Картина третья. Прошлое. Блистательный концерт Ольги

Прошлое. Блистательный концерт Ольги. Неожиданно, в самом конце лопается струна контрабаса. На мгновение Гарольд застывает с поднятым смычком. Звук лопнувшей струны. Ольга оборачивается, понимая, что случилось. Гарольд кивает ей, что продолжит играть на трёх струнах. Играет актавой выше. Ольга продолжает петь, уходя ниже, одновременно, Митя и Мартин подстраиваются под новое звучание. Заканчивают виртуозно. Пауза. Затем – все смеются. Взрыв смеха.

ОЛЬГА (подходит к Гарольду) Если мы захотим сэкономить на скрипаче, мы просто попросим тебя оборвать пару струн на контрабасе.

ГАРОЛЬД. Я сделал всё, что мог!

ОЛЬГА. Ну, конечно, дорогой…Мне пришлось петь под скрипку. Под плохонькую, но всё же – скрипку!

ГАРОЛЬД. У тебя недурно получилось …(перетягивает струну) Может, всё так и оставим?

ОЛЬГА. Предпочитаю петь под контрабас. (Гарольд настраивает струны. Ольга голосом вторит случайным звукам настройки. Диалог нот и её голоса). Что может быть нежнее, мой дорогой, чем наш старинный дует - твой контрабас и моё контральто? Скажи мне, что я права…

ГОРОЛЬД. Ты права…

(В это время Мартин и Димитрий отходят в сторону.. Видно, что оба устали).

МАРТИН (достаёт папиросы) У тебя нет огня?

ДИМИТРИЙ. Я никогда не ношу с собой огонь…

МАРТИН. Напрасно …(мнёт пальцами папиросу) А, кстати, почему?

ДИМИТРИЙ. Разве ты не видишь сколько огня вокруг за последнее время?

МАРТИН. Наверное, ты прав… Знаешь, я очень устал от Германии…

МИТЯ. Вот как?

МАРТИН. Устал жить в страхе…

МИТЯ. Это что-то новое, Мартин… а как же Ольга?

ОЛЬГА (Гарольду) Вот, вчера, у Бранденбургских ворот, - странно, да? - видела скрипача…Он хорошо играл, проникновенно... Я даже сказала ему: «Приходите в наш «Остров радости»». Но он промолчал. И тогда я снова повторила: «Приходите, да…нам нужен скрипач». А он сказал: «Я больше не ходок по Островам… я прощаюсь..» Я засмеялась, хотя мне стало совсем не весело, просто нужно было засмеяться: «Что за страхи такие?» - «Это не страхи…- он даже перестал играть. – Скорее пророчества: скоро в Германии не останется ни одного хорошего скрипача…Наш народ не всегда точен в словах, но когда-то у нас была музыка…А вам, любезная фроляйн, не стоит прогуливаться одной по Берлину, да ещё в такой поздний час…» Я пошла назад к нашему «Острову радости», а он заиграл «Цыганку» Равеля, так остро, что я даже не смогла обернуться. Так пронзительно, как будто и в правду прощался…Такое чувство, что старый мир обезумел и прощается с жизнью.

МАРТИН (тихо) Я устал жить в вечном предчувствии смерти…

МИТЯ (озадаченно) А как же Ольга?

МАРТИН.А я женюсь на ней, и мы уедем в Америку…Разве ты не понял, пианист?

МИТЯ(смеётся) Ты опоздал, малыш…

МАРТИН.Не смей меня так называть …(хватает его за ворот пиджака, трясёт. Митя отбивается. Смешно, по-дурацки, борются. Митя падает, Мартину неловко. Он помогает ему подняться.) Никогда…

ОЛЬГА (оборачивается к ним) Да вы с ума сошли?

МИТЯ. Ничего страшного, Лёлечка…Я просто упал…

ОЛЬГА. Что за день сегодня такой? Я не могу это видеть!

(уходит)

(Пауза. Гарольд настраивает контрабас. Короткие, отрывистые звуки во время всего разговора Мартина и Димитрия).

МИТЯ. Ладно, успокойся, Мартин…

МАРТИН. Я спокоен…

МИТЯ. Ты очень наивен. Ты что, не понял – Ольга давно замужем?

МАРТИН. Нет, я не понял…О чём ты?

МИТЯ. Ольга…Что такое – Ольга? Она никого не любит, кроме этой своей жизни, ты понимаешь?

МАРТИН. Моя Ольга замужем? Что за бред? Это что – очередная метафора русского дворянчика из-под Киева?

МИТЯ. Можно сказать и так, малыш…Ах, да, извини, ты, кажется, запретил себя так называть (пауза). Но давай лучше об Ольге. Давай на чистоту…Ольга давно повенчалась с театром… Всё остальное для неё – игра, новые люди, новые декорации… Где бы она ни была – рядом с ней всегда окажутся контрабасист, пианист и ударник, только с другими именами…Разве ты ещё не понял? Ольга постоянно играет с этим миром, но её никогда не поймать, потому что она всегда искренна в своей игре…Если она вызывает чувства, то она искренне испытывает их в ответ. На завтра она о них так же искренне забудет. Так её научил её русский учитель Меейрхольд…

МАРТИН. Он немец.

ДИМИТРИЙ. Неважно…Пару лет назад я случайно видел вас в Люст-гардене.

МАРТИН. Следил за нами?

МИТЯ. Нет, что ты. Это не по-дворянски…Просто шёл мимо. (Пауза. Всё меняется. Настроение Димитрия. Настроение Мартина) Я подошёл к вам тогда так близко, что меня сложно было не заметить… А вы всё равно незаметили…Вы видели только друг на друга, ты поправлял её ошибки в немецком языке, и она послушно, как школьница, повторяла за тобой...

МАРТИН. А ты подслушивал, да, Димитрий? Прятался и подслушивал, как отвергнутый неудачник…

МИТЯ. Нет, что ты!...Просто я так близко сидел возле вас, что не мог не услышать …(неожиданно печально) И тогда – меня поразила одна вещь в Ольге…Я раньше этого не знал… такая мгновенная и даже безыскусная искренность, которой сложно, да и не нужно сопротивляться… она плохо говорила по-немецки тогда, но меня пронзило не то, что она сказала тебе, а то, как она это сказала…

МАРТИН (удивлённо) О чём ты?

МИТЯ. Ты даже не помнишь… а я, вот, всё видел, и всё никак не могу выкинуть из головы…Ты взял её за руку, а она сказала, слегка повернув голову и как-то рассеянно скользнув взглядом по мне, не узнавая: «Когда ты дотрагиваешься до меня, Мартин, я вся вспыхиваю… сгораю… что ты делаешь со мной? Почему у тебя такая власть?» Ну, разве так откровенно, так бесхитростно мы можем говорить с любовником на языке, в котором мы не свободны? И что оставалось тебе?

МАРТИН. Гореть в ответ… Но я не помню…Правда… Я совершенно не помню…

МИТЯ. А тебе и не надо…Тебе нужно только гореть, большего от тебя не попросят …(пауза) И знаешь, что я почувствовал тогда, в тот июльский вечер в Люст-гартене среди пива, фонтанов, лепета влюблённых и трепета разноцветных флажков на ветру? Это была даже не ревность… а острое, больное сожаление…

МАРТИН.О том, что это было сказано не тебе?

МИТЯ. Это было сказано и не тебе, Мартин. Она видела только свои чувства в тот момент, а ты был только поводом, чтобы онипроснулись… (пауза) А сожаление я почувствовал только потому, что снова и снова получил по своим иллюзиям и в очередной раз поранился об эту женщину… Точно так же могло пролиться вино за соседним столиком, и внезапно заиграть музыка, и подуть ветер с реки… Её чувства проснулисьбы– страстно, болезненно… Ты – только повод, мальчик из бедной и очень страшной жизни. Мы, художники, чувствуем мира только через самих себя…

МАРТИН. Ты хочешь сказать – она меня бросит?

МИТЯ. Она уже бросила тебя.

МАРТИН. Ты – неудачник.

МИТЯ. Возможно …(усмехнулся) Но только как бы тебе попроще объяснить… Вот представь - сильную породистую кошку, которая потягивается, играет мышцами, охотится иногда… Ты для неё – мышка… славная, милая, очень послушная мышка, к которой она даже по-своему привязалась… потом она найдёт себе мышку поинтереснее, позатейливее и забудет про тебя, умный, способный, недоучившийся Мартин Гроос…

МАРТИН (холодно) Да, Димитрий, я из очень простой семьи… И я понимаю только тогда, когда со мной говорят напрямую…Ольга меня бросит, а вы с Гарольдом просто так, очень снисходительно, терпите меня, потому что я – её текущий повод остро почувствовать эту жизнь …

МИТЯ. Я бы не стал так резко…

МАРТИН. Ты у нас - голубая кровь, Димитрий, ленивый, но чуткий ум… Что ещё сказать о тебе?... А моя мать была простой прачкой, она работала с утра и до вечера, чтобы дать мне то образование, которое тебе полагалось по рождению и происхождению…Но эта простая женщина была очень гордой…Она никогда никому не навязывала себя… Она всегда уходила первой…Так вот – я в неё. Я не буду ждать, когда Ольга оставит меня, а вы с Гарольдом по-дружески напоите меня пивом…

МИТЯ. Да не горячись ты так, Мартин! Сядь, посиди….

МАРТИН. Я плохо спал сегодня…Очень душно… Я не здоров…Пожалуй, мне нужно пройтись…

(В это время Ольга возвращается на сцену. Димитрий идёт к пианино, Мартин, колеблясь, к ударной установке. Ольга что-то шуточно поёт, и вдруг Мартин где-то на середине песни бросает палочки и через сцену идёт к выходу. Ольга с удивлением смотрит, вслед. Мите неловко.)