Картахена

Уже позади осталось Черное море. Через Босфор наше судно было проведено турецким лоцманом. С любопытством рассматриваем заморскую землю. Теперь мы увидели рядом берега Турции, ее своеобразный колорит. Вот он, Стамбул, со своими знаменитыми минаретами, шумной набережной, многоцветием красок.

В Средиземное море вошли в напряженном ожидании возможных непредвиденных событий. Море штормит. Огромные волны перекладывают наше судно с борта на борт. От качки страдаем не только мы, но и бывалые моряки. Это заметно по их бледным и усталым лицам.

Когда шторм утихает, команда добровольцев собирается в кают-компании, и мы делимся впечатлениями о нашем морском путешествии, стараемся определить, где находимся, какое расстояние остается до берегов Испании.

Чем спокойнее море, тем опаснее обстановка, тем вероятнее встреча с врагом. А фашисты уже не так далеко: нужно обойти берега Италии.

— Давайте заглянем к Воронкину. Он сегодня дежурит на радиостанции, — предлагает Герасимов.

Открываем дверь радиорубки. Коля Воронкин проверяет аппаратуру и мурлычет песенку «Чубчик кучерявый».

— Привет, чубчик! — кричит ему Герасимов. — Как тут у тебя дела, что слышно с Большой земли? [38]

— Пока все нормально. Вот передам очередную радиограмму, а потом мне надо посоветоваться с вами, как сменить телеграфный ключ на пулемет. Хочу драться с фашистами.

— Не отпустят тебя с корабля, Коля. Ты классный радист и нужен здесь.

— Так ведь мне никто не может запретить бороться за свободу Испании. А радистов у нас сколько хочешь. Найдут лучше меня. Воевать буду как надо. Пулемет знаю, в Осоавиахиме имел пятерку по стрелковому делу.

Прошли опасный район — Тунисский пролив, в котором было наиболее вероятно пиратское нападение фашистов на транспорт. В последнюю ночь где-то на траверзе Балеарских островов, занятых мятежниками, наше судно окружили неизвестные военные корабли. В зловещей тишине быстроходные эскадренные миноносцы обошли вокруг транспорта и стали по обоим его бортам, следуя параллельным курсом. Напряжение нарастало с каждой секундой. Мы собрались на палубе в ожидании самого худшего, что могло произойти. Так прошло несколько минут, которые показались нам вечностью. Но вот с одного из ближайших кораблей раздался в рупор громкий возглас: «Вива република Эспаньола! Вива Советико Русиа!»

На нашем судне радостное оживление. Выясняется, что эсминцы республиканского военно-морского флота Испании вышли нам навстречу и перехватили в самом опасном районе Средиземного моря. Они сопровождали транспорт до конечного пункта назначения. Оставалось еще полсуток пути. Настроение у всех приподнятое, мы чувствуем себя под надежной защитой военных кораблей. Слева по борту виднеется берег Африки, четко вырисовываются очертания Алжира. Лазурное Средиземное море играет всеми красками под ярким солнцем.

Невольно я вновь предаюсь размышлениям о своей судьбе, сравниваю ее с судьбой своих родителей, для которых мир заканчивался чуть ли не околицей села или ближайшей округой. Мой дед по материнской линии, которому тогда было за семьдесят, в течение своей жизни отрывался от родного дома в селе Григоровка не более чем на 50 километров. Он ездил на волах два-три раза на ярмарку в местечко Антонины, а иногда в уездные города Староконстантинов или Проскуров и когда возвращался, [39] то хвалился перед односельчанами: «Ось тэпэр я побачив свиту, громадяне!»

Отец, Поликарп Семенович, прошедший службу в царской армии и побывавший в окопах первой империалистической войны, видел за свой век два-три больших города. Самой дальней точкой его странствований был Киев...

И вот я, едва вышедший из юношеского возраста, успел уже побывать на Кавказе, где проходил службу красноармейцем, в столице нашей Родины Москве — в военном училище, в Ленинграде — на опытных зенитных стрельбах, теперь держу путь на край Европы — в далекую Испанию. В далекую ли? Теперь до Испании уже рукой подать, а моя Родина осталась далеко-далеко, где-то за семью морями... Нет, расстояние тут не в счет. Она стала еще более близкой сердцу. Недаром говорят: родиной жив человек. Делом, которое она ему доверила.

...На палубу вышел капитан. Он приветливо улыбается нам. Собираемся вокруг него.

— Как себя чувствуете, друзья? — переводит нам Пако.

— Сейчас отлично, а ночью было скучно, думали, что попали в ловушку к мятежникам, — ответил за всех Николай Герасимов.

— Вы знаете, мне тоже вначале стало не по себе, когда увидел военные корабли. Правда, мне сообщили, что нас должны встречать свои эсминцы. Но где произойдет встреча, было неизвестно. Я подал условный сигнал и, пока ждал ответа, испытал чувство тревоги, — сказал Рамон. — А сейчас, друзья, давайте на прощание пообедаем по нашим морским традициям.

Рамон был весел, шутил, благодарил за теплые слова в адрес испанской команды.

— Ребята, что бы нам подарить на память капитану?

Не помню, кто первым высказал это предложение, но поддержали его все. Решили преподнести массивную курительную трубку с длинным мундштуком и головой Мефистофеля. Рамон — заправский курильщик. Пусть вспоминает нас...

Капитан был доволен подарком и сказал, что будет беречь дорогой подарок как добрую память о «компаньеро Советико Русиа».

Наш рейс заканчивается: судно входит в порт Картахену. Об этом географическом пункте мы кое-что знали. [40]

Более двадцати столетий эта чудесная естественная гавань на Средиземноморском побережье Пиренейского полуострова служила укрытием торговых и военных кораблей для многих морских империй. Отсюда знаменитый полководец Ганнибал в 218 году до нашей эры предпринял свой поход против Рима и нанес поражение римским войскам при Каннах. С тех пор термин «устроить Канны» означает полное окружение и уничтожение противника.

С верхней палубы мы увидели в лучах заходящего солнца живописный город-порт. Вдали между гор причудливо вился серпантин дорог красно-бурого цвета, виднелись зеленеющие рощи цитрусовых и оливковых деревьев. Открывшийся пейзаж имел необычный для нашего глаза розоватый колорит. Все это было так красиво, что казалось нереальным, как во сне.

На набережной Картахены — толпы народа, играет оркестр, дети машут разноцветными флажками, взрослые салютуют нам поднятой рукой, сжатой в кулак.

Наше судно медленно причалило к берегу. Видим следы бомбардировки: разрушенные здания, разбитые портовые сооружения. Здесь побывала фашистская авиация.

Быстро наступили сумерки. С моря повеяло свежестью. Дышится легко, на душе спокойно. Но обстановка неожиданно меняется: послышались звуки сирей. И тотчас до нас долетел нарастающий гул.

«Авионес!.. Авионес!..» Нам сразу стало понятным это незнакомое испанское слово. Его с тревогой выкрикивают разбегающиеся в укрытия люди. Раздаются одиночные выстрелы зенитных орудий. А в это время неподалеку от нас взвиваются вверх сигнальные ракеты: чья-то предательская рука показывает фашистским летчикам цель.

Со стороны моря приближались самолеты. Они шли с Балеарских островов, где давно обосновались мятежники. Становится ясным: налет совершается для того, чтобы уничтожить прибывший морской транспорт.

Бомбы с пронзительным воем падают рядом. Одна взрывается в нескольких метрах за бортом. Если случится прямое попадание в судно, начиненное боеприпасами и горючим, то от него не останется и следа...

Сходим на берег и укрываемся в узких траншеях-убежищах, предусмотрительно подготовленных в порту. [41]

Фашистская авиация бомбит не на ощупь.

Вражеская агентура дает ей с земли сигналы: на набережной в окнах многоэтажных домов вспыхивает и гаснет свет. Теперь уже над нашим транспортом пересекаются трассы сигнальных ракет. Это целеуказание шпионов. Сколько же этих мерзавцев притаилось здесь!..

Как ни стараются фашисты добиться прямого попадания в судно, этого им не удается. Район порта и примыкавшие к нему жилые кварталы подвергаются разрушению. Дым пожаров застилает набережную. По ней то и дело снуют санитарные машины, подбирая раненых.

Налет продолжался около трех часов. Для нас это первое боевое крещение. К счастью, оно обошлось без потерь.

Как только забрезжил рассвет, судовая команда и портовые рабочие приступили к разгрузке транспорта. Прибывшие на его борт сотрудники советской дипломатической службы проверили по списку наличие добровольцев.

Представитель советского консульства в Картахене долго о чем-то говорил с капитаном судна. Затем, накоротке побеседовав с нами, он объявил, что мы располагаем временем до вечера и при желании можем осмотреть город, отдохнуть.

— Скажите, пожалуйста, с чего мы будем начинать нашу работу в Испании? — спросил кто-то из добровольцев.

— А вы ее уже начали, — ответил с улыбкой наш собеседник, — перенесли довольно приличную ознакомительную бомбежку, готовитесь к дальнейшей поездке. Долго мы вас задерживать не станем. Вечерним поездом отправитесь в Альбасету. Там получите указания о порядке дальнейших действий у военного представителя посольства Дмитрия Александровича Цюрупы.

— Можно один вопрос? — услышали мы вдруг звонкий голос радиста Николая Воронкина. — Разрешите мне остаться здесь, с нашими добровольцами? — В голосе радиста звучали твердые нотки требования. — Я хочу сражаться с фашистами за республиканскую Испанию... Очень хорошо умею стрелять из пулемета...

Представитель консульства внимательно посмотрел на Николая и после паузы ответил: [42]

— Решить такой вопрос сию минуту не могу, ведь там, — он показал на наш транспорт, — вам нужна замена...

Группами по два-три человека мы отправились на осмотр испанского города, а Коля, не отставая от представителя советского консульства, последовал за ним.

— Вот увидите, наш «чубчик» возьмет начальство на измор и добьется своего, — сказал Михаил Алексеев.

— Парень с характером, — одобрительно ответил я.

По городу мы шли не спеша, с любопытством вглядываясь в его необычные черты. Было интересно почувствовать аромат испанской земли. Прошли вдоль набережной, усаженной пальмами, на которых были видны свежие отметины недавней бомбежки. В сквере увидели развороченные клумбы.

— Как будто после извержения вулкана... — сказал кто-то на ходу.

Чем дальше мы удалялись от порта, тем меньше замечали разрушений, тем спокойнее выглядел город. По брусчатым мостовым важно шествовали ослы с поклажей. На балконах сушилось белье. Из окон иногда показывались заспанные лица горожан, без особого любопытства окидывавшие нас беглым взглядом. Жители Картахены приходили в себя после ночной бомбардировки, им было не до случайных прохожих.

Картахена не была тыловым городом в привычном понимании: хотя и находилась в нескольких сотнях километров от линии фронта, она постоянно подвергалась воздушному нападению. Фашисты, делавшие ставку на мощь авиации, избрали этот порт одним из основных объектов своих бомбардировок.

Уже в консульстве я узнал о причинах слабого зенитного прикрытия города. Дело в том, что из батарей зенитной артиллерии крупного калибра (пушки системы Виккерса), стоявшей на обороне порта, кадровые испанские офицеры в начале мятежа перешли на сторону генерала Франко. Боевые расчеты, состоявшие в основном из анархистов, разбрелись по домам. Техника оказалась не боеготовой. Теперь противовоздушной обороной порта будут заниматься наши советские инженеры и другие специалисты из аппарата военно-морского атташе.

Во второй половине дня в консульстве появился сияющий Николай Воронкин. Он шутил, пел, смеялся. Глаза [43] его искрились открытой радостью. И столько в них было юношеского задора!

— Как дела, Коля? — спросили мы у него, и он вместо ответа затянул свою любимую песенку. Да, он зачислен добровольцем и вечером вместе с нами должен убывать в Альбасету. Шумный, озорной Коля Воронкин был таким, кого называют парнем не из робкого десятка. Он не привык отступать от мечты. [44]