С в е т л а я п а н и

Вечер на " STALOWA WOLA". В замке коронного гетмана шумно празднуют рождение щенят у любимой суки пана Калинки. Парадный зал, напоминающий скорее внутренность какого-то гигантского храма, освещен тысячами мягких огней. Высокий потолок разрисован наподобие ночного неба и украшен бледными серпами месяцев и россыпью неярких звезд. На стенах прибиты щиты, ключи и знамена покоренных. На дальнем конце стола упившиеся вояки распевают " Вудка мусет бысць." А ближе к нам назревает гроза - пан Адам Сосульский сцепился с ксендзом Бадальским. Зная вспыльчивый нрав святого отца, можно предположить, что без крови не обойдется.

Сосульский. Цыц, жаба! Не позвалям!

Калинка. Если будет на то згода пышного пана...

Сосульский. Не будет никогда на то моей згоды, чтобы всякое быдло мычало такие позорные речи.

Калинка. Пана плохо учили хорошим манерам. Шляхтич...

Сосульский. Пана учили, что если другой пан, а паче ксендз скажет " Промазурили Великую Польшу", то это уже не шляхтич, а последний хлоп, осел и разбышака.

Калинка. Пан Бадальский вовсе не говорил...

Бадальский. Пан Бадальский вовсе не просил пана Калинку быть его адвокатом. Пан Бадальский сам хороший оборонец своим словам и своей лыцарской чести. А если какая-то неученая свинота посмеет прерывать его таким наглым порядком и сунется оценивать смысл речей, в которых ни бельмеса не смыслит, то пан Бадальский скажет, что, с божьей помощью, его саблю можно встретить завтра после утренней службы у фонтана в зимнем саду.

Сосульский. Як маму кохам! Давно я хотел узнать, какого цвета кишки у нашего пыхатого ксендза.

Бадальский. Пан утолит свое любопытство, любуясь на собственную требуху. Смею заверить - моя точно того же цвета.

Сосульский. Поглядим, когда мой неученый клинок доберется до вашего образованного пуза.

Бадальский. Тебя, господи, хвалим! Ты посылаешь малым умам большую спесь, чтобы они проживали без страха свой последний день.

Калинка. Amen! Не время ли достойному ксендзу вернуться к предмету его пламенной речи. Кажется, говорили о национальном.

Бадальский. Когда меня так неучтиво прервали, я как раз рассуждал о том, что до тех пор мы не пропили наше отечество, пока холопы не умеют выделывать настоящую польскую водку.

Сосульский. Тысяча и две ведьмы мне в зубы! Выходит, я неправильно расслышал слова достойного ксендза.

Бадальский. Боюсь, что так, пан Сосульский.

Сосульский. Тогда не будет ущерба моей древней фамилии просить прощения у рассудительного пастыря.

Бадальский. Сын мой, я не отпущу тебя на небо без искреннего прощения. Будь в том надежен и не забудь дать сегодня Феське саблю. Пусть протрет ее своим холопским салом от ржавчины.

1-й шляхтич. А вот и сама " пани Сосульская". Виват!

Феська (внося блюдо с зажаренным поросенком). Знать я не знаю никакого Сосульского. Хто мне такой, этот Сосульский? Он мне не муж, не коханец, бо, по совести, какой из него коханец? Так, одна аллегория. А мне никакого интересу, чтобы всякий трепал мое имя в контехсте старого калеки. Я баба независимая.

Сосульский. Ах ты песка! Как смеешь равнять свое тело с моим славным родом?!

Феська (не обращая внимания на Сосульского). Как панство находит сегодня моего поросенка?

1-й шляхтич. Бесподобен, как и обычно. Царь свиней!

Калинка. Трошки, як на мой вкус, пани его перегрела в духовке.

2-й шляхтич. А як по мне, так такому поросенку все еще и мало будет. Тут бы и перцу добавить не помешало.

Феська. Уж будьте покойны, перцу я ему всыпала сегодня - дай бог всякому кабану - не пожалела перцу. Но, як ваша мосць скажет, я еще добавлю, мне не накладно - маю перца на десять таких поросят.

Калинка (стараясь, чтобы Сосульский не слышал). О, в том у присутствующих нет никаких сомнений.

1-й шляхтич. Воистину так. Пани прямо кашолка с перцем!

2-й шляхтич. Пепшяна крулева! Виват!

Все, кроме Сосульского, ксендза и пани Язловецкой. Виват! Виват! Виват!

1-й шляхтич. Никаких сомнений. (Смеется.)

Бадальский. Кхм...

Калинка. А что наш ксендз кашляет?

Бадальский. Боюсь нарушить солидарность...

1-й шляхтич. Пан простудил здоровье?

Бадальский. Кхм... Боюсь нарушить такую отрадную солидарность...

2-й шляхтич. Сквозняк чертов. Так и сифонит.

Бадальский (твердо, с видом католического мученика). Нарушу такую редкую шляхетскую солидарность, но напомню, что кое-кому суровые правила ордена иезуитов не позволили оценить те качества достойной Феськи, которые приводят панство в такой малопонятный для меня восторг.

Феська (возмущенно). Ты ж ба! Як при людях, так язуит... (Смотрит, чтобы Сосульский не услышал.) А як в кладовке, так " Солнце мое, обворожительная Феська"?

Всеобщий смех. Ксендз воздевает руки к небу, словно призывая Всевидящего в свидетели своей невинности.

Калинка (давясь смехом). Предлагаю обществу отпустить пану невольный грех, ибо всем нам ведома одна его роковая деталь.

Сосульский (обеспокоено). Это что же такая за деталь?

1-й шляхтич. А як свентший ксендз напузырится горилки, то наутро ни беса лысого не вспомнит, хоть бы ему и репа треснула! Га-га-га!

Сосульский. Точно! Га-га-га! Хоть бы ему и репа треснула, хоть бы ему и сто дяблов рогами в печенку позаскакивало!

Бадальский (голосом стали). Кое-кому я бы не советовал полагаться на мою плохую память.

Сосульский. Хм, э-хм...

Феська. Вот тебе и " хм". Пошли, старый черт, выйдем, у меня до высокого пана дело.

Сосульский. Какое еще дело? Какое у меня, уродзоного шляхтича, может быть дело с твоей хлопской рожей?

Феська. А с каких это пор моя рожа пану не уместна?

Сосульский. А с таких!

Феська. А с каких?

Сосульский. А с таких!

Феська. А это видел? (Показывает кулак.)

Сосульский. Да я тебя... Вот я тебя. (Пытается вытащить саблю из ножен.) Опозорю поганой кровью предковский клинок.

Феська. Да ты шо?

Сосульский. Порублю на мелкую салатку.

Феська. Та невже?

Сосульский. Встромлю так, что очи повыскакивают.

Феська. Та дай боже нашому теляти вовка з`iсты. (Уворачивается от клинка.) Ой! Пень дзьобаный, спрячь кривулю, еще вуса себе отрубишь.

Калинка (пошептавшись с ксендзом). Пан Сосульский! Пан Сосульский!

Сосульский. Молчать! От родного брата таких слов терпеть не стану.

Калинка. Да, по совести говоря, чхал я на вашего брата с высокой брамы. Тут, понимаешь, от щирого сердца предлагаю медку вашей мосце, а мне каким-то, перепрошую, сучим родственником в очи тычут.

Сосульский. А что, воистину добрый медок?

Калинка. Сил нет, какой добрый. Но, вижу, пану приятнее маневрировать за грязной юбкой, чем справлять лыцарскую беседу.

Входят Анджей и Брат Анджея.

Калинка. Ай чудно! Вот и славная молодежь. Пополнение. Давно ждем, давно. Заждались.

Пока Анджей и брат его представляются товариществу и обмениваются с ним поклонами, Адам Сосульский, под аккомпанемент феськиной ругани, приканчивает бутыль.

Феська. О, бач, присосался. Куда в тебя, заморыша, только лезет?

Сосульский. Молчи, сорока.

Феська. Сам молчи, дятел.

Анджей. Это что за цаца?

2-й шляхтич. А, пустое - хлопка.

Калинка. Это Феська, кухарка, нашего славного Сосульского почти что жена. Такую власть взяла над стариком, что боронь боже. Вепрь, а не женщина.

Феська. Досыть, досыть. (Пытается вытащить Сосульского из-за стола, но ей это не удается.) От люципер. И что панство прикажет мне делать с этим бычьим пузырем?

1-й шляхтич. То уж вам виднее, достопородная. Абы только сегодня ночью обошлось без людских потерь в коронном войске. Ха-ха..

Феська. Тьху на вас, пьяницы ляшские. Умаяли товарища и ржут еще. Хоть бы глядели за стариком, ему ж вообще пить нельзя, у него ж лихорадка от вашей поганой водки.

Сосульский. Но, но. Не позвалям.

Феська. Вставай, кабанюка. (Встряхивает Сосульского, как куль с бульбой.) Рыцарь польский. Где только вас, таких рыцарей, находят? В какой гнилой капусте?

Анджей. Эй, хлопка. Усмири пасть, если не хочешь, чтобы я заштопал ее твоими кишками.

Феська. Это что еще за собачий подморыш тявкает? (Оглядывается и видит Анджея.) О, господи! Где я могла видеть... (Замечает Брата Анджея. Закрывает рот рукой, как бы заглушая крик и стоит в оцепенении.)

1-й шляхтич. О...

2-й шляхтич. О...

1-й шляхтич. Дела амурные...

Калинка. Ай да молодое пополнение.

Феська (охрипшим голосом). Где я могла видеть славных рыцарей?

Брат Анджея. Очнись, ведьма, мы с братом не летаем на шабаши. Где же нам было видеться?

Феська. Правда ваша, не могли мы с вами видеться. Никак не могли. Этого не может быть. Ой, господи, прости нам грехи наши тяжкие.

Калинка. Цото в ляси сдохло. Феська, ты ли это?

Феська. Прости господи, прости господи...

Калинка. Пан ксендз, это по вашей части. Верните душу Феськи на кухню.

Бадальский. Сожалею, но Феська молится тому пану Езусу, с которым Мой не имеет договора о сотрудничестве. Боюсь, что пышная шляхта останется сегодня без десерта.

1-й шляхтич. Как, без десерта? То ущерб шляхетскому званию.

2-й шляхтич. Эй, ты, Санта-Феська, неси компот! Живо!

Феська. А?.. Что угодно вашей мосце?

2-й шляхтич. Компот, пирожные, бисквитки.

Феська. Бисквитки пану?

2-й шляхтич. С цукерками.

Феська (медово). С цукерками?

2-й шляхтич. С цукерками.

Феська (взрывается). А может пану еще и коныка на сраке намалевать? (Анджей вскакивает. Шляхтичи бросаются на него и держат за руки - не дают выхватить саблю из ножен.) Ой!

1-й шляхтич. Беги Феська, конец тебе.

Феська (теребя уснувшего Сосульского). Адамчик, вставай.

1-й шляхтич. Брось его, дура, ноги уноси.

Феська. Срочное дело до пана.

2-й шляхтич. Очнись, хлопка, из тебя сейчас салат сделают!

Феська. Солнышко, пожалей меня.

Калинка. Беги, Феська, беги. Не удержим.

Феська. Адам, коханый мой.

Сосульский (больше нет никакой возможности притворяться спящим). Песка безмозглая, язва соленая, сколько ж ты будешь кровь из меня точить?

Феська. Золотце!

Сосульский. Сматывайся, старая, не видишь, что творится!?

Феська. А ты идешь, сокол?

Сосульский. Иду, ласточка. Чтоб ты луснула.

Феська убегает. Возвращается.

Феська. Идешь?

Сосульский. Лечу. (Ползет на четвереньках за Феськой.)

Анджей вырывается из рук шляхтичей. Делает несколько шагов вслед за беглецами, но останавливается и гневно смотрит на державших его.

1-й шляхтич. Да, позор вопиющий.

Калинка. Просто Сосульского жалко. Очень привязался к бабе.

2-й шляхтич. Пан новичок в нашем товаристве...

Брат Анджея (выходя вперед и становясь рядом с Анджеем). Мы с братом новички в этом славном товаристве. И брат мой, конечно, был не прав, затевая бучу. Ему следовало сперва узнать, что здесь рабам дозволено господ за усы таскать. (Возвышая голос.) Мы новички в этом славном товаристве, но мы не новички в делах чести. Клянусь маткой найсвентшей, каждый, кто впредь посмеет удержать руку моего брата, или, не приведи Господь, мою, сильно о том пожалеет. Я не погляжу ни на его славный род, ни на его седины. А кому моя такая речь не по душе, то вот он я, а вот мои пардоны. (Кладет руку на эфес сабли.)

Калинка. Панове, панове, не будем превращать такой славный вечер в свару. Столько деликатной закуски. Я в претензии, что панство игнорирует наш маленький повод.

1-й шляхтич. И то правда. Великий день. Сука пана Калинки принесла великолепных щенят.

2-й шляхтич. Виват пану Калинке!

1-й шляхтич. Виват суке пана Калинки!

Все. Виват! Виват! Виват!

Пани Язловецкая. Позволю себе напомнить пышной шляхте, что прежде, чем сука пана Калинки родила, мы все были поляками и летели в далекий космос не за детьми собачьими, а затем, чтобы боронить славу нашей великой родины. И лущить ее врагов. Смерть хлопам!

Анджей, Брат Анджея. Смерть хлопам!

Шляхта неловко молчит.

Пани Язловецкая. Позорные души. Постыдились бы этих младенцев. (Указывает на Анджея и Брата Анджея.) Еще кровь матери сочится из пуповин, но губы их уже знают вкус вражеской смерти. Смерть хлопам!

Анджей, Брат Анджея. Смерть хлопам!

Некоторые шляхтичи (несмело). Смерть хлопам.

Пани Язловецкая. Еще тише, рыцари, еще тише. Услышит ваша подруга Феська, горя не оберетесь. Налетит, как черная туча, отхлещет шляхту по губам грязным подолом. Будете знать, как бунтовать против вельможной рвани. А я вот не боюсь эту ведьму. Если надо будет, сумею выцарапать ее поганые бельма.

Анджей. Крулева! Возьми жизнь!

Пани Язловецкая. На что мне твоя жизнь, щенок, если ты вошь подлую не раздавил?!

Анджей. Да если б не эти паны...

Пани Язловецкая. Да если б не эти баб ы, я б сама, этими белыми руками, прикрутила фитиль всему холопскому роду. Мы бы сегодня не собачьи именины справляли, а любились бы с паном на могиле последнего негодяя!

Анджей. Быть по тому...

Пани Язловецкая. Уймись.

Анджей. Крулева! На бога! Милости прошу!

Пани Язловецкая. Ноги целуй.

Анджей. Буду целовать, буду.

Брат Анджея. Опомнись, Анджей!

Анджей. Не трогай меня, убью!

Брат Анджея. Брат, очнись!

Пани Язловецкая. Целуй, червь!

Анджей. Будешь ли моею, чаровница?

Пани Язловецкая. О...

Анджей (целуя). Моя?

Пани Язловецкая. Прочь, пес! (В сторону.) Лучшие годы проходят, а мятежники все еще коптят космос. Нет, право, если б знать, что урвалась им нитка, я бы всему коронному войску не пожалела. От последнего жолнера до гетмана. Перерыв только на каву и опять... Жолнер, гетман, жолнер, гетман... Самого мизерного не обделила бы... Безногому дала бы. Ешьте, польские герои. Пейте меня. Абы ж только знать, что кончилась эта зараза. (Кричит.) Боже, отдай в мои руки польскую судьбу!

Голоса. Гетман, гетман...

Тяжело входит больной гетман. Калинка вопросительно подскакивает к нему.

Гетман. Видишь, все-таки пришел. (Отвечает едва заметным кивком головы на почтительные поклоны присутствующих). Потом, все потом. (Садится.) Покажи мне этого Тамерлана в пудре. (Смотрит на пани Язловецкую). Я так и думал. За что ж пани так любит русинскую нацию?

Пани Язловецкая. Ваша мосць...

Гетман. Ну, быстрее.

Пани Язловецкая. Да вы посмотрите, на что их бабы похожи...

Гетман. Понятно... А вы, рыцари? Чем вам хохлы не угодили? Ну... Калинка.

Калинка. Да, по совести, Бог бы с ними. Хохлы себе и хохлы. Да и бабы у них... Нет, чего там - бабы бывают порядочные. Вот обувь делают - да, беда. (Демонстрирует.) У Стецька рябого брал. Еще на свадьбу. С виду оно как бы и хромовые, а пару-тройко лет поносишь - чистый юфть. И каблук летит. Вот - кобелек объел.

Гетман. Дурак ты, Калинка, хоть и человек хороший. Ну... У кого другие версии?

1-й шляхтич. Да вообще как-то... Хамят.

Гетман. Когда последнего живого хохла видел?

1-й шляхтич. Так, не далее...

Гетман. Это Феська, что ли, хамит?

1-й шляхтич. Ну при чем здесь Феська? (Пани Язловецкая кривится, словно жабу глотает.) Вообще хамят.

2-й шляхтич (желая отличиться). Может...

Гетман (оборачиваясь, живо). Ну...

2-й шляхтич. Может...

Гетман. Не томи.

2-й шляхтич. Говорят, холопы пекло запаскудили. Чуть всех чертей на сало не пустили... Не можем, говорят, без сала. Невозможно это нам. В пост - еще туда-сюда, а как разговляться, так хоть из черта, но сала добудь.

Бадальский отрывается от молитвы и безмолвно огорчается такому вопиющему шляхетскому скудоумию.

Гетман. Слышал, пастырь?

Бадальский. Не глухой.

Гетман. Что скажешь?

Бадальский. Если не покончим с пьяными зачатиями, ожидают нас плохие времена.

Гетман. То так, то так. А что ты о наших славянских братьях скажешь?

Бадальский. Я ж, ты знаешь, не дурак...

Гетман. Знаю.

Бадальский. А как выпью, так ту бумажку, что у тебя в кулаке, как будто и наизусть предвижу.

Гетман (делая непроизвольное движение, будто собирается спрятать руку в карман). А ты протрезвей маленько. Протрезвей, мой тебе совет...

Бадальский. А если протрезветь и забыть про бумажку, да про то, как тебя твой друзяка Калинка сюда зазывал, а ты болезнью отговорился... Да если еще забыть...

Гетман. Ты о чем надо забыть - забудь.

Бадальский. О чем надо забыть, я забыл, когда еще и ты не знал.

Гетман. Ишь какой...

Бадальский. А если забыть, так скажу, что ни на волосок от лысой кобылы я в этом не разбираюсь.

Гетман. Сам-то хоть понял, что сказал?

Бадальский. Я ксендз. Более того, я иезуит. Но я не кукла. Я живой - глубоко волнуемый Богом человек. Поляк, коли на то пошло. И если, как ксендз, я готов хоть колотушкой выбивать у них из голов схизматский туман, то, как...

Пани Язловецкая. Как поляк!?

Бадальский. Я знаю... Злодеи, иуды, кровопийцы, хамы, каких свет не видел, грабители, лентяи, пропойцы хуже Сосульского. Язык их базарный и того толком не знают. Наглые, темные, трусливые... Но рыцари. Так мало в мире наций, которые похожи на поляков безумием своим и чванством... Где вы найдете немца, чтобы нацепил на себя эти тряпки и не снимал до смертного часа. А они - да. Как будто одна мать. Такие башибузуки... Я вижу, к чему все идет, и не вижу того сапожника, который починит разлезшийся славянский чобот. Но сколько жив буду - повторять буду - нам в этом чоботе еще полвселенной пройти придется.

Гетман. Да... Я не стал тебя перебивать. Дай, думаю, умный человек до конца договорит. Может, он главное слово напоследок приберег. Такое слово, чтобы от него в голове солнце сделалось, чтобы в кровь упало, как камень, - чтобы от него круги пошли. Нет, ты, конечно, хорошо говоришь, отче. Если в лапы к казакам попадешься, они тебя за язык гвоздем к осине пришпилят, - хорошо говоришь. Брюхо и щеки у твоей речи, как у феськиного, не к столу будет сказано, борова-сожителя. А вот хребта у твоих слов - ровно на половину дохлой вороны - свечка, а не хребет. Главного про холопов ты и не понял, и не сказал...

Бадальский. Скажи ты.

Гетман. И я не скажу. И я не понял. Думал, ты вот - книжная голова. Ну, да Бог с этим. Теперь я вам прочту, чтоб вы знали, за что простой польский рыцарь должен ненавидеть эту мятежную нацию. (Разворачивает бумагу, которую держал в руке.) Послание его величества короля польского Владислава XI V (Шляхта преображается.) коронному гетману. (Читает.) " Получив от твоей милости верные известия о разгорающемся мятеже, к утешению врагов Св. Креста служащему, мы принимаем с любовью эту праведную кару, которую Бог ниспослал нам за грехи, гордыню и пороки наши. Наше долготерпение ведомо тебе. Не раз и не два смирением беспримерным и уступками, в любом другом государстве невозможными, усмиряли мы буйные восстанские головы. Полагали мы, что от блеска величия государя растопляется злоба мятежа и виновные падают в прах, укрощенные милосердием монаршим. Но, поскольку христианская наша терпимость принимается неразумными головами за слабость, укрепились мы в намерении своем вырвать злобесный корень и стереть само имя подлой казацкой нации с лица Вселенной. Надлежит то исполнить немедля и с превеликим тщанием, в чем на тебя особую надежду имеем. При таком несчастном положении, в котором наше отечество пребывает, единственною отрадою служит нам верность и геройство неизменные, кои водимые твоею милостью полки являют."

Все (дружно). Смерть хлопам! Виват король Владислав! Виват! Виват! Виват!

Гетман. Запрещаю под страхом казни любые поединства. На улицу носа не высовывать. Если узнаю про кого, кончу как цуцика и еще и выпорю перед тем. Всем понятно?

Шляхта (вразброд). Всем.. Всем...

Гетман. Смерть хлопам!

Шляхта (громово). Смерть хлопам!

Калинка. Всем?

Гетман. Всем.

Калинка (показывает на чоботы). А?

Гетман. Тоже.

Калинка. А?

Гетман. И ей. (Всем присутствующим.) До зброи, детки!

Все. До зброи! До зброи! На конь! Кончай хлопов!

Взметнулись шляхтичи, как школяры, которым наставник бросил тряпичный мяч, туго набитый конским волосом. Образовали дворяне буйную толпу, объежились саблями и с веселыми криками кинулись вылущивать хлопское зерно. Остались только ксендз, да гетман, да Калинка, да псы Калинкины. Ксендз молится. Псы поросенка доедают. Калинка потылыцю чешет. Гетман ус крутит.

Гетман. Что, Бадальский, молишься за победу польского оружия?

Бадальский. Так плохо, что уже надо?

Гетман. Обойдемся и без твоих молитв. Просто хочу знать, что просит польский ксендз у польского Бога.

Бадальский. Бисквиток насущных. Ничего более. Бисквиток насущных.