Другая Россия

Молчащему и созерцающему сердцу открываешься Ты, Боже, по неисповедимой любви Твоей. От надмевающихся своими по­мышлениями, наоборот, закрываешься Ты и ни в коем веке, ни­какими усилиями не отыщут они Тебя. Земное никчемное знание творится людьми, заблудившимися в грехах своих, но мудрость Небесная приходит свыше к возлюбившим Христа чистым серд­цем, как тихое дуновение Божественной благодати, и между ни­ми проложена пропасть непроходимая. Земное знание мертвит душу, а мудрость благодати ее животворит. Земные помышления прячут ее в сатанинские бездны, а Небесная любовь возводит ду­шу к жизни вечной.

Для непрестанной молитвы нет препятствий, они только укре­пляют ее. Для благодатного трезвения нет помех, они лишь усили­вают трезвение.

Перед Пасхой всю Великую Субботу мне пришлось исповедо­вать семьи верующих, которые пришли на службу вместе со своими детьми. Отец Ксенофонт проводил спевки с клиросом. С помощью иеромонаха эта Пасха не забрала у меня столько сил, как раньше, потому что суеты и нервозности при подготовке праздника стало гораздо меньше. Перед причащением верующих, стоящих с ра­достными, светлыми лицами в ярко освещенных комнатах плечом к плечу, мне пришлось говорить им о духовной жизни в миру, где наблюдалось много путаницы и различных суеверий. После моего слова к людям обратился мой напарник и очень толково сказал о единении душ верующих в момент причащения Святых Таин.

Не обошлось без искушений: на Псху приехал выдающий себя за великого старца и за воплощение святого апостола Иоанна Бого­слова представительный лысоватый старик с длинной белой боро­дой. Его сопровождала небольшая группа почитателей, в основном женщин. Не принадлежа к Православной Церкви, он занимался целительством по священническому Требнику. Этот “старец” по­требовал причастить его, но я, находя это невозможным, отказал ему, приобретя себе врага в его лице. Верующие поддержали меня, так как матушка Ольга передала из Сухуми через пасечника, что отец Тихон не благословляет верующим общаться с этим самозван­цем. Обликом этот старец действительно походил на иконописное изображение апостола Иоанна Богослова и этим сбивал с толку людей в Абхазии.

На источнике святого великомученика Василиска в Команах, где из камней била очень холодная вода, в которой даже крепкий человек не мог выдержать больше нескольких секунд, он заставлял верующих читать мысленно под водой девяностый псалом. Одна больная абхазка чуть было не умерла во время этого эксперимен­та, а ее муж поклялся убить этого горе-целителя. Тот был вынуж­ден бежать на Псху, но псхувцы оказались стойкими в своей вере и вскоре выдворили его вместе с почитательницами из села.

Тем не менее математик Михаил принял его сторону и начал до­казывать мне, что якобы существует некоторое пророчество и что перед концом света на Кавказе вновь появится святой Иоанн Бого­слов - и он есть именно этот самый “старец”. Иеромонах поддержал меня, и нам удалось устоять в этом свалившемся на наши головы искушении, тем более что псевдостарец не признавал, как оказа­лось, Церкви и креста и отказался покаяться в своем самозванстве, несмотря на мои советы и уговоры в беседах с ним.

Вот что, отец Симон! Священное Писание не нами написано, и об этом в нем нигде не сказано. Если хотите знать, то мы все - священники по Евангелию! - глухим упрямым голосом доказывал пришелец. - Вы, что ли, будете меня учить? - сказал он в конце с ревнивой досадой.

Встреча с псевдостарцем оставила неприятное впечатление.

Вечером, после небольшого отдыха, Василий Николаевич, Ши- шин, милиционер и я стали обсуждать варианты перехода через границу. В окно я мельком увидел, что мой помощник, собрав не­сколько молоденьких девушек, растолковывает им основы клиросного пения. В этом отношении наши выходы в село, к сожалению, имели свои не совсем полезные стороны. Отведя взгляд, я обратил свой слух и внимание к своим собеседникам. Псхувские старожи­лы предложили мне следующий вариант: после того как внизу, в ущельях, сойдет снег, а это возможно лишь в начале июня, нас с иеромонахом группа ребят - сыновья Василия Николаевича с их друзьями во главе с Валерием, выведут на Скрытый перевал, о ко­тором не знают пограничники. На той стороне милиционер поса­дит нас на лесовозные машины и вместе с нами доедет до Минвод, где ему хотелось посетить своих родственников. Рюкзаки с грузом ребята помогут нам поднять до седловины перевала, а нам нужно лишь с него спуститься до лесовозной дороги. Внешне все это вы­глядело привлекательно, и я с радостью согласился на такой ва­риант. Эту новость я сообщил отцу Ксенофонту, и он восторженно поддержал наш договор.

Больной зуб вновь начал побаливать. Лесничий обратил внима­ние на мой страдальческий вид: Что, зуб болит, отец Симон? Зубного врача у нас нет, но зато есть человек, который в свое время работал у него помощником, когда стоматолог приезжал на Псху лечить людей еще до войны. Он оставил помощнику препараты для пломбирования зубов и кое- какой инструмент. Если желаете, я могу с ним переговорить! - Шишин вопросительно посмотрел на меня.

Я согласился на это предложение, так как Москва еще только ма­ячила где-то далеко за горами, а переход через границу выглядел какой-то рискованной авантюрой. Вечером за мной пришел зубной “специалист”, и мы отправились к нему домой.

Материал для пломбы у меня есть, а инструмент, правда, не очень современный... - смущенно признался он. - Если потерпите лечение без укола, когда я вам начну обрабатывать зуб, то я, ба­тюшка, к вашим услугам! Когда я увидел устройство, которым зубной “техник” намере­вался сверлить дупло больного зуба, мне стало не по себе. Этот ме­ханизм представлял собой большое деревянное колесо с ручкой, похожее на колесо от старинной прялки, от него шла веревочная передача к маленькому колесику, вращающему сверло. Но отсту­пать было уже неудобно, и я уселся на стул рядом с этим нелепым агрегатом.

А помогать мне будет моя жена, - сказал мне мой “доктор”. - Она крутит колесо, когда я обрабатываю зуб. Вообще-то я этим де­лом не занимаюсь, но ради вас, батюшка, постараюсь вам помочь! Зина, иди сюда!

Из соседней комнаты вышла его супруга и смущенно поздорова­лась со мной. Ее муж обратился ко мне:

Батюшка, мы вас так редко видим, а хочется узнать как можно больше о нашей православной вере. Разрешите, мы будем задавать вопросы, когда я буду сверлить зуб, а вы можете моргать глазами, если “да”, и просто закрывайте их, если “нет”.

Хорошо, - ответил я, ужасаясь предстоящей процедуре.

Зина села за это устройство и завертела деревянную ручку на

колесе. Оно со скрипом и грохотом начало вращаться. Бывший помощник стоматолога решительно принялся сверлить мой зуб. Сверло ходило ходуном и било по больному зубу. Похоже, зуб не очень поддавался старому затупленному сверлу.

Не желаете немного самогона для храбрости, батюшка? - со­чувственно обратился ко мне “стоматолог”. - Очень уж крепкий у вас зуб...

Я отрицательно закрыл глаза.

Моя сестра, батюшка, была с вами на Решевей, когда парали­зованная Мария выздоровела. Мы вас после этого очень полюбили. Вообще-то нас называют “катакомбниками", наша Церковь нахо­дится за границей. К нам на службу не хотите прийти?

Я снова закрыл глаза.

Понятно. А если мы вас попросим молиться за нашего сына, который сейчас в армии, вы будете молиться?

Я утвердительно моргнул.

Нам говорят, что ваша Московская Патриархия исполняет все указания КГБ, это правда?

Я закрыл глаза, стараясь выражением лица показать, что это не совсем так.

Ясно. А в вашей Церкви сейчас есть хоть один святой?

Я моргнул несколько раз.

Скосив глаза на супругу “стоматолога”, которая без остановки крутила большое колесо, я увидел, что она вся взмокла. Мой док­тор, заметив, что его жена устала, сказал ей:

Хватит, Зина. Теперь осталось батюшке пломбу поставить...

Зина, покраснев, сказала:

Батюшка, если у вас есть духовные книги на Решевей, передай­те нам что-нибудь почитать...

Конечно, передам! - наконец с облегчением смог сказать я по­сле обработки больного зуба. Если бы не горячая молитва в серд­це, которая уменьшала боль при сверлении зуба этим чудовищным устройством, я бы, наверное, не выдержал этой процедуры.

С новой пломбой в зубе я шел под ночным звездным небом к дому Василия Николаевича, нагруженный сырами от “катакомб- ников”. На душе, несмотря на перенесенные мучения, было так хорошо, что Иисусова молитва изливалась из сердца сама собой в благодарственном безмолвном молитвословии Богу. Сильно уте­шенный ею, я еще долго молился в свой комнатушке наверху в до­ме доброго пасечника.

Самый удивительный вывод, который можно было сделать по­сле всех моих переживаний и приключений, привел меня к понима­нию того, что непрестанную Иисусову молитву враг одолеть не мо­жет, если в душе не возникнет согласия на его соблазн и склонение ко греху. Когда зло нападает на душу, утвердившуюся в молитве, оно только закаляет дух человека, а также укрепляет его стойкость и терпение в различных испытаниях. Зло, не желая этого, свои­ми нападениями начинает способствовать спасению молящейся и кающейся души. Враг, заметив, что его коварства и лукавства не только не вредят душе, преображенной Иисусовой молитвой, но и приводят к спасению от греха, сразу отбегает от такой души, словно опаляемый огнем. Это невероятное открытие потрясло меня своей простотой. Уже лежа в койке, я продолжал благодарно молиться. Любовь к Богу расширяла сердце до безконечности, а слезы сбега­ли по щекам, промочив подушку и подрясник.

Небольшим караваном мы возвращались на Решевей. Скворцы звенящими трелями буравили утреннюю тишину. Сын Василия Николаевича вез пасхальные подарки на лошади, ведя ее на пово­ду. По пути он рассказывал мне одну увлекательную историю:

Мой хороший друг, батюшка, поделился недавно со мной ново­стью, что рядом с вашим хутором он нашел подземное озеро!

Не может быть! - не удержался я от восклицания. Мой спутник продолжал:

Видите вот эти скалы у тропы? Из них все время льется вода. Мой товарищ однажды решил исследовать эти скалы, возвращаясь с охоты. Неподалеку он обнаружил небольшую дыру в горе и из лю­бопытства просунул в нее голову. Присмотревшись, он увидел, что этот лаз продолжается дальше. Сначала он ползком полез по нему, а затем, когда проход стал повыше, поднялся и пошел в глубь горы. Через какие-то трещины сверху проникало немного света, и мой друг заметил, что он пришел к берегу довольно большого озера. У берега стояла маленькая лодочка с веслом. Он поплыл в ней по озеру и обнаружил посреди него небольшой островок с избушкой. Из трубы шел дым. Мой товарищ постучал в дверь, и ему кто-то ответил: “Аминь”. Он вошел и увидел двух старичков-монахов. Они напоили моего друга травным чаем и отвезли на лодке к тому лазу, по которому он проник в подземную пещеру. На прощанье монахи попросили моего товарища никому о них не рассказывать. Поэтому он под большим секретом сообщил эту историю мне. Я вам расска­зываю все это, как батюшке. Мне можно вам об этом говорить?

Можно, можно... - сказал я и нетерпеливо спросил: - А тебе твой друг не показывал этот ход?

Показывал, конечно! Пойдемте со мной, я вам тоже покажу!

Наш проводник подвел нас к небольшому гроту, засыпанному

землей.

Вот здесь была дыра, а теперь, после зимы, земля обвалилась и засыпала вход в пещеру, - со вздохом сказал наш провожатый.

Сын Василия Николаевича уехал, а я, шокированный услышан­ной историей, рассказал ее отцу Пантелимону. Тот схватил две лопаты:

Ну что, отец, пойдем глянем?

Мы не стали откладывать и до вечера, измазавшись грязью, расчищали завал. Действительно дыра обнаружилась, но, как ни светили мы в нее фонариками, нигде не смогли обнаружить ее продолжения. Небольшая полость в известняке заканчивалась в двух метрах от входа. Оставив лопаты, мы обследовали все скалы в окрестности, пытаясь найти трещины, через которые, как уверял рассказчик, свет проникал в пещеру. Утомленные и испачканные грязью, мы спустились со скал и посмотрели друг на друга. Геолог, не удержавшись, расхохотался:

Ну и трепачи! Простые деревенские трепачи, а провели ме­ня, геолога! Да я съел собаку в этом деле! Чувствую, что врут рас­

сказчики, а соблазнился на старости лет... И тебя, отче, с собой потащил...

А я тоже поверил, отец Пантелеймон! История ведь захватыва­ющая! А сочинитель - это местный гений...

Посмеиваясь над собой, мы вернулись в скит. Наше желание со­прикоснуться с жизнью святых монахов было настолько сильным, что мы поверили этой истории без всяких задних мыслей.

За вечерним чаем все трое принялись обсуждать предстоящую поездку в Москву.

Ну, отче, ты впутался в приключение! Чувствую, будут у вас ис­кушения... Вот, двести долларов из моих запасов, можете тратить!

Спасибо, дорогой отец Пантелеймон! - с признательностью поблагодарил я инока.

Он продолжал:

Хотя если вы приедете с моим братом и еще друга прихвати­те, то от этой поездки будет польза. Завидую тебе по-доброму, от­че, если тебе удастся увидеться со старцем! А в остальном... - отец Пантелеймон покрутил головой. - Не знаю, что и сказать... Я бы точно не поехал!

Мы помолчали.

А что умеют делать твои ребята? - спросил я у геолога.

У моего брата золотые руки, то, что надо. А друг мой Николай, математик из Академии наук, кандидат, - очень талантливый па­рень! Топор он, может быть, и видел где-нибудь в деревне, а рабо­тать им не умеет. Но сил у него хватит, чтобы бревна здесь таскать... Это уж точно! Для строительства нашей церкви оба пригодятся.

К концу мая наш огород был закончен. За нами на лошади прие­хал сын пасечника, чтобы доставить наши рюкзаки на Псху. Озабо­ченный нашим отъездом, отец Пантелеймон провожал нас, бурча в окладистую бороду:

И чего вам на месте не сидится? Когда же вас обратно ожидать?

Неделю туда, неделю там, неделю обратно, значит, примерно через три недели постараемся вернуться, с Божией помощью! До­рога же круговая... - подсчитал я.

Мы обнялись на прощанье.

Привозите брата и Николая, с Богом! - напутствовал нас на дорогу наш друг.

Тропа благоухала от цветущих кустов желтой азалии и розового шиповника. В доме пасечника нас ожидали четверо молодых креп­ких ребят, вооруженных автоматами, во главе с милиционером. До вечера мы обсуждали за чаем наш секретный переход через гра­ницу, и все разошлись после долгой беседы с предвкушением не­обычности нашей затеи. Заодно я передал книги в подарок моим “стоматологам” в благодарность за приятное и запоминающееся общение и лечение зуба. В сельсовете мне выдали справку о том, что я проживаю на Псху и имею дом.

На границе пригодится! - вручила мне бумагу с печатью и подписью нового председателя секретарь сельсовета Иустина Ананьевна, прихожанка молитвенного дома и певчая на нашем клиросе.

Пять лет я прожил на Псху, не имея денег, но не испытывал даже во время войны особого в них недостатка, благодаря помощи сель­чан и обмену продуктами со своего огорода. Точно так же прожили эти годы и жители Псху, меняя излишки своего урожая на необхо­димые им товары. Вертолет привозил из Сухуми одежду, продук­ты, а псхувцы меняли их на сыр, мед, кукурузу, орехи, картофель. Перед нашим выходом в путь пришла делегация верующих. От их лица Шишин вручил мне конверт с деньгами, которые собрали жи­тели села:

Это вам, батюшка, с отцом Ксенофонтом на дорогу! Пожалуй­ста, не отказывайтесь!

Я с признательностью поблагодарил всех за участие и доброту, обещая вернуть эту сумму в церковь.

Как Бог даст, отец Симон, как Бог даст! - ответил Шишин. - Главное, возвращайтесь к нам...

До ущелья наши рюкзаки подвез на лошади Василий Николаевич.

Ну, бывайте здоровы! Бог вам в помощь! Будем ждать вашего возвращения, батюшка... - попрощался он, сойдя с коня.

Помолитесь о нас на службах, чтобы все прошло благополуч­но! - попросил я.

Не сомневайтесь, отец Симон! Будем о вашей поездке всем се­лом молиться...

Мы обнялись на прощанье. По пути к перевалу никакой тропы я не заметил, мы все время двигались берегом небольшой шумной речушки, бежавшей с далекой заснеженной седловины, которую то открывали, то закрывали серые клубящиеся тучи. Издали было заметно, что снега там немало. Валерий с рюкзаком и автоматом шел впереди, ребята попеременно несли наши тяжелые рюкзаки, нагруженные подарками от жителей Псху, вдобавок таща на себе свои автоматы. Неожиданно метрах в ста впереди, там, где ущелье слегка вы- полаживалось, наш путь пересекла медвежья семья: два больших медведя и один чуть поменьше. Началась отчаянная пальба из ав­томатов. Двое медведей упали - большой и поменьше. Тот, упав, жалобно поднял вверх передние лапы, словно сдаваясь. Третий успел нырнуть в густые заросли. Все это произошло так быстро, что я не успел опомниться.

Валера, зачем вы их убили? - с упреком обратился я к мили­ционеру.

Тот серьезно ответил:

На обратном пути ребята заберут мясо и шкуры. Мясо - домой, а шкуры продадут военным. Жить-то надо, батюшка!

Это происшествие омрачило начавшийся поход.

Думаю, за такие дела нам придется всем ответить, отец Си­мон! - тихо сказал мне на ухо иеромонах.

Да, все это так просто не пройдет, к сожалению... - согла­сился я.

В рыхлом снегу наши ноги начали вязнуть, сначала по щиколот­ку, потом по колено. Спасало от снега то, что мы шли в резиновых сапогах, обвязав голенища веревками. Сапоги мы должны были оставить на той стороне перевала, в первом селении у родственни­цы пчеловода. Ботинки мы несли с собой. Перевальная седлови­на встретила нас свистом шквального ветра, швыряющего в лицо клочья тумана. Наши помощники распрощались с нами и быстро начали спускаться вниз, опасаясь дождя.

То, что я увидел, заглянув с перевала в сторону России, ужаснуло меня. Мы стояли на гигантском снежном наддуве высотой метров двенадцать, заканчивающемся вертикальным обрывом. Валерий приказал нам не двигаться, а сам взялся искать обходной путь. Найдя понижение в толще снежного пласта, на котором мы стояли, он принялся копать в обрыве ступени саперной лопаткой.

Спускаемся здесь! - крикнул он.

Свист ветра унес его слова в пропасть. Мы подошли к краю обрыва.

Я спущусь первым, а затем вы по одному! Помните, что падать запрещается!

Через несколько минут он стоял внизу на пологом снежнике и, подняв лицо кверху, призывно махал рукой.

Давай, отец Ксенофонт, спускайся! - уступил я место своему спутнику.

Нет, батюшка, идите вы, как более опытный! Я хочу посмо­треть как вы пройдете... Мы перекрестились, и я начал спуск, стараясь не смотреть вниз. Я пытался как можно глубже вбивать в снег носки сапог и даже пальцы, которые вскоре начали саднить от жесткого снега и оде­ревенели от холода. Валерий страховал меня внизу, чтобы я не уле­тел по снежнику в далекую туманную котловину ущелья. Мне ка­залось, что я обязательно сорвусь, и все же, не зная как, уже стоял внизу, не веря своим глазам и стараясь дыханием согреть мокрые покрасневшие руки.

Вслед за мной по снежному пласту полез отец Ксенофонт, повто­ряя мои движения. Его огромные сапоги не помещались в снежных ступеньках, и он прилагал отчаянные усилия, чтобы удержаться, хватаясь за снег руками. Но на последних метрах он не удержался и заскользил вниз. Мы с милиционером поймали нашего друга на снежнике и задержали его скольжение. Посиневший от холода, он присоединился к нам. Туман окутал перевал, и в лицо начал хле­стать холодный моросящий дождь, пошатывая нас резкими поры­вами шквального ветра. Итак, здравствуй, Россия!

Если бы только земные родители родили меня, то я бы стремил­ся пребывать с ними неразлучно, не ведая Тебя, Боже. Но как тогда я смогу перенести трагедию их смерти и разрыв навеки наших род­ственных уз, не найдя Тебя, Иисусе? И все же истинное рождение именно Ты дал моей душе, как Ты дал мне удостовериться в этом по дару Твоей благодати. Из Тебя душа рождается в мир, в Тебе существует и в Тебя возвращается, словно в объятия родного от­ца и родной матери. Отче мой Небесный, Ты - моя Отчизна, Сыне Единородный, Ты - мой Спаситель, Царю Небесный и Дух Святой, Ты - моя святая истина. Пресвятая Троица, Ты - любовь моя не­исчезающая и в Твой любви чаю неразрывного единения с душой старца моего, с душами незабвенных родителей моих, а также всех близких и далеких, тех, кто возлюбил Тебя, Господи!

АРЕСТ

Боже, Ты хочешь от меня лишь моего спасения, а люди хотят от меня самой жизни моей. Ты ждешь от меня одной лишь любви, а люди ждут от меня безчисленных привязанностей. Господи, Ты просишь от меня одной лишь верности, а люди требуют от меня, чтобы я предал Тебя и служил их идолам. Ты заповедал мне, Боже, больше всего хранить чистоту сердца, а люди безпрестанно скло­няют меня к своим страстям и пожеланиям. Я хочу, чтобы сердце мое и уста мои воспевали лишь одно святое имя Твое - Иисусе, не­взирая на угрозы и оскорбления людей, желающих, чтобы я гово­рил на их языке лжи и ненависти.

Земля и небо исчезли. Все вокруг заволокло густым, непроница­емым туманом. Дождь поливал нас без устали. Мы с иеромонахом в растерянности стояли рядом с милиционером, не зная, что делать.

Не унывайте, все это ерунда! Пойдем по памяти, я не раз здесь ходил, - уверенно заявил он. - Держитесь поближе, чтобы не потеряться...

Угадывая одному ему известные приметы, Валерий повел нас вниз по лавинным снежникам. В разрывах тумана проглянула опушка леса. Здесь весна еще только начиналась. Деревья стояли без листвы, с набухшими почками. Дождь, до этих пор непрерыв­но моросивший в тумане, как будто стал утихать. От движения мы согрелись, но останавливаться было негде, к тому же вечер стал окутывать нас весенним сумраком. Чем ниже мы спускались, тем больше на дубах зеленело нежной молодой листвы, которую вновь начал поливать нескончаемый дождь.

Скоро придем к шалашу охотников, там разведем костер, об­сушимся и заночуем! - подбодрил нас неунывающий провожатый.

В шалаше, покрытом еловыми ветками, было сыро и капало с крыши. В углу лежало несколько старых отсыревших одеял, от ко­торых шел тяжелый запах. Валерий развел костер. С огнем жизнь стала выглядеть более симпатичной. От нашей мокрой одежды по­валил пар. После чая я не решился взять ветхое тряпье, а мои спут­ники укрылись им. К утру холод заставил меня натянуть на себя вонючее одеяло. На рассвете нас разбудил дымок костра:

Доброе утро! Отцы, вставайте! Пьем чай, и нужно двигаться дальше... - Валерий суетился у огня, позвякивая кружками.

От утреннего холода руки и ноги не разгибались. В старых оде­ялах, похоже, водились блохи, поэтому тело чесалось нестерпимо. Дождь перестал. Кряхтя, мы с иеромонахом присели у жаркого пла­мени. Обогревшись теплом костра и горячим чаем, перекусив хле­бом, мы углубились в весенний лес, звенящий голосами птиц. Ав­томат Валерий спрятал в лесу. Пограничный пост со шлагбаумом, стоявший на лесовозной дороге, мы обошли лесом и вышли к селу, расположенному на берегу горной реки. В одном из крайних домов нас приветливо встретила женщина с полным ведром только что надоенного молока - сестра Василия Николаевича. Из-за плетня другого дома на нас пристально смотрел какой-то мужчина в ват­нике, который, увидев, что мы заметили его, быстро ушел в дом. У хозяйки мы оставили свои сапоги. Валерий пообещал нам забрать их на обратном пути и попросил женщину никому не говорить о нашем приходе.

Наскоро перекусив у нее кислым молоком и большими ломтями хлеба с медом, мы вышли на лесовозную дорогу. Рыча и обдавая дорогу гарью, из-за поворота показались три автомашины, гружен­ные длинными бревнами. В каждой кабине сидело по пассажи­ру. Нам пришлось разделиться: в первый тягач Валерий посадил иеромонаха, во второй сел сам, мне достался третий. Когда мы вы­ходили из дома, милиционер рассказал нам обстановку: в несколь­ких километрах за селом находится погранзастава и пограничный пост на дороге. Там все автомашины останавливают и у пассажиров проверяют документы. Нам всем нужно говорить, что мы приезжа­ли из России в гости к сестре пчеловода. Валерий обратился ко мне:

Батюшка, помните, что нужно сказать всего три слова: “Я приехал из России”! Нужно соврать, иначе нас не пропустят! Вы сможете?

Постараюсь... - неуверенно ответил я, зная по своему опыту, что даже мелкую ложь мне никогда не удавалось скрыть.

На одном из поворотов, справа на возвышенности, показалась застава. Из одноэтажного домика вышел военный и, приметив в последней приближающейся автомашине мою бороду, стал быстро спускаться к пропускному пункту. Два первых лесовоза уже мино­вали поворот. Из кабины я видел, как пограничники проверили документы иеромонаха и подняли шлагбаум. Вторую машину они не стали задерживать. Когда наш лесовоз подъехал к пропускной будке, где стояли два молодых солдата с автоматами, к нам быстро подошел старший лейтенант, по возрасту лет тридцати:

Я начальник погранзаставы! Ваш паспорт! - обратился на­чальник сразу ко мне.

Посмотрев документ, он, глядя мне в глаза, строго спросил:

Откуда едем?

Из Абхазии! - против воли вырвалось у меня.

Последовал суровый приказ:

Выходите!

Я вылез из кабины, сильно смущенный.

Нам сообщили, что вас было трое. В первых двух машинах ва­ши знакомые? - продолжал спрашивать лейтенант.

- Да…

-­ Остановить их немедленно и вернуть! - приказал солдатам начальник заставы. - А этого отведите в спецчасть! У нас задер­жанный...

Я понуро пошел вверх по дорожке впереди солдата, который вел меня, держа автомат наизготовку.

Сверху мне хорошо было видно, как уехала первая автомашина. Из кабины второго лесовоза выглянул Валерий. Увидев, что меня ведут на заставу, он вышел из машины и вернулся на пограничный пост, о чем-то споря с пограничниками. Меня ввели в комнату и за­перли на ключ. Вскоре моего спутника привели в ту же комнату, где сидел я, уныло смотря в окно.

Что, батюшка, не смогли соврать?

Прости, Валера, сам не знаю, как это получилось...

Я так и думал, - кивнул головой милиционер. - Ладно, не пе­реживайте!

В дверях защелкал ключ, и в комнату заглянул старший лей­тенант:

Это ваш друг сидел в первой машине?

Да, а в чем дело? - обернулся к нему Валерий.

Сейчас его тоже привезут, далеко успел уехать...

Через полчаса пограничники ввели в комнату сконфуженного отца Ксенофонта.

Часа два нас никто не вызывал. Мы стали обсуждать наше положение.

Батюшка, стойте на том, что мы приехали в гости из России! - уговаривал меня милиционер.

Валера, уверяю тебя, что мой обман быстро раскусят по моему лицу и глазам! Не умею я врать...

Хорошо, тогда говорим как есть: вы едете в Москву, а я в Мин­воды.

В полдень нас под охраной отвели на обед: из окошка нам вы­дали пустой суп, в котором сиротливо плавали остатки капусты и вермишели, а также налили по большой кружке чая со странным вкусом. Ощущая сильную жажду, я выпил этот чай. Милиционер и отец Ксенофонт от него отказались. Затем нас под охраной отвели в туалет и после снова заперли в той же комнате. Через полчаса мне опять нестерпимо захотелось обратно. Я начал стучать в дверь. Ее открыл лейтенант и строго спросил:

Почему стучите? Что вам нужно?

Прошу отвести в туалет!

Сейчас нельзя, видите - у нас партсобрание!

Через его плечо я заметил пограничников, рядами сидевших на стульях и с удовольствием слушавших наш диалог.

А когда можно будет выйти?

Мы вас позовем...

Дверь захлопнулась. Я понял, что попал в ловушку. Нестерпи­мые мучения заставили меня снова начать стучать. Дверь отворил разгневанный начальник заставы:

Прекратите шуметь!

Я не могу больше ждать! - настаивал я.

За спиной командира послышался откровенный смех.

Скоро придет лейтенант из спецчасти и отведет вас в туалет. Это его дело!

И начальник с силой захлопнул дверь. Я стал осматривать за­мок, нажимая на нем все задвижки. Дверь внезапно каким-то об­разом открылась. Я прошел в туалет мимо оторопевшей партийной аудитории. За спиной я услышал крик командира:

Эй, спецчасть, твой арестованный сбежал!

Когда я выходил из туалета, меня ожидал молодой толстощекий лейтенант с худеньким помощником:

Как вы вышли из запертой комнаты?

Сам не знаю! Подергал замок в двери, он и открылся...

Странно... - удивился начальник спецчасти. - Я буду рядом, а у двери поставлю часового. Если что нужно, говорите ему!

Войдя в комнату, я спросил у милиционера:

Валера, не пойму, в чем дело? Раньше таких приключений с туалетом у меня не случалось!

А они солдатам в чай бром добавляют, вот он и гоняет вас!

Уже стемнело, когда в комнату вошли два лейтенанта спецчасти:

Пройдемте с нами!

Нас ввели в кабинет начальника погранзаставы, где находились два солдата и старшина.

Раздевайтесь, обыск!

Мы с иеромонахом сняли подрясники и нательные рубашки. Ва­лерий тоже разделся до пояса.

Снимайте брюки! - приказали ему пограничники.

Затем они поглядели на нас с отцом Ксенофонтом.

И вы тоже!

Старшина с солдатами начали исследовать содержимое наших карманов, прощупывая каждый шов одежды. Осмотрели даже но­ски. Из ботинок вытащили стельки, тщательно проверили обувь.

Так, так, баксы! - удовлетворенно сказал старший лейтенант, когда старшина положил перед ним на стол две стодолларовые бумажки.

Откуда?

Дали в селе на дорогу, - ответил я.

А что за конверт с деньгами?

Помощь от верующих!

Командир записал это в какой-то бланк:

Ваши паспорта и деньги отдадим после, если, конечно, вас вы­пустят... - усмехнулся он.

А вы снимайте трусы! - приказал старший лейтенант мили­ционеру.

Сами снимайте! - ответил он с вызовом.

Присутствующие пограничники переглянулись и промолча­ли. Нам с иеромонахом такого приказа не последовало. Всем дали одеться и отвели в казарму, где заперли в комнате с тремя койка­ми. Мы уселись на них, обсуждая прошедший обыск. В первом часу ночи нас начали вызывать на допрос по одному. Первым вызвали милиционера, затем отца Ксенофонта. Их долго не было, и я ис­томился, дожидаясь возвращения своих друзей. Наконец часовой привел их поочередно.

Что спрашивают? - обратился я с любопытством к Валерию.

Говорят, зачем вы соврали, что приехали из России? Якобы нас кто-то выдал, когда мы пришли из леса в село со стороны Абха­зии... Не просить же у них прощения?

А что еще спрашивают?

Да разную ерунду! И не давайте сбить себя провокационными вопросами...

А что это такое? - хотел спросить я, но меня подняли с койки два солдата и отвели в кабинет начальника спецчасти.

Он начал допрашивать меня, а худенький младший лейтенант записывал мои ответы. Расспросив меня о том, как я попал на Псху и зачем еду в Москву, лейтенант неожиданно спросил:

В каких отношениях вы состоите с вашей соседкой на Решевей?

Ни в каких отношениях не состою! - удивился я. - Ей уж под семьдесят лет! Просто помогаю ей чем могу...

Ага... - поджал губы начальник. - А у нас другая информация!

Значит, ложная информация! - ответил я.

Лейтенант продолжил допрос:

По нашим сведениям, вы являетесь резидентом бандитских формирований с Северного Кавказа и занимаетесь торговлей ору­жием и наркотиками.

Не знаю, откуда у вас эти сведения, но они совершенная чушь!

Мы вам выдвинули обвинение, а вы докажите нам его необо­снованность!

Так это вы выдумали такое обвинение, вы и доказывайте его!

Тогда в чем состоит ваша деятельность на Псху?

Помогаю людям службами и строительством для них церкви. Я монах и приехал в горы молиться в уединении.

Так. Первый ваш ответ понятен, а второй - нет. Что такое - мо­литься в уединении?

Об этом пришлось говорить долго, но по лицам допрашивающих было видно, что они не могут понять моих объяснений.

Как все это записать? - спросил молоденький лейтенант у на­чальника.

Пиши, что служит в церкви на Псху и молится!

Как вам удалось миновать наш пост?

Обошли его лесом.

Вот как! Слушай, лейтенант, передай, чтобы там установи­ли еще один пост, - сказал начальник погранзаставы своему по­мощнику.

А что вы будете с нами делать? - полюбопытствовал я.

Мы отправим сведения о вас начальству. Как оно решит, так и будет: если скажут вас задержать, задержим, а если решат отпу­стить, то отпустим.

В три часа ночи меня привели в комнату. Милиционер и иеромо­нах не спали.

Ну, что они решили? - спросил Валерий.

Говорят, что нужно ожидать решения начальства.

Понятно. Тогда спим! - сказал безстрашный милиционер и мгновенно уснул.

У меня в душе поселилось к нему теплое чувство. Я испытывал к этому человеку сильное уважение за то, что он ради меня добро­вольно сдался пограничникам. Только теперь я вспомнил о молитве, с ужасом предполагая, что потерял ее. К своему изумлению, я услы­шал в сердце ее тихий голос - ослабевший, но по-прежнему живой, словно прекрасная исцеляющая мелодия: “Господи, Иисусе Христе, помилуй мя! ” Утром нас отвели на завтрак в комнату, где находи­лись и другие военные. Лейтенант спецчасти явно к нам потеплел:

Пришло распоряжение сверху отпустить вас. Сведения о вас подтвердились. Это исключительный случай, хотя вы и нарушили государственную границу. Ваши вещи и деньги вам сейчас вернут. Кстати, то, что вы сказали правду, решило вашу участь! Толстощекий начальник с любопытством посмотрел на меня:

А можно попросить у вас Евангелие на память?

Нас окружили улыбающиеся военные.

Можно, - ответил я. - Дарю вам мое карманное Евангелие!

Спасибо большое! А для замполита у вас ничего нет в подарок?

Пожилой замполит замялся:

Мне бы Библию почитать... Никогда не читал!

Можно почтой переслать... - задумался я.

В нашу беседу вмешался Валерий:

Если вы батюшек на обратном пути пропустите обратно через перевал, то они всем привезут книги! Правда, отец Симон?

Конечно! - подтвердил я. - Можно для всей заставы привезти книг, и для солдат тоже...

Если получится, привезите, пожалуйста, иконочек... - попро­сил замполит. И, стесняясь, добавил: - Для моей жены...

Иконочки для подарков как раз находились в моем рюкзаке, и мы с радостью раздали их всем желающим.

Тогда сделаем вот что! - объявил начальник погранзаставы. - Обговорю вашу просьбу с начальством! Думаю, это не проблема...

Он оставил нас упаковывать рюкзаки и через полчаса вернулся:

Вам разрешено на обратном пути проследовать через перевал Санчар!

Вот это другое дело! - обрадовался Валерий. - Тогда я буду ждать батюшек с лошадью в последнем селе у родственницы Ва­силия. Прошу вас, лейтенант, сообщите мне через пограничников, когда батюшки прибудут на заставу!

Только нас тогда будет четверо! - предупредил я.

Ничего, это все уладим! - пообещал старший лейтенант.

Начальник спецчасти, в свою очередь, сделал любезное пред­ложение:

Кстати, я должен сегодня ехать в Минводы на “уазике” и могу подвезти вас в аэропорт!

Большое спасибо! - поблагодарили мы, довольные сложив­шимся оборотом дела, чувствуя, что с пограничниками у нас на­ладились дружеские отношения.

У машины столпились все лейтенанты, пожимая нам руки и же­лая счастливого пути. Пока мы ехали в Минводы, молитва в гру­ди сама возобновилась, принеся в сердце великое утешение. Я мо­лился с горячей благодарностью Богу, любуясь красивыми весен­ними ландшафтами. Пирамидальные тополя трепетали молодой горячей листвой, щедро политые солнечным светом. Кавказский хребет сверкал на прощанье снегами двуглавого Эльбруса.

Так стыдно, что пришлось врать... - шепнул мне отец Ксено­фонт. - Нужно будет поисповедоваться..

В аэропорту мы простились с начальником спецчасти и крепко обнялись с Валерием.

До скорой встречи на Псху! - махал он нам рукой, провожая на посадку в самолет. Среди пассажиров, толпившихся в аэро­порту, сновали какие-то мрачные бородатые типы, глядевшие ис­подлобья. Таких людей раньше я не видел. Мы летели в неизвест­ную, незнакомую Россию, о которой у нас были самые противоре­чивые сведения.

Милосердные окружены любящими их, а немилосердные всег­да одиноки, ибо оскорбили своей жестокостью своих близких. Тем самым они оскорбили и Тебя, Боже, и потому Ты отвратил от них святой Лик Свой. Да никогда не стану я немилосердным, Господи, ибо пылинка милосердия перевешивает горы аскетизма, а капля безпредельной любви Твоей дороже морей привязанности челове­ческой. Даже чтение возвышенных текстов о стяжании неизречен­ной любви Твоей, Христе, становится скучным, когда сердце само начинает любить Тебя искренне и самозабвенно и вздыхать о Тебе, Боже, в молитвах, проливая слезы благодарности. Даже слушание песнопений об обретении спасительной благодати становится об­ременительным для слуха и души того, чье сердце само поет без- престанную хвалу Твоей Божественной любви.