Второй арест

Человек, являясь храмом Духа Святого, превратил себя в жи­лище дурных страстей и желаний, порожденных гнусными де­монами, скрывающимися в темных глубинах греховного ума. Душевная близорукость обращает гнев свой на безчисленные по­росли зла, оплетающие мир мертвой хваткой, не ведая, что корни этих хитросплетений находятся в сердце человеческом, полно­стью порабощенном грехом. Такое пораженное и порабощенное грехом сердце становится убийцей всего дорогого, что есть в лю­дях и что хранится Богом в его безконечно разнообразном и пре­красном мире.

Для души, укрепившейся в молитве, всякие скорби являют­ся скрытым благом и прямой причиной духовного возрастания в благодати.

Старший лейтенант, начальник спецчасти, вошел с хмурым ви­дом в комнату, где мы ожидали обещанной автомашины.

Поездка отменяется! Вы все арестованы!

Опять? Почему? - Наши лица выразили крайнее недоумение.

В Буденновск прорвалась вооруженная банда. По всем заста­вам объявлена тревога. Приказано задерживать всех, кто попыта­ется перейти границу! - сурово объявил командир.

Значит, опять обыск и допросы? - упавшим голосом спросил я.

Обыска не будет, а допросы будут.

Лейтенант вышел, а мы молча смотрели друг на друга. Со стра­ной происходило что-то ужасное.

Теперь отношение к нам со стороны пограничников было более приветливое, чем раньше. Но на допросы вызывали все также по одному и преимущественно ночью. В туалет и к умывальнику мы могли ходить без часовых. Удивляло то, что в этот раз на нас заве­лось гораздо больше бумаг. Старший лейтенант задавал многочис­ленные вопросы: зачем мы собрались переходить перевал Санчар? Что мы собираемся делать на Псху? Есть ли у нас на Псху оружие? На какие средства собирались существовать? Кто наши родители? Какая у нас связь с милиционером? Кого мы знаем в Абхазии из официальных лиц? И так далее, все в этом же роде.

Я старался отвечать немногословно и удивлялся тому, что на каждое мое слово младший лейтенант исписывал гору бумаги. Впоследствии Валерий узнал, что за отличное оформление до­кументов по поводу нашего задержания толстощекий начальник спецчасти получил звание майора, а его помощник - старшего лей­тенанта. В своем рапорте они представили себя зоркими стражами порядка и героями границы, дважды задержавшими подозритель­ных лиц, то есть нас, при переходе государственной границы. Си­стема работала без сбоев...

После допросов потянулись часы томительного ожидания, что решат “наверху”. В полдень пришло указание: переход границы в районе перевала Санчар запретить, задержанных освободить и от­править поездом на пограничный пункт в Адлер. Со многими из­винениями нас усадили в “уазик” и отвезли на железнодорожный вокзал в Минводах.

А как же наш милиционер узнает, что нам запретили переход через Санчар? Ведь он ждет нас с лошадью под перевалом? - спро­сил я у начальника спецчасти.

Ему сообщат, - последовал краткий ответ.

На лицах людей, толпившихся на вокзале, бросились в глаза озлобленность и раздражение. На перроне стоял поезд “Москва - Грозный” и люди обменивались гневными репликами с пассажи­рами и проводниками этого состава.

До абхазской границы в селе Веселом мы добрались благополуч­но, но на контрольно-пропускном пункте через мост на реке Псоу вновь начались наши мытарства. У шлагбаума скопилась длинная очередь автомашин, чадящих угарным газом. Дорога было полно­стью запружена раздраженным народом. С трудом протиснувшись к дежурным пограничникам, с равнодушным видом взирающим на собравшуюся толпу, я попросил их позвать старшего. С видимой неохотой солдат ушел в дежурную часть, откуда вышел хмурый ка­питан, вероятно в то время обедавший.

Ну, что там у вас? - буркнул он.

Я живу в Абхазии и возвращаюсь домой, а это мои помощники.

А что вы там делаете?

Строим церковь!

А какие-нибудь бумаги есть?

Я протянул ему справку из сельсовета и бланк о командировке в Абхазию из Лавры, в которой говорилось, что я отправлен для цер­ковной помощи населению.

Стойте здесь и ждите!

Капитан ушел с моими бумагами, а я попросил своих вспотев­ших от волнения спутников читать молитву “Живый в помощи Вышняго”. Этот псалом, как писал в письмах отец Виталий, всегда следует читать в трудных жизненных ситуациях. Я тоже взялся его читать, но Иисусова молитва мягко вернула мое сердце к словам “Господи, Иисусе Христе, помилуй мя”.

Через полчаса из вагончика вышел дежурный офицер, отдал мне справки и приказал пограничникам пропустить нас.

Идите на досмотр багажа!

Сердце мое похолодело: неужели отберут церковные сосуды, ко­торые подарил мне батюшка, а также те, которые я вез на Псху? Таможенники тщательно обыскали рюкзаки моих товарищей. По­дошла моя очередь:

Старинные иконы, книги везете?

Нет, только новые для подарков!

Проходите! - усталым голосом сказал таможенник.

Меня, с огромным рюкзаком, он почему-то не стал обыскивать.

На абхазской стороне нас вообще никто не остановил. В ржа­вой электричке с разбитыми окнами мы добрались до Сухуми. На стук в калитку вышла матушка Ольга и всплеснула от удивле­ния руками:

Откуда ты появился? Да еще с такими добрыми хлопцами!

Из Лавры, матушка! Привез вам гостинцы от отца Кирилла, а также книги и иконы...

На шум пришли дьякон Григорий и, из соседнего дома, послуш­ник с седой бородой.

Спасибо старцу, что нас не забывает... - прослезилась хозяйка.

Пока она, вытирая концом платка слезы, угощала нас навари­стым борщом, дьякон расспрашивал о жизни в России и об отцах Лавры. На наши ответы и на мои рассказы о мытарствах на грани­це он горестно качал головой:

Куда же все это катится, Господи?

Матушка отозвалась из кухни, разливая нам компот:

У нас еще одно горе, батюшка! - Она поставила перед каждым по большой кружке компота. - Отца Тихона ограбили бандиты и избили. Он и так до этого сильно болел, а тут такое искушение...

А где он сейчас?

Уехал, родимый, куда-то в Подмосковье... - матушка помани­ла меня пальцем на кухню. - Сказал, что отец Симон, когда набе­рется опыта, будет у вас старцем, - прошептала она. - Дай-то Бог... Для старца ты еще совсем молодой!

Да я об этом и не думаю, матушка... - смущенно ответил я.

Ну, ты как хочешь, а теперь мы будем у тебя исповедоваться, больше не у кого!

Так неожиданно мне пришлось принять исповедь у этой супру­жеской четы, которых я любил и благоговейно почитал всю свою жизнь. Вместе с ними исповедовался и их послушник Борис.

Военный грузовой вертолет, срывая кепки с голов встречающих, высадил нас на Псху. Зазевавшуюся пьяненькую старушку ветром укатило в кусты. Разговоры и расспросы в доме Василия Никола­евича затянулись до полуночи. Никто не хотел расходиться. Мно­го вопросов было о России и что в ней происходит. Это глубоко волновало местных жителей. Блокада Абхазии со стороны России продолжалась, а граница все сильнее укреплялась. Хотя война за­кончилась, но бои продолжались в районе Сванетии и на границе Грузии. Войска ООН установили коридор безопасности между Аб­хазией и Грузией. Прежнего грузинского правителя сместили, и лидером стал оголтелый националист. Население Абхазии жило в постоянном напряжении, люди жаждали новостей и объясне­ния, почему все происходит так хаотично. Всех пугала обстановка на Северном Кавказе. Утомившись от долгих разговоров, я ушел спать, еще долго слыша снизу восклицания: “Россия, Москва, Тби­лиси, Сухуми...”

На следующее утро в доме появился утомленный Валерий:

Батюшка, что с вами случилось?

На мои рассказы он неодобрительно покачал головой:

Ну что за люди? Целую неделю потерял на той стороне, а по­граничники ничего мне не сообщили! Зачем вы им Библию пода­рили? От нее для них толку не будет... (он был в сильном гневе на российскую погранзаставу) Специально еще раз перейду границу, чтобы насолить начальнику! Кстати, отец Симон, мне из Сухуми привезли настоящую железную печь специально для вас! Прошу, возьмите...

Действительно, моя печь на Грибзе из тонкого кровельного же­леза давно прогорела, и этот подарок был весьма кстати:

Спасибо, Валера, всегда буду помнить тебя, а когда буду топить печь, то особенно - с большой благодарностью!

Она тяжелая, батюшка! - вступил в разговор Василий Никола­евич. - Лучше я вам ее на лошади привезу.

Наконец мы двинулись по тропе под восхищенные возгласы восторженных москвичей, впервые попавших в Абхазию. На лугах пестрели ромашки и васильки, зверобой усыпал зеленые лесные поляны. Мраморные скалы, поросшие вечнозеленым самшитом, многократным эхом умножали шум белопенной Бзыби.

Отец Пантелеймон издали заметил наш отряд и поспешил нам навстречу:

А я уже начал думать, что вы не приедете! На Псху поговарива­ли, что вас арестовали на границе...

Слава Богу, не посадили, а ведь запросто могли посадить! - ответил отец Ксенофонт.

Геолог слушал наши рассказы о банде в Буденновске и о нашем повторном задержании с нескрываемым любопытством:

Чувствовал я, что будут у вас искушения... Все четки истер, по­ка молился о вас!

Спасибо, дорогой! - порадовался я молитвенному настрою сво­его друга.

Выгрузив рюкзаки, мы все вместе стали рассматривать приве­зенные книги и иконы. Заодно я отдал иноку сэкономленные две­сти долларов, прошедшие долгое путешествие.

А почему вы их не потратили? Я же дал деньги на ваши расхо­ды! - удивился отец Пантелеймон.

Тебе они тоже могут пригодиться, отче! - улыбнулся я. - Кто знает?

На следующий день нас разбудил зычный голос инока:

Отцы и братья, у нас церковь не достроена, а вы спите! Предла­гаю немедленно взяться за работу, пока мы все вместе, потом ото­спимся...

После умывания и молитв, захватив веревки, мы отправились к реке в осиновую рощу, где сохли напиленные для церкви бревна. За несколько дней нам удалось перетащить их к нашей строящейся церквушке. Геолог с братом взялись рубить пазы в бревнах, а мы с иеромонахом и кандидатом наук принялись ровнять топорами по шнуру стволы и подгонять их друг к другу. Инок подозвал отца Ксенофонта:

Отче, иди сюда, научу рубить лапы, тебе это дело пригодится!

В недолгое время иеромонах уже ловко орудовал топором, си­дя на возвышающейся стене храма. Отец Пантелеймон, видя, что строительные работы неплохо продвигаются без него, взялся пова-

рить. В честь нашего приезда он испек торт, умудрившись сделать его из галет - остатков “гуманитарной” помощи.

В две недели нам удалось возвести церковь под стропила. Оста­лось накрыть ее кровлей из дранки. Заготовленной дранкой по­делился с нами Василий Николаевич, привезя ее с пасеки. Заодно он доставил на Решевей и громоздкую железную печь из толсто­го металла.

Вместе с ним ушел на Псху служить отец Ксенофонт, с которым отправились и наши гости, жаждущие общения с местными жи­телями. Пчеловод подарил нам флягу свежего меда, предупредив, что этим летом мед в основном пчелы принесли “дурной”, пусть от­стоится. К обеду геолог наполнил литровую банку “дурным” медом и поставил на стол.

Эх, угостимся на славу свежим медком!

Отец, его есть нельзя, пусть до осени постоит! Помощник отца Пимена как-то наелся такого меда, потом катался по земле и кри­чал: “Ой, мама, умираю! ”

Умер, что ли?

Нет, не умер. Через два часа все прошло. Говорят, что “дурной” мед - лекарство от всех болезней, только принимать его нужно по­немногу. У меня самого от такого меда искры из глаз сыпались, а я только лизнул его на пробу...

Ерунда, организм у меня крепкий, все переварит!

Инок щедро намазал медом большой кусок лепешки. Мы сидели в летней кухне у большого раскрытого окна. За окном синел пере­вал Доу с повисшей на нем грядой белых кучевых облаков. Среди зеленого буйства леса под перевалом продолжал цвести каштан. Наш сад принес в этом году славный урожай. Обрезанные мною деревья были усыпаны поспевающими яблоками, грушами и чер­носливом. У заборчика возле дома под летним ветерком кивали го­ловками розовые лилии.

Отче Симон, что это все вокруг такое белое? - изумленно пре­рвал инок наше молчание.

Нет, все нормально, зеленое! - засмеялся я, полагая, что мой собеседник шутит. Но он продолжал безсвязно говорить:

А я говорю, белое! - И пробормотал: - Что-то мне нехорошо...

Он тяжело поднялся и, пошатываясь, пошел за угол дома. Не

дойдя до угла, геолог зашатался и упал, сильно ударившись голо­вой о деревянные балки стены.

Я кинулся к нему: неужели убился? Отец Пантелеймон слабо сто­нал. Лицо его было пугающе бледным. Я попробовал приподнять

моего друга, чтоб завести в дом, но он оказался слишком грузным для меня. Пришлось положить геолога на одеяло и оттащить в тень под ореховое дерево. Выпив немного воды, инок простонал:

Что это было со мной? Голова раскалывается!

Ты отравился “дурным” медом, отец, упал в обморок и сильно ударился головой об стену.

Понятно. Я полежу чуть-чуть, все вокруг кружится...

К вечеру мой друг отлежался, сохранив на память о “дурном” ме­де большой синяк на лбу.

Дождавшись возвращения со Псху иеромонаха и наших гостей, мы загрузили рюкзаки продуктами и книгами. Я тащил рулон желтого пластика, который мне подарили в Королеве на ракетном заводе, и железную печь, обмотав ее острые углы мешковиной. И все же эта тяжелая печь отбила мне спину, похоже, на всю жизнь. От сильных болей в пояснице во время переноски тяжелой печи я закусывал губы, чтобы не стонать. Весь этот путь я говорил про себя: “Господи, прими мои труды в покаяние! Больше ни о чем не прошу...” Отдохнув на Грибзе, мы сделали еще несколько ходок за продуктами для моей зимовки.

Стояло прекрасное начало осени, солнечной и сухой. Пока еще было довольно жарко. Горные вершины, парящие в режущей гла­за синеве, и купание под голубыми струями водопада понравились нашим гостям. Кавказ им явно пришелся по душе. Тем не менее инок с братом на привалах уходили в свои воспоминания о Севере:

Морошка, клюква, комарики, болота...

Вся северная экзотика не сходила с их уст. Они остались влюблен­ными в северные края, особенно в лесные верховья Печоры. А я был так рад увидеть свою келью, что расцеловал ее порог. В отсутствие в келье похозяйничали сони-полчки. Пришлось заняться уборкой, досадуя на себя самого, что оставил щели в потолке. В церкви мы от­служили несколько литургий. Наши глаза и сердца сияли счастьем.

Жалко расставаться, отче! - сказал на прощанье геолог. - Но дела ждут. Возможно, я ребят поеду провожать в Сухуми, бла­гослови!

С Богом! - прощался я с отцом Пантелеймоном и поблагода­рил всех друзей за помощь. Их радостные улыбки отразились на моем лице. Вскоре звонкий пересвист птиц заглушил их удаляю­щиеся голоса. Я оказался один.

Очи Божии смотрят в мир сквозь душу человеческую, которая по неведению ищет Его в мимолетных видениях земной суеты, уходя все дальше и дальше от Бога. К чему приходит та душа, которая познала неверность путей своих? К признанию своей чудовищной ошибки и искреннему всецелому покаянию и молитвенным прось­бам, умоляя Христа простить ей этот ошибочный выбор. Тот, кто кается лишь на словах, не может вернуться в свое сердце, где оби­тает Христос. Но тот, кто кается всей душой и всем помышлением своим, обретает освобождение от бремени скорбей и находит спасе­ние в Царстве Божием, открывающемся в его собственном сердце.