II ДЕЙСТВИЕ 4 страница

Покшт: Берегись великанов из лос-ангельских „Laker’ов “. И злобствующих режиссёров ихнего кинем á. Бди, чтобы они тебе не всучили местную, америконскую, пустотелую куклу.

Стяпонас и Покшт покидают комнату Френка. Их нагоняет Ронни

Ронни: Нашли диамант?

Стяпонас: Да, сынок, и хотел бы тебя за это благодарить.

Ронни: Голливуд – хорошее хранилище бриллиантов. Сэр, я слыхал, что вы отчаянный лётчик.

Стяпонас: Ещё исполню один полёт и приду в разум. Буду спокойнейший обыватель. Стану ходить в кино.

Ронни: Я Рональд, запомните. Ронни Рейган когда-нибудь вам помашет с экрана.

Стяпонас: Ронни Рейган – созвучие, пригодное для прорыва в звёзды.

Ронни: Сэр, а вы кто по имени?

Стяпонас: Я – попросту Стив.

Ронни: Стив – неплохое имя для прорыва к звёздному небу. Знаете, мистер Стив, у нас похожие цели.

Стяпонас: Тебе я, Ронни, желаю скорейших успехов и, сколь возможно, кратчайшей полоски для взлёта. Мне, между тем, потребна самая длинная взлётная полоса, чтобы достаточно разбежаться.

Ронни: (отдаёт честь) Доброй погоды вам, мистер Стив.

Стяпонас: (отдаёт честь) Добротных сценариев, Ронни.

Покшт: Счастливого полёта, друзья. А я тем временем подамся к чёрному континенту. Тихо, без должного шума, однако с большим размахом по части глубоких исследований.

Сцена

Саля, Миля и Геля сходят с поезда на каунасском вокзале

Саля: Подружки, o как же мне сладко, что рельсы зашли в тупик и мы окончательно добрались до родной земли. Воспой же, богиня, осанну трём ковненским барышням по возвращении из Парижа. (внезапно мрачнеет и прикрывает глаза) О как же мне горько, как мне печально за тех, чья молодость тут завершилась, ещё не начавшись.

Миля: Саля, ты только что ликовала, пела заздравную песнь.

Геля: Умеет литовская наша земля отличить своего. И, наделив печалью, напоминает ему об истоках.

Саля: Мне горько не за себя. Лишь пажити снежной и ночи морозной ведомо, как чудище вели на расстрел. Подруги, мне вспомнился тот удручающий, трагедийный случай, и мне стало страшно.

Геля: А если я тебе сообщу, что Чудище не погибло?

Саля: К чему пустые надежды!

Миля: Мы сами видели, как пала его четвёртая голова.

Геля: Чудище не убьёшь пулями из простого нагана. Если отрубить ему голову, она вновь отрастёт на плечах у другого.

Саля: Геля, больше не смей играть на моих эмоциях. Говори, Дракон жив?

Геля: Жив, и его головы стали даже умнее. Он уже не такой пустослов. Теперь он предстал Чудищем Литератским.

Саля: Проведите меня к нему! Поэт со своими подружками смело шагает навстречу собрату и его четырём головам.

Миля: Саля, но они же кусают.

Саля: Миля, как бы ни были ядовиты укусы чернильных перьев, но уж кому-кому, а нам, трём юным женщинам, их острия не страшны.

На сцене появляется трёхглавое Чудище Литератское. Две его внешних руки держат раскрытую книгу, остальные в ней пишут.

Руки работают, как хорошо отрегулированный станок

Саля: Бедный, до чего искалеченный. Одной головы лишился. Как тебя звать, страшилище?

Чудище Литератское: Моё точное имя – Тр Фр.

Саля: Господи, ну такой горемычный. Даже язык изувечили.

Геля: Как я уже сообщала во-первых, Чудище наш – не любитель много и впустую болтать. Тр – это значит Третий, Фр – это Третий Фронт. Так что Тр Фр – это новое звучное имя когорте драконописцев.

Миля: Над чем это трудишься, досточтимый Тр Фр, и так дерзостно, энергетически?

Чудище Литератское: Желающих получить ответ просим пройти вместе с нами налево.

Чудище всеми ногами делает шаг на левую половину сцены, Геля и Саля за ним. Миля остаётся на месте

Миля: Саля, подружка, я тебя умоляю, налево больше не надо.

Саля: Миля, я просто ищу для себя убедительного ответа на перипетии жизни. Мне как поэту, а также молоденькой женщине, необходимо испробовать, чем вымощен путь отважного безоглядного следования к неотведанной левизне.

Геля: (заглядывает в записи Чудища Литератского) Саля, это Чудище правит строфы твоих творений!

Саля: Змей, как понимать подобную дерзость?

Чудище Литератское: Желающих получить ответ повторно просим пройти вместе с нами налево.

Чудище Литератское и Саля делают шаг налево. Геля остаётся на месте

Миля: Саля, ты что? Куда ты потом подеваешься после такого срама?

Геля: Саля, будь осторожна. Так далеко налево я за тобой не пойду.

Саля: Ну, злополучное пугало, говори, чем тебе моя лирика не мила?

Чудище Литератское: Мотивы мои таковы, никакой секретности: у ваших, товарищ, стихов недостача конкретности. Когорта драконописцев, в частности, от художника требует ясности. Вот, например, слова: „подруги сиротства“. Следует, не разрушая рифму, сменить их „ударницами производства“. А то любой, понимаете, прихвостень, в лакировке неистов, станет подкапываться под комсомольцев и коммунистов. Трудящимся ни к чему буржузаная акробать, жизнь у них неуклонная, бесполезно её колебать. То же и в отношении заключительного конца, вялого, как вожделение у скопца: ваше бескровное „Весна к ручейку зовёт“, – мы предлагаем сменит решительным: „На горизонте встаёт завод“.

Саля: Как он смешно сочиняет. Скажите, Тр Фр, вы также готовы выступить против церкви? Восстать на самого Бога?

Чудище Литератское: Желающих получить ответ просим пройти налево ещё немного.

Саля делает шаг налево даже несколько раньше, чем Чудище

Вещим драконописцам иная выдана литера: Христа мы не видим отныне в качестве нашего лидера. Несмотря на страдания угнетённых в борьбе за торжество идеала, Христос безыдейно и вызывающе обходился без одеяла. Если бы Иисус записался в наши ряды – милости просим, что ж. Однако нет среди нас отшельников и святош. Мы после смерти не жаждем порхать над землёй в исподнем. Верим только мозолистым и грозовым сегодням! Христос, если ты всемогущ, – прыгни с Голгофы, нукося! Нет, нам потребны кремни – навроде Ленина или Капсукаса. Всех, кто приветствует наступление пролетарского рая, просим пройти налево, решительно и невзирая!

Саля закрывает глаза, и Чудище Литератское обвивает её всем собой

Чудище Литератское: Tррр... Фррр...Tррр... Фррр…

Миля: (кричит) Саля, ты что делаешь?

Геля: Подруга, одумайся. Не допускай в себя эту левую гнусность.

Тело Чудища Литератского развёртывается.

Теперь его четвёртая голова – Саля

Саля: (закрыв глаза, в трансе) Иду с тобой в одном ряду – подруга моего сиротства...

Чудище Литератское:...ударницами производства нас вся общественность зовёт!

Саля:...весна! всё так светло и просто!..

Чудище Литератское:...идёт-гудёт родной завод.

Миля подбегает к Сале

Миля: Саля, отпрянь. Не становись чудовищем!

Геля подходит и бьёт Салю по лицу. Саля прозревает и отрывается от Чудища Литератского

Геля: Подруга, это непростительно, просто нехорошо так забываться в пьянящем политическом трансе.

Чудище Литератское: (уходит) Тррр... Фррр...

Геля: Чем он зачаровал тебя?

Пауза

Саля: Желаю... в Москву.

Миля: Но ты теперь из Парижа.

Саля: В Москву. В Москву. В Москву, сестрёнки мои. Там настоящая жизнь. Богоподобные политруки в кожаных пиджаках. Туда ведут меня звёзды. Пятиконечные, красные. Я вся – целиком в Москве. Здесь одна моя тень, моё далёкое эхо. Здесь у меня дефицит кислорода.

Геля: Навряд ли в Москве обретёт для себя признание злободневная женщина.

Саля: Геля, это Бог не позволяет нам замуж за женатого, священнослуживого либо премногодетного. В Москве его нет. Там Бог не живёт. Там ты, сестричка, нашла бы себе работящую и ласковую жену. Ибо никои запреты любви не стесняют свободной. Миля нашла бы себе православного клирика, а я, мои дорогие товарки, а я, мои милые сёстры…

Миля: А ты, Саля, с кем?

Саля: А я вдруг пожелала замуж за обычного парня.

Геля: Только что в Москву приглашала...

Миля: Политруками пугала.

Саля: Я и в Москве вас не брошу. Мы втроём прошагаем по красным кварталам и площадям Mосквы. Но мой разъединственный будет меня ожидать у себя в деревне. Огромный и неотёсанный. Вонючий, как перегной. С руками, почерневшими от работы. Подлинной, а не надуманной, которой так любит чваниться наше мужское мещанство. Там человек в натуральности. В селении он меня поджидает. Руки уже распростёр. Те руки меня полюбят, а буде я провинюсь, сладкой меня покарают карой. Те губы меня облобзают, в ухо нашепчут подлинные, не подлые, рафинадные, а простые слова любви: „Саля, ты мне жена и затем я люблю тебя“. „Саля, ввиду неслуш á ния будешь назавтра порота“. Будет он меня бить, словно любить горячительно. Любить меня так, будто бы вскоре убьёт.

Пауза

Миля: Какая же это нечеловеческая любовь.

Геля: Глубоко же запало в тебя их левацкое семя.

Саля: А, может, мне и потребна нечеловеческая. Ибо человеческая любовь меня зачастую корябала боком, как льды по весне нарушают берег. Но так и не отыскалось матёрой ледовой глыбины, которая прочь унесла бы речной опечаленный берег.

Сцена

Саля, Миля и Геля стоят, взявшись за руки, напротив храма.
Саля и Геля по краям, Миля – посередине

Миля: Саля, ты знаешь, у меня прямо ноги подкашиваются. Геля, я в шоке.

Саля: Миля, не поддавайся. Можно подумать: кто-то в нашей родной стороне всю любовь прикарманил. Ты к ней устремляешься, а в итоге – стучишься лбом об железную дверь. У Гели давно отсюда оскомина. Она себе начала подыскивать обыкновенную женщину, без того между ног, ради чего мы хлопочем, однако способную компенсировать страстью известный мужеский козырь. И я испытывать начинаю тягу к нечеловеческим чувствам. Миля, ты последняя ещё теплишь надежду поспеть на супружеский поезд.

Миля: Геля, а ты как думаешь?

Геля: Девка ты статная. Видная, даже внушительная. А мне скорее по нраву приземистые, склонные к уксусу, в бёдрах узкие. Но мужчине церковному, проводящему дни в обрамленье бесполых ангелов, нужна женственность выпуклая. Чтобы грудь была зримая, задница ощутимая. При такой постановке вопроса ты не только символизируешь нежный женственный пол, ты его сама воплощаешь!

Миля: Подруги, но вы же меня толкаете совратить священника! Восстать против церкви! Отбить у неё любимого!

Геля: Против церкви, Миля, стоять останемся мы. Ты же, как самая храбрая и при своём интересе, пойдёшь в глубину неё.

Саля: Подруга, взгляни на эту каменную постройку. Разве ты в ней усмотришь столько сказочной красоты, сколь её содержится в нашем блистательном женстве? Зябко среди этих камней. Сыро и неуютно. Войди, отогрей. Укройся в тени алтарей, нежностью напитай своей. А когда возлюбленный твой пойдёт исповедовать грешность, ты к нему преклонись. И поведай о своём согрешении. О единственном, в котором повинна. Любовь – вот имя греху твоему. Любовь которую ты питаешь к святому, а также профессору и в итоге к поэту. Любишь поэта, обожаешь его вдохновенность, а ежели он в дополнение ксёндз – то не твой грех. У него в присутствии употребляй всю возможную привлекательность. И вдумчиво слушай, как Бог в ту минуту любезен к слуге своему. Если не выгорит, он останется для тебя исповедником, если же повезёт, станет он тебе мужем.

Геля: Иди же, бей себя в грудь и долой сомнения.

Саля и Геля впихивают Милю в храм. Вскоре храм „сплёвывает“ Милю назад

Саля: Ну же, что он тебе говорил?

Геля: Чем тебя охмурял?

Саля: Миля, ты не молчи.

Миля: Говорил, что видел, как я сидела на лекции в первых рядах.

Саля: Ну же, что он сказал?

Миля: Сказал, что видел, как я сидела в городе близ его дома, утопая в его поэтизмах.

Геля: Чем всё кончилось?

Миля: Сказал, что был поражён, как я молитвенно склонилась у алтаря.

Саля: Ну, а что дальше?

Миля: Сказал, что раз уж так часто нам выпадает нечаянно видеться, не будет ли рационально мне к нему перебраться?

Геля: (переводит дыхание) Глубока церковная святость, прости Господи. Но умыкнули мы одного из ваших – своим суетным, мелким бабским очарованием.

Саля: Миля, а ведь мы одолели.

Миля: Но я не согласна.

Саля: Миля, ты всё порушила? Любовь, что сама воздвигала, на которую он ответил, ты превратила в обывательский фарс?

Миля: Но я не согласна перебираться в его квартиру одна.

Саля: А как ты согласна?

Миля: Как только одна из вас. Как три женщины сразу. Подруги, поехали вместе.

Пауза

Из храма выходит Певец

Саля: Миля, вот он выходит.

Миля: Девочки, что мне делать? Куда теперь подеваться?

Геля: Включаемте, девушки, все свои уникальные чары, пьянящий парфюм, телесные выверты, окружаем со всех сторон служителя Божьего и в качестве трёх безбоязненных охранительниц его тела, провожаем иерарха домой.

Саля: Певец, а также профессор, и при этом отец духовный! Вы являетесь арестованы дружелюбными силами. Вы есть любовная жертва для самой пылкой из нас, вы есть мужнее тело, в котором у нас такая нехватка! Храбро и без боязни вкусите от прелестей наших и не мучьтесь возможными следствиями.

Певец и три девушки в доме Певца. Певец усаживается на стул.
Геля устраивается ближе к окну

Геля: Боюсь огорчить, однако же, по всему, скоро контры нас атакуют.

Саля: (подбегает к окну) Геля, ты захватила маузер?

Геля: Маузер в этой битве нам вряд ли поможет. Вечно длятся сражения между слугами Божьими и бабскими нуждами. Между высшей любовью и той, которой владела распутница Ева. Укропим телеса наибольшим объёмом дух ó в, дабы отпугивать ангельских д ý хов, райскую авиацию, нацеленную свысока поразить нас. Но божескую пехоту этим не отпугнёшь, душок злободневной бабы станет её притягивать как возможно ближе. Сформируемте чёткий план своей обороны. Я беру под защиту Певца, а также поэта, при том и отца духовного. Вы тем временем сами пробуете понемногу отбиться. Так мы пытаемся действовать сдвоенным фронтом. Если у нас не выгорит...

Саля: Зовём Третий Фронт. Драконописца Тр Фр.

Появляется Ксёндз в сопровождении Хора священнослужителей

Ксёндз: Певец, и он же профессор, и он же отец духовный, а также три шалопутницы, возжелавшие Божиих слуг. Просим нас извинить за вторжение.

Саля: Просимте, милые парни, воители духа, безбоязненно в нас вливайтесь!

Ксёндз: Так что дело известное. Дело вполне наглядное. Дело такое, что священнику, мужу великой церкви, не пристало пользовать услужливое внимание сразу троицы барышень. Также ему не пристало ниже с одной супругой делить ту трудно определимую ношу, каковая на него взвалена. Так что я попросил бы двух, которые тут без потребности, покорнейше удалиться.

Геля: Духовные пастыри! Позвольте вам донести, что оскорблённое бабство, забвенное и забитое, в данном случае намеревается за себя постоять. Без экивоков выкладывайте, за каким вы явились… делом.

Ксёндз: Нежелательно, чтобы это событие широко затронуло нашу общественность, включая газетные новости или казённых служащих. Певец, и он же профессор, я мало-мальски осознаю, что духовному созидателю, заполнителю строчек, помимо писчих папирок надобно иметь под рукой женственный идеал, иначе именуемой музой, ну и так далее. К современности церковь успела в себе накопить изрядную толерацию и не препятствует таковым вашим слабостям. Я не думаю, будто подобная связь, ежели так она сопоставлена, хоть на иоту опасна для служителей слова Божия. Опасаюсь, однако, что вы этой связью не ограничитесь.

Певец кашляет

Геля: Ничего нет прекрасней очаровательной женщины на службе у вдохновения. Но ваше такое предположение – художнически незрелое. Даже и стихотворная муза в нашу эпоху не вынесет полового поста. Вы же её толкаете к скотскому проститутству с дюжинным мужичьём, до которого она не охотница. Предлагаете поэтичной музе стать заурядной шлюхой. Предлагаете духовному пастырю возвышать в стихах эротически павшую личность.

Священнослужители подтягиваются к Миле и Сале

Ксёндз: О, земная соперница Высочайшей любви, а также духовная совещательница нашего Песнопевца в его творческом вожделении, муза, и так, и далее. Прямо ответствуйте, имеете вы половую потребность в Певце и также в профессоре? Вы обязуетесь соотноситься с ним в качестве идеала, в виде чего-то возвышенного, наиболее чистого, и так, и далее? Но не как единичный экземпляр приземлённой животности?

Саля: (опережая Милю) Святые мужи, позвольте чувству самоопределиться. Разве способна любовь, пребывая в тисках, воспринять решение? Разве Господь сотворил мужчину и его женщину для того, чтобы впоследствии их отделить друг от друга?

Ксёндз: Бог создал мужчину и только потом женщину как инструмент испытания, как банальный соблазн для достойного мужества. Это бедствие для нашего пола, что испытание оказалось не выдержано.

Саля: Но ведь пол – не выдержка, а поддержка. Поддержка разных полов друг другом. Не терзание он, а – дерзание.

Священники возвращаются к Певцу и Геле

Ксёндз: Певец, и также профессор, иерей, и так, и далее. Прямо мне отвечайте. Насколько у вас меж пастырских важностей и бытовых нелепиц велика потребность в женской телесности? Днесь вопрошаю без околичностей: легко ли соблазнить вас означенной женщине?

Певец покашливает

Геля: Никто не имеет подобной силы для соблазнения, как сладкая женщина. Когда она сбрасывает платок, кажется, будто небо пронизывает смертоносная молния (снимает платочек). Когда поправляет волосы, кажется, будто ветер корчует вековые деревья. Когда, объятая страстью, она порывается отмежеваться от материальных покровов, кажется, будто земля жаждет избавиться от льдистых оков зимы (выпархивает из платья). Женщина – это чудо. Когда в разгаре интимства она распускает нагие груди, кажется, будто из них вскоре начнёт извергаться белая лава, всё на своём пути одаряя жизнью (расстёгивает лифчик). Когда разувает ноги, земная корка пухнет как мужний пол и воздымает босые женские ноги до неизведанной выси (снимает ботинки). Чулки упадают сами. В наличности только жалкий кусок материи для полового прикрытия. Если же и того не останется... Если и этого не останется, – тогда всё, что имеется рядом, будет стремительно вовлечено и навсегда улетучено в вожделенное небо.

Ксёндз: Певец, и также профессор, а также суровая собеседница. Воздержитесь от этого. Вы вся оголились. Вы обнажили голову, и даже так далее. Пора себя возвратить в первозданное состояние.

Геля: Моё подлинное состояние – это распахнутогубый пол.

Ксёндз: Певец, и также профессор, и даже так далее. Мы принуждены в скорейшем порядке ретироваться. Вы применяете запретный в борьбе арсенал. Иерею не подобает разить коллег голыми девками. Выражаем глубокий протест и христианскую скорбь. Вы, однако, определитесь, достойно ли слушать женщин, исповедующих свой грех внутренними губами.

Священники удаляются

Саля: Геля, ты их победила.

Геля: Мы выиграли бой, но не всю войну. Опасайтесь добродетельных дамочек, целомудренниц, которые в этой войне представляют низменную интригу. Языков, для чьей артиллерии неопасно моё обнажённое тело. Ядоносных жал, которые мы должны обезвредить прикрытыми гр ý дками.

Сцена

Саля, Миля, Геля и Певец ожидают новой атаки

Геля: О певец, а также профессор, а также нами похищенный. Я, как и вы, склонна свои глаза направлять на женщину. Но должна вас предупредить: наш несравненный пол обладает одним значительным недостатком – обожанием сплетен. Противоядие тут одно – полная безразличность. Я буду бренчать на фоно, Миля – громко петь, Саля меж тем попытается в голос читать свои поэтизмы. К нам обратите свой слух, тем вы себя оградите от вероломного и безжалостного бабья. (Сале) Саля, отвори дверь и впусти насекомых.

Саля открывает дверь, и в дом влетает рой горожанок

Ковненка I: Тоже аппартамент, и как похабно обставлен!

Ковненка II: А – трудился для Боженьки, не ради квартирных удобств.

Ковненка III: Гражданочки, а вы чуете сырость, какую-то зябкость?

Ковненка I: Теплу откуда бы взяться, если живёшь против божьих порядков.

Ковненка II: Ну а которая уже будет сожительница?

Ковненка III: А та, какая из трёх толще надула щёки!

Ковненка I: Больно прозаически смотрится.

Ковненка II: На лице – нехватка вдохновенского опыта.

Ковненка I: Для поэтичной музы ляжки не в меру широковаты и попа не в пример толстая. Может, она перед этим кому служила? Такое просится подозрение, что какая-то она очень трёпанная и списанная, художески и морально потёртая.

Ковненка II: Сударыни, вы не слыхали последнейших стихоблудий нашего Песнопевца, а также профессора?

Ковненка III: Да он стихами не пишет. Как её повстречал, так и влип в хронический стихотворский кризис.

Ковненка II: Может, они обуздали изящные поэтизмы в силу большой загруженности на ложе творения новых тел? Может, на эротическом поприще по ночам вытворяют физические выражи?

Ковненка III: Не первый же месяц, как проживают совместно! По музе мы бы заметили. Пузо пока не являет заметных пухлостей. Видно, их творческий кризис глобального качества: что в художестве, что во всём другом.

Геля играет на пианино, Миля пробует петь, Саля готова читать стихи

Геля: Миля, подружка, переглуши эти тарахтелки музыкальными нотами.

Миля: Геля, когда я в смятении, мне подчас не даётся верхнее „до“.

Геля: Саля, прикрой нас. У Мили ружьё заело. Отбрось балаболок прочь стихотворным залпом.

Саля: Без помолвки и венчанья, без костёла и ксендза, лишь коней безумных ржанье – пыль от звёзд летит в глаза3.

Геля: Он нам дал стремленье к счастью, дал весну хмельней вина, он сердца наполнил страстью, он грехи простит сполна!

Саля: Ни помолвки, ни венчанья, ржанье бешеных коней, тьма ночная – и желанья скачут бешеные в ней!

Геля: Дальше, сестрёнки, вперёд! Мчись, наше время, дарованное мечтами! Геля, Миля, Саля.

Саля: Саля, Миля, Геля.

Миля: Обе вы, Песнопевец и я.

Геля: Мы и наш вдохновенный похищенный.

Саля: Миля и её священный возлюбленный.

Миля: Я, мой любимый Певец и, естественно, вы.

Саля, Миля и Геля беснуются в тишине

Ковненка I: Прямо из кожи лезут. В музы хотят поступить. А самим-то, по абсолютным слухам, не под силу вытянуть даже верхнее „дo“.

Ковненка III: Как между нас говорится, если не подфартило „дo“, не потрафит и «после».

Ковненка II: Милочки, обратите внимание, как Песнопевец, он же профессор, её так и лямзит глазами. Хочет из ейных соков добыть поэтическое вино. Однако не отыскать художного применения кобыльему эликсиру!

Ковненка III: Ляжки, видать, широки. Грудь переразвита. Разве мыслимо применить такую жирную б á бищу?

Ковненка II: При невозможности всю её выпить, пробует нашенский Песнопевец, священный профессор, втянуть её наподобие дыма. Пялит глазами. Но даже под видом дыма, и это заведомо ясно, она для него жирна.

Ковненка I: Можем констинтировать смело и безо всяких около-личностей – вдохновенский кризис!

Ковненка III: Имеем яркий пример, как серая дамочка заполоняет мужчину при неспособности его лирически вдыхновить.

Певец начинает задыхаться

Миля: Геля, переставай звучать, моему любимому вдруг не хватает воздуха.

Саля: Зовём доктора!

Геля: Доктору не успеть.

Ковненка III: Это затруднённое вдыхновение. И ничего тут не сделаешь.

Саля: Убирайтесь отсюда, засорители чистого воздуха! От ваших словес дышать нечем! Бегите быстрее ветра, а ветер оставьте нам. Мухи навозные, прочь!

Миля: (хватает нож) Подруги, я ему в горле прорежу дырочку для вдыхания.

Саля: Миля, клади нож.

Миля: Позвольте ему вдохнуть. Дайте вздохнуть. Я желаю открыть ему новое вдохновение.

Геля: Бросай нож, подружка. Только Певца погубишь. Он уже, видишь, в себя приходит. Уже начинает в такт, ритмически воздыхать. Миля, это его победа. Наше общее достижение. Первый и подлинный человек, которого от скалы человечества себе откололи Миля, Саля и Геля.

Саля: Миля, Геля и я.

Миля: Наша неумолимая троица.

Геля: То, что мы получили в бою – заветная шахта. Пусть нет в ней угля, ни дорогих металлов. Зато в ней можно при помощи шашней женского обаяния, а также скважин мелкого залегания – добывать ископаемую любовь!

Сцена

Покшт на Мадагаскаре. Один за другим он вбивает в землю железные колышки, продевает в них цепи. Затем цепи привязывает к деревьям

Покшт: (обращается к публике) Дорогие компактно собравшиеся. Господа и также их женщины. Швед, отыскавший землю для своего грядущего проживания, в наибольшущее дерево втыкает викинговый топор, помечая тем самым свои новые приобретения. Мы, как явствует из рисунка, орудия и цепочек, представительствуем народность довольно иного толка. Но я различаю у вас по лицу, сверканию ваших глаз и глупому изумлению, что первоначально вы интригованы, как я тут взялся. Наверное, коротко обрисую.

Корабель, с чьей помощью я выплыл из Нового штатского Йорка, потерпел в Атланте много неистовых бурь. Сколь они были неистовы, ясно уже из того, что п ó честь выживания досталась единственно мне. Мою малую лодку ещё множество дней трепал грозовой океан, пока наконец без еды, сна и чистой воды выбросил к вашему берегу. Но зато эта новая ваша земля моих надежд не испортила. Я перенёс испытание и теперь сытый и удоволенный стою перед вами.

Дорогие мадагаскары, мои нечёсанные товарищи, дикие, девственнные и чернявые предки моих будущих земляков! Как явствует из рисунка, орудия и цепочек, народность Вьюжной Европы, тут представимая мной, обнаружив новое для себя место, не торопится калечить деревьев и по-всякому необузданно поступать с наточенными топорами. Мы на соседскую землю с целью её заселения вперёд себя запускаем корову. И лишь после этого на траву, сочно обкусанную скотиной, пробуем привести всю оставшуюся родню.

Корову я вам предоставлю, когда сюда переселятся наши сородичи. Располагаем разными типажами, но только с лица, ибо модель, говоря по-другому, порода не чересчур многосортная. Различие всё в окраске. Можно подобрать белую, а также чёрную, рыжую или в подпалинах, но увы, для вашего острого глаза, привычного до цветастой экваторной живности, мы не будем в состоянии предложить ярко-зелёных, ни оранжевых колеров, ни даже густой красноты. Ничего в том не сделаешь, такую имеем от Господа красочную эстетику.