То же время

Глава 1:

Иногда я думаю, каков мир без людей… То есть, совсем. Мир, где не будет никого. Даже того, кто бы мог его созерцать… Эта иллюзия, настолько притягательная для меня, является тем самым неисполнимым желанием, которым болен каждый человек на Земле, которую он никогда не узнает в первозданной, первичной красоте. И от этих двух фактов: наличия данной мечты, и не возможности её исполнения становится грустно, тоскливо да вовсе не по себе. Но не мне, ибо моё желание подразумевает под собой резкое умерщвление всех одиннадцати миллиардов мыслящих тел – это мне не нужно. Мне нужно лишь познать Красоту, но я не готов отдать за это такую цену. Или готов?... Изредка я пугаюсь, что могу вольготно, с чистой совестью, ответить “Да”. Ведь пусть общество и бессознательная масса, она не заслуживает такого, по крайней мере потому, что в этом муравейнике всегда есть особи, способные исправить ситуацию. Посему уже долгие годы я обманываю себя, говоря “Нет” и притом страшась правды – всё-таки Красота во многом куда более притягательна, нежели нечто иное. Но хочется верить, что скоро моё мнение изменится, всё же человек способен себя перевоспитать – это есть саморазвитие, в котором виднеется истинная Красота уже самого рода людского. И может тогда, я захочу увидеть мир людей, разросшийся на сотни иных планет, сильнее, чем сами эти космические тела без людей…

Лишь время покажет, а рвение моё приблизит тот знаменательный час… А пока что нет ничего милее небольшого, идеально полукруглого холмика, покрытого зеленью, стоящего посреди поля золотистой пшеницы, так энергично перешёптывающейся своими ярко-желтыми колосьями на ветру, уносящем их разговор, понятный лишь природе, куда-то далеко ввысь, в мир, абсолютно не известный людям, но который они уже успели потревожить.

Однако не уничтожили ещё окончательно – ¹¹вот моя отрада. Да, он бессознательно силился это сделать невероятно долгое время, в последние десятилетия наконец прозрев. Создав непомерных размеров брешь в теле своей вотчины, теперь он пытаётся её хоть как-либо залатать, спешно закрывая убивающие флору да фауну заводы, предприятия и так далее и тому подобное. Помогает ли это? Пока что сказать трудно, да и рано. Но смысл бесспорно в данных поступках имеется, и коль продолжать так дальше, что-то да выйдет. Ведь впредь люди не добывают энергию из сырья, что добывают, разрывая тело Земли. Теперь человек не столько убивает животных, ради еды, сколько создаёт еду, ради животных. Всё понемногу меняется, и это хорошо, однако нет у меня ни капли уверенности, что так продлиться и дальше.

Как интересно: как только люди начали покорять иные планеты да селиться в местах, расположенных за миллионы километров от своего истинного Дома, он наконец научился этим самым Домом дорожить – в этом его загадочная сущность. Однако не только, ибо он также не обременен и глупостью да жаждой наживы лишь для себя единственного. Будучи эгоистичными созданиями, мы не способны долгий час взаимодействовать с иными нам подобными, не пытаясь как-либо выделиться или же заполучить нечто, что будет доступно лишь нам, и никому иному. И ради подобного готовы мы на многое…

А ведь во всём должно быть урегулирование – это заведено природой. Во всём должно быть нечто, что не даст разъединиться слаженному, выверенному механизму. Нечто, что будет всегда, в случае поломки, чинить этот метафоричный механизм. Нечто, что объединит и не позволит развалиться обществу, не позволит случаться конфликтам, не позволит людям глупо прерывать свои жизни и умирать за надуманные, абсолютно несуразные идеалы. Нечто, что превратит свою Жизнь в вечное Существование, положив его на алтарь благоденствия всех людей что есть, и что будут.

Как Луна властвует над приливами да отливами и вообще повелевает водной стихией земли. Как ветер, единый, создаёт то ураганы то штиль на разных просторах, как водных, так и земных. Как солнце – единственное, что дарит нам свет и только оно в ответе за него, а также за создаваемую им жару, сухость, пожары или же комфорт да благоприятную погоду. Во всём есть что-то, что отвечает за всё. И за эти космические тела также отвечает.. не знаю, антиматерия или же иная вселенская энергия – я никогда сильно не изучал этот вопрос. Ибо мне хватило и понимания того, что за всё в нашей системе, галактике, Вселенной несёт ответственность нечто одно – несоразмерно ни с чем огромное, Единое и просто являющее то, что за гранью нашего понимания. Но Оно есть, и Оно регулирует да правит всеми законами. Так и у людей должен быть кто-то, кто-то из их числа, кто будет делать то, что иным не под силу, пусть и ценой своего здоровья, своей моральной стабильности, своего финансового достатка, да и вовсе ценой своей Жизни! Но он должен быть, ибо иначе, рано или поздно, общество не просто рухнет – нет. Оно будет слепо приближаться к своей смерти, на ровном месте регенерируя всё новые и новые конфликты, то объединяясь, то разъединяясь, то прикидываясь друзьями, то убеждая всех в своей вражде – всё это будет. Да что уж там – всё это Есть. И от этого никуда не деться, коль не станет возможна всеобщая стабильность, ценой одной Жизни. Главное лишь, чтобы тот, у кого в руках эта Жизнь, был готов к подобной ноше…

Последний мазок ярко-синей краской, заканчивающий безоблачное небо, немного сошёл с утверждённого ему курса, чуть смазав до того идеальный пейзаж. Эта оплошность была крайне слабозаметной, но всё равно: я о ней знал. И мне было не по себе от того, что я, именно я, её совершил. А совершил я её под воздействием мыслей, которые никогда не дают покоя, ибо такова их основная цель – всегда быть и осуществлять деятельность в нашей голове, а иначе мы и на себя-то похожи не будем. Однако, всё-таки, они же и не всегда хороши, ибо они и создают несогласия, проблемы и так далее, посему даже в них нужна регулируемость, и это тоже работа того, кто готов…

Моя рука с кисточкой вновь еле ощутимо дрогнула. Я с сожалением посмотрел на неё, после на картину – в общем неплохо, но чувства последнего штриха не давали насладиться ею также, как я наслаждаюсь видом, который она изображает.

‒ И вновь отлично, Максим, ‒ привычно бесстрастным, но полным некой гордости, голосом похвалил меня незаметно подошедший сзади Аркадий.

‒ Ты так думаешь? – не оборачиваясь, поинтересовался я, и так уже зная ответ.

‒ Уверен. Вы просили чай, ‒ протянутая кружка зелёного пойла пододвинулась ко мне на уровне живота.

‒ Спасибо, ‒ сказал я, нагибаясь и укладывая наземь масляные краски да кисть.

Только после этого я забрал чай из рук Аркадия и спросил, будучи уверенным, что удостоверяюсь у мастера:

‒ Как думаешь, на кого похоже?

‒ Вы хотите быть кому-то подобным? – чуть непонимающе вопросил пожилой мужчина, чьи седоватые усы чуть вздёрнуло ветром.

‒ Не особо. Просто интересно, с кем бы меня сравнил ты, ‒ и я ничуть не лукавил.

Аркадий Владимирович. Он мой дворецкий, но я никогда его так не называю: он заслужил куда большего, ибо для меня он – единственный поистине дорогой человек, которому я могу довериться всецело и полноценно. В этом смысле я даже сам себе дивлюсь, ибо с ним я чувствовал себя не просто спокойно и умиротворенно. Я уверен: он не предаст. Не предаст меня несмотря ни на что. Как бы ни был человек низок в своих помыслах и прочем – он всегда будет со мной. Отчего-то я знаю и верю, закрывая глаза на своё личное кредо, что его отношение ко мне не изменится, какое бы деяние, будь то добро либо зло, я не совершил. Да – это всё чувства. Это, с одной стороны, сладкий самообман, которым я тешу себя более половины своей жизни. Но я так поступаю, полностью отдавая себе в этом отчёт просто потому, что не хочу думать иначе. В конце концов, кроме Аркадия, у меня больше никого нет…

‒ Яркий цвет, отлично передающий антураж “живого” вида, особый подчерк лазури неба и влияния мягкого дуновения ветра на поле. Ну а если ещё учесть, что сама картина изображена маслом… Не знай я, что это сделали Вы, решил бы, что смотрю полотно русских мастеров-пейзажистов конца девятнадцатого века.

Продолжения не последовало, вместо этого он продолжал любоваться картиной, когда я пристально изучал её, выявляя всё новые недочёты.

‒ Это хорошо? – хлебнув чуть чаю, спросил я словно для острастки: просто чтобы что-то сказать.

Хотя, с иной стороны, мне было действительно интересно, ведь в самой тематики изобразительного искусства я не силён и умею самую малость – лишь рисовать.

‒ Ну, если имя гения, которому принадлежит ¹²“Золотая осень”, не вызывает трепет в вашей душе, то стоит ли мне отвечать…

‒ Аркадий, ты же знаешь… ‒ Я обернулся к человеку с лёгким вздох грусти.

Две родинки под его правым глазом также были направлены на меня – значит, смотрел на меня этот пожилой человек уже некоторое время, словно дожидаясь реакции. И не мудрено, что он без слов меня понял, и это отразилось в его будто вечно прикрытых некой дымкой, скучных ко всему, глазах, которые, даже несмотря на свою невзрачность, были ближе мне сотни яро горящих пламенем очей.

‒ Это хорошо, Максим. Это очень хорошо, ‒ довольный реакций, я посмотрел вновь на пейзаж, всё ещё будучи не довольным им. – Ваша выставка через три недели, включать эту картину в список?

Насчёт этого следует подумать: всё-таки, намечается первая выставка Моих картин – к такому событию я, как творец, должен подойти серьёзно. Плюс проведена она будет по старым стандартам, то бишь без использования тактильных модулей и чего-либо подобного: именно картина, именно запретное к прикасанию искусство – ничего иного. Посему надобно представить мне лишь лучшее. А сие творение уже только из-за своего создания, а именно его способа, не может подходить под стандарты, выбранные мной – мы полны разногласий. Однако всё равно: лишь то, что может удовлетворить через глаза человека всё его естество, предав основное лишь через один орган чувств – вот, что нужно мне.

‒ Она красива? – подходя к окончательному решению, спросил я.

‒ Красота эфемерна, и для каждого она особенна в каком-либо одном обличие. Невозможно создать красоту, которая будет одинаково прекрасна для всех. Однако мне она очень нравится, ‒ я снова повернулся к Аркадию, отмечая лёгкою улыбку, спрятанную под усами, от которой на сердце становилось чуть лучше.

Обдумав немного услышанные слова, я озвучил своё мнение:

‒ Невозможно, ‒ взгляд скосил было на поле, однако вновь посмотрел на собеседника, утверждая: ‒ Пока невозможно.

Тут же я развернулся и пошёл к дому. За спиной послышался слабый смешок, словно говорящий: “Эх! Беспросветный мечтатель”. Но мне от подобного не стало горько. Наоборот – с каким же упоением я разрушу подобные принципы о невозможности. Как же удивятся они, поняв, что столь фантастичное – Возможно. И как же горд будет Аркадий, когда и он поймёт…

‒ Собрание через тридцать минут, так? – удостоверился я, зная, что мужчина идёт за мной, притом явно прихватив неполноценный шедевр.

‒ Да.

‒ Тогда вылетаем через пять минут, ‒ подвёл к выводу я, допивая чай и приближаясь к двери.

Глава 2:

Выйдя из проекционной комнаты, я сразу же отключил питание и наваждение за моей спиной пропало. Пока память ещё не была засорена какими-либо иными волнениями мира вокруг, я вынул, ‒ боясь впоследствии об этом как обычно позабыть, ‒ кинестеты из ушей, носа да с пальцев рук. Всё, теперь лишь реальная картина тревожила меня, и никакой визуальный обман не казался мне реальнее жизни, хотя нередко хотелось, чтобы так было всегда, ибо мнимый мир, который можно настроить самому и по своему хотению, всегда лучше того, что ты видишь да чувствуешь вокруг без помощи современных технологий… И лишь чувство бутафории, это треклятое чувство, от которого невозможно избавиться мыслящему человеку, не даёт окунуться в свою утопию навечно, притом не давая и воспринимать всерьёз всё то, что создано с помощью этой лживой реальности. В такие моменты я завидовал тем потерянным душам, что нашли себе успокоение в использовании тактильных модулей, притом разлакомившись душой и телом данным занятием, впредь не отличая действительности от вранья, но вместо этого оставаясь счастливыми, вечно прибывая лишь у себя дома рядом с проекционными визуализаторами. Да – их жизнь сломана. Но им больше ничего не нужно.

Тогда как моя душа требует многого. А это многое крайне трудно достижимо, и даже при его достижение следует подвести желаемое именно под те стандарты, что я избрал – иначе всё тщетно. Мы полны противоречий – но здесь я слабины давать не собираюсь не при каких условиях. И неприязнь к картинам, навеянным обманутыми чувствами да ощущениями – это лишь тренировка воли и духа, которые просто необходимы для достижения куда более высокой цели.

‒ Вы уже продумали свою речь? – поинтересовался подошедший сзади Аркадий, пока я умывал руки и лицо.

Он уже отнёс картину с красками в комнату, и теперь просто дожидается, пока я переоденусь да мы отправимся в путь – всё терпеливо, без лишних расспросов, лишь с сухим уведомлением по действительно важным вещам. О которых я, к слову, часто забываю.

‒ Нет, ‒ с небольшой укоризной на себя самого, ответил я, рассматривая своё мокрое, примечательно округлое лицо в зеркале.

‒ Что же тогда собираетесь делать? Во время разговора выстраивать речь? Здесь вопрос важный, вам нужно чётко сформулировать свою мысль и ничего не забыть. Может, лучше поработаем над ней во время перелёта? – он ни в коем случае на “наседал” на меня с этими предложениями, в его голосе не было и следа разочарования или назидательного обвинения.

Нет.

Он спокойно рассуждал, чётко выстраивая ряд из мыслей, которые сами приходили мне в голову, но куда более раздробленно. И он полностью прав.

‒ Да… Так и поступим, ‒ вытираясь полотенцем, я на секунду призадумался и дал утвердительный ответ, на что Аркадий, с неизменно туманными очами да лёгкой понимающей улыбкой, согласно кивнул, мол: “всегда рад помочь”.

‒ Латс’О я уже вызвал. Через пару минут будет здесь, ‒ говорил мой друг за спиной, когда мы направлялись в спальню, где мне следовало переодеться в костюм.

‒ Общественный? – спросил немного удивившись я.

‒ Что-то не так? – в голосе Аркадия послышалось искреннее волнение: отчего-то в моменты, когда он чувствует, или ему кажется, что нечто он сделал не так, он начинает взаправду волноваться, причём не на шутку – это не очень хорошо.

Но я могу его понять, ибо мои родители сделали для него очень много, а он с тех пор просто не может позволить, чтобы их сын чувствовал себя не должным образом обеспеченным. Но всё равно такие моменты чуть напрягали…

‒ Да нет, всё в полном порядке, ‒ слегка обернувшись, чтобы уже наверняка успокоить, я ответил. – Просто думал, что ты Бизнес-класс вызовешь…

‒ Но это ведь третья серия… ‒ вновь беспокойство в тоне – это нехорошо.

‒ Так да, да, никаких проблем. Я это так, не обращай внимание. Глупый каприз, ‒ я ещё раз обернулся, чтобы убедиться: всё в порядке.

Костюмы висели в шкафу слева, прямо у входа в комнату. Посему найти нужный мне – секундное дело.

‒ Вы уверены? Я ещё могу изменить авто… ‒ расспрашивал Аркадий, помогая мне одеваться.

‒ Да. Да, всё хорошо. Не волнуйся: ты всё правильно сделал, ‒ продолжал я успокаивать дорого мне человека, притом стоя смирно, пока рубашка из чистого хлопка опутывала моё тело, медленно застёгиваясь пуговицами не без помощи кистей верного помощника.

Панорама из окна, что по всей ширине обвивало спальню с кроватью посредине, изображала обеденный час: солнце почти в зените, хвойный лес еле-еле отгоняет тень, а зелёные луга смиренно молчат, пережидая штиль. Но нет затхлости и жары в этой картине, ибо небольшой ручеёк, струящийся тонкой линией между корней древ, да пересекая всё таким же неровным, узким шлейфом поле, являет собой прохладу и спасительное насыщение жажды, почему сердце и стремится в эти края. Но нет желания у меня больше их рисовать да изображать на холсте, ибо сделано это было уже множество раз, и всегда оставался я доволен за исключением последних десяти попыток, когда осознал, что одного пейзажа мало. Однако более красивого мне не суждено найти и узреть “в живую” – жизнь моя посвящена иному. К сожалению, или к счастью – покажет время.

‒ Точно? – уже редко вопрошал ко мне Аркадий, разглаживая пиджак в районе рукавов.

‒ Точно, точно, ‒ лениво отреагировал я. После чего, заприметив приближающуюся машину, добавил: ‒ Да и времени уже нет, ‒ собеседник удивлённо (мол: “уже?! ”) обернулся и растроенно, словно прося прощения, посмотрел на меня, также “словив” взглядом тень от летательного аппарата. – Всё нормально, пойдём.

С улыбкой опять подбодрив помощника, я пошёл на посадочную площадку, увлекая за собой жестом руки всё ещё чуть взволнованного (но не так, как раньше, что хорошо) друга, чьи шаги спустя секунду послышались за спиной – значит, нормально. Сейчас ещё поговорим, и вовсе всё в порядке будет… И чего это он только так печётся? Конечно, мне это даже импонирует, но не надо же так переживать. В общем, я считаю, что Аркадий, в случае чего, справится со всем: я его знаю.

Прямо по зеркальному коридору с арками-входами в комнаты да остановиться у единственной двери в доме. Обуться. Выйти и сразу направо, вновь мимолётно насладившись видом зеленой прерии с небольшим озерцом посередине – от него и берёт начало ручеек, ранее упомянутый мной.

Транспортное средство прямоугольной формы, которую неброско окаймляли лишь изгибающиеся линии кузова по краям да скат лобового стекла, уже смирно стояло, дожидаясь нас. Четверо пропеллеров были прижаты над каждым колесом к белёсому корпусу автомобиля, чей двигатель лишь мягко гудел, явно не торопясь дополнять сие звучание дополнительными турбинами, дабы “перейти” в полётный режим. Ну что ж, мы вынуждены нарушить идиллию данного человеческого гения.

Присаживаясь на заднее место, я заметил, что в кабине пусто: видимо Аркадий специально так вызвал, положившись лишь на автопилот – оно и правильно. Человеческий фактор, ввиду своей непостоянности, может как угодно подействовать на протекание довольно безопасного маршрута, чего с программой случится не должно. А если и произойдёт – управление сразу же переключается на компьютеризированные дополнительные системы, встроенные в авто более как развлечение – дисплеи для игр да просмотра видео и так далее. Ясное дело, они вмонтированы и в передние кресла, почему, в случае чего, и с моего места можно будет повлиять на ситуацию.

Однако это именно основная сторона проблемы. Также существует и психическая: не всегда и не совсем удобно вести диалог, когда осознаёшь, что вами обсуждаемую тему выслушивает некто ещё – мне это, как и Аркадию, всё же немного мешает.

‒ Полный “автомат” взял? Отличный выбор, ‒ похвалил я своего приятеля, что более является мне родителем, когда тот присел рядом.

‒ Решил, что так мы более сконцентрируемся на вашей речи, ‒ с еле чувствительной, но всё же слышимой в голосе, благодарностью ответил Аркадий, когда дверь закрылась, а в гудении двигателя добавилось монотонного шума.

Снаружи он слышится довольно ощутимо. Здесь же, в салоне, он никак не отвлекает, оставаясь лишь легким гудением в ушах, к которому быстро привыкаешь.

Сверившись с картой и проложенным заранее путём, компьютер пискнул, попросил пристегнуться и, после выполнения требования, привёл Латс’О в движение.

Я очередной раз довольно осмотрел салон. Да, всё же правильно, что вызван был не Бизнес-класс, а именно Общественный и Третьей серии – уютно, компактно, без ненужных атрибутов вроде шампанского или чего-то подобного. Видна новизна отделки и дизайна – как-никак, последняя модель. Салон лучится белизной, но в сочетании с приглушённым светом абсолютно не давит данным цветом на глаза. Чувствуется и выдержка с этих строгих линиях сидений да угловатый ручках, выдвигаемых из дверей, потолка или ещё откуда-либо. Но также ощущается и вольготность всё в тех же дисплеях, в приборной панели и её мягкой подсветке…

‒ Ну так что же вы всё-таки собирайтесь сказать? – последовал ожидаемый вопрос, когда мы поднялись на высоту примерно в полкилометра – больше и не надо.

‒ Не знаю, ‒ спокойно ответил я, собравшись говорить лишь правду. – Слова найдутся: буду говорить всё, как есть.

‒ То есть? “Всё как есть”? Вы должны чётко обозначить свои желания и…

‒ Я знаю, ‒ я не грубо прервал Аркадия, чуть отведя к нему руку. И я действительно знаю да понимаю, просто мне нужно разъясниться. – Я знаю, Аркадий. Я перечислю им все мои цели, какими я их вижу, а главное, какими я вижу результаты от них. Перечислю основные пункты мыслей людей, конечно не все: сейчас только начальная стадия, потому не надо уж очень вдаваться. Я расскажу, каким хочу видеть общество уже сейчас, а после, согласовав с ними саму идею, которую они и будут.. как там у них…

‒ “Вливать”? – подсказал помощник совсем не научный термин, но его достаточно – понятно ведь.

‒ Ну, да. “Вливать”. И всё, там уже дело за деньгами – не более.

‒ Ох, ‒ выслушав меня, начал Аркадий. – Ну, главное не оплошайте и ничего не забудьте. Хотя, это только начало, так что не думаю, что вы подведете, ‒ его рука легко потеребила меня за плечо.

Я благодарно улыбнулся, смотря на пролегающие снизу города да строения. Некоторое до сих пор были ещё старого образца, почему изучать их было ещё интересней. Однако вскоре уже на горизонте показался сам Город ‒ словно вкрученный в земную гладь гигантскими болтами-колоннами стилизованными под киберпанк, держащими вместе с тем и второй да третий “этажи”, ‒ полностью переведя всё внимание на себя.

Не сказать, что он мне нравится – потому и живу от него я далеко. Однако не восхититься им нельзя: отстроить и развить такое до полумиллионного населения всего за полвека – это, как бы то ни было, достижение.

‒ Как вы думаете, что происходит сейчас на Первых уровнях? – вдруг услышал неожиданный вопрос я.

‒ То есть? – не понял.

‒ Ну вот, именно ведь там происходят основные перемены, вы ведь сами выбрали рабочий класс, как основной… Вот я и думаю, как же они всё там решают.

Я призадумался, вспоминая кадры из Великобритании, показанные мне не так давно – там также шла подобная перемена в политической системе. Ничего сверх ужасающего я не увидел, наоборот: люди голосовали, а мнения сторонников демократии человечно учитывались, посему не думаю, что нечто плохое может быть у нас – люди везде одинаковы. Да, конечно запись могли глупо сфальсифицировать, дабы продолжить получать мои деньги. Но всю правду им от меня не скрыть, особенно о самом Городе – он-то часть страны, и коль нечто действительно нехорошее там будет происходить, то об этом мне станет известно. А пока ничего, кроме сообщений о паре мелких стычек я не слышал.. если от меня иное, конечно же, не утаили: И.И.Н.И.М.П – крупная организация и способна она на многое.

‒ Мне тоже интересно, ‒ после небольшой задумчивости, сказал я, взглядом вперившись в Первый и Второй уровни, действия на которых мне были не видны ввиду расстояния, а далее также останутся не известными из-за Третьего “этажа”. – Но не думаю, что что-то особо пугающее. Хех. Они же не дураки, да и идеи мои я выражал, как мирные, так что вряд ли… ‒ Я вновь призадумался. – Нет, конфликт небольшой явно есть хотя бы потому, что многие к такому не готовы. Но не думаю, что он уж слишком страшен… А?

‒ Надеюсь, ‒ ответил медленно на мой вопросительный взгляд Аркадий, переводя свои очи куда-то вниз: он тоже ничего не знал о тамошней ситуации, хотя изредка и пребывал недалеко от Города, – на семейном кладбище, как он говорит, ‒ однако непосредственно туда никогда не заезжал, без меня, конечно.

Я решил изменить тему:

‒ По-моему, он всё-таки слишком сильно пестрит красками… Как-то всё смешивается и четкого представления нет. Не формируется в голове, словно отталкивает он от себя рациональные мысли и рассуждения… Не хорошо это, ‒ мой взор вновь был направлен на пресловутый Город.

‒ Некоторые художники, изображая подобную психоделическую фантасмагорию, себе имя сделали... – Незамедлительно, но довольно трудно для восприятия, ответил мне, явно поддержав (понял по тону), Аркадий.

‒ О-о, и интересно, как же они выглядели, подобные творцы. Явно – ¹³скрюченные антисоциальные старцы, не получившие от жизни и немного удовольствия или любви, женившиеся ради материального состояния и ничего больше не создавших, кроме своих больных фантазий в рисунках …

‒ Ну, я думаю, вы слишком предвзяты и не вполне осознанно критикуете такие вещи. Для начала стоит обширней углубиться в тематику, а уже после предъявлять подобное.

‒ Ох, хе-хе, говори легче, ‒ попросил я.

‒ Такой же совет я могу дать вам, касательно вашей речи, ‒ парировал приятель.

‒ Ну, у меня с этим проще.

‒ Уверены? Вот выразите мне, по-простому, основные ваши идеи.

‒ Но ведь ты и так…

‒ Допустим, что я не знаю. Вот как вы быстро и просто объяснитесь? Ведь из ваших речей я могу подумать, всё, что угодно. Допустим, мне вполне серьёзно может показаться, будто вы собрались провозглашать, например, некую диктатуру…

‒ О-о, нет… Убивать людей из-за того, что у них нет ¹⁴сборника моих цитат – это не моё, ‒ решил отшутиться я на подобное предложение.

‒ Я знаю, но как вы это мне объясните? – не отступал Аркадий, уже более чем рьяно настаивая на подобной “репетиции”.

‒ Ох. Ну, для начал я бы сказал, что сама идея диктатуры и тотального контроля не верна, пусть и довольно не плоха в исполнение. Нельзя иметь власть над обществом, пока оно не едино. Пока существует различия и желания меньших классов выдвинуться на ступень выше – это не осуществимо. Потому нужен некто, или нечто, что изобразит собой единое и единственное правящее лицо. Нечто, что станет не достижимо ни для кого. Оно и должно будет урегулировать, выровнять всех под собой и сделать так, чтобы разрыв между властью и обычными людьми казался невероятно огромным, просто не представимым. Тогда будет каждый равен каждому: под общим правлением того, чьё влияние безгранично. Тогда и не будет конфликтов, и не будет войн. Это будет как одна, единая религия, которой будут подвластны все, вместе с тем имея возможность своих свобод. То есть они всё также будут верить в свои иллюзии и прочее, они также будут мечтать. Они будут вольны делать что захотят, кроме конфликтов и междоусобиц, ибо это будет просто не возможно в обществе, где властью на подобные действия обладает лишь один – тот, кто исправляет подобные ошибки социума…

Я закончил, посмотрев на друга и надеясь найти в его глазах понимание.

‒ То есть.. вы хотите создать Бога?

‒ Что-то вроде, но чтобы ни у кого из живых людей не было сомнения, что Бог этот – реален. И потому они не сумеют прировнять его к божеству, однако власть, что он будет собой отображать, будет также велика, просто распространяться она будет на корректировку жизни и её течения, почему человечество и не лишится свободы …

‒ Ой-ой… ‒ Аркадий призадумался. – Ну, при желании, красиво сказать вы умеете – с этим я знаком давно. Однако, знаете, при желании, немного подумав над вашими словами, я бы мог оспорить вас и найти довольно много противоречий. Но, если учесть, какой способ достижения вы выбрали, то всё может сработать, ‒ совершенно серьёзный взгляд уставился на меня с некой не заинтересованностью, когда мы уже подлетали к посадочной площадке.

Свет полуденного солнца бликами играл по белёсому салону. Лишь редкие облака решались нарушить идиллию лазурного неба, чья чистота отчего-то всё равно не повышала мне настроения, ибо в память прочно вгрызся этот взгляд, словно говорящий: “делай, что хочешь, а мне всё равно”… И от подобного отношения к моей идеи, особенно со стороны Аркадия, мне и становилось словно.. пусто внутри…

‒ На секунду мне, к слову, даже показалось, что вы сейчас прямо ¹⁵словами классика заговорите …

‒ Неужели так похоже? – решил поддержать я разговор, заприметив нотки ускользающей весёлости.

‒ Я текст книги толком не помню уже, но точно нечто однотипное есть. Вы так любите эту книгу? – вопрос последовал, когда колеса уже коснулись площадки.

‒ Не сказал бы, ‒ начал я, дожидаясь пока “сердце” машины полностью прекратит свой бег. – По мне, так именно контролировать общество и культуру – глупо. Следует исправлять и налаживать потоки человеческого существования – это правильней. Как и давать толчок развитию науки да прочего, вместо того, чтобы подобное упразднять, заменяя вечной войной… Это.. – подобрал слово, ‒ некая несуразица. Хотя в остальном я с ним и согласен.

Еле чувствительный доселе шум полностью стих, вовсе перестав быть чем-то заметным для уха. Винты вновь прижались к кабине, а само транспортное средство словно осело, полностью отключив все механизмы.

В этот момент я и вышел наружу.

Глава 3:

Автоматическая полупрозрачная дверь, сквозь которую можно было увидеть хоть что-то только с внутренней стороны, распахнулась передо мной ещё до того, как мои шаги отпечатались на сенсоре по распознаванию человеческого веса. Как оказалось, по ту сторону меня уже ждали – это была невысокая девушка обычного телосложения со встроенными под кожу модулями для глаз (видимо, со зрением проблемы), которые выдавали себя частыми небольшими вспышками на обоих висках, что исходили от крохотных точек – будто декоративные вставки. Как их там.. пирсинг, вот. Неплохая идея, маскировать такую вещь под подобную бижутерию, однако скрыть полностью “девайс” всё равно не удастся: мигания повторялись с тем же интервалом и в самих зрачках – это уже более заметно. Явно, в модули же был встроен и калькулятор, и что-либо ещё, ибо в том, что девушка является неким секретарём, у меня сомнения не было. Также на это указывал и её недовольный вид, который, судя по всему, редко менялся:

‒ Вас уже ждут, ‒ не церемонясь, сразу произнесла замечание она.

‒ Я прошу прощения, ‒ проходя мимо, вольготно “кинул” я, словно не слыша не доброжелательного тона.

Ещё боле рассерженные, ввиду моего поведения, шаги раздались за спиной. Но кроме них – ничего.

Белый, полупрозрачный коридор, заливаясь мягким солнечным светом, с обоих боков был уставлен разного рода скульптурами, картинами, предметами вышивки и так далее. Всё это – работа рук студентов И.И.Н.И.М.П., и в это же время всё это – одна лишь показуха, с целью увеличить собственную значимость в своих же глазах, потому как по данному тоннелю мало когда ходят не желанные в институте люди. Сейчас был один из таких не многочисленных моментов.

Пройдя небольшую галлерею картин, всего в три полотна, я без промедления шёл дальше, больше не пытаясь услышать за собой шаги и второго человека, то бишь Аркадия: он всегда задерживался рядом с художественными работами. Посему и в этот раз я, как и во все прошлые, дождался, пока сопровождающая девушка разблокирует мне дверь (чей номер, еле выделенный на однотонной поверхности, в первый раз показался мне довольно странным для такого этажа: ¹⁶восемьдесят один – хотя теперь я уже знал, что это “01”, мол, Первый.. как-то порядочно пафоса по мне) своим отпечатком пальца, а после этого вошёл, с порога сказав:

‒ Прошу прощения за опоздание, ‒ добродушная улыбка ещё никому не вредила.

Чтобы осмотреть присутствующих в небольшом белом помещении людей понадобилось меньше двух секунд. Четверо, все сидят за круглым столом – единственным предметом мебели в комнате: минимализм нынче довольно популярен в серьёзных корпорациях.

Двое, прямо напротив меня, рядом с друг другом словно копии один одного – одна более молодая, другая более старая. Это Алмыков-старший и его сын. Оба худые, с сильно выраженными скулами и угловатыми лицами, небольшими глазами и столь же не примечательными носами. Рты словно создают одну ровную, мало когда размыкающуюся линию. У обоих довольно тяжелый взгляд. Однако, коль у отца сосредоточенный и устремлённый к чему-то – взгляд истинного командира, то у сына его словно наполнен некой злобой, даже созерцал он меня исподлобья. Двое других по краям стола – имена их мне не известны, только профессии: управляющий финансами да нотариус. Первый довольно полноватый, руки на коленях, голова чуть запрокинута назад, оголяя второй подбородок, а глаза оценивающе бегают по мне – всегда в таком положении меня встречает. Рядом, на глади стола, электронный планшет с уже явно напечатанным документом на подпись. Второй – худой, задумчивый старый человек, со встроенными слуховыми модулями. Руки скрещены в замок, а взгляд словно пронизывает этаж, направляясь куда-то вниз – меня будто бы и не заметил.

‒ Не хорошо опаздывать, Максим Карпович, ‒ назидательно укоризненно выговорил басовито старший из Алмоковых.

‒ Как только смог. Всё-таки, для меня это собрание было неожиданностью, ‒ соврал я, ибо Аркадий доложил о нём мне ещё вчера.

Не сказал правду просто потому, что каждый из здесь присутствующих людей, мне очень сильно не нравится.

‒ Однако вы же сами сказали, что не против, и что сами имеете тему для обсуждения, так что, всё-таки, стоило постараться, ‒ выдерживая комильфо, вновь поучительно ответили мне.. но не было в этих словах и толики искренности: я им также не нравлюсь.

‒ Давайте, может, всё же приступим к собранию, ‒ предложил я, тоже не показывая истинных чувств и придерживаясь правил “хорошего тона” – как же это иногда трудно.

Мой собеседник на секунду задержался на мне очами, после чего, невразумительно кивнув, наклонив голову как-то в бок, сказал:

‒ Давайте приступим, ‒ в этот момент дверь позади меня вновь раскрылась и в комнату зашёл Аркадий. Он взял один из двух стульев, что стояли рядом со мной напротив отца и сына, поставил его в угол да уселся, получив возможность наблюдать всех людей и будучи у меня за спиной. Мой оппонент по диалогу тем временем, без отвлечений, продолжал: ‒ Для начала, если честно, хочется узнать именно о вашем предложении. Позволите?

Без промедления я начал:

‒ О, конечно. Знаете, я думаю, что сейчас уже наступил тот момент, когда можно расширять информативность потока.

‒ Вы хотите дополнить мысль? – догадался полный мужчина.

‒ Именно, ‒ ответил я, начав немного расхаживать перед столом. – Я хочу, чтобы уже медленно люди начали не только понимать, что им нужно изменить власть, но и чтоб они начали понимать, кого хотят видеть во главе правительственного аппарата. Никаких расовых разделений и того подобного не надо. Нет. В данный момент нужно просто выразить идею так, чтобы люди осознали, что хотят доверить свою судьбу в руки человека: а) – молодого; б) – наученного горьким опытом жизни; в) – состоятельного и с не малыми финансами, ибо тогда он будет почти не подвластен коррупции и подкупам; г) – влиятельного, но не шибко известного, то есть чтобы среди людей он был не сильно знаменит, тогда это значит, что у него нет никаких товарищей либо знакомых, которых, в случае чего, он будет “прикрывать”, даже если они этого не достойны – в общем, в таком роде; д) – обученного тому делу, на которое выдвигается, то бишь обществоведению, политологии и так далее; е) – добропорядочного и добросердечного по меркам, что освещаются в новостях и так далее, то есть он был не раз выделен в благотворительности, в различных акциях да иной помощи; ж) – чтобы этот человек уже имел за плечами некий опыт общественных, политических реформ, которые, причём, лишь улучшили уровень жизни и тому подобное. Вот это надо уже давать на осознание людям. Пусть пока, знаете, не настырно. На подсознательном уровне, скорее. Но чтоб медленно они уже строили портрет. Повторюсь: никаких расовых, государственных, половых предрассудков быть не должно, так же, как они и не должны понимать, что этот некто обязательно должен жить в Беларуси – нет. Общие черты, которые мы уже после будем оборачивать в детали. Ясно?

Старший Алмыков сидел молча, полностью слившись со своими мыслями и бесцветными глазами следя за хаотично шевелящимися пальцами, его сын продолжал смотреть на меня, так особо и не проявляя интереса – он также был погружён в раздумья. Полный мужчина и старик время от времени переводили взгляды то на меня, то на родственников. Наконец первый, отец, сказал, чуть хмыкнув, что мне не понравилось:

‒ Ясно… Но, про увеличение платы – вы понимаете…

‒ Об этом упоминать не следует, ‒ прервал я на корню, заверив в своей сообразительности, которой по взглядам этого человека был обделён или вовсе лишён.

‒ Ну, тогда к изменению потока мы приступим сегодня же вечером… Итак, ‒ он встал с места, ‒ а теперь позвольте рассказать вам об проблеме, что мне бы хотелось обсудить.

‒ Внимательно слушаю, ‒ искренне признался я, следя за движениями, да отчего-то даже садясь на единственный оставшийся у стола стул, словно уступая место оратора.

‒ Дело вот в чём. Понимаете, в данный момент во многих странах, что находятся под нашим воздействием, наблюдается возрастающий процент стычек людей с правоохранительными органами. Людьми являются как раз наши сторонники смены власти, почему есть опасения, что вскоре охранные организации просто не дадут нам, как бы так выразиться, “воздуха”. Вот я и хотел посоветоваться, что делать?

Дослушав до конца, я тут же спросил, вернувшись к более всего заинтересовавшему меня моменту:

‒ Так, погодите, то есть люди, что несут нашу идею, применяют силу против других людей? – я не мог в это поверить.

‒ Вот это, кстати, вторая проблема, так как в конфликтах виноват как раз контингент общества, что совершенно но относится к мысли о смене власти, ‒ на мой вопросительный взгляд последовало обоснование: ‒ Молодёжь. Горячая кровь и обычная смена чего-то, чьей сути они сами не понимают – вот и всё, что ими движет. Насчёт них я тоже хотел поговорить. Но вы не волнуйтесь особо: ни в одной из стран не зафиксировано особо крупных, хех, сражений. А жертв так и вовсе нет, ‒ в этот момент я периферийным зрением заметил недоверчивый взгляд Алмыкова-младшего, направленный на его отца, отчего мне внутри стало не по себе, словно некая злостная догадка очнулась, потревожив нутро. Хотя – бред, ибо он на всех так смотрит.

‒ Ага… Ну, с этим однозначно надо что-то делать. А как насчёт… ‒ начал было я после недолгого раздумья.

Как старший собеседник, что стоял напротив опёршись об стол, прервал меня:

‒ Погодите. Это ещё не всё. Также хотелось бы сказать вам о сторонниках редирума. Вы ведь…?

‒ Я знаю, кто это, ‒ подобное пренебрежение моими познаниями и откровенное унижение меня, начало бесить пуще прежнего. – А что с ними не так?

‒ А они становятся всё более-более надоедливыми мухами, ‒ данную метафору я понял, но было крайне странно слышать её из уст такого человека, почему на моём лице вновь отобразилось недоумение, которое Алмыков-старший трактовал по-своему, решив пояснить: ‒ Постоянно следят, постоянно строят какие-то догадки и теории, а после отсылают их на созсоветы или просто агитируют общество никак не связываться с людьми, стремящимися к смене власти. Пока это не очень чувствительно, однако, если так пойдёт и дальше, они могут стать очень заметной проблемой, особенно, если их догадки и прочую ересь начнут проверять – тогда и до нас добраться могут…

“Ох, нехорошо, ” – подумал я, дослушав и вновь впав в раздумья, изредка переводя взгляд на Алмыкова, словно прося дать ещё время на упорядочивание мысли. В это же время он просто стоял, всё также опёршись об стол, да дожидался моего ответа, хотя в глазах читалось: для себя он уже всё решил. Но, если уж ему интересно и моё мнение, то следует озвучить – я так полагаю:

‒ Та-ак… Воздействовать на представителей редирума мы не можем, так?

‒ Верно. Они действуют скрытно и редко засиживаются на одном месте, поэтому, ‒ нет, ‒ отодвинув свой стул, мужчина сел на прежнее место, таким образом оказавшись точно напротив меня.

‒ Ну тогда… Ух-ух-ух, ‒ я недолго гладил виски, после чего сформулировал раздробленную мысль: ‒ Но ведь на блюстителей порядка мы повлиять можем. Давайте так: пошлём два сигнала. Один – прошлый, то есть обществу. А второй на здания правоохранительных органов в, пока что, самых крупных городах. Идея такая: нужно, чтобы они перестали воспринимать смену власти как угрозу, а посчитали таковой последователей редирума. Причём молодёжь, которая, как вы сказали, лживо выдаёт себя за мирных демонстрантов, они также причисляют к редируму…

‒ То есть, погодите, вы хотите, чтобы они, видя, как кто-то избивает кого-то, приняли избивающего за человека, придерживающегося культуры редирума? – в глазах семьи Алмыковых, да и в косых взглядах прочих тут присутствующих, была глупая неопределённость.

Я же ответил, осознавая, что сама такая ситуация, а уж тем более решение со стороны охранников закона – глупость:

‒ Ну, вам же это под силу. Так ведь? – чуть подумав, мне согласно кивнули с лёгкой ухмылкой. – Ну так вот. Митинги и лозунги пусть не трогают. Некие мелкие конфликты – упраздняют, а их участников причисляют к приверженцам редирума. Таким образом и истинные сторонники этой культуры для нас перестанут быть проблемой… ‒ Чуть поразмыслив, я ещё добавил, когда Алмыков-старший перестал записывать всё мною сказанное в свой телефон. – И да. Желательно, чтоб физической силы по отношению к людям, как к виновным, так и нет, со стороны органов правопорядка применялось как можно меньше… Ну, минимизировать этот фактор ведь как-то возможно...

Мужчина напротив чуть ли не рассмеялся, его сын слегка улыбнулся, подобно прочим двум. Спиной я ощутил поддерживающий взор Аркадия, что меня разозлило и придало сил.

‒ Стойте. Вы определитесь. Вы сейчас просите нас, из самим защитников закона приверженцев редирума сделать… Это какая-то несуразица, вы понимаете, ‒ Алмыков продолжал нахально улыбаться.

‒ Извиняюсь. ¹⁷Я что, похож на клоуна, а? Веселю вас, развлекаю, как последний кретин? – эта неожиданная реакция, проявлённая с моей стороны, вместе с моим неожиданным поднятием с места, сразу оборвала нить весёлости и улыбчивости между четырьмя людьми, что не нравились мне ровно также, как и я им. – Я плачу деньги, и говорю вам свои требования, которые, как я надеюсь, будут выполнены. И в данном случае есть много способов избежать рукоприкладства, и эти самые способы вы должны рассмотреть. После рассмотрения и выявления оптимальных вариантов, эти самые варианты отправятся в голову тех, кто должен их применять в случае чего на людях, вместо дубинок и электрошоков. Магнитные удерживатели, манипуляторы, да обычные заламывания в конце концов – разве нельзя подобрать подобные виды физического воздействия, чтобы уменьшить причиняемую боль?... Вот и я думаю, что можно. Посему остальное оставлю на вас. Думаю, ‒ забирая из-под руки полного человека документ, я продолжал говорить, притом подписывая “бумагу”: приложил к ней ладонь, из которой была взята капля крови, ‒ мы друг друга поняли. Не так ли?

На этом моменте я отдал планшет нотариусу. Алмыков, совершенно серьёзно глядя на меня, даже с некоторой злостью, словно понимая, с кем имеет дело и что он впервые проиграл, отреагировал спустя секунду:

‒ Сделаем всё, что в наших силах, ‒ удовлетворённый результатом, я повернулся и пошёл к выходу.

У дверей ощутив недосказанное упоминание, я решил вконец сразить оппонента по диалогу, который явно уже собирался вновь заострить на этом внимание:

‒ И да. Я помню о повышении суммы, ‒ не оборачиваясь, сказал я, выходя за открывшиеся двери, да оставляя позади явно всецело обозлённого на меня человека.

Но мне это лишь льстило.

‒ Вы были неподражаемы, ‒ спокойно озвучил свои чувства Аркадий, когда мы прошли молодую девушку, так и оставшуюся дежурить у двери – она нас даже взглядом не проводила.

‒ Было трудно.

‒ Не сомневаюсь. Куда теперь?

‒ Я думал, что ты захочешь сходить в музей искусств, ‒ ввиду поднявшегося настроя, мне захотелось порадовать и дорого для себя человека.

‒ Ого, неужели вы не против? – он был рад, это я знал, хоть голос и оставался как всегда бесцветен.

‒ А почему бы и нет? Мы не так часто бываем в Городе. К слову, не знаешь, какая там сегодня программа?

Конечно же он знал. Он всегда знает:

‒ Репродукции картин импрессионистов. Вам бы тоже не мешало на это взглянуть.

‒ Ну тогда тем более пойдём, ‒ с улыбкой сказал я, взглянув на дожидающийся нас автомобиль – всё равно никуда не улетит, посему торопиться не следует.

Затем, дружески положив руку на плечо Аркадия, я взглядом поблагодарил его за моральную поддержку: он всё понял, чуть кивнув в ответ. И тут же мы пошли к лифту на нижний этаж.

Экскурсия в подобные места всегда обещает быть долгой, но в данный момент меня это нисколько не пугало.

Глава 4:

После двух часов блужданий по галереям, мы наконец покинули место, что восхитило Аркадия, а мне успело порядком наскучить.

Не сказать, что то – потраченное зря время. Нет. Теперь я полностью определился, какой хочу видеть свою выставку. Чтоб была соблюдена подобная эстетическая красота, чтоб все картины были представлены как есть – на холстах и в рамках. Да, старомодно и не очень коммуникабельно или же надежно – однако в этом и есть смысл, некая ценная истинность, перед электронной подделкой: в искусстве чувства должны выражаться именно истинно, а она уже, истинность, для каждого творца своя. И раньше я видел её такой для себя, теперь же был уверен.

Аркадий по долгу задерживался у тех или иных полотен, время от времени подзывая и меня, под предлогом “перенять опыт”. Однако я всегда избегал долгого, монотонного повествования о нагромождениях слоёв красок или вида кисти с помощью без отказного вопроса: “Не ты ли хотел, чтоб я оставался уникальным? ” – на что сердечный друг всегда немного улыбался да отводил обратно взгляд, теряя ко мне интерес. Я же был просто искренне рад, что счастлив он. Пусть в некой степени я, вполне вероятно, давал ему повод для обиды, но куда больше для него значит побыть рядом с шедевром живописи – пусть даже тот и не оригинал. К слову, там же, в галерее, я и решил, что когда-нибудь обязательно мы с ним посетим место, где будут показаны эти же полотна, но уже оригинальные…

Я вспоминал об этой новой мечте, уже неистово греющей душу, идя по оживлённой улице Третьего “этажа” Города. Рядом вышагивал Аркадий. Направлялись мы, понятно, к посадочному месту, то бишь к зданию института. Людей было много, что не странно: рабочий день. Здесь нет кафе, развлекательных мест или чего-либо подобного. Лишь музей вместе с театром искусств, да всяческие суд-, мед- и так далее учреждения. Кино и прочее – на уровень ниже. Тут даже в воздухе царила будто бы более серьёзная атмосфера, чем во всём Городе. Что всё равно не мешало людям бегать из одного места в другое, решать вопросы на разной важности созсоветах, отдыхать на лавочках, будучи утомлёнными беготнёй – как-никак и высота немалая, около полкилометра над уровнем моря, почему ничего удивительного. Кстати, вероятно, что это просто столь разряженный воздух так на меня действовал, а никакая не метафоричная серьёзность…

Над головой медленно прошёл монорельсовый поезд, на секунду закрыв, а потом вновь открыв мне солнце, радующее своим светом на безоблачном небосводе.

Посмотрев ввысь на уходящие в ещё большую даль крыши строений вокруг, я вновь поразился размеру работ, что удалось проделать за полвека. Город поистине прекрасен – пусть и сделан он руками ветреного человека. Однако сделан он явно не в порыве страсти, а в созидании и размышлении, при спокойных руках и рациональном подходе – лишь так создаются монолитные столпы, не отягощённые притом и красотой.

За пару десятков лет Город разросся в крупный мегаполис. Не имея метрополитена, вместо него ранее упомянутый монорельс на всех уровнях, да даже не имея особого простора – человек поднял свой дом вверх, сделав нечто, что до сего было почти фантастикой. За это я готов аплодировать не столько самому человеку, сколько его разуму и хладнокровию, ибо с горячим сердце и пылкостью тела – такого не сотворить. А общество грешно последними особенностями…

Тут мои думы, когда мы уже подходили к зданию И.И.Н.И.М.П., прервал интерактивный новостной билборд, висящий прямо на здании института. Женщина, срендеренная явно на проекционном визуализаторе, со спокойным видом, довольно жестко, озвучила новость, что наверняка важна, ибо не могло нечто бесполезное транслироваться на подобной громкости:

‒ Сегодня, в три часа дня, неизвестный мужчина, предположительно тридцати лет, ¹⁸совершил акт самосожжения на главной площади Первого уровня Города. Поступок этот он сделал, как утверждают очевидцы, в знак протеста против нестабильной политической ситуации в мире, а также раздробленности дружеских народов, что в скором времени может перерасти, по его словам, во вражду. Сперва, ‒ тут начали показывать кадры сего действа, где было чётко видно, как некий парень стоит и что-то выкрикивает в толпу. Он резво махал руками и ¹⁹листы с неким красным, имеющем посреди себя ядро (от которого в три стороны исходили какие-то волны), круглым символом, коими было обклеено его голое тело, разлетались в стороны от столь живой тряски. Тем временем неживой голос женщины продолжал: ‒ Он, как нам сообщают, около получаса собирал вокруг себя людей, агитируя их на противоборства нынешним разногласиям и конфликтам в мире. После, сказав, что ничего не решит, и лишь надеется послужить доводом к изгнанию из человеческих душ всей вражды друг к другу, облил себя спиртом и поджёг, вместе с тем продолжая пытаться устоять на ногах…

Я больше не слышал слов. Я лишь видел яркие космы пламени, взлетавшие ввысь от чего-то объятого ими; чего-то, в чём можно было признать человеческую фигуру; чего-то, что истошно вопило о прощении и помощи.

И я не мог в это поверить.

Во все стороны летела труха листов с тем же символом. Что же он значит?... А вот загорелся и плакат, который расположился на подставке рядом с самосожженцем. Он раньше был не виден. Теперь же, когда оператор с не очень хорошей камерой, ‒ явно запись очевидца, ‒ поменял ракурс, я сумел прочесть короткую фразу, что была наверняка написана умершим в муках страдальцем: “Мир вокруг сам порождает сит-ванитанский настрой; и это лучшее, что он может породить сегодня”…

Я не заметил и даже не почувствовал, как Аркадий поволок меня силой на посадочную площадку. С экрана ещё что-то сказали об неком поджоге дома, но то было воспринято лишь малой толикой разума: иная часть уже была повергнута в шок. Я шел рефлекторно, тогда как перед глазами всё стояла та незабываемая видеозапись, которая никак не хотела помещаться в голове… Я не мог её понять, у меня не получалось её осознать, как нечто возможное. Я отказываюсь в это верить! Но в подсознание голос всё же настырно шептал, что от этого мне уже никуда не деться.

Последнее, что я помню, так это как посмотрел на время: Три часа и двадцать минут… Ещё полчаса назад Земля была богаче минимум на одну человеческую жизнь.

OPEN 3…

Часть Четвёртая: