II ДЕЙСТВИЕ 3 страница

Оскар встаёт и уходит за ананасом

Покшт: И вот ещё что, почитаемый Оскар. Мне больно это вам говорить, поглощая сей ананас, но наша непригибаемость, проще сказать – непреложность, она лишена всякой будущности в совремённой Европе. Сразу забегаю спереди ваших аргументаций. Там, где народность ныне стоит, нам долго не устоять. Не позволят устои.

Покшт встаёт и с волнением меряет шагами комнату

Оскар: (из глубины квартиры) Континуа, мсье Покшт. Я умываю вам ананас.

Покшт: (тихо себе повторяет) Ей долго не устоять. (Громко) Наша гордая непреложность, по моим глубоким воззрениям, есть лишь блистающий метеор, мигнувший на небе. По моему же точному расчислению, живя в окружении между русским, поляком и немцем, нам осталось существовать мало-мальски пятнадцать или же двадцать лет.

Покшт ожидает реакции Оскара, каковая отсутствует

Покшт: Какой с того выход, вопрошаете вы меня? Ответствую. Планомерная эмиграция. Вы мне предлагаете каффе и удивляетесь, зачем это я – литовский Казимир Покшт – предложения вашего не приемлю? Вы национально ошибочны. Патриотично незрелы. Тысячи наших сограждан отдают усилия своих мышц гвиану, бразилу, гондурасу либо колумбу в работе на их плантациях вашего любовного кофия. Разве они в этой солнечной местности посреди ликующих амборигенов, любящих танго, текилу и голую, я извиняюсь, животность, долго пребудут литовцами? Категорически вам объявляю: нет. Не успеют пройти по свету жалкие десять годочков, и хвалёное их литовство будет размолото в кофе и употреблено иноверцами в качестве каффе олле.

Покшт ожидает реакции Оскара, каковая опять отсутствует

Покшт: Вы меня также пытаете, не продрог ли я? Кто знает, возможно, что и продрог. Прохладно у вас на квартире. Но даже бы если я достоял до ледовитой остолбенелости статуй, непозволительно будет литовцу, патриоту своей народности, а таковым же и вы являетесь, мой вызави, метнуть в отопитель угля и меня упасти от ознобности. Сразу ответствую, почему. Потому что наше литовство без видимого порядка расхристано по Новь-Йорку, Бост ó ну и всякой Чикаге и там его пользуют как орудие для добывания угольных самородков. Насколько ему ещё преть во глубине чужеземных руд? Сотню, тысячу лет? Двадцать, скажу вам прибл ú женно. В дальнейшем эти литовские принцепсы предстанут америконскими, певучая наша речь извратится в горняцкий сленг и сызнова наше литовство будет потреблено для обтопления штатных америконских бройлеров.

Оскар: Прошу извинять, мсье Покшт. Если вам такой холод, я могу принести дров.

Покшт: Нет, уважаемый Оскар. Мой холод весь нутряного свойства. Наружно я весь потею, как человек Земли. Жарко вообще в Париже. Но глубинно, патриотично, национально – я замерзаю. И страшно меня угрело бы ваше самоопределение посланствовать в Анголезии либо в какой другой африканской стране. На Мадагаскаре. Только там я ещё прозреваю пригодную земляную пустотность, в каковой могла бы длительно сберегаться резервная, а говоря по-нашему, запасная Литва. Ежегодно вы получали бы от меня десять тыщ мужчин, а вкуп é и женщин, как я называю их, литвоносцев, не вмещаемых Родиной. Для вас это был бы священный долг уберечь их от контакта с чёрными гражданами, поскольку, я полагаю, неизвинительно, если покуда слабое наше литовство станет вдруг изменять кожный цвет. В виде посланца вы крепко досмотрите их половую жизнь, национально отладите коллективный разврат. Будь нужда тормозить рождаемость – внедряете воздержание. По накоплению и без того обильных продуктовых излишков, позволяете избранным, наиболее двинутым в половом понимании осеменить одну ли, другую соседскую национальную женщину. Непомерно расширив аграрную развитость, возведя чёрный Вильнюс – резервную нашу столицу, а также и чёрный Каунас, если Вильнюс обратно захватит соседний чёрный поляк, – мы дадим окружающим образец наилучшей жизни. Так что за два ста лет материк Африка станет густо засеян чёрно-белыми и другими пёстрыми патриотами нашей народности. Тогда уже сможем вернуться и пригрозить поляку, русскому или немцу по крайности пальцем. И как бы с горячечной ностальгии мы возродим первичную нашу Литву, которая днесь опоганена и поругана чуждым варваром. Таковым как политик я вижу единственный выход для метеора нашей народности, который блистает в небе и вскорости будет затушен.

В комнату возвращается Оскар: в одной руке меч, в другой ананас на подносе

Оскар: Прошу извинять, мсье Покшт. Вы видите, что вам несу?

Покшт: Досконально, почтенный Оскар.

Оскар: Это есть ананас.

Покшт: Как я первоначально упоминал в своей пошлости: раз уж так она нас, мы в долгу не останемся. Фи, какой я вульгарис.

Оскар: Не знаю, мсье Покшт, как вам... Лично мне ун ананас далеко не походит на чёрный литовский хлеб. На белое национальное сало он также не может смахивать. Шерш é, о поборник литвинства, отличность от цеппелина. Разрезание не добавит ни крошки мясо. Полагаю, что удивительный план мсье первым делом больно порушит наш кулинарный, утробный патриотизм. А оттуда прямейший путь к покушанью лягушек и другая гадливость. Вот где ошибка мсье. Народность глубочайше таится в желудочных соках.

Покшт: Я, уважаемый, не для потехи готовлю исходный план. Меня к тому понуждает политическое положение. Токмо ценою национального живота своего мы сумеем сберечь все остальные народные органы от принесения в жертву.

Оскар: Хотите, я для вас открою секрет, который вы, моя глубокая просьба, не огласите общественность.

Оскар ставит поднос на стол и садится на своё место. Покшт усаживается рядом с Оскаром. Мужчины склоняются друг к другу

Оскар: Предадимся (поднимает палец кверху).

Покшт: Господу?

Оскар: На Месяц Луны.

Покшт: Как понять?

Оскар: Говорю это как амбасадор, национально причислен Франсэ. Половина Месяца ночью бросать на Рюсь. Et fine. Рюсь накрыта и уничтожна. Литува на восток имеет широкую пограничность с неутральный Месяц Луны. Возможность вязать отноше, слать в него атташе, бедственный колонист. Собирать метеоры, сеять кратери. Словом, соседник покоен, надёжен, не хуже бельгиец.

Покшт: (теряется, не принять ли это за шутку) Мы часто, политикёры, любим выражаться метафорично, а зачастую ради роскошности жертвуем ясность. Скажите, как это будет выглядеть реально разложенным.

Оскар: Рюссия – она вам реально?

Покшт: А как же, любезный Оскар. Часто мне даже как-то неловко от этой её реальности.

Оскар: Месяц – оно вам реально?

Покшт: Неукоснительно. Ежели только Месяц не есть фиктивная выдумка, пустое вообразительство.

Оскар: Так что же вам тут метафорик. Два реально явления нападают один над другой и один другой пришлёпывать.

Покшт: А выразите, почему половина и как ему отделяться?

Оскар: Simple (рассекает мечом ананас на две равные доли).

Пауза

Покшт: А вы с кем-нибудь корреспондировались? Лига Наций упреждена? Литовское управительство?

Оскар: Консультасьон? А с ним (поднимает вверх палец).

Покшт: С Месяцем?

Оскар: С Господом. Я, мсье Покшт, через него получаю разные телевизии. Кушайте ун ананас.

Покшт: Опасаюсь, что как бы и скушаю.

Оскар: Занимательны есть телевизии. Мне было жуткое открывание, когда пришла новость, что это литовское было дело везти в Древнегрецию гордых литвинов: Софоклиса, Гомераса и Сократаса. Я себя чувствовать как мсье, которому неудобно верить Лунным возможностям. А когда я ещё узнал, откуда они привезли героев!..

Покшт: Достопочтенный амбасадор. Меня от ваших телевид é ний прошибает национальный пот. Ощущаю, как они меня проницают в самую нутрь.

Оскар: Это мне доступное ощущание. И, знаете, откуда пришли гордые эти литовцы? Из солнечной Атлантиды. Слышали, отчего она потонулась? Не смогла выносить наш сложный литовский националь. Много его наплодилось, а плывучесть ослабла, не хватать разумение мореходности. Правоту вам открою, но не было даже портов! Словом, не было никаких условностей для безопасной полимиграции.

Покшт: (отирает пот со лба) Очень мне это знакомое литовское качество!

Оскар: Материк не вынес народной весомости, ну и капитулировал прямо под воду.

Покшт: Благодарствую, амбасадор, за обильность яств и нетривиальное в ú дение нашего мирового происхождения.

Покшт встаёт, ищет, куда бы выйти, мечется по квартире Оскара

Оскар: Тогда они жили в подводности. Засеяли рожью дно. Очень живучая национальность. Обладали посильной армией. Но какая война под водой! Стрелы плавают медленно. Нашлись провидцы, призвавшие карабкаться на континент. Карабкались, но это были такие исполины духовности, что континент под ногами у них крушился как лёд. Поэтому такая обкусанная теперь представляется наша Европа. Пришлось разделиться. Жаль было им европейский континенталь утопить под воду. Один уже так ухлопали. Словом, повылазили кто где мог. Разрослись, утеряли подлинность. Нововещателей наплодили, запели по-грецкому. Римлян пытались изображать. И ждали тысячу лет, страшенные муки терпели, завывая в направлении Месяца голосами волчьих самцов. И завещано было, что Месяц Луны пребудет краеугольным обоснованием, которое всех литовцев сможет в плотности удержать. Ибо тощие континенты Земли не обладают подобной силой, которая вынесла бы такую народность. Вы ушли, мсье Покшт. Вы побоялись моей телевидности. Это непросто – признавать свою прошедшую величавость.

Покшт возвращается и садится возле Оскара

Покшт: Я здесь, уважаемый Оскар. Оттяпайте мне ананас. И знаете, лучше давайте выключим телевидность. И покончим политиканство. Зачастую меня весьма утомляет бесперерывное полиэтическое дебатёрство. Хочется иной раз человечески поговорить с развитыми людьми из народной литовской элиты о наших национальных недомоганиях.

Пол, не выдержав литовской весомости, разверзается и поглощает обоих

ЗАНАВЕС

II ДЕЙСТВИЕ

Сцена

США. Пилоты Стяпонас и Стасис на празднике литовской авиации в Чикаго агитируют за три доллара прокатиться на самолёте и тем самым поддержать их будущий перелёт в Литву

Стяпонас: Придите и обозрите Америку свысока!

Стасис: Три доллара за полёт.

Стяпонас: Аэроплан не надо изобретать! Плати и лети – тем более на таком оранжевом!

Стасис: Мы одолеем Атлантик! Пособите нам в этой тягости. Поприветствуйте будущий подвиг всего-то жалкими тремя долларами.

Эмигрант: А кто обеспечит гарант, что наш мозолистый даллэр не будет инвестирован прямо ин оушн?

Стасис: Будем беречь ваш доллар пуще живота своего.

Эмигрант: Я за живот пилота на проставлю и цент. Литовец, взлетевший на воздух, это уже практический труп. Поскольку Всевышний назначил ему по земле волочиться.

Стасис: Степ, нас держат за лошадей и на нас не ставят.

Стяпонас: Нас держат вроде карманных воришек, которые нанимали аэроплан, чтобы вынуть у публики доллар.

Стасис: (указывает на подходящего Покшта) Ну вот, хоть бы этого проняла твоя пламенная тирада. Полез в кошелёк.

Близится Покшт

Стяпонас: Сэр желает испытывать на оранжевом аэроплане?

Покшт: (подаёт десять долларов) Извиняйте и благодарствуйте, страшновато. Планы ещё не настолько все воплотились, чтобы я храбро и безбоязненно уселся в аэроплан. Сколько вам не хватает долларов до полного перелёта?

Стасис: Трёх-четырёх тысяч.

Покшт: Я бы достал для вас пару тысяч. Допустим, что наскребу и третью. Но только меня вовсе не занимает избранная направленность.

Стяпонас: Вы, может быть, не дослышали? Мы оба летим в Литву. Подъём из Новь-Йорка, посадка в Каунас.

Покшт: (для себя повторяет) Посадка в Каунас... (Стяпонасу) Каковая цель у вашего подвига?

Стасис: Мы только что вам толковали. Будем славить нашу Литву.

Покшт: Я вопрошаю о практических стимулах вашего начинания.

Стяпонас: Забирайте свой доллар. Это последний чанс не расставаться с ним. Стас, улетаем отсюда.

Стяпонас возвращает Покшту доллары и направляется к самолёту

Покшт: Господа, вы также будете горячиться в полёте через Атланту? В осаждении океанских бурь?

Стасис: В бурях найдутся просветы. Хороший завзятый пилот рулит через бурю не хуже опытного шофера во избежание неприятности. Сожалею, но – меж литовцем и долларом один необъятный просвет.

Покшт: Но я же вам говорю: добуду как-нибудь пару тысяч.

Лётчики оборачиваются к Покшту

Как-нибудь наберу пару тысяч. Но всё же меня беспокоят цели вашего путешествия. В ваших воззваниях ясно сказано: пестовать летучих литовцев.

Стасис: Литовца – исполина небес. Литовца, который не убоится завоевать поднебесье.

Стяпонас: Мы жаждем всех земляков обратить лицом в небосвод.

Покшт: Цель, достойная премии. Тащить его надо с корнем из насиженной почвы. Мох с него ободрать. Дабы он, наподобие птицы, ощутил вкус парения. Лишь следует обозначить место для его планомерной посадки. А для этого, помимо аэроплана, не обойтись без более чёткого плана. Вот в чём таится политичная и патриотичная непроз ó рливость. Вы побуждаете нашу народность возноситься к зениту и там делить общее небо с летучим америконцем, планёрствующим англо-кельтом и другим инородным порхателем. Вы её совращаете в небесах утратить националичность!

Стяпонас: Мы всего лишь хотим одолеть Атланта и посадиться в Каунас.

Покшт: А я на это смотрю по-державному. Вы поборники воздушной направленности. Человек изготовился перенять у птицы миграцию. А также литовец, как я его вижу. Таковая веха на этапе к прогрессу. И поэтому непременно следует в точности обозначить место грядущего слёта мигрантов будущей нашей народности. Вылетать из Новь-Йорка – тому я не вижу препонов. Но спускайтесь, друзья, в Анголезию, настоятельно вас умоляю.

Пауза

Стяпонас: Странное, я бы сказал, пожелание. Странное мне как литовцу и в совокупности как пилоту. Не желаю злобно употреблять идейность и отвечу вам попросту: такой полёт на нашем оранжевом технически неприемлем.

Покшт: Вижу я, что на нём неприемлем никакой достойный полёт.

Стасис: Вы смыслите в аэронавтике?

Покшт: Я смыслю по вашим глазам. Раз вам не хватает веры для одоления Вьюжной Атланты в наиузейшем месте, пересеките её наиск ó сь. Никто ещё так не перелетал океанскую широту. К чему рисковать по мелочи, силиться там, где кто-то уже и пришёл, и осилил. Крупную возьмите игру. Лучше гибель приять от твердыни, что никому не сдавалась, нежели той, которую некто уже ранее разорил.

Стяпонас: Не разумею, который клад вы закопали в Анголии.

Покшт: Братцы, это сказ долгий. Вы летите туда. Ваш беспримерный подвиг ярко озаряет печать. Я между тем забочусь, чтобы по вашем вылете из Новь-Йорка уже начали муровать соответственный аэродром. В случае положительного успеха я образую толпу чёрных граждан, которая вас пламенно встретит овациями и хлоподисментами. Если вы невзначай погибнете, аэродром приноравливаем для будущих колонистов. Всякий литовец пребудет рад возобновить ваш подвиг: на лодках, телегах, а также аэропланах. Сгрудятся все они там, как на пламя слетаются бабочки. Дальнейше воздвигнем памятник двум литовцам-пилотам. Увековечитесь оба герои в легендах, сказаньях и гимнах у чёрных литвинов.

Стяпонас: Простите, любезный земляк, мы пилотируем самолёт, возим по воздуху почту и пассажиров, однако вряд ли поднимем ввысь эти безумные грёзы.

Покшт: Мы все трое пилотируем аэроплан, которому имя Литва. Пилотируем, не имея подлинно грандиозного полётного плана!

Стяпонас: Мы двое летим на Литву.

Стасис: Мы желаем Отечеству нашему доказать, что оно от своих сыновей может дождаться невероятной храбрости.

Покшт: И храбрее всего, говорю вам, рассечь наиск ó сь всю океаническую Атланту. А опускаться наиболее вдаль от Родины. Не потакайте зевакам. Становите своё представление там, где ему всего наилучше. Зритель всемерно придёт. Зритель нагрянет, где вы только ни будете, лишь бы вы хорошо представляли. А зритель, застигший вас в таком далеке, он много достойней того, что вас в лености и удобности поджидает. Ребята, очень прошу, опускайтеся в Африку. Соединим патриотские, высочайше безумские замыслы! Я вам заверяю жизнь, если вы долетите в целости. Если же вас океан заглотит, я вам заверяю славную нескончаемую посмертность.

Стяпонас: Говорите же, вам вернуть ваши десять долларов?

Покшт: А это ваше последнее слово?

Стяпонас: Могу повторить столько раз, сколько в долларе центов.

Покшт: Что же, тому и быть. Стану молиться за вас. Молиться за ваше безумство. Зачастую так его не хватает нашему земляку, зрячему только в отношении лита, а также доллара. Летите и станьте первыми литовцами посреди ангелов. Внутряйте наше литовское дело посреди сподвижников Божиих. Поскольку весь наш нациализм окончается возле отметки в метр восемьдесят. И в крайне изрядных случаях достигает немногим больше. Возвысьте свою оранжевость в самую исполинскую синеву, а я когда-нибудь её приземлю к африканской черни.

Стяпонас: Слышу, как будто сэр интересуется вышиной литовца?

Покшт: Этим я наиболее озабочен. Мне величайшая цель растить и множить литовца.

Стяпонас: В Лос-Ангеле, ежели вам занимательно, есть глубоко запрятанный бриллиант литовства. Я могу вас туда доставить?

Покшт: А быть может, мы оба могли бы доставиться в этот далёкий город, не слишком себя отрывая от американской почвы?

Стяпонас: Вы убоялись полёта?

Покшт: Символичного – нет, не боюсь. Патриотичного, своенародного. Но ежели речь заходит самому от земли оттолкнуться как физической личности, предпочитаю иметь под собой хляби моря, чем небесную твердь.

Сцена

Покшт и Стяпонас ожидают в преддверии Голливуда

Стяпонас: Вот он каков – Голливуд. Огромный кинемадром. Тут люди ищут ответа: „дрим“ это или исчадье „бизнеса“? Мечта или только промысел?

Покшт: Дрёма или же дым ú з носу? Мировая проблема, также не чуждая нашей нации. То ли пахать и охать о славном опыте, то ли хапать в угоду похоти и надрываться в поту и копоти. О!

Стяпонас: Дилеммы располагают миром. Взлететь с угрозой для риска жизни или остаться и в безопасности дожидать кончину в тёплой своей постели.

Покшт: Вы мастерский интригант. Привезли в Лос-Ангел и всё никак не желаете сказывать, в ком из этого удалённого стейта укрывается диамант литовства.

Стяпонас: Видите ли, я авиатор, однако моя амбиция – спорт. Мы, разумеется, можем в отважных мечтах воображать литовца, парящего среди ангелов. Но, вовремя обуздавши грёзы, мы будем довольны восславить литовца на быстром бегу по земле и с мячиком между ног. Вы могли бы прозреть земляка, игрою в футбол добывшего какую-никакую медаль на мировых аренах?

Покшт: С трудом прозреваю подобное.

Стяпонас: Нужна безопасная площадь, и всё повернётся иначе. Ровность земли нужна. Сколько я повторял властям: строимте стадион. How many раз говорил, что только на стадионах смогут в грядущем сплотиться все патриоты земли нашей. Мы должны провести испытания. Превзойдя футбол и не получив satisfaction, попробуем единить народ при литовском бейсболе. Только в жестоких исканиях мы отыщем род спорта, для которого наилучше приемлемо наше несграбное тело. Ежели никуда себя не приткнём, так и останемся вполне рахитичным народцем.

Покшт: С трудом прозреваю литовца, играющего в бейсбол.

Стяпонас: Мистер Покшт, не спешите. Кто может предугадать! Вдруг – после долгих десятилетий упорного и тягостного труда будут греметь по свету литовцы с бейсбольными битами?

Покшт: Дай Бог им здоровья. А нам – исполнения ваших пророчеств. Может, и вправду бейсбол, как вы только что молвили, прославит нашу Отчизну в просторах Африки.

Входит юный американец Ронни

Стяпонас: А вот и наш провожатый. Один бы я никогда не посмел погрузиться в этот «дрим бизнес». Ронни, где же ты был? Ронни, веди нас прямо к желанному Френку.

Ронни: Ронни вас доведёт докуда угодно.

Стяпонас: Ну же, приятель, указывай путь. Вот она – подлинная Америка: спех, неуспех и вечное довольство собой.

Все трое направляются в Голливуд

Ронни: (отпускает реплики при виде роящихся в Голливуде творческих групп) Привет, мистер Уолт. Я подобрал имя для вашей мышки. Рональд, сэр, как звучит? Рональд – Ronymouse. Джеймс, неужели вы создаёте триллер о гангстерах? Научите его умирать. Застрелите его по правде. Застрелите его, чтобы знал: в мелодрамах лишаются чувств, а в гангстерских лентах за дурную игру лишаются жизни. (указывает Стяпонасу на актёра, переодетого Кинг-Конгом) Не уверен, но полагаю, что это он – brilliant lituano.

Ронни уходит. Стяпонас и Покшт остаются смотреть, как репетируют сцену из фильма „Кинг-Конг”. К камере приближается Актёр, переодетый Кинг-Конгом. У него в руке кукла

Стяпонас: Вот он – литовский подлинный бриллиант.

На сцену выходит покурить Марлен. Покшт на неё неотрывно смотрит

Покшт: Какой всепроницаемый взгляд! Кто по имени сие божество?

Стяпонас: Френк. Френк Великий.

Марлен достаёт сигарету, ищет спички и обращается к Покшту

Марлен: (с немецким акцентом) Matches?

Покшт: (подходит к Марлен) Простите меня за бестыжесть, но вашему нежному великолепию нет во мне слов. А ваш бесподобный акцент является гордым тому подтверждением, что наше литвинство, будучи в достойности обосновано, не даёт оснований страшиться никели… нивелировки. Увы, к порочному табакокурению не пристрастила меня Отчизна, и вашему объёмистому таланту необязательно это занятие. Восторгаюсь при вашем виде, однако я многажды более мог бы воспрять, наблюдая ваш взор посреди целины нашей сцены. А с ещё более превосходным наслаждением я вас увлёк бы с собою к Югу. Америка – это прошлое. Наиновейший мир уже переселяется в Африку, и вашему молодому таланту там самое место. Вы бы играли Варвару и Марту, Бируту и Анну2, поскольку мы вдоволь имеем развратности и добродетели, даже самого трепетного целомудрия среди нашей симпатической женственности. На наши хребты взвалена разно ó бразная и весьма урожайная ноша исторической женской доли, не воплощённая в театральной игре. А предмет, не воплощаемый таковым образом, подобен народу, признанному de jure, однако мучительно ждущему, чтобы его признали de facto. Так что я de jure прошу вас последовать вместе и поставить чёрную Анголезию перед фактом.

Стяпонас: Мистер Покшт, это ошибка. Этот недальновидный алмаз представляет германцев. Нашу литовскую душу тут воплощает Френк: мохнатый человек с куклой.

Стяпонас подводит Покшта к Кинг-Конгу

Стяпонас: (касается маски Кинг-Конга) Френк, ты – внутри?

Режиссёр: (Кинг-Конгу) Помни одно, ты горилла. Большущая страшная обезьяна с младенческим сердцем.

Стяпонас: Френк, ты – внутри?

Актёр: (Режиссёру) OK, я есть hudge обезьяна с детским сердцем внутри. Но как я могу её полюбить – женщину кукольного размера? Она для меня мала (бьёт о колено куклу). Она для меня мала.

Стяпонас: Френк...

Актёр: Она для меня мала.

Стяпонас: Френк, ты – внутри?

Актёр: Она для меня мала. (Стяпонасу) Френк – наверху. (Режиссёру) Она для меня мала.

Стяпонас: Френк - наверху?

Актёр: Как я могу её полюбить…

Стяпонас: (Покшту) Френк – наверху.

Покшт: (Стяпонасу) Он её никогда не полюбит. Она для него мала. (Режиссёру в запале) Не принуждайте героя возлюбить то, что для него чересчур мелко. Прививайте к людям высокие идеалы. Он её никогда не полюбит.

Актёр: Она для меня мала.

Покшт: Не заставляйте обезьяну страдать! Дайте ему настоящую женщину.

Актёр: Как могу я её любить?

Покшт: Это животное Африки вправе любить соразмерное животное той же Африки – не меньшее, нежели он. Не выдавайте его за куклу! Скованный узами брака с этим плюшевым существом, он патриотически выродится!

Стяпонас: (ведёт Пошкта под руку). Мистер Покшт, это лишь кинема. Мелодрама для здешних тинейджеров.

Покшт: Вот подобные мылодрамы и слабят нашу национальность. Сколько нашей привлекательной молодёжи сочетается по расчёту! Берут себе в жёны, мужья и любовницы материально беспечного, однако физически неказистого пожилого иноземного подданного. Делают это по бедности, из нищенского убожества в положении нашей слабой страны. Могу предвидеть финал этой типической мылодрамы. Кукла выйдет за обезьяну. Обзаведётся детишками. Как это физически будет исполнено, для меня пока непонятно, ибо верно подмечено, что она для него мала. Однако же контакт состоится. Их дети будут ещё скакать по деревьям, а также мостам Сан-Франчески, однако плюшевые внучата не пожелают ни слышать о своём животном произрождении, ни помнить Родину своего дедушки.

Стяпонас подводит Пошкта к спящему Френку

Стяпонас: Мистер Пошкт, поглядите.

Покшт: Обезьяну заглотит Америка, как уже на раз она поглотила многих моих земляков из Литвы. Таков этот грустный финал нынешней мылодрамы.

Стяпонас: Мистер Пошкт, это он. Френк. Френк Великий.

Стяпонас и Покшт стоят в комнате Френка. На столике – портрет Марлен Дитрих, прислонённый к лампе. Тихо звучит в её исполнении песня „Лили Марлен“.

В постели спит большой человечище – Френк.

Стяпонас: Всего – два метра в длину. Вес точно не знаю. Словом, величайшая глыба литовского духа изо всех мне известных.

Покшт: (открывает и гладит грудь Френка) Не верю своему зрению. И это чистопородный литовец?

Стяпонас: Чистый. Без any добавки.

Покшт: Господи, надо скорейшим образом его переправить на Родину.

Стяпонас: Нет. И больше скажу: не вижу тому причины. Заработок у него тут приличный. Звёзды, конечно, получают побольше, однако ж таким, как Френк, подмастерьям сцены, приподнимателям штанг, носителям кранов и ламп, а также толкателям всяческой сценографии, нету на что пожаловаться. Оплата вполне добротная от щедрот Голливуда. Богатств не снискает, но будет в состоянии прокормить своё гигантское тело. Богатство содержится в том, что Френк на досуге подвизается игроком ЭнБиЭй.

Покшт: (изумлённо) Френк занимается баскетмётом?

Стяпонас: И ещё как! Один из лучших метателей в национальной лиге.

Покшт: Вы не считаете, что народный дух, развившийся в подобную глыбину, требует большего попечения? Вы не думаете сообщить руководству? Непозволительно такое сокровище расходовать на какие-то баски.

Стяпонас: А где бы вы его применили?

Покшт: На выставки можно возить. Как высотное достижение всей нашей нации.

Стяпонас: Да кто туда ходит! Выставки – ерунда. Поглядите на его мускулистость (открывает ноги Френка). Ноги даже в положенье сонливости готовы к побегу на большую дистанцию. В баскетмёте вся его родина. В этом самом я вижу его и всю Литву заодно. Литва ещё себя преподаст! Заявится всему свету через броски великого Френка. Если погибну, сэр, Атлантик не шутка, хочу, чтобы вы напомнили Родине её Френка. Пусть люди познают, что национальное их прибежище – баскетмёт. Пускай они убедятся. Дозвольте Френку окрепнуть в далёком от нас Голливуде, а после везите домой. Пускай стар и млад полюбит великого Френка, услышит его грозный рёв и сам выходит реветь и заполнять трибуны. Такова литовская наша идея. Болеть за себя, болеть всенародно за Френка. Переполнять стадионы, собирать аншлаги. Бежать в одну кучу и в этой куче обожать свою Родину. Будем болеть за Френка. Френк достойно забьёт. Френк чужаков раздавит, он сверху на них двумя руками положит. Френк более всемогущий, чем батальоны противной нам армии. Дозвольте, чтобы он выспался. Ещё не пришла пора вкруг него скучиться. Слишком ещё молода народность для могучего баскетмёта, чтобы в нём отыскать заветного бога. Dream, золотой наш Френк. Dream, а мы покамест за тебя как-нибудь отработаем.