Катрина восьмая

Короткая вспышка.

Наши дни. Мы видим, как в зазеркалье приоткрывается занавес, и из-за него выскальзывает Наташа. Подходит к зеркалу. Удивлённо останавливается.Оно – как препятствие на её пути. Она внимательно вглядывается в стеклянную поверхность, возможно, - проводит по ней рукой, как будто бы сейчас сделает шаг вперёд и шагнёт в «Остров Радости» 33-его года. Красноватые сумерки майского вечера.

НАТАША (смеётся) Гарольд… Зачем ты так? Зачем ты вынес из подвала

это старое зеркало и даже

пыль с него не стёр? (пауза) …

Ты делаешь так, чтобы мне было

легко...Беззаботно, беспечально и легко

без…Без чего, Гарольд, должно мне

так легко дышаться? Я сказала вчера: я видела мельком на

ходу, на

бегу на

Эберсвальдерштрассе – просто бежала к маленькому

белому Христу за чугунной оградой. Очень

хотелось Его повидать перед тем, как мы снова приступим, ну, ты

понимаешь, о чём я… Я же жи-

ву сейчас, ну, ты сам знаешь, чем и о чём я…но я

сказала только: на

Эберсвальдерштрассе показалась

первая сирень – не слишком ли

рано для ледяной весны?

И ты сразу же наломал где-то

гибких тёмно-фиолетовых веток – не две или три, а как будто принёс

целый куст, как будто бы принёс сад, Гарольд, и он зацвёл в

тепле комнаты, в тёплом её теле распустился упруго –

– молодым цветением, как предчувствием

жара, но я

снова сказала: не слишком ли рано

для сада? Но он страстно и властно пылал, как рана,

которая не проходит… Гарольд, не слишком ли? …ты умён…

я знаю, да,

но ты так ловко научился

прятать от меня свой ум – я знаю, да, –

это чтобы я не скучала. И ты привык, что я

не скучаю, и когда

я говорю, ты

часто шутишь, не

дослушав… а жаль, что

такие сильные люди, как ты часто – часто- часто

шутят в ответ на слова,

самые важные в жизни слова, чтобы только не

принимать решения, Гарольд…ведь я

права

скажи: да, Гарольд…Я знаю, что ты

согласишься, но, возможно, не дослушаешь и снова

пошутишь, ведь, да? Но нет – теперь

дослушай до…Сама не знаю до

чего…Мне раньше

снился сон как будто всё совсем как в жизни,

но неуловимо не так:

вроде бы зеркало на месте, стойка бара с немытой посудой, стулья так и оставлены на ночь – их забыли поднять на столы, и убрать свечки-таблетки тоже забыли, и даже веткам сирени в вазах не поменяли воду, а ведь они так быстро…

И тут…слушай меня, потому что,

ты раньше, Гарольд, только скучал или шутил…

Но в этом сне, мы вдвоём, вручную раздвигали

занавес, совсем как…

обычно…

когда тебе вдруг так хочется

попилить твой контрабас, мы раздвигаем занавес –

- две тёмно-бордовых бархатных шторы с кистями,

купленных на «блошинке»…Но, Гарольд, там во сне

всё было иначе: чёрные арапчата на белом снегу играли

в снежки…И я всё думала: где же я видела, или откуда я

помню, пока однажды….Так говорить тебе дальше?

Почему ты молчишь? (пауза) Пока однажды не вспомнила,

как в какой-то далёкой жизни – я была актрисой и стояла на сцене, а

мейерхольдовы арапчата, точно так же, как мы с тобой, Гарольд, вручную,

раздвигали занавес… Об этой жизни я не знала ничего…Мы же не

знаем, почему мы дышим. Мейерхольдовы арапчата…

Они не только раздвигали занавес –

безымянные слуги-статисты,

с лицами, вымазанными сажей, -они

соединяли самые эфемерные мысли о театре

с грубой физической жизнью.

Маленькие опорные колёсики

в огромном сложном механизме… в той жизни

я очень любила любить…И ещё, вторая вспышка, ты слышишь меня, Гарольд?

Только скажи, хотя бы кивни головой…

(В это время Гарольд, неважно из прошлого или настоящего, подходит к зеркалу, с другой стороны и замирает перед Наташей).

На последнем допросе –

– он в чём-то там должен был им признаться –

– признался или нет и в чём

– неважно – на последнем допросе

Мейерхольда были по ногам

металлическими прутьями, так,

что его ноги превратились в кровавое месиво,

и он сам не мог идти к месту казни. Его волокли…А потом

сбросили в общую яму и залили

хлоркой, чтобы скорее разъело, чтобы

месиво не смердело при первой

весенней оттепели… Гарольд…

ГАРОЛЬД. Да?

НАТАША. Какое зеркало странное…Посмотри, какие мы…Кто смотрелся в него до нас? Такое чувство, что ты где-то совсем рядом. Очень близко. А сам, наверное, пьёшь на Розенталрплатц где-нибудь с Фергусоном… А я…ты знаешь, я скучаю по тебе… (пауза) Они что, такие же были? Такие, как мы?

ГАРОЛЬД (тихо) Да…

НАТАША. «Мейерхольдовы арапчата затевают опять возню»…

(Неожиданно сверху срывается снегопад чёрно-серого пепла. На сцене – голые по пояс Димитрий и Мартин – как дети под первым снегом, затевают борьбу, обмазываются пеплом, и становятся чёрными, как сажа или как глухая майская ночь в Берлине, а потом вдруг замирают в страшных неестественных позах, как люди, которых сожгли заживо).