По велению сердца

Шел сентябрь 1936 года. В военном лагере зенитчиков постепенно свертывалась боевая учеба, и в полку уже начали поговаривать о скором возвращении на зимние квартиры. После напряженного ратного лета, выпарив из себя пуд соли, как говорили бойцы, естественно, каждому хотелось побыстрее очутиться в Москве, несколько отдохнуть, развеяться после жаркой учебной страды.

О сроках убытия из лагерей командование не торопилось сообщать, дабы не способствовать появлению у воинов «чемоданного настроения». Попытки же бойцов выведать у полковых писарей срок отъезда в Москву ни к чему не приводили: те многозначительно молчали.

Но существует целый ряд примет, по которым солдату нетрудно определить дату отъезда с точностью плюс-минус один-два дня. Из штаба полка передается в дивизионы распоряжение о том, чтобы к такому-то времени командирам подразделений представить заявки на подвижной состав для погрузки людей, имущества и боевой техники. Следом за этим поступает приказание представить в штаб списки команд, остающихся в лагере для ремонта столовой, палаточных гнезд и других объектов.

— Ребята, по всем приметам, до отъезда нам осталось намотать и размотать еще не более двадцати метров обмоток, — сострил кто-то из бойцов в курилке. (В те годы военнослужащие рядового состава носили ботинки с обмотками.) [21]

— Для нас, наверное, надо прибавить немного, — ответил ему товарищ.

— Почему прибавить?

— А потому, мил человек, что мы к состязательной стрельбе готовимся. Понял?

Солдатский прогноз оказался верным. Уже все батареи полка закончили боевую учебу, а наша 12-я в полном составе продолжала интенсивные тренировки. Бойцы и командиры подразделения работали с полным напряжением сил. Они хорошо понимали, что будут держать строгий экзамен, защищая честь всего полка.

Состязательные стрельбы начались с внезапного подъема батареи по боевой тревоге. Проверяющие из штаба дивизии засекли время, придирчиво осмотрели экипировку бойцов и подготовку боевой техники к походу. Посредник вручил мне вводную на решение тактической задачи. Нам предстояло совершить марш, в назначенном районе развернуться в боевой порядок и отразить воздушное нападение «противника».

Маршрут движения был указан с таким расчетом, чтобы, описав дугу протяженностью 25 километров, выйти к установленному времени в район огневой позиции на территории зенитного полигона. За любые неполадки: нарушение между машинами установленных дистанций, вынужденную остановку из-за неисправности техники, потерю ориентировки на местности и прочие непредвиденные оплошности — начислялись штрафные очки. Некоторую часть пути следовало пройти в противогазах, в том числе и водителям автомашин.

Как ни строга была проверка батареи по всем этим вопросам, а самая ответственная задача — стрельба боевыми снарядами.

И вот я смотрю на своих бойцов на огневой позиции. Смотрю и думаю: не подкачайте, дорогие мои. Темные лица от пыли, на головах — каски, за плечами — карабины, вещевые мешки, сбоку — противогазы, на ремнях — подсумки, через плечо — скатки шинелей. Тяжело, но не жалуются воины на усталость, стараются изо всех сил, действуют четко, уверенно. Разве с такими людьми пропадешь в бою? И теплое чувство уважения и признательности к этим вот людям, ставшим близкими мне боевыми друзьями, наполняет душу. [22]

— Над тридцать вторым слышен шум мотора! — раздается голос дежурного разведчика — наблюдателя за воздухом.

— Батарея, к бою! — подаю команду и слышу доклады о готовности орудий и приборов.

С дальномера поступают данные о координатах воздушной цели:

— Азимут... угол места...

Приборное отделение докладывает:

— Цель поймана!

И вот уже взмах флажка командира огневого взвода. Шесть залпов за двадцать четыре секунды. Приникнув к окулярам командирской трубы, наблюдаю за районом цели.

В небе вспыхивает серия розовых букетов, за ней вторая, третья... Разрывы сопровождают конус-мишень и кажутся поражающими, но это лишь внешнее впечатление. А что, если они перелетные?

Командир дивизиона капитан Богдашевский как будто доволен, он наблюдает за стрельбой в дальномер. Ну что ж, будем ждать результатов стрельбы от полигонной команды, которая осмотрит сброшенный самолетом конус-мишень и сообщит, есть ли в нем пробоины.

Пока подводятся итоги наших действий, батарея снимается с огневой позиции и возвращается в лагерь для приведения в порядок боевой техники, завтрака и отдыха личного состава.

— Так вот, друзья, — произнес орудийный наводчик Семен Гавриков, — считайте, что я уже почти в увольнении. Раз командир дивизиона улыбается, значит, за стрельбу получим не менее четырех баллов. Кто со мной в Москву поедет сегодня? Спешите записаться.

Торопиться в Москву раньше всех пришлось мне. Батарея еще заканчивала чистку техники в артиллерийском парке, когда дежурный передал через дневального по передней линейке лагеря:

— Лейтенанта Ботина в штаб полка!

Подумалось, что вызывают для объявления результатов стрельбы. У входа в помещение встретил начальника штаба полка Сергея Сергеевича Олихова, пожилого майора с седеющей бородкой. Казалось, он был чем-то взволнован и потому чаще обычного вставлял в разговор свое дежурное «так сказать». [23]

— На ваш рапорт, товарищ лейтенант, о посылке добровольцем в Испанию есть, так сказать, положительное решение. Сдавайте батарею лейтенанту Золотухину и, так сказать, без промедления поезжайте в Москву по этому адресу. А за стрельбу благодарю, не подкачали. С полигона мне сообщили об отличных результатах.

Передача батареи новому командиру не заняла много времени. В тот же день я убыл со своим личным делом в Москву.

Поздно ночью вместе с другими молодыми военными и штатскими я сидел в приемной комкора Я. К. Берзина{1}. Томительное ожидание. Молча с любопытством осматриваем друг друга. Один из командиров читает «Правду». Прервав затянувшееся молчание, он спросил, читали ли мы обращение революционной молодежи Испании.

— Давайте еще раз послушаем, — произнес густым басом блондин атлетического телосложения с тремя кубиками в петлицах. Как потом узнал, это был Герасимов.

Он вполголоса читает обращение молодых испанских патриотов, напечатанное в «Правде» за первое сентября: «Молодежь мира, слушай!»

— «Мы обращаемся к вам от имени всей испанской молодежи, от имени того героического поколения, которое самоотверженно проливает кровь на полях Испании для защиты республики и свободы.

Мы защищались, продолжаем защищаться от нападения на республиканский режим.

Для защиты своих жизненных интересов молодое испанское поколение взялось за оружие.

Молодежь всех стран, мы боремся, как и вы, за свободу, за наше право на культуру, на защиту мира на всем земном шаре.

Молодежь всех стран, будь солидарна с нами!»

Все мы вдумываемся в каждое слово обращения, полного тревоги и драматизма. Каждый понимает, что скоро, наверное, придется нам встретиться где-то за морем с людьми, которые взывают сейчас о помощи.

...За столом в строго обставленном кабинете сидел пожилой человек с тремя ромбами в петлицах. На одной [24] из стен висела большая рельефная карта Испании с обозначенной на ней флажками линией фронта.

Четким строевым шагом подхожу к столу и докладываю:

— Товарищ комкор, лейтенант Ботин в ваше распоряжение прибыл!

Крепкое рукопожатие, пристальный изучающий взгляд и вопросы:

— Не боитесь войны? Сумеете ли передать свои знания и опыт подготовки зенитных подразделений нашим испанским друзьям, которые сейчас в этом крайне нуждаются? Не жалуетесь ли на здоровье? Не препятствует ли вашей командировке за границу что-либо: семейные условия, например, или что-либо иное?

— Войны не испугаюсь, хотя еще и не видел ее. Но мы, военные люди, всегда должны быть готовы к ней. Такова профессия, товарищ комкор! С задачей, которая мне будет поставлена, постараюсь справиться. Доверие оправдаю. На здоровье не жалуюсь, семейные и другие обстоятельства, препятствующие поездке в заграничную командировку, отсутствуют.

Очевидно, мои ответы, а также уверенность, прозвучавшая в них, произвели на Я. К. Берзина хорошее впечатление. Лицо его просветлело, на нем появилась улыбка. Полистав мое личное дело, он произнес:

— Ну, что же, товарищ лейтенант, если вы взвесили все обстоятельства, особенно опасность, которая связана с поездкой в Испанию, то у нас возражений против вашей командировки не будет. Учтите, что мы посылаем туда только добровольцев. Желаю вам успеха и благополучного возвращения на Родину.

В приемной настороженная тишина прервалась гулом одобрения моих новых товарищей. Вскоре мы поздравляли с зачислением в ряды добровольцев Якова Извекова, Николая Герасимова, Михаила Алексеева и других наших товарищей.

Итак, свершилось! Нас, отобранных для командировки в Испанию, переодели в штатское, и мы стали выглядеть как братья-близнецы: у всех нас москвошвеевские костюмы из коверкота, модные в то время пальто-регланы, на головах — одинаковые шляпы. Вначале мы не вполне узнавали друг друга, и из-за этого происходили [25] смешные недоразумения. Вдруг тебя хлопнет ручищей Николай Герасимов и скажет:

— Здорово, Ваня!

— Я не Ваня, а Миша.

— Кто вас теперь разберет, где Ваня, где Миша. Все на один покрой, — ответит Николай.

Он уже успел приобрести в нашем кругу репутацию весельчака и острослова. Герасимов оказался человеком с завидной способностью расшевелить любое общество. Эта отличительная черта нашего нового товарища помогала поддерживать бодрое настроение среди коллектива отъезжающих.

Начали готовиться к отъезду. Изучали географию Испании, ее политический строй, обычаи и другие стороны жизни этой страны. Читая историю Испании, мы старались глубже понять происходящие там события.

За несколько дней, отведенных в Москве для подготовки к отъезду, мы успели не только познакомиться, но и подружиться между собой. Особенно близко я сошелся с Николаем Герасимовым, Михаилом Алексеевым и Яковом Извековым. К нашей четверке быстрее других приобщился юный моряк гражданского флота, комсомолец из черноморского города Николаева Коля Воронкин. Он должен был войти в состав судовой команды транспорта, который примет нас на борт и доставит к берегам Испании.

Коля Воронкин вначале произвел на нас впечатление еще не совсем взрослого человека. Нам показалось, что слишком много в нем было ребячества. Часто под мотив модного в то время танца румбы он выделывал замысловатые коленца, потряхивал кудрявым чубом. Когда же это занятие ему надоедало, он искал с нами общения, вступал в разговоры, делился своими мыслями. Постепенно, узнавая Колю все больше, мы начали менять о нем свое мнение. Оказалось, что, несмотря на свою молодость, он побывал уже в заграничных плаваниях, выполняя должность радиста, а весной текущего года — в испанском порту Валенсия. Теперь его мечтой было принять участие в боях против фашистских мятежников.

Среди добровольцев, отправлявшихся в Испанию, я оказался единственным артиллеристом-зенитчиком. Это меня не только озадачило, но и в известной степени огорчило. Очень хотелось, чтобы со мной был кто-нибудь из товарищей по оружию. Но что поделаешь, утешал я [26] себя, возможно, что по прибытии в Испанию там окажется кто-нибудь из наших зенитчиков, а может быть, прибудет позже.

На исходе одного из октябрьских дней, не привлекая к себе особого внимания, команда советских добровольцев отбыла поездом в Севастополь.

В вагоне, в котором мы ехали, было светло, тепло и уютно. Проводники вежливо и предупредительно предлагали чай. А колеса четко отбивали ритм, и поезд уносил нас все дальше от родной Москвы. Мимо окон проплывали станционные огни. Все дышало мирной атмосферой. Так бывает обычно при поездке в отпуск. Но каждый из нас тогда невольно ощущал внутреннее волнение: кто знает, придется ли когда-нибудь вернуться домой? Правда, такое настроение вскоре исчезло, и все вошло в свою колею. Пассажиры начали втягиваться в дорожную жизнь.

Мы сгруппировались таким образом, чтобы в четырехместном купе избежать посторонних людей. Нас возглавляет Яков Извеков. Вполголоса начали между собой разговор.

— Через сутки, ребята, прибудем на курорт, — мечтательно произнес Герасимов.

— Смотря что ты называешь курортом, — отозвался с верхней полки Алексеев.

— Конечно, пока что не Испанию. Кстати, товарищи, кто из вас был в Севастополе? — задает вопрос Николай.

— Знаете что, друзья, — прерывает нас старший, — давайте сменим пластинку. Уж очень тема разговора неинтересная.

Мы отлично поняли намек: надо помалкивать, и у стен есть уши. Кто знает, может, рядом где-нибудь притаился враг и подслушивает нас. Переключаемся на другую тему. Николай Герасимов смешит компанию шутками, забавными анекдотами. Но вскоре, однако, наступает тишина. Мы укладываемся спать, и каждый из нас отдается собственным мыслям.

Вот я, сын крестьянина...

Вспомнилось детство. Родился и вырос в городе Староконстантинове на Украине. А теперь еду в далекую и незнакомую мне страну. Какая она, с какими людьми придется встретиться, как надо будет вести себя в боевой обстановке, как сложится дальнейшая судьба?.. А впрочем, [27] как бы ни сложилась, я никогда не пожалею, что поступил именно так...

До сих пор я был доволен всем, что делал сам и что происходило вокруг меня: вырос при Советской власти, шестнадцати лет вступил в комсомол, окончил среднюю школу, пошел добровольно в Красную Армию.

— Почему идете в армию добровольцем? — спросили тогда на приемной комиссии.

— Люблю военное дело и мечтаю стать командиром Красной Армии, — отвечаю.

— Пока нет разнарядки в военное училище.

— Буду красноармейцем и попытаюсь добиться посылки на учебу.

Члены приемной комиссии с пониманием отнеслись к моему ответу и удовлетворили просьбу.

— Хорошо, пошлем вас в артиллерию. Будете исправно служить, через год вас могут послать в военное училище.

Медицинская комиссия определила: здоров, годен к службе в Красной Армии. Так я стал красноармейцем артиллерийского полка Краснознаменной стрелковой дивизии имени Стёпина. Служил старательно, окончил полковую школу младших командиров и по рекомендации комсомольской организации был направлен в военное училище. Там стал коммунистом. Так осуществилась мечта юношеских лет.

Вспоминаются годы учебы, строгая дисциплина, образцовая организация во всем, от малого до большого, целеустремленная работа командиров и преподавателей, старавшихся как можно больше дать нам знаний, научить грамотно действовать в сложной боевой обстановке, закалить идейно. Незабываем замечательный коллектив, в котором складывались наши характеры, мужала воля, вырабатывались необходимые качества будущих командиров Красной Армии: беспредельная преданность своей социалистической Родине, ненависть к ее врагам, способность к преодолению больших физических нагрузок, высоко развитое чувство долга.

Жизнь не баловала меня с детства. Отец — инвалид первой мировой войны, часто болел, и по этой причине нам с младшим братом Николаем рано пришлось зарабатывать на хлеб и одежду. Как ни трудно жила наша семья, а родители всячески старались дать хоть какое-либо [28] образование своим детям. Учиться в те годы было непросто: не хватало учебников, тетрадей, зимой в классах стоял холод, и ребята, сидя в верхней одежде, отогревали дыханием озябшие руки. Летом, во время каникул, приходилось устраиваться подсобным рабочим на стройку или разгружать вагоны на железнодорожной станции.

Поступив на военную службу, я сравнительно легко переносил трудности армейской жизни, поскольку был к ним подготовлен.

После окончания военного училища попал в один полк со своими однокурсниками. Все мы, недавние кремлевские курсанты, которым довелось стоять часовыми на посту номер один — у Мавзолея Владимира Ильича Ленина, с гордостью вспоминали свою военную школу. Наша служба окрыляла нас, возвышала в собственных глазах. Мы обладали тогда ценнейшим даром — молодостью, неистраченной энергией, беспредельной преданностью своему народу, Коммунистической партии, Советскому правительству, любили военную профессию и гордились званием командиров Красной Армии.

В ратном труде мы находили радость и удовлетворение. Друг перед другом старались достичь лучших успехов. Мы были коммунистами, комсомольцами, хорошо понимали сложность международной обстановки. Понимали и ту меру ответственности, которая возлагалась на нас за оборону нашей Родины и ее столицы Москвы. Это было источником нашего вдохновения в учебе, заставляло постоянно идти вперед в боевом совершенствовании.

Когда же наша партия и правительство приняли решение о материальной, моральной и военной помощи трудящимся Испанской республики, многие из нас решили принять непосредственное участие в борьбе против фашистов. И вот мы, советские добровольцы, едем в Испанию. На родину Мигеля Сервантеса, Диего Веласкеса, Франциско Гойи и Долорес Ибаррури. Едем, чтобы выполнить наш интернациональный долг, внести свою лепту в дело борьбы испанского народа против нашего общего врага. [29]