Месяц спустя

Глава 1:

Насколько бы ни был стойким человек, сколь долгий час он бы ни мог терпеть те или иные проявления характера внешней среды, почти абсолютно абстрагировавшись от комфорта, ему всё равно надоедает подобное… Да, он свыкается, но рано или поздно он осознает, что данное ему обрыдло. Каждодневная слякоть и мерзлота воздуха вокруг, заставляющая проснуться ещё до того, как будут разомкнуты веки. Ежесекундные пререкания носа по причине крайней зловонии, что источает мир, в данный момент окружающий столь терпеливую личность. Или же это ежеминутное созерцание грязи в ее исконном виде – той жижи либо рвотного, либо ярко-коричневого, либо иного кислотного да других оттенков…

С этим свыкаешься, но оно не оставляет физиологическое восприятие ни на мгновение, словно мелкий, щекочущий разум колокольчик, частенько звеня, заставляя скривиться про себя от омерзения. А когда никто не видит, то гримасу чистейшего отсутствия удовольствия волей-неволей, а выстраиваешь и физически.

Алина так и поступила, вновь ощутив запах протекающих чуть нижу сточных вод. Не сказать, что её никто не видел в данный момент. Нет. Она была на виду ещё пяти людей. А вот её лицо, что лбом утыкалось в предплечья сомкнутых и положенных на колени рук, не мог узреть никто. Посему и посмела она сие подобное слабоволие.

Она понимала, что это отнюдь не последний раз, когда надо дать себя отдушину. Также она помнила и все прошлые разы. И главное, отчего-то она никогда не хотела показывать данное проявление своего, как ей кажется, слабого характера окружающим. Может, потому, что окружающие её люди, были мужчинами? Ну как сказать мужчинами – подростки, или же просто подобные ей молодые люди, что уже в который раз терпеливо ждут команды из вне, которая ознаменует собой начало рейда.

Они все спокойно корчили рожи да разные гримасы, показывая не расположенность своего духа к подобному месту, а вот она не позволяла себе… Упрямость, или же нежелание показаться слабой на фоне иного пола? Скорее первое – она всегда была такой, и в мыслях, и в действиях.

В детстве это приносило много проблем, ибо Алина зачастую просто не отдавала себя отчёта в том, что делала. А сейчас же это превратилось в некое подобие её гордости и даже считается плюсом: по крайней мере таковой эту черту считает она. Хотя, коль смотреть правде в глаза, можно поспорить с таким суждением, ибо и в свои двадцать два она редко отдаёт себе отчёт в сотворённых ею же деяниях, по сей день оставаясь волевой и почти непреклонной девушкой.

К слову, и данные качества свои она осознаёт да воспринимает лишь положительно. Окружающие же её люди не всегда думают ортодоксально. В особенности это можно сказать о представителях противоположного пола, потому как им, что уж скрывать, желается, чтобы столь авенантненькая девушка была более сговорчива и бесхитростна. Но Алине, ясное дело, всё равно до подобных дум, ибо она мыслит так, как хочется ей.

И хочет видеть вокруг она мир такой же, о котором мечтала ещё с тех незапамятных времён детства, когда впервые услышала об идеях редирума: без желчи, страха и войн. Свет, где ⁵человек человеку не волк – нет, а где люди друг другу братья, где нет вражды и отсутствуют бессмысленные распри. То место, где она бы хотела жить; то место, где каждый являет собой не просто часть массы, а личность, независимо от пола, расы или иных качеств… И она готова многое сделать за подобные мысли да идеи. А понимание факта, что вместе с ней представителей революции готовы перевоспитывать ещё многие единомышленники, лишь придаёт ей сил.

Да, именно перевоспитывать. Не сражаться или убивать – никак нет. Цель её и ещё многих в ином. И главное: всего полгода назад она была ясна и отовсюду веяла своей всепоглощающей мощью, что об её конечном исполнении не велось и споров… Однако нечто изменилось во многих людях, будто выпустили они долгое время держащуюся в них злобу ко всему сущему на данный момент политическому строю, решив, что будет лучше вернуться к тому, от чего народ отказался уже довольно давно. А орудием, доказывающим их правоту, выбрали эти массы самое простое и действенное приспособление: физическую силу да гнев.

Однако Алина не такая. Она знает чего хочет и понимает, что чтобы достигнуть мира, нужно следовать тех взглядов, которые она избрала правильными для себя, а они предписывают отнюдь не убиение или же иное физическое влияние на род людской. Она, с её истинными товарищами, по-иному влияет на окружающих, или пытается по крайней мере влиять, ибо в столь тяжелое время революционных переворотов голос разума и совести заглушил всепроникающих крик отчаяния и плача.

“Почему? Как это произошло? ” – изо дня в день мучает Алина себя этим вопросом. И хоть её соратники да она и пытаются разобраться с этим вопросом – продвижение совершено не большое. Кстати, данный рейд, подобно многим другим до него, сулит некое прояснение, однако отчего-то надежды с каждым разом всё меньше и меньше. А потому горечь касательно всех тех людей, что выдвинули своим требованием упразднение неодемократии – растёт да расширяется, разрывая душу на части: родные девушки также были вовлечены в это, и Алина ничего с этим не может сделать, пока что вообще не выяснит “отчего? ” и “почему? ”…

‒ Красавица!... – позвал Казимир.

На зов девушка подняла резко голову:

‒ Не заснула… ‒ одобрительно, с небольшой толикой присущего ему лукавства, ухмыльнулся напротив сидящий мужик, откидываясь головой обратно к слизкой (что его нисколько не волновало) сырой стене.

Именно мужик – единственный здесь присутствующий. Лет ему около пятидесяти. Довольно высок и статен, череп лысый и почти всегда закрыт чёрной банданой, а вот довольно пышная борода своими седыми редкими прядями таки выдаёт возраст… И что можно подумать о таком человеке? Что он бывший байкер или же человек, ранее заминающийся ремеслом отнюдь не умственного напряга? Да – возможно. Но правда как всегда куда более интересна, нежели предположения: ⁶Коликов Казимир Сергеевич что до сего момента, что теперь – всегда представлял личность довольно не заурядную. Он является одним из первых богатых людей, что предпочли нечестной и непризнанной власти поддержку культуры редирума, вложив большую часть своих денег именно в развитие данной идеи. Конечно, не сказать, что капитал у него был велик, да и к шибко состоятельному роду он не причислялся. А всё потому, что свои кровные он заработал сам, причём трудом более эстетического характера: он критик. Свои суждения, получившие довольно увесистый авторитет в необходимых кругах благодаря своей объективности, логичности да не предвзятости, он выражает путём рецензий на те фильмы, которые ему те или иные издательства “заказывают” для оценки – ясно, что не бесплатно. Но и просто, для себя, Казимир также пишет, но только на старые фильмы – этого Алина никак понять не может. Хоть его тексты ей читать и нравится, однако взять в толк, чем его привлекли эти бледные и блеклые картины не способна.

И даже в такой час, как этот, если есть заказ, Коликов не откажется от его исполнения, ибо деньги нужны – это раз; а два – ему просто нравится фильмы, хоть современный кинематограф он не одобряет. В общем: человек этот занимается интересным делом, и полностью свои сбережения собрал на данном именно поприще, чем нельзя не гордиться. Потому и является для Алины он как таковым примером для подражания и даже идейным учителем: по крайней мере так выбрала она сама, по прошествии частых диалогов и бесед с этим человеком, где он не раз доказывал глубину своих познаний как в культурном, так и в разных научных областях.

‒ Да нет, всё нормально, – чуть улыбнувшись, ответила девушка, выпрямляясь и притом пытаясь забыть о вездесущем смраде: ведь Казимиру как-то удалось, (так видно, по крайней мере, по его физическому спокойствию) значит, и она должна попытаться.

На эти слова мужик лишь чуть улыбнулся, словно произнося: “Ну раз уж нормально, то нормально”.

В кругу дожидающихся неведомо чего людей вновь стихли всякие разговоры и перешептывания, лишь канализационный поток снизу напоминал о живости этого мира, тогда как город снаружи, находясь за монолитными бетонными сводами, никак себя не обозначал. Оно и понятно – уже сон завуалировал жизнь общества, а конкретней: стрелки около полуночи – это время, как-никак, не ранее.

Посему не мудрено, что и спать охота – однако нельзя. Судя по той информации, что удалось собрать о революционных движениях, именно в данный промежуток суток борцы за возврат демократического строя разжижаются с улиц и, собираясь в небольшие формирования, направляются кто куда примерно на один час, после чего являются, уставшие и почти полностью бесчувственные к окружающим, домой (если таковой имеется, конечно). О последнем пункте Алина знала не понаслышке – каждодневное наблюдение за её родителями раз за разом доказывает данную странность, притом оставляя её абсолютно без ответов.

На основе множества догадок и теорий, скомпонованных на слежках и наблюдениях, большинство выдвинуло на права существования теорию, что не просто так эти формирования в такой поздний час куда-то направляются – это явно движения, направленные на прослушивания агитационных лекций революционного характера. На данных сборах этим “несчастным промывают мозги, обещая не понятно что” – так решила для себя девушка, внутренне невыносимо жалея родителей. “А ведь у нас идею своровали. Мы начали первыми устраивать подобные лекции и собрания, где объясняли действительно важные вещи… А они.. они… бесчестные, подлые люди…” – ненависть к неведомо каким управителям той беснующейся по поводу власти толпы росла внутри Алины каждую минуту, как только смела она вновь задуматься об этом. А ещё хуже ей становилось от собственной беспомощности, ибо так ни разу им не удалось выйти на след тех самых сборов, которые ввиду отсутствия доказательств в собственном существовании уже по немного становятся чем-то мифическим и лишь иллюзорным.

А ведь им бы хотя бы раз, один единственный обнаружить лишь малую группу, и уже тогда они сумеют что-либо сделать: разведают, что и как – точно. Вполне возможно даже сумеют объяснить всю глупость подобной затеи и переменить виденье людей касательно неодемократии – тогда появятся и союзники в тылу, что будет уже немалым шагом на пути к моральному искоренению данной проблемы…

“Если бы раньше.. если бы мы только раньше заметили.. спохватились…” – в тиши, здесь, где аккомпанементом мыслям служит лишь бушующий поток нечистот да мерно капающая со свода влага, волевая девушка всё-таки не могла сдержать фатальных мыслей, всё больше углубляясь в них. Она обижалась на тех людей, что её окружили, и на себя из-за того, что раньше, когда начала только появляться мелкими крапинами на слуху информация о том, что, подобно курсам редирума, проводятся сборы касающиеся совершенно иных субкультур и культур, направленные на изучение иных идей да мыслей – мало кто предал этому значение. И вот теперь подобная пассивность вылилась в бескрайние убытки и сотни, тысячи “поломанных” людских судеб…

К слову, не одна она так теперь думала: многие будировали насчёт тех прошедших времён, когда мало кто всё же решил разобраться в проблеме. Почти никто тогда ничего не сделал – вот теперь результат. Ну а тех, кто всё-таки начали расследовать столь жалкие попытки привлечения масс в свои ряды (выдавая себя совершенно за иную культуру), не нашли ничего, кроме подпольно собирающихся приверженцев сингровацизма – от этой гадости вовсе никуда не денешься, посему их и замечать не следует, потому как чаще всего им уже ничем не помочь… Ну а если есть ещё надежда – то она обязательно возьмет вверх. Однако теперь проблема новая – пресловутая, треклятая революция, причины которой так до сих пор и не известны.

Потому-то и выжидают эти шесть людей, когда седьмой из их числа заглянет к ним на секунду да сообщит, что в здании, находящемся под наблюдением, действительно в данный момент есть люди. И возможно – это то, что им нужно. Там уже они начнут действовать по давно оговоренному плану, который так ни разу не был доселе приведён в действие: окружить по периметру строение; после прослушать те мысли, которыми неведомые “глашатаи” обманывают людей; удостовериться в истинности цели и схватить хотя бы пару представителей. После уже расспросы, допросы и выведывания нужной информации. А узнав структуру механизма, возможно узнать и то, как этот самый механизм уничтожить – в моральном, конечно, плане. Ибо физическое воздействие, особенно во враждебном плане – совершенно не то, что подразумевает под собой редирум. А людям, особенно волевым и придерживающимся своих убеждений, свойственно не изменять тем принципам, которые они для себя избрали.

И Алина была одной из тех, кто стал сторонником взглядов да целей, чья сбыточность возможна во всеобщем гуманизме и поднятой нравственности. И не одна: “Нас много… Мы не сдадимся… Мы справимся…” – вновь уткнувшись лбом в колени, про себя твердила она, осознавая, что лишь так не потеряет веру в лучшее. Подавление страха и неуверенности также было довольно частое явление, с которым справляться было всё труднее…

Вдруг послышался резкий утробный гул открывающегося канализационного люка:

‒ Десять минут на разминку и вылазим, ‒ быстро проговорил твёрдым тоном Миша, чья голова показалась в отверстии, находившемся в метрах трёх над группой людей у стены с вмонтированной лестницей, что была по левую руку от Алины.

‒ Есть? – словно не доверяя столь вожделенной и долгожданной улыбке удачи, встрепенулся, чуть привстав с места, Казимир.

‒ Есть. Но наши или нет – пока толком не ясно, ‒ выговорил разведчик, проводя взглядом по шести людям, словно удостоверяясь: все на месте.

Когда его очи мимоходом задели фигуру единственной здесь присутствующей девушки, которая с любопытством и надеждой (слово он был единственной связью с желанной целью) глядела на него, то краешек его губ невольно, но оттого не менее приветливо потянулся ввысь. В ответ последовал сдержанный кивок, облагороженный всё тем же взглядом, питающем надежду на наконец сполна оплаченные поиски. Однако больше в женских глазах не было ничего. Знает ли она, что нравится Мише? Догадывается. Однако для неё он только отличный друг и товарищ – не более. Да и его к ней симпатия не претендует на завышенные романтические связи – скорее она подобна чувствам брата к сестре.

‒ Ну тогда вы всё слышали, ребята!... – в голосе Казимира послышалось преждевременное торжество, однако и стальная сдержанность сквозила в тоне, почему болей ни на кого подобный настрой, выраженный не кстати сопутствующим его ликованием, не распространился.

Зато намёк понятен был точно: повставав со своих насиженных мест, полдюжины людей принялись разминать заиндевелые кости.

Глава 2:

‒ Есть никто не хочет? – удостоверился спустя пять минут Коликов, предрекая довольно требовательную к силе нагрузку или припоминая часовое молчание да бездействие.

Никто не отозвался: некоторые лишь робко косились по сторонам, не желая показать свою мнимую некомпетентность.

‒ Ну.. не стесняйтесь… ‒ заметив подобные взгляды, подбодрил всех Казимир. – Арсений, дай-ка пару пачку каши, пожалуйста.

Парень, что всё время сидел, а сейчас стоял, дожидаясь намеченного часа, под лестницей, что вела к люку, тут же отреагировал да, метнув взгляд на открытую канализационную закупорку, рядом с которой отряд поджидал Миша, полез к своему рюкзаку:

‒ *Вам з птушкай або з мясам? – спросил тот, роясь в поклаже, на белорусском – он иначе и не общался.

*(перевод) Вам с курицей или со свининой?

‒ Свинину, будь добр, ‒ подойдя ближе, старший взял с благодарным кивком паёк и, предварительно дернув клапан подогрева, подождал минуту, после чего приступил к трапезе, заметив: ‒ Вкусно… Точно больше никто?

Илья, – довольно тихий парень, являющийся неплохим компьютерщиком, ‒ чуть робея, поднял руку.

‒ Дгугой разговол, ‒ из набитого рта слова выходили искаженные.

Но жест указательным пальцем, “прошедший” от Арсения к Илье, первый понял и без слов: в следующую секунду айтишник довольно резво поймал свой перекус с курицей, кинутый ему из запасов почти не тронутой провизии, за которую и нёс ответственность Сеня.

Подобно им и все иные несли свою, характерную им, задачу в отряде. Никто не находился здесь просто так – и оно правильно. Миша – разведчик и отличный стратег, без которого трудно вообще представить подобные рейды. Рома, как и Алина, является основной силой “нападения” как такового – они должны выставить два микрофона сильной чувствительности: один снаружи, другой внутри здания. Понятно, что для прослушки той самой информации, которую будут или будет некто зачитывать, а может просто говорить, на данном собрании. Илья же должен принять и на расстоянии правильно настроить приборы, дабы не было никаких помех. Арсений, как и было сказано раньше, следит за провиантом, притом ещё выполняя и охранную функцию: не просто так сейчас он всё время сидел под люком, который мог быть в любой момент открыт лицом не только незнакомым, но и не желательным. Снаружи у него будет подобная задача – но там уже просто слежение за тылом. Казимир же просто регулирует всю функциональность данной пятёрки, притом завершающая эту вылазку часть будет полностью, уже на месте и при удачном стечении обстоятельств, выполнена им и под его строгим распределением далеко не боевых сил.

Девушка разогнулась уже в десятый раз – вроде кости больше не хрустели. Значит – нормально, можно и на дело. Отчего-то её знобило, и она, поддавшись холоду, зарылась подбородком в высокую горловину своего серого свитера, что всё равно не шибко спасал – уж слишком тонким он был. В тот момент она с еле чувствительной завистью посмотрела на толстую чёрную байку довольно низенького, но атлетично сложенного парня Ромы. “Ему уж точно тепло” – подумалось ей, а затем снова последовали бесполезные мысли, являющие собой переложение вины за морозец по коже лишь на свитер. Вообще какой-либо общепринятой одежды у представителей редирума не было: что в повседневной жизни, что в подобных ситуациях они одевались как хотели и во что хотели. Лишь одно было негласное правило: в рейды, словно этот, выбирать одежку более мрачных тонов – вот и всё. Минус это, или плюс – каждый решает для себя сам. Но факт остаётся фактом: “Возрождение” – не односторонне мыслящая группировка, представляющая собой однообразно думающее общество, существующее по единому закону да придерживающееся общепринятых суждений. Нет. Редирум лишь выражает собой одну идею, которую поддерживает каждый приверженец данной культуры, а какие мысли, правила и взгляды он содержит “на стороне” – его дело и право. Посему и ношение односложной, одинаковой одежды – глупое и несуразное занятие, никак не отражающее основополагающую цель…

‒ Десять минут прошло, ‒ заметил, словно невзначай, Рома своим вечно чуть вздёрнутым голосом.

‒ Тогда выдвигаемся, ‒ слаживая упаковку от каши в пакет для мусора, тут же отправившийся обратно в рюкзак, констатировал Казимир.

Алина, несмотря на то, что перекусывала более десяти часов назад, ‒ рефлескии насчёт родителей и сегодняшней миссии, ‒ не хотела есть, но то ли от волнения, то ли от трудно угадываемого предчувствия чего-то странного да необычного, когда она подходила к лестнице, у неё заурчал живот. Украдкой оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто не заметил, девушка, чуть всё-таки покраснев – дала слабину как-никак, ‒ полезла предпоследней. За ней последовал Илья, в данный момент полностью занятый конечной настройкой головного модуля: писк и редкое жужжание припаянной к задней части уха гарнитуры было слышно даже девушке. Хотя лёгкий отсветы она, конечно, увидеть затылком не могла, но они также были, потому и настраивал парень систему здесь, под землёй – снаружи некто может заметить.

Понятно, что в данный час вокруг было темно. Звёздный свет не проникал сквозь крышу Первого уровня сюда, а посему редкими отблесками на окружении играли лишь отсветы рекламных баннеров да медиа-экранов, находившихся где-то вдали. Тут же, в квартале на окраине, на сей момент уже и фонари выключили – значит незачем им гореть, видимо. Но нет: Миша доложил, что наблюдал группу людей, заходивших в двухэтажный дом некоего человека. Там они уже около получаса, и судя по обрывкам тех фраз, что ему удалось различить – это то, что им нужно.

Незамедлительно Рома с Алиной приступили к своей работе: подкравшись к дому, они, резво преодолев забор, сигнализация которого была уже отключена Арсением, споро расставили микрофоны. Роман у окна во дворе, а девушка, будучи самой гибкой и ловкой, сумев забраться в дом через отпёртое Сеней окно, свой агрегат установила у двери, за которой горел слабый свет немощной лампы да слышен был тихий голос. Не удержавшись, она-таки послушала немного: нутро требовало этого, дабы доказать самой себе, что всё наконец получилось и разгадка так близка. Но ничего, кроме монотонной, будто шебаршащей в общем консенсусе малоприметных звуков наружного естества, витающих в воздухе в качестве фона, речи разобрать не удалось. Потому она, чья ярая пылкость духа и веры ещё не были остужены никоим образом, быстро и тихо выбралась обратно во двор, а после за забор.

Когда же девушка воссоединилась с остальным отрядом, Илья, подсоединив модуль к планшету, уже настроил приборы. В следующее мгновение из небольшого динамика донесся бубнёж явно чем-то расстроенного человека, чей размеренный тембр скорее не принуждал слушать, а склонял в сон:

‒ … да, можно думать все что угодно, и что это просто временно или же вы еще не до конца познали себя. Да – вполне возможно. Но вот что делать точно не стоит, так это скрывать это в себе. Вы правильно сделали, что пришли сегодня сюда, ведь здесь вас выслушают и поймут люди, которые думают так же, как и вы. Я же, повторюсь, готов убедить вас, что в ваших помыслах нет ничего противоестественного. Вот поднимите руку, кто считает, что век его уже закончен и дальше идти просто бессмысленно?... Вот, видите – мы все схожи. И нет, наш выбор таков не потому, что нас разочаровал этот мир. Ведь правда? Ну ведь согласитесь: вам что, мало еды, воды для питья или же, чтобы мыться, мало удобств – нет. Ведь так? Нет, ‒ в этот момент четко послышалось согласное щебетание ещё нескольких голосов. – Этого хватает и это хорошо. Просто мы с вами уже ясно понимаем, что сами не можем отвечать стандартам сегодняшнего дня. И нет, мы не устарели или что-то подобное, просто мы не вписываемся в ту динамику развития, что процветает во всеобщем масштабе сегодня. Мы с вами люди, которые лишь тормозят это время – и это мы понимаем. Потому говорю вам откровенно и честно… ‒ слушая эти слова, Сеня шепотом молвил: *“ Лухта ды і толькі ”. Про себя Алина с ним согласилась, примечая настороженное выражение лица Казимира, который, видимо, начал понимать суть, и ему она не нравилась. – Никакая это не депрессия, и никакой недостаток самосознания. Как раз наоборот: мы полностью поняли и себя, и окружающих. Мы свободны разумом от этого мира, но всё ещё заключены в тело, почему и не можем до конца себя познать, потому и чувствуем эту моральную тяжесть.. этот дискомфорт…

*(перевод) Какой-то бред

‒ Да ё* твою мать! ‒ резко вскочив на ноги (видимо, поняв суть ранее услышанного) Коликов бегом ринулся к дому.

Да так быстро, словно боялся упустить последнюю надежду на свою ошибку.

‒ Эй, ‒ столь резко совершённое со стороны этого мужчины действие немного шокировало девушку и остальных, почему она, выкрикнув, сперва просто смотрела ему в след, а затем, заприметив движение со стороны Ромы, помчавшегося в том же направлении, вышла из ступора да тоже взяла разгон, забыв об незаметности.

Преодолев забор, Казимир бесстыдно громко отворил входную дверь, причём звук был такой, что можно было подумать, будто до его с ней взаимодействия она была заперта. Заметят его или нет, ясное дело, мужчину не волновало: он был зол на себя, на окружающий мир и прочее, желая как можно скорее получить доказательства либо своей правоты, либо своей оплошности, причём последнему варианту он был бы рад более всего.

Мощным движением отворив вторую дверь в комнату, где расположилась “конференция”, приверженец редирума обнаружил направленные на него взволнованные, тревожно страшащиеся его взгляды где-то пятнадцати человек. Шестнадцатым на него смотрел одиноким глазом ствол раритетного серебряного револьвера…

Подоспели молодые люди, однако на них участники собрания не обратили внимания, все ещё уставившись на тяжело дышащую в дверях фигуру Казимира. А вот Алина, выглянув чуть из-за плеча негласного главы отряда, немного изучила лица присутствующих в комнате. Вот полный парень, вертящий головой по сторонам, изредка задерживая взгляд на входе, словно пытаясь найти спасения и в то же время не определившись, а нужно ли ему оно вообще. Вот худая женщина, чем-то сильно озабоченная и оттого напряженная, а ввиду такого неожиданного вторжения её чувства и вовсе были взвинчены до придела, почему теперь голова, словно нанизанная на тонкую шею, сильно тряслась, не в силах оставаться на месте. Пожилой человек с усами, двумя небольшими родинками под правым глазом, и равнодушным взглядом, словно затуманенным некими своими думами да мыслями. А вот основной герой сборища: стоит у стены комнаты, рядом с интерактивной доской, и, храбрясь, в подвижных от страха руках держит направленный на Казимира отливающий блеском в слабом свете пистолет странной формы – Алина таких не видела.

Прочих она не рассмотрела, отвлёк вновь заурчавший живот, словно дающий понять всю тщетность и глупость сложившейся ситуации – от попытки принятия данного факта девушке стало хуже. А после, с вызовом, вдруг заговорил Коликов, обращаясь к мужчине с пистолетом:

‒ Ну, чего ты?! Что сделаешь?! Стрелять собрался?! Так чего ждёшь? ‒ он вошел, наконец, в комнату, на шаг приблизившись к держащему оружие человеку, тот, более выдав гримасой свой страх, лишь попятился, отведя пистолет ближе к себе. – О как? Да ты только в себя выстрелить сумеешь! – Казимир был зол, более чем когда-либо, ибо подобным его ещё никто из его подопечных не видел.

И он это понял, как и понял, что только что сказал. И с этим пониманием пришёл стыд, а вместе с ним и краска на лице, да моментальная попытка исправления: вытянув руки вперёд, словно предостерегая от чего-то, “возрожденец” мягким тоном произнёс. Впредь отдавая себе отчёт, с человеком какого мыслительного строя общается:

‒ Эй-эй, погоди… Я пошутил, слышишь… Я.. я не хотел… Хорошо? – вытянулся в полный рост, озабоченно наблюдая за действиями фанатика, обвёл взглядом комнату, пострел на учинённый собою вред и, с грустью смотря в пол, сказал, обращаясь не только к людям в помещении, но и к своим подопечным: ‒ Прошу прощения.

Украдкой переведя взгляд ещё раз на мужчину с пистолетом, ⁷который тот прижимал плашмя к груди, и заметив на рукояти рисунок рога некого животного (из кости которого наверняка она и была сделана, вещь-то коллекционная), Казимир отметил мысленно, что человек явно состоятельный и дом на Первом уровне приобрёл лишь для подобных сборов. Доказательством его догадке об материальном положении пожилого мужчины послужила запремеченная им в последний момент гагатовая булавка на черном пиджаке, - трудно потому и различимая, ‒ выдавшая себя кратковременным переливом света от слабой старинной лампы, распложенной позади на столе. “Гагат… Не припомню фамилии” – подумал бывший член подобных каст разворачиваясь к выходу, в последний момент посмотрев в глаза этому несчастному, который вроде сумел прочесть в них смысл, что и пытался ментально донести Коликов: мысль о его жалкости и моральной слабости…

‒ Уходим, ‒ кратко бросил Казимир, выходя из комнаты.

Алина, которой становилось всё хуже ввиду сложившейся ситуации, развязка которой подразумевала очередную неудачу, медленно пошла следом, не веря в произошедшее. В этом момент Миша, тоже понявший суть дела, прочитав запись на доске, импульсивно прокомментировал, словно это могло хоть как-то изменить психический настрой тех людей:

‒ ⁸“Я не хачу прыдумляць або разумець прычыну. Я нешчаслiвая. Гэтага мне дастаткова” – тупое оправдание вашей веры! Ребятничество… ‒ последнюю фразу он озвучил тише, более для себя, отойдя уже от двери.

После же, быстрым шагом нагнав главу отряда уже у забора снаружи, попытался подбодрить Казимира:

‒ Мужик… Ты только не расстраивайся, найдём, обязательно… Из меня слабый вдохновитель…

‒ Да они же как дети малые, ‒ Коликов это говорил не о революционерах. Он знал суть сингравацизма, и знал, свидетелем чего только что был, и осознание ещё и этого бича сегодняшнего общество драло ему душу. – Просто заболевшие дурни… Не понимают…

Пытаясь выразить мысль, он всё шёл вперед. За ним шли и остальные. Рука Мишы лежала на плече словно пред кем-то раскаивающегося мужчины. Иные молчали, погрузившись в раздумья о произошедшем. Разве что тихо постанывала Алина, не желая верить в очередной провал, не понимая сути того, застигнутого ими собрания – она слышала о сингравацизме и о сит-ванитанской депрессии, но никогда особо в это не вдавалась, привыкнув считать данные темы лишь проблемой, которые вскоре решаться. Конечно, решиться они должны были не без помощи редирума, но революция чуть поменяла ход событий. Но ввиду малых познаний в иных аспектах социального развития, девушка-то и забыла вовсе о них… А вот теперь силилась вспомнить, притом пытаясь ответить на вопросы вроде “почему? ”, “из-за чего? ”, “что это было? ” и так далее. Но ответов найти она не могла – ей становилось всё хуже.

Закончилось всё тем, что, когда отряд отдалился от злосчастного дома на метров двести, она хрипло застонала, отреагировав на очередной спазм, со свистом выдохнула и, услыхав в последний момент, что привлекла внимание, упала навзничь на вечно теплый асфальт…

Глава 3:

Сквозь тьму закрытых очей слабо пробивался мягкий свет. Но сейчас он был нежеланным гостем, потому Алина перевернулась на другой бок, уклоняясь от источника свечения да ощущая под собой убаюкивающую вибрацию гидроматраса.

Как только физическое блаженство чуть отступило, девушка услышала слабые голоса, доносившиеся словно откуда-то издали. Однако, припоминая расположение стен в четырёхкомнатной квартире на Первом уровне, купленной Казимиром специально как место дислокации именно их группы, девушка сделала вывод, что обсуждение чего-то пока ей непонятно происходит просто за запертой дверью.

‒ … *трэба нешта рабіць! – призывающий лозунг Арсения был первым, что ей удалось разобрать.

*(перевод) Нужно что-то делать!

‒ Вот как? А мы, по-твоему, ничего не делаем? – рассудительный голос Миши, с которым он сделал язвительное замечание, девушка признала тут же.

‒ *Робім! Але гэтага не дастаткова…

*(перевод) Делаем! Но этого не достаточно…

‒ Хах.. не достаточно… Ну тогда давай, расскажи, что надо сделать, чтобы было “достаточно”… ‒ с иронией пдтолкнул Арсения к ораторскому выступлению всегда тихий Илья.

‒ * О… Вось як яно выходзіць… Я ужо колькі разой гаварыў, і нікому справы не было. А сёння, пасля ўжо далёка не першай памылкі, вы ўсё ж вырашылі мяне выслухаць…

*(перевод) О… Вот как оно выходит… Я уже сколько раз говорил, и никому дела не было. А сегодня, после уже далеко не первой ошибки, вы всё же решили меня выслушать…

‒ Так ты говорить или выступать тут будешь? – Казимиру явно несильно понравилось позёрство словно чем-то обиженного Сени, который, кстати, тут же притих, явно поняв комичность и нелепость своего поведения. – И мы и раньше тебя слушали, но ты никогда мысль до конца довести не можешь, ‒ со стороны Миши послышалось саркастическое замечание, явно вызвавшее улыбки: “А сейчас и просто начать”. – Вот сейчас посиди минуту, соберись и потом уже разъясни свой взгляд, на эту проблему… Только давай в пределах наших возможностей.

Повисла десятисекундная тишина, которую нарушил всё прежний голос Сени:

‒ * Не, не патрэбна хвіліна…

*(перевод) Нет, не нужна минута

‒ Уверен? – голос Ромы всегда был чуть вздёрнут, просто от природы, но сейчас и дополнительная настороженность сквозила в нём: Арсений довольно импульсивен в самовыражении, потому четко высказаться и ознакомить собеседников со своей точкой зрения для него является проблемной задачей.

‒ * Да… Гэта.. я… ‒ он выдохнул. – Увогуле, я думаю, што трэба стаць адным з іх, ‒ на начавшийся возрастать галдеж недопонимания и обвинений, парень тут же отреагировал: ‒ Не-не-не! Быццам.. быццам мы адны з іх. Не па сапраўднаму. Усяго толькі прыкінуцца, нібы мы таксама за ідыі рэвалюцыі. Тады мы зможам даведацца, куды гэтыя группы збіраюцца па начах. А там і да выканання плану недалёка…

*(перевод) Да… Это.. я… В общем, я думаю, что нужно стать одними из них. Нет-нет-нет! Будто.. будто мы одни из них. Не по настоящему. Всего лишь притвориться, словно мы тоже за идеи революции. Тогда мы сможем узнать, куда эти группы собираются по ночам. А там и до выполнения плана не далеко…

Он говорил крайне просто (в последние времена люди на любых языках говорят словно по-простецки просто потому, что уменьшается словарный запас ввиду малого оборота речи “в живую” – но это иное), но окружающим его людям словно понадобилось время для осознания речи. Паузу прервал, чего и следовало ожидать, Казимир:

‒ Ты умный парень, Арсений – с этим я не спорю. Но не самый, ‒ голос полнился искусно притворным сожалением. – Ты думаешь, подобную мысль первый предложил. Как ты считаешь, сколько до тебя пытались подобное провернуть? – секундная заминка. – Много. И знаешь, что самое интересное? – вновь кратковременный перерыв, во время которого лицо Сени приобретало всё более сконфуженные черты. – А то, что никто не вернулся. Вот так вот: притворились, вроде бы, и обратно от роли избавляться не захотели… Смешно, да? Но это – правда. Потому брось ты эту идею, и лучше давайте над другими подумаем…

‒ *Ну а як яшчэ?! – парень не хотел униматься, явно силясь найти какой компромисс.

*(перевод) Ну а как ещё?!

‒ Над этим я и предлагаю поразмышлять, ‒ сентенциозно заметил спокойным голосом Коликов.

‒ *Ды колькі можна ўжо? Мы ўсё думаем ды думаем, а нічога канкрэтнага не робім. А калі і спрабуем, то з месца ўсё роўна зрушыць не можам! Бо трэба. Трэба! Бо.. бо можна ж... Не ведаю... – новая тирада молодого человека вновь затягивалась, но та искренняя вера и неистовость, с которой он произносил слова, давали точно понять: он готов генерировать не просто идеи борьбы, но и готов бороться согласно этим идеям, не предавая своей основополагающей догмы. Тут он чуть задержался, обдумывая очередную фразу, и вот через секунду продолжил с тем же напором: ‒ Прыкінуцца, да вечара ўсю гэту справу пракруціць, а калі прыйдзе час збораў ‒ пойдзем за ўсімі, а там ужо як-небудзь ад натоўпу гэтага пазбавімся: проста месца сходу даведаемся і ўсё ‒ справа зроблена. Ну а нават калі не так, утрох можам пайсці, а тры з нас застануцца, і мы будзем перадаваць паведамленні адзін аднаму ‒ тады і любы падман не страшны, таму што сігнал, калі што, застанецца заўважаным…

*(перевод) Да сколько можно уже? Мы все думаем да думаем, а ничего конкретного не делаем. А ели и пытаемся, то с места всё равно сдвинуться не можем! А ведь надо. Надо! Ведь.. ведь можно же... Не знаю... Притвориться, до вечера всё это дело провернуть, а когда придёт пора этих сборов ‒ пойдём за всеми, а там уже как-нибудь от толпы этой избавимся: просто место собрания узнаем и всё ‒ дело сделано. Ну а даже если не так, трое могут пойти, а трое остаться, и мы будем передавать сообщения друг другу ‒ тогда и любой подвох не страшен, потому что сигнал, если что, останется замеченным…

‒ И ты считаешь, что больше никем он замечен не будет? – довольно грубо прервал Илья: человек, понимающий в таких делах больше других там находящихся. – Они может и похожи на стадо, но явно не настолько глупы, чтобы не отслеживать Wi-Fi-потоки.. а может даже и радио… ‒ послышался его смешок: да, такая бесспорно устаревшая вещь, как радиоволна, уже лет двадцать не в чести, но при необходимости, во имя конспирации, ею нет-нет да могут воспользоваться. – В любом случае нужную аппаратуру сейчас в любом магазине компьютерных технологий найти можно, так свою станцию вещательную или перехватывающую создать – это труд не большой. А если ещё и навыками кое-какими обладать, то можно и поглубже каналы связи найти… В любом случае – идея хреновая.

Секундная заминка. Алина прям чувствовала, как взгляды трёх людей перешли от хакера обратно к выступающему, чья голова вновь напряглась в выискивании подобающего ответа, обоснованного как логически, так и функционально. И он был найден:

‒ *Ну, тады што наконт выкарыстання квадракоптэра для перадачы інфармацыі? Стагоддзе таму ж яшчэ лісты пасылалі, дык чаму б і зараз... А?... Аўтапілот ніхто не адмяняў, а каб выключыць яго цяжэй было, можна і на частковай механіцы сканструяваць ‒ тады, калі што, пры заглушцы электрычнасці, напрыклад, недалёка, але ён зможа яшчэ праляцець. А там яго ўжо наша другая частка каманды перахопіць. Яны паглядзяць запіску - там назва вуліцы, ці проста апісанне. І ўсё. Чаму не?...

*(перевод) Ну тогда как насчёт квадрокоптер для передачи информации использовать. Век назад же ещё письма посылали, так почему бы и сейчас... А?... Автопилот никто не отменял, а чтоб выключить его труднее было, можно и на частичной механике сконструировать ‒ тогда, если что, при заглушке электричества, например, недалеко, но он сможет ещё пролететь. А там его уже наша вторая часть команды перехватит. Они посмотрят записку - там название улицы, или просто описание. И всё. Почему нет?...

‒ А писать ты как собираешься, выкрикивая лозунги да бегая взад-вперёд всё время? – замечая основной недостаток, чуть ядовито, но всё с той же нравоучительностью в голосе, спросил Казимир.

‒ * Можна не пісаць! – тут же отреагировал, словно заранее подготовив ответ, Сеня. – Мікрафон прымацаваў куды і па блютузе на гэты.. прыёмнік ў квадракоптэра запіс перадаць. Можна ж, так? І блютуз дзе-небудзь знайсці, і патрэбнага робата са сваёй нагі ‒ гэта ж не праблема. Ілля, так бо?... Ну дык чаму б не паспрабаваць? Бо ўжо далей усё роўна нам няма куды падаць: чым больш мы нічога не робім ‒ тым больш у нас праблем. Так што спрабаваць усё роўна трэба!...

*(перевод) Можно не писать! Микрофон прикрепил куда и по блютузу на этот.. приёмник у квадрокоптера запись передать. Можно же, да? И блютуз где-нибудь найти, и нужного дрона - это ведь не проблема. Илья, так ведь?... Ну так почему бы не попробовать? Ведь уже дальше всё равно нам некуда падать: чем больше мы ничего не делаем - тем больше у нас проблем. Так что пытаться всё равно надо!...

‒ Стоп! – вновь непривычно резко оборвал Казимир, но в этот раз он, по голосу было ощутимо, не собирался учить. Он подождал пару секунд, поразмышлял, затем предложил: – Ладно… Идея неплоха – да. Но… Эх, понимаешь, мы не может так рисковать… ‒ Арсений хотел что-то разочарованно возразить: *“Але…” – послышалось от него без продолжения, но уже в этой паре букв он уложил столько желания найти поддержку, что его необычно расстроенное лицо встало перед глазами Алины на подсознательном уровне. – Однако, ‒ Коликов не закончил. – Давайте поступим так. Сеня прав: необходимо менять стратегию. Поэтому я сейчас кое-что попробую сделать, и если через два дня ситуация не измениться и мы так ничего не выясним, то начнём действовать по плану Сени. Договорились? А если у меня уже сейчас ни черта не получится, то завтра вы об этом узнаете, и тогда мы незамедлительно приступим к исполнению затеи с квадрокоптером… Ну как?

*(перевод) Но

‒ А что ты сделать-то собираешься? – с нескрываемой пытливостью спросил Рома.

На этой фразе послышался тяжёлый шаг Казимира – он приближался к двери в комнату Алины. И, находясь к подопечным спиной, всё же ответил:

‒ Мужики, обещаю вам: завтра вы всё узнаете. А сейчас лучше идите отдохните… ‒ Он открыл дверь в комнату и окликнул единственного, с кем бы всё-таки хотел, как всегда, посовещаться: - Миша. Если не трудно, можешь остаться…

‒ Да нет проблем, ‒ через пару секунд в комнату с лежащей девушкой вошла вторая фигура, еле видимая ей через полураскрытые веки: сам организм противился пробуждению.

Иные члены отряда расходились. Все верили Коликову безоговорочно, так что больше никаких вопросов не возникало: завтра так завтра. Слово Казимира дорогого стоит, и обещаниями он просто так не разбрасывается – это усвоили все его подчинённые. Так что они отлично понимали, что если он не захотел говорить, то значит так оно нужно и для них в том числе: в конце концов, огромная часть их взаимоотношений построена на доверии, потому, коль его не станет, кем же будет они…

‒ Ну и о чём поговорить хочешь? – устраиваясь где-то рядом с боковой, по отношению к двери, стеной, не далеко от головы Алины, с интересом поинтересовался о теме сегодняшней беседы Михаил.

‒ Да хотел узнать твоё мнение по поводу плана…

‒ Это что Сеня предложил?

Ответа не последовало, но девушка заметила еле приметное движение головой, соврешонное Казимиром, ‒ кивок. В этот же момент где-то в иных краяз квартиры закрылась входная дверь за последним выходившим молодым человеком – об этом, привычным еле заметным стрёкотом, оповестил автоматический запустившийся режим блокировки замков.

‒ Ну.. здесь даже не знаю, что тебе сказать. Я с ним и согласен, и не согласен одновременно. Делать что-то точно нужно, но инструмент, который он предлагает, вызвает у меня сомнения. Однако иного выхода я сам пока не вижу.. может, слудет побольше на этот счёт пораскинуть мозгами…

‒ Вот я о том же… ‒ медленно, в задумчивости, протянул кинокритик.

‒ Так погоди. Ты же сказал, что что-то сделать хочешь… Я не понял, так у тебя у самого никакой мысли нет?...

‒ Да не торопи события. Есть мысль.. есть. Просто прибегать к ней не хочется…

‒ Ну, в этом я тебе не товарищ. Сам сказал, что все подробности раскроешь завтра, а не зная, что ты затеял, я тебе не помогу – уж прости…

‒ Да за что тебе извиняться-то… ‒ Вновь голос Коликова звучал как-то озабоченно и тихо. Наконец он решился: ‒ Ладно. У тебя телефон с собой?

‒ Ну-у да… А зачем тебе? ‒ сквозь ресницы слабо проглядывались телодвижения двух людей: один – Миша – стоя у стены, нечто достал из кармана байки и передал это человеку, доселе ходившего взад-вперёд по комнате медленным размеренным шагом, нечто обмазговывая.

Это нечто было небольшой прямоугольной формы и, не знай Алина хитрости данных устройств, она бы подумала, что парень вовсе передал Казимиру пустоту: телефон представлял из себя полностью прозрачную пластину, окаймлённую лишь черной, белой либо иной, в зависимости от предпочтений, линией, дабы его хоть что-то выделяло во время бездействия. При активации, конечно, он лучится всеми возможными цветами, выдавая огромный ряд функций и программ. Но а в обычном состоянии – плоская, крайне тонкая вещь, почти не приметная, потому что так нравится людям: так модно, так красиво, так данный аппарат показывает возможность человеческого гения. Но так же он и легко теряется, забывается, давится иными людскими принадлежностями ввиду своего непримечательности. В общем: красиво, но не практично. Девушка слышала, что раньше, давно, существовали приборы с кнопками, они также наименовались телефонами, но не имели и пяти процентов тех возможностей, что их потомки. А далее просто шло развитие, где всегда производители более боролись за функциональность, качество, простоту и дизайн. Впоследствии последнее выдвинулось на первые ряды, ибо человек видит – человек покупает. И не сказать, что мало кто осознавал данный факт. Нет. Таких большинство, посему в последние лет пять телефоны всё больше и больше проигрывают свои позиции, уступая внедряемым или нательным модулям. Да, на них не поиграешь и видео не посмотришь, но для этого есть кинестеты, а здесь только разговор нужен. Ну а кто хочет большего: расширить возможности модуля да внедрить его в тело никогда не поздно, Илья, например, так ещё в семнадцать сделал. Но это, по мнению Алины, довольно глупо, ибо ей больше нравилось оставаться такой, какой её создала природа, уже сколько столетий изменяемая людьми…

‒ Да так, позвонить кое-кому нужно, ‒ приложив к уху прибор, сказал долго набиравший номер Коликов.

Видимо он, вместе с тем, вводил некий код, а то уж слишком долго он петлял пальцами по экрану, в то время как Миша лишь растерянно смотрел то на него, дожидаясь ответа, то на бесчувственную Алину, у которой словно хотел спросить: “Он меня слышал? ”.

‒ Это по поводу плана по разоблачению?

‒ Ну а как иначе? – лёгкое волнение критика отказывало влияние и на теле: грызя ноготь своего большого пальца в глазах Михаила он выглядел как-то особенно непривычно, ибо он привык лицезреть его в сильном и независимом амплуа, однако и на толику уважения к этому человеку это не влияло, ибо его респектабельность почти непоколебима – слишком многое он сделал для редирума.

‒ Тебя ведь перехватить могут… ‒ слегка напрягся молодой.

‒ Я по защищённой линии звоню, да и речь, если что, мою мало кто поймёт… О.. Ало? Ало? Никодим? Здравствуй, я тут звоню по поводу овощей… Да, свежих. Где ты их, говорил, покупаешь? Ага… А точно безопасно? Ну знаешь, сейчас всякое может случится… Ну ладно, спасибо. Слушай, я не дома, так что… Да-да, рад, что понял. Ну всё, давай…

Казимир отключил вызов и отдал телефон Мише.

‒ Ну как? – спросил тот, всовывая прибор обратно в карман.

‒ Завтра с утра домой мне письмо пришлёт – тогда и узнаю. А пока ждать…

‒ То есть?

‒ Ну вот то и есть. Ты сейчас домой или здесь переночуешь?

‒ Так-так, подожди. Ты меня позвал, только ради того, чтобы взять телефон?

‒ Ох… Нет, я не определился до конца, просто, ну а ты мне как поддержка…

‒ Тебе Алины мало? – это была шутка.

‒ Ты посмотри на неё, ‒ с легким смешком парировал старший. – В любом случае спасибо тебе. Так ты домой?

‒ А ты здесь остаёшься?

‒ Ну надо же её стеречь, ‒ вновь это относилось к девушке.

‒ Ну тогда я с тобой. А с утра пойдём за этим самым письмом…

Прошла недолгая пауза, развеянная вопросом, бесполезным по сути, Коликова:

‒ Уверен? Спать не хочешь?

‒ Да тут до утра не так уж и долго осталось, так что продержусь. Да и вопросы у меня к тебе возникли.

‒ Ну тогда задавай, что ж ты, ‒ дал добро, осклабившись, глава отряда, присаживаясь у стены рядом с дверью.

Сев подобным образом, только у правой, по отношению к Казимиру, стены, Миша начал:

‒ Ну, во-первых: чего же ты при всех не позвонил?

Глава 4:

‒ Не хочу особо им сейчас головы засорять. Ребята и так устали: пусть отдохнут.

‒ О как… Ну, это на тебя похоже.

‒ Хехе. А разве ты бы поступил иначе?

‒ Ох.. не знаю. Я не ты, Казимир, я не всегда готов к самопожертвованию ради других.

‒ Это ты называешь самопожертвованием?

‒ Нечто близкое к нему: ты указал всем на выход лишь из-за благородства, то есть потому, что хотел, чтобы все отдохнули, тогда как сам оставил для себя ещё часть работы…

‒ Хах, позвонить – это не работа.

‒ Думаю, твои нервные клетки с тобой не согласятся.

‒ О, с этим спорить не буду. Однако никто не грешен – в чём-то мы всегда выпускаем желчь, так что и мне петь дифирамбы не стоит.

‒ Во-первых: что тебе не стоит петь – я не понял. А во-вторых: я и не говорил, что ты за плечами нехороших поступков не имеешь – таких людей вообще, как ты сам же сказал, нет. Взять хотя бы сегодня: я тебя, к слову, давно таким злым не видел, особенно когда ты к этим фанатикам на собрание вломился. Мне на секунду даже показалось, что тот мужик с пистолетом реально в себя выстрелит. Хорошо, что ты всё-таки одумался вовремя…

‒ Ну, тут уже просто злоба схватила. Отказывался поверить, что вновь всё напрасно.. так задрало уже, не могу. Вот и…

‒ Не выдержал?

‒ Ага. А вот ты молодец, сдержался. Да и другие не подвели, даже вон, Алинка – всё в себе. Потому и плохо, наверняка, стало.

Девушка заприметила, как расплывчатые контуры двух фигур повернули к ней неровные круги голов. Тот, который был Мишей, сказал с небольшой издёвкой:

‒ Мгх, а ещё потому, что есть надо почаще…

Нечёткий овал Казимира посмотрел на своего собеседника, который пояснил:

‒ У неё живот несколько раз гудел… Ты что, не слышал? – от данного заявления, а скорее от его неожиданности, ибо Алина была уверена в своей незаметности в те моменты, притворщица на секунду раскрыла глаза, устремила взор, подобно Коликову, на парня.

Но тут же, сообразив о вопиющей глупости движений, обратно замкнула веки и притворилась всё той же безмятежной жертвой, пребывающей во власти Морфея.

‒ Не-ет… ‒ протянул, судя по всему, ничего не заметивший глава отряда.

Его собеседник и вовсе смотрел в тот момент в иную сторону. Собственно, и сейчас взор его был устремлён отнюдь не на кровать, а на того, к кому относилась его фраза:

‒ Да? Ну ладно, что уж там, бывает…

‒ Да нет – это тоже злоба. Волновался всё, мондраж… Вот и не обращал на ребят внимания. Черт, дурень старый. Услышал бы, силой есть заставил.. как же так?

‒ Да что ты начинаешь, а? Она большая девочка, сама виновата… Хотя её можно понять.

‒ Думаешь, из-за родителей?...

‒ Ну а как иначе? Тоже волнение, тоже страх. В общем – во всём виноваты чувства, ‒ Миша, сказав данную фразу, встал и, явно чтобы размять ноги, прошёлся по комнате, добавив: ‒ Однако без них никуда, ведь они и делают нас людьми…

‒ А вот в этом я с тобой не до конца согласен, ‒ молодой человек, остановившись, резко повернулся всем корпусом к оппоненту в разговоре, явно вопрошая взглядом продолжения мысли и объяснения своей позиции в ранее озвученном вопросе. – Да… Не чувства делают нас людьми, далеко не они, Мишка. Людьми нас делает разум, а уже он отвечает за все такие формальности, как чувства, как воображение, как душа и многое другое, ввиду чего мы привыкли себя считать существом более развитым, нежели животные. Хотя по сути, мы и есть те же самые животные, просто миллионы лет назад, когда начался весь процесс эволюции, мы представляли из себя такой же вид млекопитающий, как и сотни вокруг. И то, что именно в нас, а именно в животных, позже ставших нами, проросла эта жилка ума, позволившая сообразить о мире вокруг, все люди должны благодарить лишь случай. По-любому, этот бы процесс произошёл, и, в общем, благодарить мы должны лишь из-за нашего внешнего вида, который по понятным причинам для нас стал идеалом, хотя в ином случае идеал был бы вовсе иной, однако разум подобным, потому как, повторюсь, случай, что постиг нас, при любом стечении обстоятельств произошёл бы.

‒ То есть, ты имеешь в виду, что как бы там ни шла история, человек бы был, потому что так и так произошло бы развитие разума, ‒ Миша вновь сел, заинтересованный размышлениями Казимира, и готовый их даже, видимо, оспаривать.

‒ Конечно…

‒ Но почему? Ведь развитие разума можно считать и то, как обезьяны сейчас умеют костёр при помощи двух палок разводить, однако они же не мы.

‒ Э-э… Ты не торопи. Сейчас уже развитие любого другого вида в априори не возможно потому, что человек полностью овладел нашей планетой, и следы его развития видны уже везде да повсюду, а отсюда и следует, что большего-то уже и не надо, потому как животные, ввиду своего малого умственного развития, пусть и видят всё это, но не могут понять суть. А если и могут, как, например, огонь, то они его не так часто пытаются добыть сами, как больше прильнув к людям, к их жилищам, в общем туда, где тепло и светло… Человек своим развитием сам искоренил возможность ещё одной эволюции. Вот и всё. А сам отличен именно невероятно высоким показателем своего развития, ведь не возможностью творить мы различны со зверьми, а возможность осознать, что мы творим. Вот например: что такое воображение. Это то, что является отличительной чертой человеческой расы и иных обитателей Земли?

‒ Ну.. да…

‒ Вот. И верно, и не верно одновременно.

Миша чуть стушевался, его лицо явно выражало некую растерянность, которую Казимир тут же поспешил убрать:

‒ Воображение – это важная, но отнюдь не единственная шестерня в складном механизме разума, благодаря которому мы отличны от фауны вокруг. И если рассматривать эту метафоричную машину целиком, то поверь, нам и недели не хватит, ибо в ней сосредоточено то безмерное количество оригинальных, присущих только нам черт. Потому возьмем за основу то, о чём мы, собственно, и говорим…

‒ Воображение…

‒ Именно. И рассмотрим ценность именно этой, так сказать, детали. Разум наделил нас умением физически влиять на мир вокруг, преобразовывая его таким образом, дабы нам было комфортней существовать в нём. Однако по мере эволюции, человек жаждал всё более благоприятного к себе отношения со стороны матери природы. И каждое своё видение возможного облагораживания жизни он как-либо формировал: мысленно, картинами, лепкой из глины и так далее… К чему это я? А к тому, что уже здесь мы видим проявление воображения: представление того, чего нет и что в одинаковой степени как возможно, так и невозможно – не это ли и есть то, что мы называем фантазией, которая с творческой точки зрения и подразумевает под собой воображение. Да – это оно и есть. Но ты не смотри, что начал я именно с его прекрасного, в эстетическом смысле, творческого плана. Просто.. ну, так удобней воспринимать, ты ведь меня понимаешь?...

Неуверенно покачав головой, Миша ответил:

‒ Ну.. частично… Да, основную тему понимаю, ‒ и Алина полностью была с ним согласна: речи Казимира изредка было трудно понять из-за их непривычной нагромождённости в терминах, в неких впредь не используемых словах и так далее.

‒ Ха. Ну, ты прости, если слишком трудно. ⁹“Привычка – вторая натура”, не могу ничего с собой сделать… Но, в общем-то понятно, так?

‒ Да-да, ‒ энергично заработал головой парень, готовясь слушать далее и абсолютно не обижаясь на собеседника: такие речи всецело объясняются его жизненным занятием, – критикой, ‒ что требует от него обширных языковых знаний, и просто автоматически он не может не применять их и в обыденной жизни.

‒ Ну так вот, буду краток: мы знаем, что воображение есть способность мыслить образами, нечто себе представлять, воображать. В общем – создавать нечто новое, но лишь в эфемерном плане, то бишь у нас в голове. Из этого мы делаем вывод, что никакое развитие не возможно без воображения, ибо как поддаваться умственному, физическому, моральному и иному росту, коль его результат мы не способны представить. Посему могу с уверенностью сказать, что воображение является также сборной солянкой, где, коль рассматривать по отдельности, собраны такие атрибуты головной деятельности, как мечты, цели, планы на будущее или же вовсе нереальные творческие завороты ума. То есть: Воображение – это, бесспорно, один из главнейших двигателей прогресса людской морали, людского разума, людских амбиций и вообще человека в целом. Разум породил в нас способность стремления к лучшему путём представления этого самого лучшего, что уже является самим воображением. А уж что мы в нём рисуем, зависит индивидуально от каждого человека. Но одно точно и неоспоримо: любой, даже самый заурядный и невзрачный член социума наделён воображением, в котором он проецирует мысли или своего реального прошлого или призрачного будущего. В любой интерпретации любой думы мы видим лишь один путь к её осознанию, разумению и представлению – это воображение. Однако само воображение – это результат нашего самопознания и самосознания, которые сделал возможным разум. Лишь изучая себя, мы поняли о том, что умеем чувствовать, представлять, мыслить и так далее. То бишь все те понятия, которые многие относят к Человеку как к единственному живому существу, что ими обладает – это любовь, это добродетель, это ностальгия и тому подобное. Всё это – результат работы нашего мозга. То есть мозг – это единственное, что делает нас Людьми…

Прошло полминуты, в течении которых Миша не произнёс ни слова, обдумывая, также, как и Алина, только что услышанное. А потом парень спросил, причём то же самое, о чём хотела узнать и девушка:

‒ То есть, ты думаешь, что душевность, доброта и так далее – это лишь результат нашего развития, и никакими иными психологическими особенностями это не обладает? … То есть нет, не так. Что культура, вера и тому подобное – дело, зависящее лишь от производительности разума, и будь любое животное хоть немного подобно нам в развитии, оно тоже обладало бы всеми этими свойствами?

‒ Верно…

Михаил словно растерялся, а девушке так и хотелось вскочить со своего места да оспорить позицию своего безоговорочного авторитета, однако также она всецело понимала, что доводов она никаких не имеет.

‒ Тогда… В чём смысл? Ну.. в чём смысл нас?... – пытаясь безуспешно отыскать разгадку, крутя медленно по сторонам головой, спросил Миша, в чьей голове роилась истинным хаосом плеяда мыслей, доводов, выводов и так далее – всего того, что раньше он познал для себя, и что сейчас медленно переставало иметь смысл.

‒ В дальнейшем развитии. Как иначе? Мы способны двигаться дальше, насколько бы предел не казался близким. Мы его не достигли за сотни веков нашего существования, эх… ‒ Казимир тяжело поднялся. – И не достигнем ещё очень долго. Что такое? ¹⁰Оказывается, жить – это так просто? Да?

Посидев ещё с десяток секунд, Миша невесело усмехнулся да озвучил мысль:

‒ Ну ты… Да-а, над этим точно стоит подумать. И главное, так быстро мысли все воедино собрать…

‒ Собрал их не я, а рационализм да классическая философия, причём уже довольно давно… ‒ отреагировал, привалившись спиной к другой перпендикулярной входу стене, мужчина, чей внешний вид вряд ли говорил о его мыслях.

‒ О-о… Ну да, ты даже в этом редируму верен… ‒ сказал, с лёгкой улыбкой, Миша.

‒ А как иначе? Это сейчас уже он претерпел большие изменения и в идеологии, и в толковании. Раньше так по-другому было…

‒ Ну, я не вижу ничего плохого в том, что он изменился. В конце концов, современный мир сам собой не отвечает тем задачам, которые перед собой выставлял первичный редирум: мы никак не можем вернуться к старым стандартам, хотя бы потому, что этому противится весь прогресс вокруг… В вероисповедании – нет, потому как тут уже противоречия с научно-техническим развитием. В архитектуре – частично, однако его нельзя связать с функциональностью. В искусстве – можем, но мы воспитываемся, видя другие картины перед глазами, потому и представить иное трудно. Можно начать изменения, но опять же начнёт страдать функциональность. В общем, главным остаётся только моральный план: гуманизм, добродетель и идеи всеобщего мира – это основополагающие мысли редирума, и они сохранены, так что я не вижу причины особо о чём-то жалеть…

‒ Ты меня ещё редируму учить будешь? – с ехидцей спросил Коликов, глядя на спину юноши, что сейчас смотрел в выпуклое окно на ещё спящий город.

‒ Нет, я тебе лучше скажу, что уже около пяти часов утра… ‒ Миша повернулся, желая рассмотреть реакцию: глава отряда тут же проверил на часах время. – Ну как, выходим или будем ждать, пока очнётся.

‒ А чего ждать? – Коликов завернул рукав обратно. – Эй, красавица, вставай давай.

Алина сразу поняла, что данный повышенный тон, отражающий некую шутливость, обращён был к ней, но виду изначально не подала, пытаясь сохранить обман непоколебимым.

‒ Алина, прекращай: конспиратор ты плохой, ‒ кто именно она плохой, девушка не поняла, но глаза всё-таки раскрыла.

И как только Миша, чуть удивлённый данной сценой, заметил, как легко и непринуждённо она это сделала, он тут же отреагировал слегка изумившись да показывая пальцем на садящуюся на кровати подругу:

‒ Что?... И когда?

‒ Когда про живот мой сказал, ‒ ответила Алина, немного улыбнувшись и понимая, что её кратковременная оплошность не замеченной всё-таки не осталась.

‒ Однако разговор явно слышала весь, ‒ выдвинул догадку Казимир, будучи уже за дверью.

‒ Не без этого, ‒ уклончиво ответила ему молодая особа.

‒ А подслушивать нехорошо, ‒ чуть скривившись, словно в шутку, поучительно заметил Миша, выходя вслед за главой отряда.

‒ Но вас никто рядом со мной разговаривать не просил, ‒ парировали ему.

‒ Это да, ‒ стоящий на одной ноге Коликов, на вторую он надевал сапог, появился вновь в проёме. – Ну так как, с нами идёшь?

Ответила Алина ему утвердительно.

OPEN 2…

Часть Третья: