Первая республиканская батарея

На следующий день после раннего подъема и завтрака мы вместе с Д. А. Цюрупой отправились в расположение арсенала. Машина остановилась возле мрачного приземистого здания, в котором хранилось стрелково-пулеметное вооружение. Отсюда оно поступало в учебный центр для оснащения формировавшихся интернациональных бригад.

В арсенале на стеллажах, в пирамидах, ящиках и просто на цементном полу лежали винтовки, карабины и пулеметы различных систем, калибров и годов изготовления. Прибывающее оружие приводилось здесь в порядок, очищалось от складской смазки, разбиралось по типам и калибрам. Рядом с арсеналом находились стрелковые тиры и учебные поля для тактических занятий. С утра и до поздней ночи там шла напряженная боевая учеба прибывавшего пополнения. Сугубо штатские, никогда ранее не державшие в руках оружие люди обучались правилам обращения с ним, изучали его устройство, приобретали навыки меткой стрельбы, учились действовать одиночно, в составе отделения, взвода, роты, батальона, совершали марши, отрабатывали приемы наступательного и оборонительного боя.

В мирных условиях на это сложное и трудоемкое дело потребовалось бы несколько месяцев. Здесь же, когда республиканские фронты испытывали огромную потребность в свежих силах, на наших советских инструкторов-добровольцев [62] ложилась вся тяжесть работы по обучению формировавшихся интербригад в несравненно короткий срок. На подготовку бойцов отводилось не более двух недель. Наши инструкторы испытывали неимоверные трудности, но умело и настойчиво преодолевали их. У меня возникал любопытный вопрос: как они обучали людей различных национальностей, не владея иностранными языками? Наши товарищи брали пример со своего старшего — Александра Родимцева, которого все называли Павлито.

Обучение бойцов-республиканцев при нехватке переводчиков велось им на оригинальном жаргоне, насчитывающем едва ли больше десятка слов, самых необходимых. Их быстро усваивали все.

— Камрад! — Инструктор показывал, куда надо прицеливаться. — Давай «фуэго», делай «пуф», понял?

Было удивительно, что обучаемые и инструктора при таком способе общения прекрасно понимали друг друга. Когда не хватало слов, приходили на помощь жесты, мимика, практический показ. Павлито и его друзья-пулеметчики: Алексеев, Герасимов, Татаринов, а потом и знающий свое дело Воронкин — молча изготавливались к стрельбе, имитировали выстрел, переползали, окапывались, делали короткие перебежки, бросали гранаты, вели огонь из ручных пулеметов, карабинов или винтовок...

Каждый из республиканцев сознавал, что надо скорее стать в боевой строй. Фронт торопил подготовку бойцов-антифашистов, и они делали все для того, чтобы быстрее выступить с оружием в руках против врагов Испании. В арсенале мы пробыли несколько часов, а затем вместе с Дмитрием Александровичем и переводчицей Женей Кравченко поехали на испанскую зенитную батарею, расположенную в нескольких километрах от города.

Прибыли на аэродром. Отыскали батарею. Зачехленные орудия и приборы управления огнем никем не охранялись. На позиции никого из зенитчиков не оказалось. Только откуда-то прибежавшая собачка незлобивого вида приветливо помахивала хвостом. Около орудий в беспорядке валялись снаряды, гильзы и масса окурков. Где же охрана, где наблюдение за воздухом, где хоть кто-нибудь из бойцов?

Пытаюсь объявить тревогу, бью в колокол, подвешенный здесь, видимо, для этой цели. Никакого результата. [63]

Теперь и собачонка, испуганно поджав хвост, убежала прочь. Звоню еще и еще раз. Наконец из стоящего неподалеку дома вышел молодой испанец с карабином за плечом и издали крикнул:

— В чем дело?

Переводчица Женя поприветствовала его и объяснила, кто мы и зачем прибыли сюда. При упоминании о том, что мы из «Эмбахада Русиа», испанец оживился, поправил карабин, поднял руку, сжатую в кулак для приветствия, и произнес:

— Салют, компаньеро, вива Русиа! — Затем он попросил минутку подождать и ушел на поиски командира.

Ждем еще четверть часа. За это время противник смог бы прилететь, отбомбиться и улететь. И вот пришел командир. Это стройный кареглазый молодой человек. На смуглом лице его играет румянец. На голове лихо заломленная набекрень пилотка. Парень, что называется, красавец. Мы обмениваемся приветствиями и сообщаем ему о себе. Он радушно пожимает нам руки и докладывает: «Сержант Аугустино Эрнандес». Затем просит извинить его за некоторое опоздание и приглашает пойти к нему домой, чтобы там поговорить о цели нашего визита. Мы принимаем приглашение. Идем от огневой позиции примерно полкилометра. «Далековато!» — думаю.

Входим в дом. Хозяин просит сеньориту Эугению, затем нас пройти вперед. В чистой, прибранной комнате с низким потолком стоит стол, несколько табуретов вокруг него, в углу умывальник с медным тазом, большим глиняным кувшином и свежим полотенцем. На одной из стен прибита полка для посуды. Против нас дверь в соседнюю комнату.

Аугустино усаживает нас за стол и зовет Роситу. Вошла миловидная девушка с черными пышными волосами и доброй улыбкой на лице. Она поприветствовала нас легким поклоном. Аугустино объяснил, что это его невеста. и подал девушке какой-то знак. Кивнув ему в ответ, сеньорита вышла.

Дмитрий Александрович начал разговор с командиром батареи о цели нашего прибытия. При этом он сказал о нашей помощи, для того чтобы привести батарею в надлежащую боеготовность, представил меня, лейтенанта Мигеля, как специалиста-зенитчика и спросил согласия Аугустино. [64]

— По всему видно, — продолжал Цюрупа, — батарея еще не готова к настоящим боевым действиям, а фашистская авиация уже несколько раз бомбила Альбасету. Теперь нам нужно прикрывать еще и аэродром.

Во время нашей беседы в комнату снова вошла Росита. Она принесла кувшин аранхады и поднос, на котором лежали апельсины и виноград. Девушка поставила все это на стол, присела в полупоклоне и тотчас удалилась. Угощая нас, хозяин продолжал разговор. Да, он с нами согласен: батарея никуда не годится, стрелять бойцы не умеют, да и дисциплины нет.

— Все дело, — говорил командир, — состоит в том, что анархисты не признают никакой дисциплины. Они считают дисциплину подавлением личности. Когда получают приказания, то обычно отмахиваются от них. Конечно, мне трудно с ними. Ведь я — младший командир. Наши офицеры ушли к фашистам. И по специальности мне не все понятно. Мало у меня опыта и знаний. У нас неисправны орудия, и некому их ремонтировать.

— Надо прежде всего укрепить дисциплину и наладить боевую учебу на батарее, — замечает Дмитрий Александрович.

— Да, сеньор, — соглашается Аугустино.

— Не сеньор, а камарадо, — поправляет его переводчица Женя.

— Привык так обращаться к офицерам, вот и... — улыбнувшись, произнес наш собеседник.

Деловой визит закончился. Дмитрий Александрович уехал, а мы с переводчицей остались на батарее. Вечером за нами придет машина. Проводив своего начальника, я попросил компаньеро Аугустино ответить кое на какие вопросы. Меня интересовало, как укомплектованы боевые расчеты, сколько в наличии боеготовых орудий, организованы ли ежедневные тренировки с зенитчиками, имеет ли батарея наблюдательные пункты для предупреждения о налетах авиации противника.

Ответы командира батареи неутешительны. Боевые расчеты не полные, из шести орудий исправны только два, остальные требуют ремонта. Тренировки в стрельбе проводятся раз в несколько дней и только по желанию анархистов. Никаких наблюдательных пунктов на батарее нет. Из дальнейших разговоров выясняется, что в подразделении примерно одна треть личного состава — анархисты, [65] остальные — из республиканцев, а коммунистов всего не более десяти человек. Сам командир батареи бывший рабочий-металлист, беспартийный, но по своим политическим убеждениям стоит ближе к коммунистам.

Общая картина положения на батарее становится ясной. Самое слабое место — отсутствие дисциплины. С нее, пожалуй, надо начинать. Дисциплина необходима для боевой готовности. Надо посоветоваться с Дмитрием Александровичем и выяснить, на какую его помощь можно рассчитывать.

Вечером мы с переводчицей возвратились в Альбасету, и я поспешил поделиться с Дмитрием Александровичем своим планом работы по восстановлению боеспособности испанской зенитной батареи. Мне нужно было какое-то время пожить в подразделении вместе с личным составом, наладить ежедневную боевую учебу, организовать ремонт неисправных орудий, подобрать и расставить командный состав, провести учебную стрельбу боевыми снарядами по конусу-мишени, наладить круглосуточное дежурство с целью своевременного оповещения о воздушном противнике.

На первое время, пока я не освою хотя бы удовлетворительно испанский язык, мне необходим переводчик. Для доукомплектования батареи требуется 20–25 человек, знающих испанский язык. Для этого нужны люди из числа коммунистов или социалистов, только не из анархистов и троцкистов. Кроме всего прочего, надо постараться разыскать людей, знакомых с ремонтом артиллерийской техники.

Внимательно выслушав меня и уточнив кое-какие детали, Дмитрий Александрович произнес:

— Хорошо, Мигель. Завтра мы с тобой съездим в штаб Пятого коммунистического полка и выясним там возможность подбора необходимых специалистов. Переводчица поработает с тобой несколько дней, а потом ей нужно будет отправиться на фронт вместе с Иваном Татариновым. Постарайся с ее помощью побыстрее овладеть испанским разговорным языком, потому что рассчитывать в дальнейшем на переводчиков не приходится. Твой план действий одобряю.

Утром следующего дня с нетерпением и беспокойством ожидаю поездки в штаб базы 5-го коммунистического [66] полка. Дмитрия Александровича задерживали телефонные звонки, срочные разговоры с товарищами, которые просили у него советов, указаний и решений по делам службы. Меня одолевало беспокойство в связи с переводчицей. Ее уже пытались увезти в арсенал, где она была просто необходима для работы с прибывшим пополнением. Наконец Дмитрий Александрович освободился, и мы поспешили с отъездом.

В штабе 5-го коммунистического полка, первым командиром которого был национальный герой Испании, пламенный интернационалист, верный друг Советского Союза Энрике Листер, работа шла круглые сутки. Это была настоящая кузница кадров для республиканской армии. Здесь формировались первые отряды, первые батальоны и интербригады регулярного типа. Коммунистическая партия Испании и ее знаменитый 5-й полк стали впоследствии инициаторами создания регулярной республиканской армии и введения в ней института военных комиссаров. Забегая вперед, скажу, что за пять месяцев после начала фашистского мятежа полк подготовил до 70 тысяч бойцов.

К моменту нашего прибытия в Альбасету отсюда в Мадрид отправлялась 11-я интернациональная бригада под командованием австрийского коммуниста генерала Клебера. В ее составе батальоны имени Эдгара Андре, имени Домбровского, имени Парижской коммуны. Заканчивала подготовку к боям 12-я интернациональная бригада генерала Лукача (Мате Залка), в которую входили батальоны имени Тельмана, имени Гарибальди и французско-бельгийский батальон.

Позже мы узнаем о замечательных боевых делах батальонов, носивших имена 7 Ноября, Барбюса, Розы Люксембург. В этих коммунистических подразделениях особенно ярко проявились классовое братство и пролетарская солидарность борцов за свободу Испании.

В дни пребывания в Альбасете мне довелось услышать песню 5-го полка, в которой говорилось о призвании подлинных патриотов и интернационалистов, вставших на защиту Испанской республики. Она звучала набатом, звавшим на священную борьбу. Не ошибусь, если скажу, что она стала гимном сражавшейся Испании. Интербригадовцы разнесли ее по всей республиканской армии. [67]

В штабе базы 5-го полка мы разыскали коммуниста-итальянца Барнетто, бывшего эмигранта, долгое время жившего в Москве и хорошо владевшего русским языком. С ним Дмитрий Александрович здесь, в Альбасете, поддерживал тесный контакт. Барнетто с пониманием отнесся к нашей просьбе, и нам в тот же день удалось отобрать надежных людей, хорошо говоривших по-испански. Среди них нашлись и специалисты по ремонту артиллерийской техники.

Новое пополнение влилось в состав моего подшефного зенитного подразделения. Было принято решение провести общее собрание личного состава, чтобы обсудить положение дел на батарее.

До вечера мы занимались укомплектованием боевых расчетов, распределяли прибывшее пополнение таким образом, чтобы в каждом отделении было по два-три человека из 5-го коммунистического полка. Вечером после ужина все собрались на позиции. Выступил командир. Основное внимание он уделил состоянию дисциплины и боевой готовности. Он сказал, что бойцам нужно хорошо научиться стрелять по фашистским самолетам, а командирам — организовать боевую службу.

— Советико Русо, камарадо Мигель будет нас учить, а мы должны делом ответить на его помощь, — так закончил свое выступление Аугустино.

Батарейцы встретили это сообщение возгласами «Вива Русиа! Вива Советико!». Они бросали вверх головные уборы и оглушительно свистели, выражая восторг.

— Теперь с вами будет говорить лейтенант Мигель, — объявил командир, выждав, пока успокоятся бойцы. Я обращаюсь к ним со следующими словами:

— Друзья! Мне хочется, чтобы вы видели во мне вашего искреннего друга и товарища. Моя задача состоит в том, чтобы помочь вам научиться сбивать фашистские самолеты. Что необходимо для этого? Ежедневно учиться действиям у орудий и приборов. Привести в порядок боевую технику, хорошо ухаживать за ней. А прежде всего надо укрепить воинскую дисциплину, беспрекословно выполнять команды, приказания и распоряжения своих командиров. Я готов в любое время дня и ночи работать вместе с вами и надеюсь, что вы примете меня в свой боевой коллектив.

Женя переводит мои слова, и вновь бойцы бросают [68] вверх пилотки. Снова звучит: «Вива Русиа! Вива Советико!» Аугустино предлагает зенитчикам высказаться. Оживление, лес рук, все хотят говорить. Выступления разноречивы: анархисты соглашались, говорили, что надо уметь стрелять по фашистским самолетам. Но были против дисциплины.

— Дисциплина — это зло, — говорили они. — Мы за либертарную свободную анархию, за свободные действия свободного народа, а дисциплина пусть будет у кого угодно, только не у нас.

Коммунисты и им сочувствующие бескомпромиссно спорили с анархистами, приводили примеры, когда из-за недисциплинированности на их глазах погибали люди, проигрывали бой с фашистами. Большинство выступавших поддержали эту точку зрения, но анархисты продолжали возражать против какого бы то ни было повиновения, ссылаясь на идеи своего вождя и руководителя Буонавентуро Дурутти, который не признавал никакой дисциплины, храбро сражался против фашистов и погиб в бою героем. Они ссылались даже на идейного отца анархизма — Бакунина, стараясь по-своему истолковать вред всякой дисциплины для революции.

Мне пришлось еще раз обратиться к бойцам. Говорил им о том, какое значение имела дисциплина для победы Красной Армии в годы гражданской войны. Рассказал о Василии Чапаеве, народном герое, любившем бойцов, как отец, но требовавшем от них железной дисциплины, без которой не может быть никакой победы над смертельным врагом.

Переводчица старательно изложила суть моего выступления. Она преобразилась: щеки ее горели, глаза сверкали от возбуждения. Выразительно жестикулируя, Женя пыталась убедить собравшихся. Молодец, думаю я, она не только хорошая переводчица, но и отличный пропагандист. Не может быть, чтобы бойцы не поверили искренности и убежденности этой смелой женщины!

Выступления закончены, предлагается принять решение: с завтрашнего дня приступить к регулярным ежедневным занятиям по боевой подготовке, начать ремонт орудий, считать преступлением невыполнение команд и распоряжений командиров.

Большинство тут же голосует «за». Кто против? Человек [69] десять. Это анархисты. Не по душе им дисциплина. Но надо надеяться, что они подчинятся решению большинства. Завтра приступаем к работе!

Несмотря на принятое собранием решение, следующий день, однако, не принес ожидаемых результатов. Анархисты упрямо продолжали свое неповиновение. Некоторые из них демонстративно не явились на огневую позицию по сигналу «Воздушная тревога». Обстановка на батарее продолжала оставаться нетерпимой. Что делать? Идти по пути дальнейших уговоров и агитации или принимать решительные меры?

Трудно было принимать решение. Страна и ее обычаи пока мало знакомы мне. Не наломать бы дров... Хотелось поехать в Альбасету и посоветоваться с Цюрупой, но он в то время вместе с Николаем Николаевичем Вороновым находился в Мадриде у «старика» (так здесь именовался главный военный советник).

Обстановка на Центральном (Мадридском) фронте усложнялась. Фашисты предпринимали яростные атаки, пытаясь войти в Мадрид к 7 ноября, чтобы омрачить праздник интернационалистов — годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. В этот день, как нам было известно из радиопередач, фашистский главарь генерал Франко собирался въехать в столицу Испании на белом коне, который для этой цели выхаживался в конюшнях Алькоркона — одного из пригородов Мадрида.

Сценарий «триумфального» въезда фашистского диктатора в Мадрид был продуман и разработан до мелочей. Уже были подготовлены оркестры для церемониальной встречи, подобраны фалангистские официантки для угощения столичной «пятой колонны», предусмотрительно назначены мэр, губернатор, генеральный директор безопасности Мадрида. Определено место военного парада, написана речь Франко, заказана благодарственная служба в соборе. Генерала Франко должны были сопровождать официальные лица из Германии и Италии.

Не хватало для церемонии «самого малого» — победы над сражающимся Мадридом. Торжественный въезд фашистского вождя в столицу Испании не состоялся.

Тем временем новое коалиционное правительство Ларго Кабальеро ночью 6 ноября тайком от борющегося народа [70] без особой необходимости покинуло Мадрид и переехало в Валенсию. Кабальеро не верил в силы республиканцев, в решимость трудового народа Мадрида. Его уход из столицы республиканской Испании был похож на предательство.

В этой тревожной обстановке выступила как организующая сила в борьбе с фашистами «Хунта обороны Мадрида», где решающее влияние имели коммунисты. Центральный Комитет Компартии Испании и «Хунта обороны» возглавили защиту столицы.

Коммунистическая партия, мобилизуя мадридцев, боролась за свои боевые лозунги: «Мужчины — на фронт! Женщины — на работу! Дисциплина! Организация! Единое командование! Регулярная армия! Борьба не на жизнь, а на смерть — беспощадная борьба против фашизма!» В полный голос звучал призыв Долорес Ибаррури к испанкам: «Мы, женщины, должны требовать от наших мужей смелости... Мы предпочитаем быть вдовами героев, а не женами трусов».

Мадрид бурлил в те дни. Все население, способное держать оружие, заняло оборону на подступах к городу. В столице тогда с большим успехом демонстрировался советский фильм «Мы из Кронштадта». Он вдохновлял республиканцев на борьбу. Республиканский Мадрид оказался теперь в таком же положении, как Петроград в 1919 году. На стенах зданий Мадрида висели плакаты: «Республика Советов боролась одна, окруженная врагами со всех сторон, и рабочие Петрограда отстояли родной город. Мадридцы, последуем их примеру!»

Пример Великого Октября помогал республиканцам бороться и побеждать. Мадрид, как младший брат Петрограда, стоял непоколебимо. Решающей силой его стойкости был вооруженный народ.

...Тогда, в дни пребывания в учебном центре в Альбасете, нам еще не известны были многие детали боев за Мадрид. Однако было ясно: ехать к Цюрупе за советом — время неподходящее. Надо принимать решение на месте, смело наводить революционный порядок на батарее, пораженной ржавчиной анархизма. Действовать пришлось самостоятельно, на свой риск, руководствуясь классовым чутьем.

— Аугустино, давайте соберем коммунистов, сочувствующих [71] им и посоветуемся, как изменить положение с дисциплиной, — предложил я командиру батареи.

Он охотно согласился, и мы отобрали более тридцати человек, составивших половину артиллеристов. На них можно было опереться в дальнейшей работе. Я сообщил собравшимся, что, несмотря на решение батарейного собрания, некоторая часть бойцов по-прежнему не подчиняется распоряжениям командиров, срывает ремонт техники, не является по сигналу тревоги, а это уже преступление, пособничество врагу.

— Давайте расстреляем хотя бы одного анархиста за нарушение принятого решения, — предложил один из зенитчиков и сказал при этом: — Если будет надо, я исполнил бы это поручение, и у меня рука не дрогнет...

— Как думают остальные компаньерос? — спросил я через переводчицу.

— Мы думаем так, как сказал наш камарад Хосе, — поднялись несколько бойцов.

— Компаньерос, — предложил я, — нужно объявить наше решение всем, и прежде всего анархистам: впредь за неповиновение и невыполнение распоряжений командиров предавать виновных военно-полевому суду и требовать для них самого сурового наказания.

Одобрительный гул голосов, аплодисменты свидетельствовали о согласии интернационалистов.

— Аугустино, теперь собирайте личный состав. Если анархисты откажутся явиться на построение, надо выделить надежных людей, которые заставят их встать в строй силой.

Минут через двадцать вся батарея была в строю. Командир обратился к бойцам и назвал фамилии нескольких наиболее активных демагогов-анархистов, которых он исключает из списков личного состава, а остальных предупреждает, что за неподчинение дисциплине и неповиновение в бою виновных будет судить военный трибунал как врагов республики. Батарейцы дружно поддержали командира. Раздались возгласы: «Вива дисциплина!», «Вива камарадо хефе!».

С этого момента в жизни испанской зенитной батареи наступил решительный перелом. Начали мы со сбора личного состава по сигналу «Воздушная тревога». Как это ни странно, но оказалось, что на звуки колокола к орудиям и приборам быстрее всех прибежали анархисты. Некоторые [72] же из республиканцев выходили из домов и шли на огневую позицию не торопясь. Командир повторил сбор по тревоге, а нерадивых наказал. Это хорошо подействовало, и уже в следующий раз ленивых среди бойцов не оказалось. Теперь зенитчики, услышав звон батарейного колокола, стремглав бежали на позиции, учились быстро приводить орудия и приборы к бою.

Выделенные для ремонта боевой техники бойцы из 5-го коммунистического полка через несколько дней ввели в строй все орудия.

Теперь настал черед наладить планомерную боевую учебу прежде всего командного состава батареи, а затем и всех бойцов. Мне как инструктору пришлось основательно покорпеть, готовясь к занятиям, так как боевая техника, состоявшая на вооружении испанской зенитной батареи, была иностранного производства и имела свои особенности в устройстве и эксплуатации.

Вместе с Аугустино мы строго контролировали учебу ведущих специалистов: дальномерщиков, наводчиков, агрегатчиков, заряжающих, установщиков дистанционных взрывателей, а также командиров отделений и взводов. Для своевременного обнаружения воздушного противника и оповещения о нем батареи мы выставили на наиболее вероятных направлениях наблюдательные посты, удаленные на 10–12 километров от огневой позиции. Это обеспечивало готовность зенитчиков к стрельбе до входа фашистских самолетов в зону действительного огня при средней скорости полета целей до 6 километров в минуту. Без этих органов разведки воздушного противника батарея была бы слепа и беспомощна.

Правда, с восстановлением боеготовности батареи не все шло гладко и безмятежно. Всякого рода трудностей было много: пришлось преодолевать косность, внутреннее сопротивление отдельных анархистов, небрежно выполнявших обязанности у орудий и приборов. Требовались большое терпение и выдержка при обучении малограмотных, хотя и добросовестных бойцов. Сложность работы заключалась еще и в том, что я плохо знал испанский язык, не пользовался командными функциями и не мог непосредственно влиять на боевую готовность батареи. Действовать приходилось через Аугустино, который, к сожалению, имел слабую военную подготовку. Как и все наши советники, я пользовался методом убеждения [73] и дружеской подсказки. Кроме того, надо было тщательно учитывать национальные особенности и черты характера моих испанских друзей. Требовалось осторожно, не задевая чувства достоинства людей, ломать укоренившиеся привычки и взгляды на боевую службу. Например, мне стоило известных усилий убедить командира батареи в необходимости круглосуточного дежурства на огневой позиции боевых расчетов. На мое предложение об этом командир ответил, что ночью здесь, в тылу, спят, а не воюют. Фашисты далеко, и, пока они прилетят в Альбасету, мы успеем встретить их огнем.

— Ну, хорошо, компаньеро Аугустино, может быть, ты и прав, — у нас уже установились хорошие товарищеские отношения. — Но давай возьмем карандаш и лист бумаги, сделаем небольшой расчет и определим, каким временем будет располагать твоя батарея, если фашистские самолеты ночью или на рассвете полетят сюда с ближайшего аэродрома, скажем, из Кордовы.

— Очень хорошо, давай считать, — ответил командир батареи и, посмотрев на карту, добавил: — До Кордовы будет километров двести.

— Это по кривой, а по прямой всего сто шестьдесят, — уточнил я. — Если самолеты фашистов полетят со скоростью триста шестьдесят километров в час, то, чтобы им подойти к зоне огня, на восемь километров от огневой позиции, потребуется около двадцати пяти минут. Верно?

— Да, конечно!

— А теперь смотри, что получается: ночью наши наблюдатели, выдвинутые вперед, услышат гул моторов примерно за двадцать километров. Следовательно, если учесть, что посты удалены от батареи на десять — двенадцать километров, то о подходе самолетов врага к зоне огня они могут оповестить товарищей не ранее чем за три-четыре минуты. Ты согласен со мной?

Аугустино кивает головой.

— Это мы выяснили; теперь давай определим, успеют ли зенитчики по сигналу воздушной тревоги прибежать на огневую позицию, снять чехлы с орудий и приборов, вынуть снаряды из ящиков, выполнить все команды для стрельбы по самолетам.

— Нет, конечно, не успеют. Но что делать, Мигель? Люди не могут круглые сутки дежурить на позиции. [74]

— Люди твои будут спать, Аугустино, до сигнала воздушной тревоги. А у орудий и приборов пусть по очереди дежурят два-три человека в каждом боевом расчете. Как только разведчики сообщат на батарею о появлении самолетов врага, дежурные бойцы снимают чехлы с орудий и приборов, подготавливают технику и снаряды к стрельбе. В это время основной состав батареи, поднятый по тревоге, прибывает на огневую позицию и выполняет твои команды — немедленно открывает огонь. Может быть, ты видишь лучший вариант действий?

— Не вижу. Ты меня убедил, пусть будет так, как ты предлагаешь, — согласился после некоторого раздумья командир батареи.

Настроения благодушия и самоуспокоенности в батарее объяснялись не только прежним влиянием анархистов, но еще и тем, что не было строгого спроса с людей. Отсутствие поначалу единого командования в республиканских войсках, неразбериха в управлении ими порождали безответственность у несознательных людей. Правда, основная масса республиканцев была настроена по-боевому, но революционной бдительности научились еще не все.

Вот почему в разговорах с Аугустино я каждый раз обращал его внимание на это.

— Фашисты очень неохотно летят туда, где их ждут зенитчики, — сказал я ему однажды. — Они привыкли действовать безнаказанно. Значит, нам нужна бдительность и еще раз бдительность.

Беседы на эту тему в непринужденной товарищеской обстановке я часто проводил также и с бойцами батареи. Они уже считали меня своим человеком. Вместе с ними я находился круглые сутки, жил в боевом расчете приборного отделения, ел их пищу — маисовый хлеб, вареные бобы, тушеное мясо.

Самым главным моим достижением, как мне тогда казалось, было то, что я начал понимать душу, нравы и обычаи людей Испании, этой прекрасной страны. К моему огорчению, Дмитрий Александрович вскоре после своего приезда из Мадрида отозвал с батареи переводчицу, которая мне очень много помогала в работе и усвоении испанского языка. Правда, ее отъезд ускорил преодоление мной языкового барьера. Теперь приходилось рассчитывать на собственные силы. Вначале я путался в словах [75] и выражениях, и это смущало меня. Но испанцы и вида не подавали, что они замечают мою неловкость, деликатно поправляли, подсказывали, и я учился говорить по-испански, с каждым днем все больше привыкая к этому языку.

В декабре я побывал на альбасетском аэродроме республиканской бомбардировочной авиации и познакомился с нашими советскими добровольцами-летчиками. Это были замечательные парни. Особенно мне понравился их командир эскадрильи Николай Остряков. С ним я быстро нашел общий язык и договорился об обеспечении учебной стрельбы своей подопечной зенитной батареи. Выбрали безопасный сектор стрельбы, предупредили местные власти о времени ее проведения, чтобы не вызвать паники у гражданского населения. Батарея сделала несколько залпов по конусу-мишени, буксируемой самолетом-бомбардировщиком. Результаты учебно-боевой стрельбы помогли выявить слабые места в огневой подготовке зенитчиков и вместе с тем показали слаженность боевых расчетов. Я порадовался за своих боевых друзей. Теперь это было уже не прежнее беспомощное и неорганизованное подразделение, а слаженная и обстрелянная огневая единица.

Первое боевое крещение альбасетская батарея получила во второй половине декабря. Наблюдательные пункты вовремя сообщили о приближении с запада четырех фашистских самолетов «Капрони-101». Они шли на высоте около 2000 метров. Данные о противнике были немедленно переданы на огневую позицию зенитной батареи и на ближайший республиканский аэродром.

Измерены высота, скорость движения целей, прибор управления держит в перекрестье оптических визиров головной самолет врага. Видны его опознавательные знаки.

— Спокойно, товарищи, точнее наводку! — ободряю бойцов.

Залп шести орудий сотрясает воздух. Разрывы снарядов вспыхнули впереди самолетов, упреждая их по курсу движения. Фашисты быстро набирают высоту, увеличивают скорость, интервалы и дистанции. Следует второй залп, за ним третий... «Капрони» сбрасывают бомбы вдалеке от аэродрома, на маисовое поле, и, развернувшись, уходят на запад.

На батарее ликование. Ободренные первым успехом, испанцы пляшут арагонскую хоту, качают командира батареи [76] и меня, высоко подкидывая в воздух. Один из бойцов-анархистов подбегает к орудию, отворачивает ствол в поле, придает некоторый угол возвышения, заряжает боевой снаряд и производит выстрел. Это, по его объяснению, салют победы. За такой «салют» бойцу полагалась гауптвахта, но сегодня прощается, поскольку зенитчик поклялся, что в следующий раз он пошлет снаряд точно в фашистского стервятника.

Вечером того же дня приезжаю в Альбасету. За ужином возникает разговор о дневном налете фашистской авиации.

— Давно они не были в Альбасете, с конца октября, — заметил Николай Герасимов.

— Видимо, ждали, пока подготовятся зенитчики, — подал реплику Михаил Алексеев.

— А ведь как ни говорите, товарищи, а испанская батарея сегодня показала врагу зубы. Верно, Мигель? — обратился ко мне Дмитрий Александрович.

Реплики друзей и замечание Цюрупы воспринимаю внешне сдержанно, стараясь не выдать радости:

— Пока еще рано судить об успехе. Вот когда будет сбит самолет фашистов, тогда...

— Главное не в этом, Мигель, — перебивает меня наш руководитель, — сбить, конечно, надо. Но дело в том, что испанская зенитная батарея сегодня впервые справилась со своей задачей, и в этом я вижу результат твоего труда, за что от лица службы объявляю благодарность.

— Так держать, Миша! — басит Николай Герасимов. Боевые друзья пожимают мне руку.

Следует сказать, что среди нас, добровольцев, установились искренние отношения доброжелательства. Всякий, даже небольшой успех любого из нас вовремя отмечался нашим руководителем, сумевшим создать в коллективе советских людей атмосферу подлинного товарищества и взаимного уважения.

Вскоре после первой удачи испанской батареи и после того, как Д. А. Цюрупа сам убедился в ее боеспособности, он возложил на меня новые обязанности.

— Теперь будешь изредка наведываться на батарею, чтобы там не разладилась заведенная тобой машина, — сказал мне Дмитрий Александрович. — Кроме того, хочу тебе поручить наведение порядка на складах артиллерийских боеприпасов. Они в запущенном состоянии. Поезжай [77] и посмотри. Потом доложишь, что необходимо предпринять.

— Эхма! — говорю с некоторым огорчением. — А я думал ближе к передовой подтягиваться. Почему бы мне не поехать на фронт с Ваней Татариновым или с Сашей Родимцевым?

— Вот-вот, тебе к этим ребятам хочется... Уж больно вы подружились, — добродушно ворчит Цюрупа. — Погоди немного, Мигель, — переходит он на серьезный тон. — Скоро у тебя будет очень много работы. Могу сказать по секрету: к нам Большая земля направляет отечественную зенитную технику. Если все будет благополучно и ее не потопят в море фашисты, то она придет в Альбасету. Предполагается ускоренное формирование зенитных батарей для противовоздушной обороны важнейших центров и объектов Испанской республики. Особая в ней необходимость — в Мадриде, на Центральном фронте. С Контрерасом (так здесь называли Витторио Видали — члена ЦК Итальянской компартии) я договорился о выделении бойцов из интернациональных бригад для зенитных формирований.

— А как же с кадрами специалистов-зенитчиков, где мы их возьмем? — задал я вопрос Цюрупе.

— Об этом, как я полагаю, позаботится Большая земля, — ответил он. — Ну, а пока суд да дело, выполняй поставленную задачу. — Дмитрий Александрович улыбнулся большими серыми глазами.

На следующий же день убываю к месту хранения артиллерийских боеприпасов, это в нескольких километрах от Альбасеты. То, что там увидел, было весьма далеко от принятого в нашем понятии артиллерийского склада. Хаотическое нагромождение всюду разбросанных ящиков со снарядами, гильзами, зарядами и взрывателями. Среди них бродили люди, одетые в манта-одеяла. Здесь же они разводили костры. Никаких мер маскировки от воздушного противника и вообще никаких мер безопасности. Кто охраняет боеприпасы? Кто за них отвечает? Ищу кого-нибудь из ответственных лиц, но не нахожу. Приветствую группу милисианос, сидящих у костра, и спрашиваю, где начальник караула. Отвечают, что его пока нет, он еще не вернулся от своей жены, куда ушел ночевать. Обещал вернуться после комиды (обеда). Как потом выяснилось, почти весь состав караула, выделенный для охраны складов [78] боеприпасов, состоял из анархистов. Они самостоятельно, когда хотели, сменяли на постах друг друга. Никто не проверял несение ими службы. На ночь многие из них расходились по домам. Ничего похожего на воинский порядок и дисциплину в этом «хозяйстве» не было. Как на прежней альбасетской батарее — невольно подумалось мне.

Обстановка обязывала принимать немедленные меры. Над Альбасетой вновь могут появиться самолеты фашистов. Обнаружить и разбомбить артиллерийский склад им не составит большого труда.

В штабе базы 5-го коммунистического полка при помощи Д. А. Цюрупы получаю роту бойцов, три стареньких грузовика, шанцевые инструменты. Прежде всего организую вместе с коммунистами караульную службу. Устанавливаем щиты с предупредительными надписями о категорическом запрете курения и разведения костров на территории склада. За нарушение, гласит надпись, суд военного трибунала. В караул заступают теперь бойцы-антифашисты из состава интербригад. На подсобные работы назначаются анархисты. Они перевозят боеприпасы в район лесного массива, разбитого противопожарными канавами на участки.

Дело постепенно налаживается. К концу декабря докладываю Дмитрию Александровичу о выполнении его второго задания.

Теперь у меня появляется возможность навестить моих друзей на альбасетской зенитной батарее. Прибытие к ним после двухнедельного перерыва было встречено с неподдельной радостью. Аугустино Эрнандес сообщил, что занятия на батарее идут регулярно, дисциплина улучшилась, бойцы полны решимости при появлении фашистских самолетов превратить их в горящие обломки.

Рядом с рослым красавцем Аугустино, прижавшись к его плечу, стояла сеньорита Росита.

— Моя жена, — представил командир батареи, ласково глядя на молодую, счастливую и очаровательную женщину.

— Мой муж, — в тон ему произнесла Росита, влюбленно, снизу вверх заглядывая в глаза Аугустино.

— Когда же была у вас свадьба? — спросил я у молодоженов.

Аугустино ответил, что свадьба будет после войны и ее они отпразднуют вместе с рождением детей, если будет [79] суждено дожить до победы над фашистами. Сегодня молодые были в мэрии и там зарегистрировали брак. Вечером, если не прилетят фашистские авионес, бойцы батареи решили в честь молодоженов сделать небольшой праздник. Они приглашают и меня принять участие в нем, и я, разумеется, дал согласие.

— А где же сеньорита Эугения? — спросила Росита.

И когда я ответил, что наша переводчица уехала на фронт, жена Аугустино Эрнандеса обещала сегодня же помолиться Санта Марии, чтобы мадонна защитила сеньориту Эугению от пуль фашистов. Ввиду такого важного заявления я постарался принять серьезный вид и, спрятав улыбку, отвесил Росите поклон.

Подготовка к праздничной вечеринке шла полным ходом: на вертеле жарилась баранина, в горячей золе пекся картофель, который в Испании, кстати сказать, высоко ценится и считается изысканным блюдом. Местные жители несли к столу кто что мог: апельсины, мандарины, наполненные вином кантарро, разную снедь. У костра, где жарилась баранина, бойцы, покуривая трубки, приговаривали, что хорошо, когда есть у командира мясо, картофель и вино. Мол, это их дело позаботиться обо всем. Командир имеет поважнее заботы. Он всегда на посту, теперь идет война, и с этим надо считаться.

Когда гастрономические приготовления подошли к концу, в действие вступил импровизированный оркестр: две-три гитары, валторна и бубен. Музыка возвестила начало праздника — фиесты. На просторном выгоне, расположенном неподалеку от огневой позиции, расставлены принесенные из соседних домов столы. Пока разносили вино, подавали еду и фрукты, в сопровождении оркестра зазвучали народные песни — «фламенко», начались игры, танцы.

В кругу веселых друзей первой парой, начавшей исполнение огненной арагонской хоты, были молодые супруги — Росита и Аугустино. Так полагалось по народному испанскому обычаю.

Затем в круг стали входить новые пары, каждая из которых старалась перетанцевать своих предшественников, превзойти их в темпе и красоте движений.

Забавной частью фиесты была представленная сценка корриды (боя быков). На площадке появились два переодетых самодеятельных артиста. Один из них изображает [80] быка. Одетый в натуральную шкуру своего «героя», он грозно потряхивает рогами и гневно ревет. «Тореадор» — живописно одетый молодой испанец, перетянутый нарядным шелковым поясом, в треуголке, с перекинутым через руку красным плащом. В другой его руке деревянная шпага, которой он дразнит «быка». Артисты показывают отчаянный бой тореро — нападение разъяренного быка и победу над ним. Зрители довольны: громко аплодируют, подзадоривают и неистово кричат, как это бывает на Плаца де Торес.

Фиеста продолжалась до темноты. На батарее тем временем дежурные расчеты непрерывно несли боевую службу. Зенитчики хорошо понимали, что в любую минуту над Альбасетой, превратившейся в военный лагерь, могут появиться фашистские самолеты со своим смертоносным грузом.

Остаюсь еще на несколько дней на батарее. Здесь работы хватает: то и дело обращаются командиры боевых расчетов. Появилась неисправность в агрегате, просят помощи стереоскописты, командир батареи затрудняется в определении поправок на баллистические и метеорологические условия стрельбы и тоже хочет проконсультироваться со мной. Надо людям помогать. Непрерывно общаясь с бойцами без переводчика, с каждым днем чувствую себя увереннее в разговорной испанской речи.

Во второй половине декабря до нас докатилась тяжелая весть о потоплении фашистами советского теплохода «Комсомол». Немецкие и итальянские военные корабли не стеснялись в выборе средств для прекращения помощи Советского Союза республиканской Испании. Они шли на грубое нарушение международного права свободы плавания в открытом море. Позже из авторитетных источников нам станет известно, что с октября 1936 по июль 1937 года фашистские пираты задержали 96 советских судов, а три из них потопили{3}.

Тем не менее с октября 1936 по март 1937 года республиканская армия получила из Советского Союза 333 самолета, 256 танков, 60 бронеавтомобилей, 3181 станковый и 4096 ручных пулеметов, 189 тысяч винтовок, 1, 5 миллиона снарядов, 376 миллионов патронов, 150 тонн пороха, [81] 2237 тонн горюче-смазочных материалов. Кроме того, указывается в наших военно-исторических исследованиях, СССР направил республиканской Испании 21 самолет, 16 танков, 243 орудия, 126 минометов, 874 пулемета, 62 640 винтовок, 441 тонну пороха и другие материалы, закупленные во Франции, Чехословакии, Швейцарии и других странах{4}.

Несмотря на все трудности, создаваемые фашистскими странами, и решение правительства Франции закрыть границу с Испанией, помощь Советского Союза, как видно из приведенных здесь данных, была весьма ощутимой.

Накануне нового, 1937 года в Альбасете собрались советские добровольцы для того, чтобы обменяться опытом работы, почувствовать локоть товарища и вместе встретить традиционный праздник.

В новогоднюю ночь мы подняли бокалы за нашу милую и далекую Родину, за родных и близких, за победу над фашистами. Разговорились о положении на Центральном фронте, откуда только что возвратился Дмитрий Александрович Цюрупа. Он рассказал о встрече в Мадриде со «стариком» Яном Карловичем Берзиным, тепло и с большим уважением отозвавшись о нем как о хорошем организаторе, человеке с сильной волей и большим военным опытом.

Мы узнали о том, что защитники Мадрида держатся стойко. Испанская компартия во главе с Хосе Диасом и Долорес Ибаррури мобилизует все революционные силы на то, чтобы не отдать столицу фашистам. Бойцы Центрального фронта с огромным энтузиазмом восприняли лозунг коммунистов: «Мадрид не должен быть и не будет фашистским!» Тысячи рабочих, крестьян, интеллигенции и других слоев трудящихся-антифашистов преграждают путь маврам, фалангистам и уголовным элементам — терсио, состоящим на службе у генерала Франко. Враг остановлен непосредственно у стен Мадрида — в районе городского парка Каса дель Кампо, на берегах реки Мансанарес, в рабочем предместье Карабанчель. Интернациональные бригады усиливают оборону города, являя пример отваги и стойкости, несмотря на ожесточенную воздушную бомбардировку и артиллерийский огонь фашистов. [82]

Озлобленный враг не щадит город, превращает его в руины, стремясь подавить сопротивление республиканцев.

Мы узнали, что для помощи Мадриду и его защитникам в Альбасете форсируется подготовка интербригад, в Арчене заканчивается формирование танковой бригады, получающей на вооружение советские танки Т-26. Костяк этой бригады составят наши советские добровольцы во главе с Д. Г. Павловым. В Мадрид уже прибыли советские истребители И-15 и И-16. Наши летчики успешно ведут воздушные бои с фашистской авиацией, но их силы и возможности пока ограничены. Ожидается прибытие советского зенитного вооружения для обороны Мадрида и его защитников. В Альбасете в скором времени будут созданы интернациональные и испанские зенитные батареи среднего калибра.

Мы так увлеклись беседой о событиях на фронте, что чуть не забыли о новогоднем торжестве. Об этой нашей оплошности не замедлили напомнить присутствовавшие за столом женщины-переводчицы. Вот, дескать, нашли время для анализа стратегической обстановки и международного положения. Уделите нам капельку благосклонного мужского внимания и перенесите служебные разговоры на завтра.

Упрек в наш адрес был заслуженным, и мы попытались перестроиться на новогодний лад. Наш тамада Николай Петрович Гурьев предложил:

— Давайте споем. Какой праздник может быть без хорошей песни? — И он затянул приятным баритоном про Ермака. Потом дружно спели «Орленка», «Дан приказ ему на запад», песню о Родине.

К нам в столовую собрался весь обслуживающий персонал, состоявший преимущественно из женщин-испанок. Здесь были официантки Микоэла, Анхелина, наша повариха донья Луиса. Их возглавляла наша добрая «мадре» (мать) сеньора Катарина. Ей около сорока лет, но держалась она солидно и напускала на себя порой величайшую строгость, а характер брал свое. С неподдельной материнской заботливостью сеньора Катарина относилась к нам, советским добровольцам. Исполняя обязанность экономки-распорядительницы, она умело руководила своим «штатом», постоянно хлопоча, чтобы никто не остался голодным, чтобы у всех было чистое и выглаженное белье. Правда, несмотря на свою доброту, сеньора Катарина могла [83] искренне гневаться на нарушителей порядка. При виде небрежно брошенного окурка или смятой постели она хваталась за сердце, обещая взять виновника своим подсобным рабочим. При этом она драматически закатывала глаза. Да, она любила чистоту и порядок во всем и неизменно добивалась своего. Дмитрий Александрович иногда подшучивал: «Кто сегодня оказался жертвой нашей «мадре»?»

Сегодня всех женщин, пришедших к нам на праздник, мы усадили за стол, подняли бокалы за их здоровье. Они охотно поддержали веселое настроение. Одна лишь донья Луиса не принимала участия во встрече Нового года. Она была в трауре: ее муж Энрико недавно погиб на фронте. Луиса украдкой вытирала слезы и шептала при этом дорогое ей имя близкого человека, который геройски сложил свою голову под Талаверой, сражаясь за свободу трудового народа.

...Рано утром все добровольцы разъехались по своим бригадам, ротам и батареям. По совету Дмитрия Александровича вместе с моим подопечным испанским комбатом и с его согласия мы отобрали в его подразделении 20 наиболее дисциплинированных, грамотных и способных бойцов для подготовки их к выполнению обязанностей командиров боевых расчетов. В то же время батарея пополнилась вновь прибывшими бойцами с базы 5-го коммунистического полка. Более полумесяца я занимался со своими курсантами, вплоть до прибытия в Альбасету нашей советской зенитной техники.

В двадцатых числах января 1937 года на железнодорожную ветку вблизи Альбасеты пришел долгожданный эшелон. Д. А. Цюрупа немедленно направил меня на станцию выгрузки, чтобы организовать необходимую работу со всеми мерами предосторожности. Особенно бережно надо было принять четырехметровые дальномеры с их чудесной оптикой, а также приборы управления огнем.

Весь день мы занимались переброской техники на площадь Плаца де Торес, со всех сторон окруженную высокой каменной стеной. В нишах и арках этой стены могли бы разместиться бойцы будущих зенитных батарей, здесь же можно организовать для них столовую.

Кажется, сделали все: приняли и перевезли технику, организовали ее охрану. Поздно вечером усталый и счастливый прибываю к Дмитрию Александровичу и докладываю [84] обо всем, что сделано, и о состоянии зенитного вооружения, которым можно укомплектовать шесть батарей среднего калибра. Цюрупа связывается с Валенсией по телефону и сообщает, что «тетя Зина приехала, состояние ее здоровья хорошее, чувствует она себя вполне нормально». В ответ слышится голос советского военного атташе комбрига В. Е. Горева:

— Окажите нашей тете Зине максимум внимания и гостеприимства. Аккуратно сообщайте о ее здоровье.

Поздно ночью меня разбудил дежурный Николай Герасимов:

— Мигель, тебя вызывает Валенсия.

Бегу к телефонному аппарату.

— Салют! Это ты, Мигель?

— Да, слушаю.

— С тобой говорит Богдаш. Завтра у меня свадьба, и мы приедем к тебе с гостями, будь на месте и жди. Ты меня понял?

— Н-н-не совсем, — тяну я. — Не понял, кто говорит. Какая еще свадьба?

— Елочное ты дерево (намек на клязьменский лагерь), — гудит трубка. — О свадьбе узнаешь завтра. Теперь ты понял, кто с тобой говорит?

— Понял, понял, — обрадовался я, — жду вас. Тетя Зина здесь, она передает вам привет.

— Как ты ее устроил, хороша ли квартира?

— Устроил в люксе, не беспокойтесь.

— Ну, вот и хорошо. До свидания!

Больше по телефону ничего выяснить не удалось. На промежуточных телефонных станциях все разговоры, особенно на русском языке, прослушивались и могли стать достоянием шпионов.

Из телефонного разговора с Валенсией я уловил главное: завтра, очевидно, прибудет руководство и вместе с ним — Богдашевский.

Радостно взволнованный, провожу остаток ночи. Сон улетучился.

— Что день грядущий мне готовит? — бормочу себе под нос и получаю замечание Михаила Алексеева:

— Ты что это по ночам арии распеваешь? Люди ведь спят!..

Мне теперь уже не заснуть. Мысли и чувства обострены. Здесь, в Испании, наша зенитная техника. Здесь [85] мой бывший командир Юрий Гаврилович Богдашевский. Но вот что означают его слова о свадьбе?

Рано утром у нашего особняка раздается громкий автомобильный гудок. Вскакиваю с постели, подхожу к окну и вижу: ворота широко распахиваются и во двор въезжают четыре автомашины, из которых выходят одиннадцать человек в штатской москвошвеевской одежде. Один из них высокий, стройный блондин в кожаном реглане мне показался знакомым. Ба!.. Да ведь это капитан Богдашевский! Вмиг выскакиваю во двор и попадаю в крепкие объятия Юрия Гавриловича.

— Ну, вот и свадьба к тебе приехала, смотри, сколько женихов! — смеется он. — А этого жениха ты не узнаешь?

Смотрю и не верю глазам: Василий Голышев, комсорг моей бывшей московской батареи, лучший стереоскопист нашего полка... Он бросается ко мне, и мы крепко обнимаемся.

— Значит, добился-таки?

— Так точно, товарищ лейтенант, добился. Я еще тогда, в лагере, догадался, что вы уехали в Испанию. Вот и разыскал вас.

Степенным шагом подходит к нам плотный мужчина среднего роста. В его осанистой фигуре и манерах чувствуется солидность и начальственность. Вытягиваюсь перед ним в строевой стойке и представляюсь:

— Мигель Ботев.

— Не маскируйся перед своими, товарищ Ботин Михаил Поликарпович, — произносит он. — Давай будем знакомиться. Полковник Тыкин Ян Августович. А это наши советские командиры-добровольцы, все они зенитчики. Принимай всех и не забудь доложить товарищу Цюрупе о нашем прибытии.

Дмитрий Александрович, несмотря на ранний час, был уже на ногах. Он радушно встретил прибывших, пригласил их в комнату отдыха. Юрий Гаврилович на ходу сообщил мне, что Ян Августович Тыкин — старший советник по противовоздушной обороне республиканской Испании, а он — его помощник по зенитной артиллерии. Все остальные люди — кадры командного состава для формирования здесь, в Альбасете, зенитных батарей.

В комнате отдыха стало тесно и шумно. Сюда собрались и все наши ветераны, мои друзья-общевойсковики. Они знакомятся с гостями, горячо приветствуют их. Ян [86] Августович представляет лейтенантов Михаила Васильевича Антоненко — улыбчивого, чернобрового украинца; Константина Николаевича Букликова — худощавого, скромного на вид молодого человека; Евгения Павловича Елкина — подвижного веселого парня с озорными глазами, Ивана Васильевича Желтякова — серьезного, молчаливого, с большой копной черных волос; Ивана Андреевича Семенова — подтянутого, стройного командира, окинувшего нас изучающим взглядом; Ивана Дмитриевича Макарова — полнеющего блондина с румяным веснушчатым лицом, спокойно созерцающего всю нашу компанию. Среди младших командиров мои сослуживцы Василий Павлович Голышев и Николай Максимович Клименко. С ними рядом незнакомый мне ранее прожекторист Константин Александрович Валентионок. Общее для всех нас: молодость, живой интерес ко всему происходящему, готовность к выполнению любого приказа, распоряжения и служебного задания. Здесь все — испытанные, верные долгу коммунисты и комсомольцы.

Более близкое наше знакомство с вновь прибывшими состоялось во время общего завтрака. Новички интересовались положением на фронтах, местными особенностями, условиями работы, ходом изучения испанского языка... «Старички» справлялись, кто и откуда прибыл, нет ли общих знакомых по гарнизону...

Спустя час мое новое начальство в лице Я. А. Тыкина и Ю. Г. Богдашевского пригласило меня в отдельное помещение, устроило там некоторый экзамен. Ян Августович задавал вопросы по тактике зенитной артиллерии и способам взаимодействия с истребительной авиацией, а Юрий Гаврилович — по организации управления огнем и вопросам подготовки боевой техники к стрельбе.

Вскоре полковник Я. А. Тыкин приказал собрать всю группу зенитчиков и в присутствии Д. А. Цюрупы объявил согласованное с ним решение:

— Здесь, в Альбасете, незамедлительно начать формирование шести зенитных батарей среднего калибра. Пять из них после двухнедельной подготовки должны убыть на Мадридский (Центральный) фронт. Шестая отдельная батарея — в район Малаги. Половина батарей комплектуется бойцами интернациональной бригады, другая — за счет личного состава испанских бойцов. Переводчиков по основным языковым группам предстояло найти среди бойцов-антифашистов, [87] выделяемых интербригадой. Командиром мадридской зенитной артиллерийской группы назначался я, а командиром отдельной батареи — М. В. Антоненко.

Юридический статус советских специалистов-зенитчиков по согласованию с высшим военным руководством республиканской Испании устанавливался на первом этапе продолжительностью до шести месяцев — в качестве командиров подразделений, а затем — в качестве советников при командирах, назначаемых из числа офицеров-зенитчиков республиканской армии.

Все услышанное нами звучало как боевой приказ, к исполнению которого мы приступили в тот же день.

Наши специалисты-зенитчики разместились в местной гостинице «Гранд Палас». Перебрался туда и я, чтобы держать с ними постоянный контакт. Своим соседом в двухместном номере выбрал бывшего комсорга московской батареи Василия Голышева. Он охотно выполнял разнообразные служебные поручения, а в свободные минуты с ним было приятно вести беседы на темы нашей жизни и службы в Москве и Подмосковье.

Получив неожиданное назначение на новую должность, я вначале немало поволновался: справлюсь ли? Мои тревоги и сомнения в способности управлять большим коллективом группы батарей различного интернационального состава попытался развеять Юрий Гаврилович Богдашевский, с которым я был весьма откровенен. Он мне сказал:

— Видишь ли, я тебя знаю лучше, чем ты думаешь. Поэтому, когда Ян Августович Тыкин спросил у меня, кого назначить командиром группы, я без колебаний предложил твою кандидатуру. Все прибывшие молодые офицеры имеют меньший опыт, они командовали только взводами. Ты уже три месяца в Испании, освоился лучше любого из нас с местными условиями и почти владеешь языком. Наконец, о тебе дал хороший отзыв товарищ Цюрупа. Теперь все будет зависеть от твоего личного примера в боевой обстановке, от твоих организаторских способностей, справедливой и разумной требовательности. Конечно, надейся на нашу помощь. Но и сам не плошай.

Моральная поддержка Юрия Гавриловича укрепила во мне уверенность в собственных силах и способностях к выполнению новой большой задачи. [88]

В тот же день Ян Августович Тыкин вместе с Цюрупой и Богдашевским, прихватив меня и командиров батарей, отправились в штаб интернациональных формирований, расположенный на окраине Альбасеты. Здесь они встретились с Витторио Видали и Луиджи Лонго — видными деятелями Итальянской компартии, руководившими приемом прибывающих в Альбасету антифашистов и формированием интербригад. Это была встреча единомышленников, быстро решивших вопрос о выделении личного состава для формирования зенитных батарей. Большую роль в этом сыграл Дмитрий Александрович Цюрупа, поддерживавший тесный контакт и дружеские отношения с руководством альбасетского учебного центра.

Мы получили более 300 человек интернационалистов: немцев, французов, итальянцев, чехословаков, югославов, поляков, русских эмигрантов из разных стран, кубинцев, испанцев, а также бойцов-добровольцев из других латиноамериканских стран. Здесь же разбили личный состав по языковым группам. Выявили людей, знающих русский язык. Их оказалось не так уж мало. Отобрали десять человек, установив, какими иностранными языками они владеют в совершенстве. Так, русский эмигрант Владимир Богатырев (отец его был ротмистром царской армии, эмигрировал во время революции во Францию) знал превосходно французский язык и мог объясниться по-испански, Самуил Шапиро (сын бывшего одесского негоцианта, уехавшего в 1918 году в Румынию, затем в Германию, а оттуда в Англию, где окончательно разорился) свободно владел румынским, немецким и английским языками. Нашлись люди, знавшие чешский и испанский.

Всех наших будущих переводчиков объединяла общность судеб в прошлом и настоящем. Их родители, убежав за границу в страхе перед революцией в России, с ходом времени разорились, перешли из категории буржуа в разряд бедняков-неудачников, а их дети начали странствовать по свету в поисках работы и лучшей жизни. В результате полной пролетаризации они, пройдя горнило классовой борьбы и испытав на себе все «прелести» капиталистического рая, восприняли в известной мере взгляды и убеждения новой для них среды и оказались, таким образом, в рядах антифашистов. Не все из них, правда, были истинно преданы делу республиканской Испании. Некоторые из этой категории впоследствии оказались [89] шпионами и провокаторами. Да это и вполне понятно, ведь фашисты могли заслать в ряды интернационалистов кого угодно. В нашей зенитной артиллерийской группе таким оказался некий Лео Шварц, а в интербригаде, которой командовал Листер, был разоблачен Андрей Савченко (барон Скрыпник). Но все же большая часть выходцев из семей бывших эмигрантов, в полной мере познав жизнь в эксплуататорском обществе, неплохо проявила себя в боях против фашистов в Испании.

На очередном построении через переводчиков мы обратились к бойцам, выделенным в новые зенитные формирования из состава интербригады:

— Кто знает немецкий язык — двадцать шагов вперед, французский — десять шагов, чешский — пять, а кто говорит по-испански — остаться на месте.

Бойцы выполнили команду, разделившись на четыре группы. Таким образом наметились немецкая, французская и чехословацкая батареи, а из людей испанской национальности и хорошо знающих испанский язык — добровольцев из латиноамериканских стран — создали три испанские зенитные батареи.

Командиром немецкой батареи был назначен Иван Васильевич Желтяков, французской — Евгений Павлович Елкин, чехословацкой — Иван Андреевич Семенов. Во главе двух испанских стали Иван Дмитриевич Макаров и Константин Николаевич Букликов. Так была укомплектована Мадридская зенитная артиллерийская группа. Для создания отдельной зенитной батареи Михаила Васильевича Антоненко выделили бойцов испанской национальности из 5-го коммунистического полка.

Подготовленных младших командиров из альбасетской зенитной батареи в качестве резерва нам передает мой друг Аугустино Эрнандес. Они вольются в новые испанские батареи. Младших командиров — советских добровольцев — Василия Голышева, Николая Клименко и прожекториста Константина Валентионка я оставляю в своем резерве для использования в качестве инструкторов по их специальностям.

Весь остаток первого дня нашей работы по формированию зенитных батарей уходит на составление списков подразделений, ознакомление с личным составом и его размещение. Испанские батареи размещаются под обширными арками Плаца де Торее, а интернациональные — в казармах [90] интербригад. В решении всех организационных вопросов — распределении людей, техники, питания личного состава, медицинском, вещевом, финансовом обеспечении — самое деятельное участие принимают полковник Тыкин и капитан Богдашевский.

Боевая подготовка зенитных батарей, начавшаяся с утра следующего дня, буквально захватила нас. С рассвета до темноты, а иногда и ночью, как это было предусмотрено расписанием занятий, мы учили молодых зенитчиков действиям у орудий и приборов, знакомили их с устройством и правилами эксплуатации сложной боевой техники, занимались с младшими командирами, сколачивали боевые расчеты и подразделения. Изучали людей, проводили среди них воспитательную работу. В организации политической работы с личным составом интернациональных батарей большую помощь нам оказывал товарищ Галло (Луиджи Лонго — один из руководителей Итальянской компартии). Он подобрал в этих батареях политических комиссаров, посвятил их в особенности каждого из национальных формирований. Большую активность в политработе проявил также заместитель командира чехословацкой зенитной батареи лейтенант Богуслав Лаштовичка, бывший редактор газеты Чехословацкой компартии «Руде Право»{5}.

Конечно же, не сразу нам удалось добиться твердой воинской дисциплины среди людей разных национальностей, мировоззрения и характеров. В боевой подготовке также на первых порах возникали трудности: не хватало боевых уставов и наставлений, учебных снарядов для тренировки огневых расчетов, не было альбомов силуэтов своих и фашистских самолетов для обучения разведчиков, отсутствовали приборы для определения остроты стереоскопического зрения и т. д. Но самая большая сложность состояла в языковом барьере. Наши доморощенные переводчики сами не могли поначалу освоить специфику и тонкости зенитного артиллерийского дела. Замечания командиров о недостатках в работе у техники переводились одной и той же стереотипной фразой: «У вас ни черта не получается».

В других случаях происходили прямо-таки анекдотические [91] эпизоды. Организуя занятия с личным составом в одной из батарей по изучению устройства зенитных орудий, я подошел к группе бойцов, с которыми занимался наш советский доброволец младший командир Николай Клименко, в общем-то прекрасный знаток материальной части. Украинец по национальности, он при объяснении не совсем четко произносил некоторые слова и термины, к тому же говорил быстро, проглатывая окончания.

Объяснялось устройство механизма полуавтоматики для открывания и закрывания клинового затвора орудия при выстреле. Клименко пытается сказать о том, как стопор механизма взаимодействует с катушкой другой детали. Ошибки в произношении Клименко усугубляются переводчиком, и до бойцов доходят совсем иные понятия: вместо «стопор» — Степа, вместо «катушка» — Катюшка.

На лицах бойцов появляются улыбки. Возникают недоуменные вопросы о том, почему детали получили русские имена.

Смех смехом, думается мне, но при таком переводе мы едва ли достигнем больших успехов. Надо что-то предпринимать. Выход был найден. Пришлось тщательно готовить к каждому занятию переводчиков, внимательно следить за тем, как они доводят до обучаемых замечания и указания инструкторов. Кроме того, командирам подразделений была поставлена задача изучить иностранный язык. Может быть, это было и нереально, но срок был определен в месяц. На первых порах требовалось знать команды, уметь элементарно объяснить, как действовать у орудий и приборов, указать на недостатки в боевой работе.

Вскоре были преодолены трудности в обеспечении учебным имуществом. Очень помог нам в этом приезд на Плаца де Торес губернатора провинции и мэра города Альбасеты. На площади шла интенсивная боевая учеба испанских зенитных батарей. Вокруг собрались местные жители, наблюдавшие за тренировкой бойцов. Экспансивные горожане комментируют выполнение каждой команды. Если она, на их взгляд, выполняется удачно, скандируют «браво!». При заминке или неудачных действиях орудийных номеров из толпы несется негодующий возглас «карамба!». Бойцы, чувствуя на себе пристальные и требовательные взоры соотечественников, стараются изо всех сил. [92]

В разгар занятий на Плаца де Торес появился «кадиллак». Из него вышли губернатор провинции, мэр города и другие представители местной администрации. Короткая церемония — и власти весьма любезно разговаривают с нами, выражая полнейшее удовлетворение ходом занятий, радуются, что наконец-то Альбасета будет иметь хорошую защиту от авионес фашиста.

Не желая портить настроение местным властям и в интересах сохранения военных секретов, я благоразумно умалчиваю о действительном предназначении сформированных зенитных батарей и обращаюсь с просьбой об оказании нам помощи. Речь идет об обеспечении автотранспортом, средствами связи и изготовлении учебных снарядов для тренировок.

Губернатор обещает передать в наше распоряжение легковую автомашину из своего личного гаража. Грузовыми автомобиля