Картина первая

Концерт Наташи и Гарольда провалился.

Вечер после их выступления в «Острове радости».

Наташа сидит в платье Ольги за стойкой, в совершенно расстроенных чувствах, растрёпанная, шляпа валяется на полу, украшения, перчатки,

флакон с духами, - всё раскидано по стойке…По лицу растеклась тушь. Возможно, она плакала. Нелепо сбились меха. Наташа пьёт пиво «из горла», богемно, как девчонки-рокерши из Принцлауерберга, открывая бутылки зубами. Пытается курить, закашливается, отбрасывает сигареты.

Входит Гарольд во фраке, но босиком, с букетом цветов. Наблюдает за Наташей. Она его не замечает…

ГАРОЛЬД. Скажи что-нибудь, прекрасная!

НАТАША (устало его разглядывает) Почему ты босиком?

ГАРОЛЬД. Туфли жмут …(молчание) Ну, ещё – хоть одно слово…

НАТАША. На какой барахолке ты так приоделся?

ГАРОЛЬД. Это настоящий концертный фрак…

НАТАША. Ну, да…Они там все настоящие… так на какой «блошинке» ты его отхватил?

ГАРОЛЬД. Говорю тебе, он – настоящий! Это ещё со времён Комише – оперы, когда я там служил в оркестре.

НАТАША. Судя по тому, что он совсем новый, в Комише-опере ты служил недолго.

ГАРОЛЬД. Кажется, ты намекаешь на что-то очень неприятное…

НАТАША. Кажется, да…Я говорю о том, что тебя оттуда «попросили»… четвёртого контрабаса на замене, которому люто завидовал первый контрабас и всячески его подсиживал…Знаешь, Гарольд, я его отчасти понимаю…

ГАРОЛЬД. Да, что ты, вообще, понимаешь в театре?

НАТАША. Я понимаю, что все спектакли с твоим участием проваливались, а из зрителей приходили «три ободранных кошки». Двух приглашал ты, а одной доставался билет со скидкой…

ГАРОЛЬД. Почему ты так хочешь уязвить меня, Наташа?

НАТАША. Прости, Гарольд….Всё это неважно, как говорите вы с

Фергусоном…Важно только то, что мы провалились… Твои «три кошки…» зевали и пили пиво…Три дранные кошки: Эльке, девушка 35-ти лет и её француз, и ещё -пожилая дама из Вильмерсдорфа, которая выиграла в лотерею билет со скидкой…Эльке не понравилось…Ты был прав, Гарольд. «Остров Радости» - это чудесное питейное заведение, знаменитое на весь наш околоток Шарлотенбурга, подвыпивший хозяин которого иногда надрывно играет на контрабасе…

ГАРОЛЬД (смеётся) И снова ты хочешь меня уязвить.

НАТАША. Нет…Да… неважно… Мы провалились, Гарольд…мы провалились…

ГАРОЛЬД. Ты спросила – почему я во фраке? Пожалуй, я тебе расскажу… после того, как меня «попросили» из Комише- Оперы, я надевал его дважды... Скажи, пожалуйста, ты знаешь, что такое «серсо»?

НАТАША. Какая глупость… Серсо – детская игра…Колёсико… палочка…скорость…Дети ловят на палочку лёгкие обручи …(улыбнулась) О чём ты, мой дорогой?

ГАРОЛЬД. В первый раз я надел фрак, когда приезжал ваш русский театр… я вспомнил, как когда-то давно, в юности, видел старика. Он всё время приходил в берлинскую Филармонию во фраке…Это было очень смешно, даже нелепо… Нарядное пугало в толпе заношенных свитеров и джинсов. Он ходил на концерты русской музыки, каждый раз как на какой-то исключительный праздник…на удивительное торжество… После его смерти его ученики опубликовали его архив. Он всю жизнь занимался био-механикой Мейерхольда… Когда приехал русский театр, я вспомнил о нём и почему-то ощутил торжество…Волну торжества… Девятый вал… я надел фрак и пошёл на спектакль…

НАТАША. Очень глупо, Гарольд… твой вечный юношеский романтизм… ГАРОЛЬД. Возможно… Но театр – это серсо. Вечный танец. Вечный флирт с жизнью… (Неожиданно азартно, мастерски танцует, увлекая за собой Наташу: «Да сбрось же ты, наконец, эти дурацкие туфли!» Оба танцуют босиком) … Итак, серсо это театр…это - тоска по красоте, наслаждение без утоления, бегство, постоянная погоня, игра… иногда я думаю, что устал и больше не попадаю в ритм… в ритм этого упоительного понимания жизни…Поворот! (резким движением разворачивает Наташу к себе) Но только иногда…а потом… Ты понимаешь, Наташа, мы забываем, что мы живём... Мы смертны, но мы живём, как бессмертные, по своей воле. Но если бы нам заранее показали наш конец, даже не когда он случится, а то именно, каким он будет, то, клянусь тебе! - мы бы жили иначе…

НАТАША. Это из дневника Ольги…

ГАРОЛЬД. Это из русских духовных книг…

НАТАША. Какой ты умный…

ГАРОЛЬД. Когда-то я закончил иезуитскую школу и кое-что помню о том, как устроен мир… Понимаешь, Ольга, этот старик во фраке со стопкой программок и ты…

НАТАША (смеётся) И я?

ГАРОЛЬД. Да…И ты тоже… у вас – свойство… вы заражаете людей художественной болезнью. Даже тех, которые вас не любят, даже тех, которые не хотят знать вас или о вас… Второй раз я надел фрак после твоего концерта… Мы будем выступать вместе..

НАТАША. Я не хочу больше. Я не могу.

ГАРОЛЬД. Уже поздно… (и снова – резкий поворот в танце)

НАТАША. Я – слабая, Гарольд… я прочитала в дневнике у Ольге – на углу Штаргардер и Грайфенхагенерштрассе у лютеранской церкви стоял маленький белый Христос на возвышении. Она вставала напротив Него, запрокидывала голову и получалось, что они смотрят друг другу в глаза…И она всегда просила Его, а Он всегда её слышал.. Она называла Его – «Мой маленький белый Христос …» Я тоже пошла и попросила Его…

ГАРОЛЬД. О чём?

НАТАША. Это неважно… я просила впустую…Маленький белый Христос Ольги не услышал меня…

ГАРОЛЬД. О чём ты попросила, Наташа?

НАТАША. Это неважно, Гарольд…Это уже неважно… я попросила, чтобы ты согласился и больше всего на свете захотел…Вот видишь, как заразительны слова Фергусона и молитвы Ольги!

ГАРОЛЬД. Я согласился…

НАТАША. Я больше не буду петь…

ГАРОЛЬД. Нет …(берёт контрабас…быстро настраивает)

НАТАША. Я больше не буду петь никогда…

ГАРОЛЬД. Нет …(начинает играть) А ты была права… я, действительно, очень хороший музыкант… только я почему-то забыл об этом….

Наташа поёт стих Ницше: «…Тот не раскается, кто убоявшись казни, // Таит в себе самом все помыслы свои…»