Сцена 10

ЛУИ. – Поначалу обычно веришь

- я в это верил –

по-моему, все в это верят,

это утешает, это чтобы было не так страшно,

повторяешь это про себя как сказку на ночь детям,

какое-то время веришь,

надеешься,

что весь остальной мир исчезнет вместе с тобой,

что весь остальной мир мог бы исчезнуть вместе с тобой,

угаснуть, раствориться, и не пережить меня.

Всем придется уйти вместе со мной, отправиться за мной и никогда уже не вернуться.

Я заберу их с собой, я буду не одинок.

Затем, но это потом, позже,

- вот, снова вернулась ирония, она меня успокаивает, она меня направляет –

затем ты мечтаешь, я мечтал,

мечтаешь увидеть других, остальной мир, после смерти.

Ты будешь их судить.

Ты представляешь их, как на параде, смотришь на них,

они теперь в наших руках, разглядываешь их и не слишком-то любишь,

слишком большая любовь приносит печаль и горечь, а это нельзя держать за правило.

Ты знаешь их навылет,

ты забавляешься, я забавлялся,

организуешь их и строишь и перестраиваешь порядок их жизни.

И себя видишь, лежащим на облаке и глядящим на них сверху, не знаю, как в детских книжках, такая у меня перед глазами картинка.

Что они сделают со мной, когда меня здесь не будет?

Хотелось бы банально воспользоваться их смятением и еще самую малость ими поруководить, направить их в нужное русло.

Хотелось бы их услышать, я их не слышу,

вынудить их наговорить всякой чуши,

и узнать, наконец, что они думают.

И ты плачешь.

Тебе хорошо.

Мне хорошо.

Иногда, это как внезапная дрожь по телу,

иногда я еще вцепляюсь в кого-то, становлюсь злобным,

становлюсь злобным и выхожу из себя,

свожу счеты, припоминаю обиды.

Я кусаюсь, бывает, я кусаюсь.

Я возвращаюсь к тому, что уже простил,

утопающий, который отомстит своим спасителям,

я окунаю их головой в воду,

я вас уничтожу жестоко и без сожалений.

То, что я говорю, ужасно.

Я в своей постели, ночь, и оттого что мне страшно, я не могу уснуть,

меня рвет, это выходит ненависть.

Она меня усмиряет и утомляет,

и эта усталость позволит мне наконец исчезнуть.

Завтра я снова буду спокоен, бледен и нетороплив.

Я убиваю вас одного за другим, вы этого не знаете, а я окажусь единственным выжившим,

я умру последним.

Я убийца, а убийцы не умирают,

меня следовало бы уничтожить.

То, что я думаю, ужасно.

Я никого не люблю,

я никогда вас не любил, это ложь,

я никого не люблю, я совсем один,

а один я ничем не рискую,

я сам принимаю решения,

Смерть тоже, она тоже мое решение,

а умереть, значит, разрушить вас, а именно этого я и хочу.

Я умираю из-за досады, я умираю из-за злобы и мелочности,

я приношу себя в жертву.

Вы останетесь здесь страдать дольше и мучительней меня, а я буду смотреть на вас, знаю я вас, навылет, я буду вас разглядывать, и потешаться над вами, и ненавидеть ваши страдания.

А почему собственно Смерть должна сделать меня хорошим?

Это мысль живого, которого беспокоят мои возможные заблуждения.

У меня, такого плохого и посредственного, остались только маленькие страхи и ничтожные заботы,

нет ничего хуже:

что вы сделаете со мной и со всеми теми вещами, которые мне принадлежали?

Это некрасиво, но быть некрасивым, значит, быть менее достойным жалости.

А потом,

несколько месяцев назад,

я сбежал.

Я путешествую по миру, желаю стать скитальцем, бродягой.

Все агонизирующие пытаются сделать одно и то же, разбить голову вдребезги об оконное стекло,

высоко взмахнуть своими нелепыми крыльями,

начать скитания, заведомо потерявшись,

исчезнуть,

бежать от Смерти,

пытаться ее обскакать,

чтобы она никогда меня не догнала, чтобы не знала, где меня искать.

Я больше никогда не буду там, где был, бывал, раньше, всегда, я буду далеко,

затеряюсь в огромных просторах, спрячусь в какой-нибудь дыре,

буду врать себе и ухмыляться.

Я путешествую.

Мне нравится быть дилетантом, якобы ранимым молодым человеком, который чахнет, сохнет и позерствует.

Я всем чужой. Я настороже. У меня на каждый случай особое выражение лица.

Нужно было видеть меня, с моей тайной, в залах ожидания аэропортов, как я был убедителен!

Мы прощаемся

с моей будущей Смертью

гуляем,

расхаживаем ночью по пустынным улицам, слегка окутанным туманом, и очень друг другом довольны.

Мы элегантны и непринужденны,

мы привлекаем своей загадочностью,

по нам ни о чем нельзя догадаться,

и администраторы отелей, ночью, испытывают к нам большое уважение, и вполне готовы поддаться нашему очарованию.

Я ничего не делал,

я имитировал,

я испытывал ностальгию.

Я открываю новые страны, я люблю их через литературу, читаю книги,

пересматриваю некоторые воспоминания,

иногда приходится дать большой крюк, чтобы вернуться к началу,

а иногда,

хотя сам я этого не знал и не понимал,

на меня вдруг нападало желание убежать от всего и ничего не признавать.

Я ни во что не верю.

Но когда однажды вечером,

на перроне вокзала

(это расхожая картина),

в номере отеля,

скажем, такого: «Отель д’Англетер, Нёшатель, Швейцария», или другого, вот этого: «Отель дю Руа де Сисиль», мне все равно, или во втором зале ресторана, набитого прожигателями жизни, где я ужинал в одиночестве посреди равнодушного гула,

меня тихонько похлопали по плечу, сказав при этом с милой грустной улыбкой потерявшегося ребенка:

«А смысл?»

это «а смысл»

привет от Смерти,

- она все-таки нашла меня, хоть и не искала –

это «а смысл» привело меня домой, вернуло обратно, подвигло отказаться от моих жалких и тщетных потуг,

и повелело мне отныне прекратить эти игры.

Пора.

Я снова пересекаю пейзаж в обратном направлении.

Каждое местечко, даже самое уродливое или самое идиотское,

заметим, что я вижу его в последний раз,

мне хочется удержать в памяти.

Я возвращаюсь и жду.

Теперь я буду держать себя в руках, обещаю,

теперь я, молчаливый и важный, так, кажется, говорят,

больше не стану причинять неприятностей.

Я проигрываю. Проиграл.

Я навожу порядок, расставляю все по местам, я еду сюда повидаться, я оставляю все как есть, пытаюсь закончить, сделать выводы, утихомириться.

Я больше не жестикулирую и изъясняюсь символическими сентенциями, полными многозначительных намеков.

Я себе нравлюсь.

Отныне ничто меня так не услаждает, как собственная тоска.

Еще иногда мне случалось,

«в последнее время»,

улыбаться самому себе как бы для фотографии «на память».

Ваши пальцы гладят ее, осторожно, чтобы не запачкать и не оставить на ней преступных следов.

«Именно таким он и был»,

и в этом такая неправда,

если вы на минуту задумаетесь, то сможете признать,

это неправда,

я просто делал вид.