Убийство

Преображенный дух человеческий обретает безстрашие в даро­ванном ему Богом смирении, ибо безсмертная жизнь - это и есть смирение, не имеющее в себе ни тени безпокойства, ни страха за свое безсмертие. Боже, напитай меня причастием истины Твоей, чтобы пребывать в Тебе вместе с теми, кто вкусил Небесного Твоего Причащения и ныне насыщается ненасытимо радостью пребыва­ния в Тебе и в непрестанном молитвословии, восхваляя и благода­ря Тебя, Творче мой и Создатель!

Целомудренное сердце приходит к чистоте. Чистое сердце, вни­кая в себя, находит Бога и зрит Его напрямую.

Утром послушник спешно ушел на Псху известить людей, что­бы меня вывезли для лечения на Псху. За мной приехал Василий Николаевич и отвез на лошади в село, устроив в своем доме. Его жена по моей просьбе отварила мне целое ведро сладкой свеклы. Что было удивительно: мне хотелось есть ее не переставая. Чем больше я ел свеклы, тем больше ее хотелось. Никакая другая пища не привлекала меня. С каждым днем силы мои восстанавливались, и я стал чувствовать себя значительно лучше. В конце недели вер­толетом прилетел фельдшер, вызванный по рации лесничим. Он послушал мое сердце и сделал заключение:

Сильный авитаминоз. Сердце ослабело, поэтому начался отек. Но сейчас здоровье идет на поправку. Какие лекарства вы ему дае­те? - спросил фельдшер у окружающих.

Да он только одну вареную свеклу ест, доктор! - ответил за всех пчеловод.

Вот как? А это именно то, что ему нужно, потому что свекла укрепляет сердце!

Отек быстро прошел и с тех пор не возобновлялся.

В семье Василия Николаевича горе жило всю зиму: сына так и не нашли. Пчеловод и его жена попросили отслужить молебен Ма­тери Божией. Все их просьбы заключались в одном - найти хотя бы его тело. Сочувствующие горю этой семьи собрались у них в до­ме. Пришел с женой и милиционер. Молебен прошел под вздохи и слезы женщин. После службы никто не хотел уходить, начались разговоры о происшедшем. Выяснилось, что в день исчезновения парня некоторые охотники слышали крики в районе пасеки. Кто- то вспомнил, что в тот день в тех местах охотились сыновья неве­рующего старика. С одним из его сыновей зимой поссорился сын Василия Николаевича. Именно этот парень приходил ко мне в ке­лью на Грибзе.

На следующий день в дом пчеловода пришел взволнованный старший лесничий и шепотом попросил меня выйти и перегово­рить с ним наедине:

Батюшка, посоветуйте, что делать. Я нашел тело в реке возле пасеки. Паводок вынес труп и понес по реке. Мне удалось выловить его. Убитый, по-видимому, был спрятан в воде под обрывом, завер­нут в полиэтилен и придавлен камнями. Потому мы и не смогли его найти... Боюсь им говорить об этом...

Скажите Василию Николаевичу! Не нужно откладывать, - по­советовал я. - Неизвестность еще хуже...

Когда хозяева узнали о случившемся, в доме начались рыдания, беготня и хлопоты. К вечеру мужчины привезли тело. Фельдшер, после осмотра тела, утвердительно заявил, что оно попало в во­ду уже мертвым. На голове были найдены следы от удара. Многие высказывали предположение, что парень оступился, ударился го­ловой о камень и утонул. Милиционер, негодуя, сказал, что он так этого не оставит и убийцу найдет непременно.

Мне пришлось служить панихиду. Убитого хоронили всем се­лом. Но нам уже было ясно, что убийцы тоже приходили на похоро­ны и делали сочувствующие лица. После похорон Василий Никола­евич отозвал меня и со слезами на глазах признался, что в гибели своего сына он видит наказание Божие:

Пока вас не было, этой зимой мой сыночек обворовал церковь, где хранились гуманитарные вещи и продукты для бедных, а ли­тургические сосуды отвез и продал в городе! Прости его, Господи! Простите его, батюшка!

К одной печали добавилась другая печаль из-за того, что па­рень сильно запутался в жизни и сам ускорил свой конец. Как мог я успокоил моего друга, уговаривая его принять случившееся как волю Божию, а сосуды для церкви достанем другие.

Если мы все же найдем убийцу, что с ним делать? Мои сыно­вья убьют всю их семью на месте! - горестно недоумевал пчеловод, сдерживая себя, чтобы не озлобиться. - Шишин говорит, что тогда в селе начнется вендетта. Валера тоже не знает, что с убийцей де­лать, тюрьмы ведь на побережье разрушены...

Оставьте это дело Богу, Василий Николаевич! - высказал я свое мнение. - Бог Сам накажет тех, кто совершил такое злодеяние. А верующих Он не оставит Своей милостью...

Обнявшись, мы тихо стояли в темной комнате. Слезы пчеловода капали на подрясник и прожигали мне грудь. В своей беде он стал мне ближе всех на Псху, словно самый родной человек, и частью моей жизни на самом трудном ее этапе.

Милиционер, у которого в прошлые годы отец работал следо­вателем по особо опасным делам, проявил немало изобретатель­ности и постепенно разыскал свидетелей убийства. Он нашел че­ловека, охотившегося в тот злополучный день недалеко от пасеки. Путем осторожных расспросов Валерий выяснил, как соверши­лось убийство.

Этот охотник, боясь мести братьев, долго скрывал то, что он ока­зался невольным свидетелем преступления. Выяснилось, что сына Василия Николаевича убили неверующие старик и его младший сын. Они ударили парня прикладом автомата и затем добили его, когда он начал кричать. После этого обернули полиэтиленом и уто­пили в глубокой выемке под крутым берегом реки, придавив кам­нями. Но паводок помог обнаружить это злодеяние. Догадка лесни­чего оказалась верной.

Запугав угрозами случайного свидетеля преступления, убийцы успокоились и считали, что дело закрыто. Все это с гневом поведал мне Валерий, поднявшись в келью на Грибзу.

Серьезная проблема, батюшка. Знаю точно, кто убил, и могу доказать. Сдать убийц в сухумскую милицию? Но их выпустят че­рез месяц, так как старший брат назначен абхазами главой адми­нистрации на Псху. Убить из засады отца и сыновей? Но это не по- православному... Сейчас вся эта семья ходит в горы, держась вме­сте. Все вооружены автоматами. Как поступить? - опустив голову, задумался милиционер.

- Не знаю, Валера. Оставь все на волю Божию. - после долгого молчания посоветовал я. - Бог Сам решит все как нужно, раз тебе нет поддержки от властей...

На этом мы попрощались. А мной овладела печаль: зло на Псху взяло верх, так как полная анархия и безвластие в стране дали воз­можность злодеям жить и действовать безбоязненно, утверждая свою силу автоматами и прикладами. К тому же Василий Нико­лаевич по простоте открыл место моей кельи одному из убийц. В тот же день я с утра поднял к заветным скалам топор, пилу, поли­спаст, молот и железные скобы, чтобы начать строительство церк­ви в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Этот праздник был особенно дорог для меня, потому что в этот день я когда-то стал иеромонахом.

Отобрав продукты для верхней кельи - муку и крупы, нагрузив­шись вдобавок тяжелой брезентовой палаткой, я отправился вверх еще раз. Но к полудню быстро собрались огромные тучи, подул хо­лодный ветер, и хлынул такой ливень, что все вокруг исчезло под сплошной завесой дождя. Скользя по размокшей глине, цепляясь руками за мокрые ветки кустарника, я вылез к моим скалам. Ли­вень хлестал во всю свою мощь, сопровождаемый вспышками мол­ний над самой головой и страшными раскатами грома.

Когда я начал ставить палатку, стало нестерпимо холодно. Дро­жа от ветра и холодного ливня, потоками низвергавшегося с по­темневшего неба, я затянул последние растяжки и заглянул внутрь моего трепещущего убежища. То, что творилось в нем, ужаснуло меня - вода на несколько пальцев стояла на дне палатки. Когда я начал вычерпывать ее посиневшими руками, посыпался град. Крупные горошины больно били по спине. У меня перехватило ды­хание. Сил сражаться со стихией уже не оставалось. Из последних усилий я принялся кричать: “Господи, помоги! Помоги мне, Боже! ”

Кое-как удалив воду, я кинул внутрь полиэтиленовую пленку, затем коврик и, выбросив на дождь мокрую одежду, забрался в спальник. Только тогда, свернувшись в комок, мне удалось прийти в себя - и слезы благодарности Богу за то, что я еще жив, душили меня. Жить постоянно на пределе своих сил и возможностей не­выносимо, но та радость, которая приходила в душу после прой­денных переживаний, - непередаваема. Читая про себя Иисусову молитву, я уснул под шум дождя и раскаты грома.

Проснулся я среди ночи оттого, что по мне кто-то бегал. Я при­слушался: по быстрым прикосновениям понял, что в палатку про­никли мыши. С фонариком в углу палатки я обнаружил дыры, ко­торые проделали мыши. Пришлось до утра гонять их, хлопая ладо­нями по брезентовому полотнищу. Утром я завязал дыры веревкой и на время избавился от назойливых соседей. На маленьком ручье я поставил небольшой отрезок пластикового шланга, и эта крохот­ная струйка пока обеспечивала меня водой.

Пихты на склоне почти все оказались очень большими, до полу­метра в диаметре возле комля. Тонких пихт я не нашел, пришлось валить какие есть. Стволы ложились хорошо, верхушками вниз по склону. Так их было легче подтаскивать к строительной площадке. Некоторые из сваленных деревьев, после того как я снял с них кору и распилил, заскользили вниз и ушли в обрыв. Тут-то и пригодился полиспаст, которым мне удалось вытащить их наверх. Удивительно было смотреть, как огромное бревно двигалось вверх усилием чело­веческих рук, подчиняясь законам механики.

Когда я готовил себе тесто для лепешек, которые пек на костре в крышке из-под котелка, мелкие крошки падали на землю. Меня поразило, что эти комочки теста принялся уплетать, похоже, с ви­димым удовольствием, небольшой паучок, спустившийся сверху на тоненькой паутинке. Заметив ползущую улитку, я предложил и ей кусочек теста. Она внимательно осмотрела его и взялась поедать этот комочек, словно всю жизнь питалась тестом.

“Вот теперь и у меня здесь новые добрые друзья... - подумалось мне. - В отличие от жестокого мира, где убивают и воюют ради гор­дыни тленного мира сего, который сам подобен мимолетной тени...”

Периодически я спускался в келью для служения литургии. Мо­лодой папоротник и грибы, которые удавалось набрать по пути, разнообразили мой рацион. Иногда на пихтах попадался огромный древесный гриб, размером с корзину и похожий на морскую капу­сту, с приятным вкусом и запахом. Такой гриб приходилось нести в руках, и его, если погода стояла прохладная, хватало на неделю.

Наступили жаркие дни. Оставив на ночь сваренную “морскую капусту” в котелке, утром я почувствовал душок, словно у палатки лежал труп. Этот запах источал мой гриб. Жалко было спускаться за продуктами и терять день на подъем обратно. Я вспомнил, как пустынники ели тухлую рыбу, и тоже решил воспитать в себе на­чатки безстрастия. Перекрестив испорченный гриб, я смело при­ступил к нему, но очень скоро понял, что ошибся. Дыхание пере­хватило, живот свело, в глазах все позеленело. Я кинулся к моему ручейку: остатки пластмассовой трубки валялись на земле, изгрызанные медведицей. Как я ни пытался губами поймать небольшие капли воды, стекающие по камням, только перепачкался грязью. Пришлось добираться до водопада, где, почти теряя сознание, по­грузил голову в прохладные струи. До вечера я лежал у водопада, не обращая внимания на медведицу, которая недовольно бродила в борщевике, ворча и ломая кусты. Как я выжил, не знаю, но понял, что безстрастие не следует практиковать без рассуждения.

Вскоре закончился “гуманитарный” сахар, соли осталось в банке совсем на донышке, и я решил приучить себя жить без этих продук­тов. Если без сахара было еще терпимо, то без соли супы из папо­ротника, крапивы и грибов стали вызывать сильные желудочные расстройства. Но вот закончился сахар, и я заметил, что силы мои быстро убывают, а движения походят на движения альпинистов, находящихся на большой высоте. Каждый шаг давался с усилием, и приходилось часто отдыхать, чтобы отдышаться. Прошел месяц без соли и сахара, сил для работы почти не осталось, пришлось спу­ститься в келью за пополнением продуктов.

Соль и сахар я принес в одинаковых полотняных мешочках. Чтобы сахар не отсырел, я высыпал его в банку и, попив чаю с са­харом и лепешкой, отправился работать. Движения сразу стали быстрыми и энергичными, и в тот день я трудился дотемна. Вер­нувшись в палатку, я вспомнил, что не высыпал из мешочка соль в банку, и заполнил ее солью. Спохватившись, я от расстройства ударил себя по лбу: сахар и соль оказались в одной банке. При све­те свечи пришлось ложкой отделять соль от сахара, но помол этих компонентов был очень мелким, и я быстро убедился, что разде­лить их не удастся. В огорчении я перемешал ложкой вместе сахар и соль, решив, что буду добавлять эту смесь в супы и в чай. На этой смеси удалось продержаться еще месяц, пока меня не начало тошнить от одного ее вида. С тех пор я отказался от сахара и брал в горы только мед.

* * *

То, что я еще жив, - Удивительно.

То, что солнце встает, - Поразительно.

То, что все повторится, - Сомнительно.

То, что жизнь непонятна, - Мучительно.

Боже, если я умер в Тебе и снова жив, тогда смерть уже не страш­на душе моей. Если же я родился в Тебе по Твоей благодати в новую жизнь, то в ней не может быть смерти, чтобы опасаться ее. Твоя истинная жизнь - вечное и неизменное есмь, где нет ни вчера, ни завтра, ибо в ней нет никакого времени. Тело мое, которое я на­зываю своим, всего лишь земной ночлег мой, но дух, который во мне, преображенный Твоей благодатью, имеет вечное пребывание в Твоей неизмеримой вечности.