Стекло разбито. Остался только балкон. Хозяйке плевать, видимо. Мне тем более.

Пишу несколько строк, но не сосредоточиться на долгое время. Значит, не сейчас. Значит, чего-то я еще не нашел.

Набираю Анне. Мне слишком одиноко сейчас. Говорю ей, что хочу встретиться. Срочно. Она бросает трубку. Через какое-то время выключает. Я тоже выключаю – пусть понервничает, когда придет в себя и начнет мне перезванивать.

Открываю холодильник. Надо начинать питаться, как следует. Пачка киви. Открытая, но почти целая. Анна обожает киви. Назло ей я готов их уничтожить. Все до единого.

Смотрю подборку «фейлов» за этот месяц на ютубе. Они забавны, но я не смеюсь. Не улыбнуться. Это всегда трудно – ждать чужого прозрения. Съедаю еще киви. Рот горит. Губы обжигает. Еще киви и еще один, и еще парочку.

Что-то густое лезет в горло. Кашляю. Отплевываюсь в шкурку киви.

Кровь. Кровь?

Бегу в ванную. Сплевываю. Густой, ярко-красный комок крови. Щупаю пальцем нёбо. Черт, да оттуда хлещет только так. Сплевываю еще. Нахожу в аптечке перекись. Заливаю в рот. Больно. Пена изо рта. Смотрю на себя в зеркало и замираю. На губах – пена. В глазах – отчаяние. Полощу рот водой из-под крана. Бегу в комнату, открываю сервант и распечатываю бутылку «флагмана». Прикладываюсь прямо из горла. Отлично идет. Прекращаю пить.

Боже, какая адская боль!

Падаю на пол, верчусь юлой. Вашу же мать!

Лежу какое-то время. Из краешка рта подтекает кровь. Вытираю рукавом рубашки, которая когда-то была белой.

Через какое-то время кровь останавливается, и я сплевываю остатки прямо на пол. Позже уберу. Надо отдохнуть. Надо…

Сереги нет. Я бы хотел его натыкать носом в эти мусорные пакеты. Их определенно нужно вынести на помойку, иначе в скором времени кто-нибудь, недовольный моей методикой, придет и решит заставить выносить еще и его мусор.

Нахожу на кухне пакетики со специями. Орегано, кинза, куркума, эстрагон, какая-то смесь. Рассыпаю содержимое пакетиков по комнате – по полу, по стенам, по мебели. Ароматизирую помещение. Временно это может помочь, а потом специи можно просто убрать.

Приходит хозяйка. Ноет, что в квартире бардак. Ей-то какое дело? Стараюсь говорить с ней в меру любезно. Она начинает интересоваться состоянием оплаты. Я вскакиваю с кресла. В глазах темнеет, но это быстро проходит.

Меня срывает ее жадность. Неужто не видно, в каком упадке я сейчас? Ору, что не готов заплатить. Что у меня трудный период. Что она получит свои сраные деньги, как только я выпутаюсь из этого.

Отворачиваюсь и смотрю через окно на улицу. Пытаюсь успокоиться.

Визжит, что выселит меня. Что ее не волнуют мои проблемы.

Конечно, сука ты старая, тебя ничего не волнует, кроме твоей вонючей старой жопы!

Не выдерживаю этот разговор. Окно не спасает. Оттесняю хозяйку в прихожую. Делаю рывок к двери и открываю ее. Призываю старую клячу покинуть помещение по-хорошему. Отказывается. Бью наотмашь по лицу ладонью. Выталкиваю на лестничную клетку. Закрываю дверь на оба замка.

Возвращаюсь в комнату. Снова слегка темнеет в глазах. Осматриваю все вокруг. Меня что-то дергает, и я подхожу к комоду.

Все-таки, зря я отвернулся, когда она орала. Недостача в верхнем ящике комода, где лежали последние бабки. Старая паскуда все- таки свистнула у меня свое. Но не все. К счастью. Трудно войти в положение! Это же последние! Теперь остались последние три «штуки» на кармане после того, как она забрала свое. Черт, а ведь она не призн а ет, что я ей платил. Она потребует еще. Надо позвонить в милицию. То есть, полицию. И что я скажу? Старая пизда свистнула у меня деньги, а я, будучи лохом, не удосужился это отследить? И что теперь?

Чертова кошелка…

Вечером приходит Серега. Он выглядит странно. Как-то ярко, что ли.

- Откуда ты? – спрашиваю.

- С работы, вестимо.

- Нет, я не о том.

- Че? – стоит и смотрит в окно.

- Я о том, откуда ты вообще взялся.

- У тебя с головой все хорошо?

- Отлично!

- Мужик, у тебя серьезные проблемы, если ты не знаешь уже, откуда я и как долго с тобой живу.

- Да?

- Ты бы еще у члена своего спросил, как долго он с тобой и откуда взялся. Выпей лучше и ляг отоспись.

- Что-то нашло. Нервы. Извини. Хозяйка приходила.

- Рассчитался?

- Не совсем.

- Что значит?

- Значит, повздорил с ней немного.

- Ты крут. А зачем?

- Не знаю.

- Спи, мужик. У тебя трудный период. Скоро все будет.

Киваю. Пытаюсь согласиться. Серега похож на человека, с которым грех не согласиться.

Поздний вечер. Я звоню Анне на городской. Достала эта блокада. Буду требовать внимания. Мне плевать, что ты там себе надумала. Я не ее игруш