Мадрид в огне

По распоряжению руководства обороны Мадрида зенитная группа в ночь на 28 февраля перебазировалась в Мадрид. Возвращение зенитчиков с Харамы в столицу Испании не прошло незаметным для мадридцев. Вокруг наших позиций собирались толпы людей, радушно приветствовавших бойцов. Раздавались здравицы в честь Советского Союза, в честь нашего народа: «Вива Советико Русиа! Вива пуэбло советико!»

Радость мадридцев была понятна. В двадцатых числах февраля, когда фашистам стал очевиден провал их наступательной операции на Хараме, Мадрид вновь остро почувствовал злобную реакцию генералов Франко и Мола. Как и во время ноябрьского, а затем январского наступления, не состоялся широко разрекламированный въезд каудильо в столицу Испании. Белый конь генерала Франко, приготовленный для этой цели, продолжал жиреть в конюшне Алькоркона.

Массированные воздушные налеты, интенсивный артиллерийский обстрел Мадрида явились актом мести несдающейся столице. Авиация германского легиона «Кондор» начала вновь наносить дневные удары по рабочим кварталам, центральным улицам и площадям города. Пятьдесят артиллерийских батарей всех калибров подвергали методическому обстрелу многострадальную столицу Испании. В городе замерла жизнь, закрылись торговые центры, кино, театры, прекратил работу городской транспорт. [150] Дети, женщины, старики от бомб и снарядов укрывались в подземных помещениях метрополитена и подвалах домов.

Возвращение в столицу зенитных батарей с их внушительной боевой техникой означало укрепление ее противовоздушной обороны. Нужно было принять быстрые и решительные меры к восстановлению понесенных потерь в людях и боевой технике. Общими усилиями, при поддержке со стороны руководства обороны Мадрида и помощи Николая Никифоровича Нагорного, были доукомплектованы людьми огневые подразделения, восстановлена поврежденная материальная часть. Для повышения живучести батарей мы стали чаще менять районы огневых позиций.

Особое внимание было обращено на восстановление боеспособности испанских батарей. По своей специальной выучке и боевой слаженности они теперь производили неплохое впечатление. В то время когда основной состав нашей зенитной группы находился на Хараме, командир первой батареи лейтенант И. Д. Макаров самоотверженно, с полной отдачей сил и способностей выполнял временно возложенные на него обязанности старшего зенитного артиллерийского начальника.

Вторая испанская батарея теперь по боеспособности мало чем отличалась от всех остальных огневых подразделений нашей группы. Былая неуверенность ее командира лейтенанта Букликова теперь уже ни в чем не проявлялась. За короткое время заметно возмужал командир и стал умело руководить подразделением.

В кругу забот в первые дни пребывания в Мадриде у меня не было ни времени, ни возможностей хорошенько осмотреть город. Теперь, выбрав подходящий момент, я мог позволить себе познакомиться со столицей Испании. Выдался свободный час, и мы с Педро на его «коче», стараясь по возможности не попасть под артобстрел, едем по Мадриду.

Вероятно, это один из самых красивых городов мира, так думалось мне, когда мы проезжали по Гран Виа, улицам Принцессы и Калье де Алкала. Поражала изумительная, неповторимая красота города, необычность его архитектуры, величие старинных дворцов, роскошная растительность парков, уникальность произведений скульптуры. Все свидетельствовало о высокой культуре испанского [151] народа, его созидательном таланте. И вот теперь великолепие этого чудесного города, создававшееся веками, безжалостно уничтожается фашистами.

Мадрид в огне! Грохот взрывов, звон разбитого стекла, следы крови на мостовых, разрушенные дома, развороченные газоны. На фасадах зданий портреты Ленина и Сталина. На углу одного из перекрестков висит вниз головой изображение генерала Франко с простреленными глазами и нарисованными углем длинными усами. На улице Гран Виа проехали мимо фешенебельного ресторана «Эль Агилья», и Педро толкает меня локтем:

— Смотри, здесь до войны было излюбленное место богатых сеньоров, популярных торреро, анархистов, крупных бандитов и воров. Они собирались здесь, чтобы попьянствовать, пошуметь на политические темы. Здесь было гнездо врагов республики.

Улица Калье де Алкала методически обстреливалась со стороны Каса дель Кампо артиллерией фашистов. Под огнем и центральная площадь Пуэрта дель Соль. Редкие прохожие жались к входу в метро, бегом пересекая площадь. Магазины, кинотеатры наглухо закрыты. Жизнь большого города еле теплилась. В рабочих кварталах стояли длинные очереди женщин, детей и стариков, терпеливо ожидая открытия на короткое время продовольственных лавок. Репродукторы, укрепленные на высоких столбах, молчали до объявления воздушной тревоги.

По улице Фуэнкарраль неторопливо, опираясь на палку, идет старик. Мы предлагаем подвезти его. Он с достоинством благодарит и садится в машину. Разговорились. Старик объясняет, что в Мадриде городской транспорт работает теперь очень плохо, а ему, больному человеку, трудно ходить. Узнаем, что наш пассажир — профессор Мадридского университета. Его хотели эвакуировать вместе с коллегами, но он отказался:

— Зачем мне эвакуация? Здесь я родился, здесь родились мои дети. Они бьются с фашистами в Университетском городке. Здесь я похоронил свою жену и их мать, сраженную осколком фашистской бомбы. Мне теперь смерть не страшна. Но прежде чем помереть, хотелось бы увидеть светлый праздник народа Испании — победу над фашистскими варварами.

Видя во мне иностранца, профессор спросил:

— Устед югославо? Алемано? Чехословако? [152]

Я каждый раз отрицательно качал головой, но, когда он произнес «русиа?», я промолчал, и старик горячо пожал мне руку. На этом мы расстались с ним.

Все ближе и понятнее нам становился Мадрид, его люди. Все больше мы чувствовали себя ответственными за его судьбу.

С прибытием в Мадрид нам предстояло решить ряд новых проблем: упорядочить управление огнем группы, организовать более тесное взаимодействие с истребительной авиацией, обеспечить надежную оборону батарей от диверсионных действий фашистской «пятой колонны». Надо было организовать вещевое, медицинское, финансовое обеспечение бойцов, ремонт вооружения, укомплектовать подразделения транспортными средствами.

В процессе боевой работы на позициях мы старались повысить роль заместителей командиров батарей. Они к тому времени уже приобрели хорошие навыки самостоятельного управления огнем своих подразделений. При сложной воздушной обстановке, во время массированных налетов вражеской авиации, мы с Николаем Никифоровичом находились на «вышке» и брали управление на себя. От штаба, где мы располагались, до «Телефоники» ехать всего несколько минут.

При такой организации действий мы большую часть времени проводили в батареях, обучали испанских офицеров и младших командиров. На нас была возложена задача подготовить в течение шести месяцев, начиная с января 1937 года, национальные кадры зенитчиков, которые в дальнейшем должны сменить нас. Это была трудная, но очень нужная работа.

В один из тех дней на огневой позиции второй испанской батареи я проверял знание боевой техники и правил стрельбы заместителя командира лейтенанта Фернандо Лопеса. Сообразительный испанец бойко отвечал на вопросы, а если вдруг сбивался, то, не смущаясь, просил пояснить, что не удалось ему усвоить самостоятельно. Надо сказать, что такая любознательность, жажда знаний была характерной для всех патриотов Испании. В борьбе с сильным и коварным врагом они не хотели уступать ему в профессиональной военной подготовке.

Наше занятие с Фернандо Лопесом было прервано тревожным сигналом колокола. С запада на высоте 5000 метров шла группа бомбардировщиков противника. [153]

Информация поступила с «вышки» от дежурного офицера лейтенанта Буюшкова. Он держал прямую связь со своей батареей и беспокоился: на месте ли его заместитель, принято ли оповещение, готова ли батарея к бою?

Я сообщил ему, что батарея готова к бою. Лейтенант. Лопес подал команды для открытия огня. Зенитчики сопровождают головной самолет девятки «юнкерсов», но цель еще не вошла в зону огня.

Проходит полминуты, и Фернандо Лопес громко кричит:

— Фуэго! (Огонь!)

Дружный залп батареи потрясает окрестность. Через пять секунд следует второй. Лопес вводит корректуру на величину отклонений разрывов от цели. Еще несколько залпов, и головной самолет врага, оставляя за собой хвост черного дыма, стремительно пошел к земле. Остальные батареи продолжали вести огонь по другим целям, и тоже не безуспешно: сбит еще один бомбардировщик. Фашисты сбрасывают бомбы куда попало, разворачиваются на обратный курс и с набором высоты уходят на свою территорию. Первая группа бомбардировщиков отогнана, ей не удалось нанести организованный удар по центральной части города. Молодец дежурный офицер лейтенант Букликов! Умело распределил огонь батарей, своевременно поставил им задачи.

В воздухе появились наши истребители. Они направляются на перехват очередной волны налетчиков. Мне необходимо быть на «вышке». Несколько минут езды с Педро Аринеро, и я поднимаюсь на 13-й этаж «Телефоники». Лейтенанта Букликова отправляю на батарею и беру управление огнем в свои руки. Действовать в одной зоне со своими истребителями не просто. Здесь нужен большой опыт: надо очень внимательно следить за действиями авиаторов, чтобы не допустить поражения своих самолетов и в то же время не упустить момент открытия огня.

Теперь судьбу схватки с воздушным противником решают наши пилоты. Они смело атакуют, завязывают бой с истребителями сопровождения. Над нашими головами воздушная карусель. Мы «немой» наводкой сопровождаем самолеты врага. Наши истребители сбили уже два «фиата» и один «юнкерс», потеряв и свой самолет, который пошел со снижением на аэродром севернее Мадрида. [154]

К нашему сожалению, мы, зенитчики, потеряли много времени на «немой» стрельбе, выжидая возможность открыть огонь боевыми снарядами, и это не позволило нам использовать полностью всю мощь нашего оружия. Полного взаимодействия со своими истребителями не получилось.

По этому поводу между Майером (Нагорным) и Дугласом (Смушкевичем) происходил разговор на «Телефонике». Дуглас весь был поглощен воздушной схваткой и неохотно отзывался на вопросы и предложения Майера. Порывистый, решительный, без головного убора, в короткой кожаной куртке, он как бы перенесся с земли в грохочущее небо и находился там в воздушном бою вместе со своими героями-летчиками. В тот миг для него не существовало ничего важнее.

— Да, конечно, конечно... Взаимодействие нужно, — отрывисто бросал он. — Все решим после...

— Надо решать как можно быстрее, Яков Владимирович, — убеждал его Н. Н. Нагорный.

...Пронзительно воют авиационные моторы. По приближающемуся звену бомбардировщиков открыли огонь наши зенитные батареи, разрывы снарядов удачно ложатся около цели, но я вынужден прекратить огонь, так как вблизи появились два наших И-16. Они пытаются атаковать бомбардировщики врага, но на них наседают несколько «фиатов». К большому огорчению, мы не можем стрелять боевыми снарядами, опасаясь поражения своих самолетов. Это типичный пример несогласованности действий истребителей с зенитной артиллерией.

Воздушный бой заканчивается. Сбросив бомбы на пригороды Мадрида, самолеты фашистов легли на обратный курс. А «фиаты» еще продолжали гоняться за двумя И-16, которые, очевидно, израсходовали боекомплект.

С «Телефоники» на зенитные батареи отдана команда «Праге» и «Парижу» (позывные чехословацкой и французской батарей) отсечь вражеские истребители. Через полминуты разрывы снарядов заставляют их прекратить преследование. «Фиаты» рассыпаются в стороны, и наши «чатос» невредимыми скрываются за горизонтом. Впоследствии о помощи зенитчиков так расскажет в своих воспоминаниях участник боев в Испании генерал-майор авиации Михаил Якушин:

«Зенитчики, наблюдавшие за нашим боем, открыли [155] огонь, пытаясь отогнать от нас истребителей противника. Трудно сказать, чем бы для нас окончился бой, если бы республиканские зенитчики не пришли в этот критический момент на помощь»{9}.

После окончания налета Дуглас обратился к Нагорному:

— Если не возражаешь, Николай Никифорович, сейчас же поедем на аэродром в Алкалу де Эйнарес договариваться о взаимодействии зенитчиков и истребителей.

— Мы готовы в любое время, Яков Владимирович, — ответил наш старший советник.

В нескольких километрах от города располагался аэродром республиканской авиации. По краям взлетного поля стояли замаскированные самолеты различных типов. Здесь были устаревшие «ньюпоры», «Бреге-19», наши советские «эрзеты», а также лучшие по тому времени машины И-15, И-16.

Нас встретил помощник Дугласа по истребительной авиации — улыбчивый и добродушный с виду камарадо Хулио (Петр Иванович Пумпур). Узнав о цели нашего прибытия, он сердечно поприветствовал всех и пригласил войти в общежитие авиаторов.

В низком, закамуфлированном снаружи помещении казарменного типа располагались советские добровольцы-летчики. Одни отдыхали, другие, ожидая вылета, играли в шахматы.

Мы познакомились с командиром истребительной авиагруппы Иваном Концом. Уверенный в себе красавец пристально разглядывал нас своими большими серыми глазами. Вместе с ним были командир звена Георгий Захаров и пилот Сергей Плыгунов.

Хитровато улыбнувшись, Дуглас обратился к собравшимся вокруг длинного стола летчикам:

— Камарады, соколики, к нам приехали зенитчики. Давайте договариваться, как будем делить пироги: кому и как сбивать фашистов при совместных действиях? Надо выработать сообща принципы взаимодействия.

— Принцип у нас один: увидел врага — бей, — хмуро произнес Иван Копец.

— Бить можно по-разному, — ответил Н. Н. Нагорный. [156] — Вот сегодня, например, хорошо ли у нас получилось при отражении налета? Как вы полагаете?

— В целом получилось неплохо, — ответил Хулио. — Налет отбили, пощипали фашистов малость и отправили восвояси...

— Могло быть еще лучше, — продолжал Нагорный, — если бы мы действовали более организованно. Смотрите, что получается: вы завязываете с «фиатами» бой, а зенитчики открывают сосредоточенный огонь пятью батареями по головной группе бомбардировщиков. И вскоре мы даем «отбой». Наши истребители в меньшинстве, их активность подавляется. А бомбардировщики довольны, летят себе безнаказанно... Ну как, хорошо это или плохо, камарадо Хулио?

— Н-да, — протянул Петр Иванович, — не очень чисто сработали, но не будем оправдываться. Давайте договоримся на будущее.

Разговор получился полезный: обе стороны по-товарищески критиковали друг друга. Все вынуждены были признать, что действия порознь, без должного согласования не принесут желаемых результатов. И поэтому условились твердо придерживаться следующих правил: если наши истребители успевают встретить самолеты противника на дальних подступах, то, завязав воздушный бой, они продолжают атаку и в зоне огня зенитной артиллерии. Зенитчики ведут огонь только по неатакованным самолетам врага, ставят отсечный огонь перед «фиатами», летящими навстречу нашим истребителям или преследующими их. В том же случае, когда зенитные батареи вступают в бой первыми, они ведут огонь по наиболее компактным группам бомбардировщиков, расстраивают их строй и создают выгодные условия для атаки своих истребителей. Немедленное прекращение зенитного огня производится по сигналу наших летчиков.

Установили мы и сигналы взаимодействия во время боя с воздушным противником — ракеты различного цвета, «горки», покачивания крылом и другие эволюции самолетов.

Установившаяся боевая дружба с нашими летчиками, налаженное взаимодействие с ними впоследствии сыграли немалую роль в борьбе с воздушным противником. Мы хорошо изучили «почерк» своих братьев по совместной борьбе. [157]

Постоянную связь мы поддерживали и с наземными войсками республиканцев, продолжавшими вести боевые действия на Центральном (Мадридском) фронте, особенно с теми товарищами, которые дрались с фашистами на окраинах Мадрида. Ближайшим соединением, с которым поддерживался наш контакт, был Мадридский корпус. Его командный пункт размещался в бывшем королевском загородном дворце, за его мощными каменными стенами. Здесь, рядом с артиллерийским НП, под аркой располагался и наш передовой пост ПВО. Отсюда на наш основной пункт управления поступали сведения не только о воздушной, но и о наземной обстановке. Нам с Н. Н. Нагорным приходилось бывать во дворце и встречаться там с советником командира корпуса — Родионом Яковлевичем Малиновским. Он хорошо знал Николая Никифоровича по совместной работе в Москве и относился к нему с большим уважением.

У полковника Малино мы получали самую достоверную информацию о наземной обстановке и, в свою очередь, держали его в курсе дел по противовоздушной обороне Мадрида, к чему он проявлял живой интерес.

Однажды на наш передовой пост вместе с Н. Н. Нагорным пришел Р. Я. Малиновский. Представился я ему и попросил разрешение выполнять свои обязанности по проверке несения службы постом ПВО.

— Что же это вы, товарищ дорогой, так торопитесь покинуть нас? Наблюдение за воздухом здесь, как мне известно, ведется неплохо. А мы с вами не так уж часто встречаемся. И поговорить нам есть о чем. Верно же?

Малиновский как-то сразу расположил к себе непосредственностью и простотой в обращении, стремлением быть чем-либо полезным боевым товарищам. Немногословный, с открытым добродушным лицом, он держался свободно, подчеркивая всем своим видом, что вот такая непринужденность должна быть и у всех окружающих его.

Коронель Малино просил камарадо Майера (Н. Н. Нагорного) усилить зенитное прикрытие частей мадридского корпуса, насколько это будет возможным. Получив утвердительный ответ, он тут же попросил Николая Никифоровича рассказать в деталях о системе ПВО Мадрида. А когда узнал, что у нас большие трудности с изготовлением прожекторов для обеспечения ночных действий [158] зенитной артиллерии и истребителей, с готовностью согласился помочь.

— Говорите, нужны зеркала большого размера? — переспросил Родион Яковлевич. — Попросим хунту обороны Мадрида реквизировать их из дворцов и особняков. Другого пути нет. И угли накала для вольтовой дуги добудем.

Вскоре после той встречи Родион Яковлевич Малиновский сообщил Н. Н. Нагорному, что пришло разрешение из Москвы на получение рецептуры углей накала вольтовой дуги для прожекторных станций. Военные власти Мадрида весьма быстро провели реквизицию зеркал большого диаметра и доставили их нам. Дело с изготовлением прожекторов на предприятиях Мадрида пошло успешно. Впоследствии Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский в своих воспоминаниях об участии в войне в Испании напишет:

«Помню, в какой восторг пришли рабочие, когда под лучами их прожектора, проходившего испытание, загорелась толстая сосновая доска, а наш советский товарищ, замечательный интернационалист, зенитчик Н. Н. Нагорный дал прожектору высокую оценку»{10}.

Но в войска прожектора тогда еще не поступали, и мы продолжали по-прежнему во время отражения ночных налетов вести заградительный огонь, отнимавший у нас огромное количество боеприпасов.

Хорошим наблюдательным пунктом была для нас «вышка». Как-то дежуря там, я пристально изучал расположение фашистских войск. С высоты 13-го этажа окрестности Мадрида казались большой рельефной картой. Мое внимание привлек район Карабанчель Альто.

В стереотрубу было хорошо видно передвижение вражеских подразделений и грузового транспорта. На одной из улиц Карабанчеля Альто заметил промелькнувшую легковую автомашину, которая быстро исчезла за укрытием. Возможно, там где-то поблизости находится командный пункт фашистов. Догадку подтверждали и другие детали. На улицах селения не было видно ни одного жителя. Известно, что при расположении в населеншш пункте штаба или командного пункта местное население обычно фашисты эвакуируют. Промелькнувшая легковая автомашина, очевидно принадлежавшая крупному [159] начальнику, не возвратилась. Надо было продолжать наблюдение.

Примерно через час замечаю вторую, а за ней третью легковую автомашину. Они тоже скрылись в селении и обратно не возвратились. Сомнений больше быть не могло: в Карабанчеле Альто находится какой-то орган управления фашистов. Если судить по глубине его расположения, то, вероятнее всего, это командный пункт дивизии. Цель, безусловно, важная. Ее придется поражать огнем с закрытой позиции. Выполнить эту задачу может первая испанская зенитная батарея, расположенная на южной окраине Мадрида. Рядом с ее огневой позицией находится прекрасный наблюдательный пункт — колокольня старинной католической церкви. Стрелять придется мне самому, ибо артиллеристы-полевики были заняты ведением контрбатарейной борьбы.

Не теряя времени, сдаю дежурство на «Телефонике» и еду на батарею лейтенанта Маркони. Оставляем там заместителя лейтенанта Антонио Переса. Берем с собой разведчиков-связистов, командирскую трубу, буссоль, катушку полевого кабеля, телефонный аппарат — и в путь.

С колокольни открылся прекрасный обзор местности. Четко просматриваются окопы вдоль берега реки Мансанарес, в глубине видны населенные пункты.

В Карабанчель Альто замечаю новые признаки фашистского КП. Надо торопиться с подготовкой стрельбы. Пока мы с Иваном Дмитриевичем вели доразведку цели, была установлена телефонная связь наблюдательного пункта с огневой позицией первой испанской батареи. Лейтенант Антонио Перес доложил о готовности к выполнению задачи. У каждого орудия выложены по три ящика дистанционных снарядов.

Начинаю подготовку данных для стрельбы. Сложность состоит в том, что таблиц стрельбы по наземным целям с закрытых позиций для зенитных орудий у нас нет. Высоту разрыва снаряда надо определить экспериментально, а вести пристрелку непосредственно по цели нельзя, так как будет потеряна внезапность. Надо пристрелять воздушный репер.

Теперь уже сделано и это. Однако надо только выбрать подходящий момент. Вскоре на улицу выехали легковые автомашины, вокруг них засуетились офицеры, видимо, провожают большое начальство... [160]

— Батарея, три снаряда на орудие, огонь!

Разрывы дистанционных снарядов пришлись в самый раз. Ни одна машина фашистов не успела двинуться с места, в районе цели прекратилось всякое движение. Для надежности поражения цели мы с Иваном Дмитриевичем решили дать еще залп. Все было кончено.

В этот день я до вечера оставался на батарее лейтенанта Макарова. Он и Антонио Перес заинтересовались глазомерным способом подготовки данных для стрельбы с закрытой огневой позиции. Надо было обучить этому не только их, но и всех командиров-зенитчиков. Фронтовая обстановка властно диктовала эту необходимость. Теперь на практике мы убедились в том, что зенитная артиллерия с успехом может решать задачи в борьбе как с воздушным, так и с наземным противником. Однако главной ее задачей продолжала оставаться борьба с фашистскими самолетами. В целях экономии зенитных снарядов стрельба наших батарей по наземным целям была разрешена в исключительных случаях, когда объекты противника представляли особую важность и не могли поражаться полевой артиллерией республиканцев.

Прекращение дневных налетов на Мадрид фашистской авиации не было случайным явлением. Сбитый над городом и захваченный в плен фашистский летчик рассказал, что его командование считает противовоздушную оборону Мадрида сильной. Летный состав теперь ориентируется на активные ночные действия, для чего ведется специальная подготовка экипажей.

Перед нами, зенитчиками, во весь рост встал вопрос: готовы ли мы эффективно противодействовать массированным ночным налетам?

В Мадриде порою остро ощущался недостаток в боеприпасах для зенитных батарей. Приходилось срочно связываться с Валенсией и сообщать, что «у тети Зины кончаются продукты». В адрес прожорливой «тети» требовались новые вагоны с «грибами».

Не имея в то время прожекторов, мы вели только заградительный огонь, однако вражеская авиация в ночных налетах на Мадрид не достигала своей цели. Видя перед собой огненную стену, она обычно торопилась сбросить бомбы на подступах к городу. В течение нескольких ночей фашистские бомбардировщики пытались пробиться к центру Мадрида, но это им не удалось. [161]

Во время ночных действий наши батареи систематически подвергались обстрелу диверсантами, засевшими в подвалах, на крышах зданий или в развалинах домов. Однако фашистам ни разу не удалось заставить зенитчиков прекратить огонь по самолетам врага, хотя на батареях были жертвы. Во время одного из ночных боев на батарее лейтенанта Букле было двое убито и несколько человек ранено. Фашисты стреляли со стороны католического кладбища. Командир вынужден был выделить для борьбы с диверсантами одно орудие, и бойцы не промахнулись. Утром в склепе были обнаружены трупы молодчиков из «пятой колонны» и разбитый пулемет.

Немало беспокойства причиняла зенитчикам и вражеская артиллерия, которая вела методический огонь по нашим огневым позициям. Особенно частым обстрелам подвергалась чехословацкая батарея, располагавшаяся на вершине холма. И если она не несла потерь, то лишь потому, что глубоко зарылась в землю. Да и огонь фалангистов не отличался высокой точностью.

Чехословацкие зенитчики хорошо освоились с фронтовой обстановкой и не снижали боевой активности даже в самых трудных ситуациях. Бойцов здесь всегда отличал высокий моральный дух. И это не было случайным явлением. Интернациональное подразделение возглавлялось смелыми и знающими дело коммунистами — советским лейтенантом Иваном Семеновым и чехом лейтенантом Богуславом Лаштовичкой. Оба они были людьми твердыми, волевыми, во всем доверявшими друг другу и выгодно дополнявшими один другого. Лейтенант Семенов досконально знал все тонкости своей профессии, умел расположить к себе бойцов ровной требовательностью, не прибегая к окрику или панибратству, был смел и решителен в действиях. Заместитель командира батареи лейтенант Лаштовичка обладал не менее важными качествами, чем его боевой друг: он имел большой опыт партийно-политической работы, прошел богатую жизненную школу.

Дела на чехословацкой зенитной батарее всегда складывались удачно. Здесь были развиты рационализация и изобретательство, что особенно было ценно в условиях осажденного города. Тон в таких делах задавали командир и его заместитель — люди мыслящие, глубоко творческие. Так, например, лейтенант Семенов внес ряд оригинальных [162] предложений по улучшению организации заградогня и системы разведки воздушного противника, лейтенант Лаштовичка изыскивал способы сокращения сроков подготовки подразделения к стрельбе. Бойцы делали простейшие приспособления, облегчавшие физическую нагрузку при работе с боевыми агрегатами. Многие из рационализаторских предложений чехословацкой батареи внедрялись в другие подразделения нашей группы.

Лишь одно их «новшество» не получило прописку в других подразделениях. Лейтенант Семенов раздобыл где-то собаку неизвестной породы и приспособил ее для несения «дозорной службы». Она хорошо знала всех в подразделении и при появлении на огневой позиции или вблизи ее незнакомых людей начинала неистово лаять, привлекая внимание бойцов. Ночью верный страж спускался с цепи и бдительно охранял подступы к батарее вместе с часовыми. Самым же главным достоинством дозорной собаки было то, что она, обладая острым слухом, улавливала гул фашистских самолетов за многие десятки километров и начинала при этом протяжно завывать. Причем ни разу не было отмечено, чтобы собака ошиблась. Каждый раз ее «сигнал» подтверждался оповещением с «вышки» о появлении воздушного противника.

Острословы, товарищи Ивана Андреевича Семенова, по этому поводу отпускали разные шутки, говорили, что Иван-де самый лучший специалист по «собачьей службе в ПВО».

Весть о «собачьей службе» на чехословацкой батарее вышла за пределы нашего коллектива, докатилась каким-то образом до Валенсии и стала своеобразным кодом при разговоре по телефону с Яном Августовичем Тыкиным. Так, например, когда он интересовался числом стрельб, проведенных нами по самолетам фашистов в течение суток, то его вопрос по этому поводу звучал так: «Сколько раз выла ваша собака?»

За время боевых действий в осажденном Мадриде еще более окрепли и выросли в своем профессиональном мастерстве командиры и бойцы других зенитных батарей нашей группы. Немецкая отличалась хорошей, устойчивой дисциплиной личного состава, высокой организованностью. Этому способствовали умелый подбор и расстановка бойцов, а также положительное влияние на них командира батареи лейтенанта Ивана Васильевича Желтякова. [163] Трудолюбивый, знающий свое дело «советише официр» пришелся по душе бойцам-интернационалистам. Его авторитет особенно укрепился после боев на Хараме, где немецкие товарищи по достоинству оценили его стойкость и мужество.

Большое влияние на общее состояние дел на немецкой батарее оказывал заместитель командира товарищ Ганс. Пожилой человек, бывший гамбургский рабочий, убежденный антифашист, он был немногословен, суров на вид и в то же время близок к бойцам. Они видели в нем образец стойкости и житейской мудрости, а также высоко ценили его знания в новой для него специальности зенитчика-артиллериста. Авторитет рабочего-коммуниста среди личного состава был непререкаем.

Радовали нас и успехи французской батареи. В перерывах между боевыми действиями здесь царила атмосфера непринужденности, и на первый взгляд казалось, что дух демократизма берет верх над воинским порядком. Однако внешняя сторона поведения бойцов не отражала их подлинной способности переходить от раскованности в перерывах между боями к строгому ритму боевой работы, требующей высокой внутренней дисциплины.

Командир батареи лейтенант Евгений Павлович Елкин сумел понять национальные особенности французских добровольцев, их психологию и характер. Бойцам нравился их командир, его остроумие, находчивость, лихая русская отвага. Этот молодой светловолосый парень с приятными чертами лица порой допускал некоторый демократизм в обращении с подчиненными, но в боевой обстановке никому не позволял возразить его непреклонной воле. Бойцы любили своего Элино за то, что он был близок с ними в повседневной жизни, и, несмотря на его молодость, видели в нем зрелого и опытного командира.

Евгений Павлович установил добрые, дружеские отношения со своим заместителем, бывшим офицером французской армии капитаном Дебернарди. Старший по возрасту и воинскому званию, Дебернарди по-отечески заботился о своем молодом русском друге, в шутку называя его иногда «мон энфант», на что «дитя» совсем не обижалось. В боевой же обстановке французский офицер беспрекословно выполнял приказания и распоряжения командира батареи, видя в нем умелого артиллериста-зенитчика [164] и отдавая должное его приоритету в специальной подготовке. Капитан Дебернарди не стеснялся учиться у Евгения Елкина и делал в этом хорошие успеха. Впоследствии, после отправки на родину советских добровольцев, он вступит в командование батареей и будет достойно справляться со своими обязанностями.

К середине марта наша интернациональная зенитная артиллерийская группа представляла собой хорошо подготовленную, боеспособную республиканскую часть. По своему составу, вооружению и боевым возможностям это было единственное формирование республиканской зенитной артиллерии, которое можно было приравнять к полку. На других фронтах и стратегических объектах находились гораздо меньшие силы.

Высшее военное руководство республиканской Испании не могло не посчитаться с мнением главного военного советника Я. К. Берзина и старшего советника по ПВО Я. А. Тыкина о сосредоточении на Центральном фронте основной группировки истребительной авиации и наиболее эффективной зенитной артиллерии советского производства. Здесь происходили решающие сражения за Мадрид и во многом определялась судьба войны в целом. [165]