Д и в о Х л о п с к о е

Банкетный зал в замке коронного гетмана. Утро нового дня. Лежит в живописном беспорядке цвет польского воинства, утомленный кровавой потехой и последовавшей за ней новой попойкой. Храп стоит такой, что и деревянный бог на распятии жалеет, что не надрал в свое время ваты из прорех Калинкиной старой шапки. То-то сгодилась бы сейчас на затычки.

В промежутках между залпами могучих глоток, слышны отдельные слова речи ксендза, который один только и не спит.

Бадальский....шляхта, шляхта... такая болезнь... у нас шляхта... тысячелетний кошмар... прожорливых рыцарей... и распахивают... но счастья!.. в подштанниках... как это понимать?.. выстреливает глаза... пан Казимеж... а пана Казимежа... а пану Казимежу...

Бадальский встает и идет к двери. Внезапно она распахивается, и влетает безумная Феська с сапогом на руках. Баюкает сапог, как ребенка, и поет дурным голосом колыбельную.

Феська. У недiлю вранцi-рано

Кiнь вернувся осiдланий.

Вийшла з хати стара мати

Стала коня напувати.

Напоiла та й заплаче:

" Люле-люле мiй козаче..."

Храп, который было прекратился с явлением Феськи, возобновляется теперь с удвоенной силой. Каждый изо всех сил старается убедить товарищей и себя самого в том, что крепко спит. Только застигнутый врасплох Бадальский да непривычные к феськиным штучкам молодые рыцари глядят теперь, разинув рты, на диво хлопское.

Феська говорит что-то и чем дальше говорит, тем громче храпят поляки. Ничего не слышно. Храп уже и не храп, а рев настоящий. Поднялись братья, подошли к хлопке. Сказал что-то один молодой рыцарь, что-то гневно крикнул другой. Ответила им быстрая на язык Феська и застыла, глядя изумленно на стальную змею, ужалившую ее в грудь. Смолк храп, как и не было его.

Феська. Сыночек. Сы... Сы-ноч-ка...

Умерла Феська и рухнула на пол. Сразу и шляхетская компания проснулась. Встали паны вокруг Феськи и молчат. Входит Сосульский в одном сапоге.

Сосульский. Где эта индюшка?

Ему, понятное дело, не отвечают.

Сосульский (обнаружив Феську). Ты зачем, ведьма, чобот поцупила? (Находит.) Вот он, мой мальчик. Что она тебе сделала? (Надевает сапог.) Если какую обиду, так ты скажи - я ей, чертовке, хвост укорочу, не погляжу, что тут ее сучьих покровителей целый табун. (Приводит себя в порядок, поправляет усы и, приняв молодецкий вид, обращается к молчаливой группе.) А что, паны-рыцари, не угостит ли кто старого героя медком?

Калинка. Адам, когда же ты станешь человеком?

Сосульский. Вы что, дурни, пьяной бабы не видели? (Замечает гетмана.) Виноват, ваша светлость, я вас не заметил.

Гетман (не слышал предыдущей фразы Сосульского). О чем ты, Сосульский?

Сосульский. Ну, в смысле того, что вы дурень...

Гетман. Я дурень? (Кладет руку на эфес сабли.)

Калинка. А я слышал, гетман запретил поединки.

Гетман. Ох уж этот мне гетман! Куда ни сунусь, везде гетман. Скорее бы ему трясунец настал.

Сосульский. Вставай, старая! Позовите с кухни, пусть поднимают свою атаманшу. Она думает, я с ней цацкаться буду - слюни ее пышные вытирать. Бабская стратегия. Не на того напала. Адама Сосульского на крючок из бабских струй не поймать, Сосульский западню за версту чует.

Калинка. Адам, твоя баба мертва.

Сосульский. Как мертва, так сразу моя баба, а как феськин зад щупать, так " А не лезь, старый дурак, не в свое дело? "

Калинка. Феськи нет больше.

Сосульский. Как нет, когда вот - лежит.

Калинка. То уже не Феська.

Сосульский. Как же не Феська? Брюхо Феськино. Феська!

1-й шляхтич. Мертвая! Мертвая! Мертвая! Мертвая! Мертвая! Мертвая! Мертвая!

Сосульский (испуганно). Истинно мертвая?

1-й шляхтич. Как Бог свят. (Крестится.)

Сосульский (бросаясь к бабе). Да вы что? (С облегчением.) Брешете паны-братья. Где ж она мертвая, когда вот - рукой брызгает.

Точно бомба взорвалась, так отбросило людей от старухи. А Феська действительно рукой " брызгает" и ногами шевелит.

Рождает Феська.

Что тут поднялось! Бегают испуганные паны, перецепляются за лавки, падают. Самые смелые раздобыли тазы и полотенца, приняли ребенка как смогли, вбили в него жизнь, обтерли, завернули в скатерть и отдали орущий сверток гетману.

Гетман (поднимая ребенка). Чей щенок?

Молчит шляхта. Гетман подносит дитя Сосульскому. Тот, помедлив, отрицательно качает головой. Проходит гетман мимо застывших воинов.

Гетман. Думаете, поверю, что она его с огурцом малосольным прижила? А? Что молчите? Если никто щенка не признает, я его прямо к звездам отправлю, так и знайте. Калинка, найдется у тебя в хозяйстве добрая бочка из-под польской горилки?

Калинка. Я, ваша светлость, палачом отродясь не был.

Гетман. А я, Калинка, не палаческой службы прошу. Я хочу, чтоб ты нас рассудил с этим зверенышем. Полагаю, если на нем Бог стоит, так и в бочке хлопец жировать будет, а нет, так его и у Христа за пазухой тараканы склюют. Давай бочку, Калинка, не серди меня. (Калинка дает знак своим людям.) Последний раз спрашиваю - чей щенок?

Засопел как-то странно Анджей, будто жаль ему стало младенца, и тогда поднял руку брат Анджея - молодой убийца Феськин.

Гетман. Твой?

Приносят бочку.

Брат Анджея. Мой!

Анджей. Брат, ты в своем уме?

Калинка. Ну что за дела? (Брату Анджея.) Зачем на себя клевещешь. Вчера еще и духом твоим не пахло.

Анджей. Брат!

Брат Анджея. Мой!

Гетман. Судить будут.

Брат Анджея (глядя на Феську). Знаю.

Гетман. Не того судить будут, кто хлопку кончил, а того, кто щенка с ней сочинил.

Брат Анджея. Знаю.

Гетман. Эх, молодые, дурные. Ладно. Уговаривать не стану. До вечера тебе времени. Одумаешься - клади куклу прямо на стол - найдется кому прибрать. Давай, сынок, не дури. Жду на совете. Завтра выступаем - все помнят?

Все. Все.

Гетман. Жду всех. Не прощаюсь. (Уходит.)

За гетманом тянутся и остальные. Не ушли только братья и Бадальский. Ну, и Феська, естественно.

Анжей. Что-то сделалось со мной... Будто раскололи надвое... Я - старый я - говорю ей: " Очнись, ведьма, мы с братом не летаем на шабаши. Где же нам было видеться...", а второй я - новый я - показывает глазами: "...Не верь мне, не слушай меня - я помню...". Шляхетский суд!? Что мне теперь шляхетский суд? " Сыночек...? " (Вслушивается в звучание слова.) Сыночек, сыночек, сы-ноч-ка... Не знаю кто она мне - другое знаю... Мы теперь со щенком... одно.

Бадальский. Шляхетский суд - это химера. Наложат банницию или инфамию - ну и что? Самуил Лящ покойный, так столько этих бумажек имел, что халат из них сшил. Ходил в нем на сеймики. На пиру ест и нарочно гусиным жиром на халат брызжет - презрение показывает. Затейник был. Любил лягушек в печеных телят сажать. Подадут на стол такого теленка, а он вдруг мычать начинает. Дамы пугаются. Весело.

Брат Анджея. Вы очень изменились, отец Бадальский.

Бадальский. Что, мальчики, в университете я вам другие байки рассказывал?

Анджей. Хороши байки! " Надлежит избегать морщить лоб и особенно нос, чтобы чувствовалась наружная безмятежность, отражающая внутреннее спокойствие... Нельзя легкомысленно вертеть головой то туда, то сюда. Поворачивать ее следует степенно и по необходимости. Но если в этом нет нужды, голову нужно держать прямо, слегка наклонив ее вперед, не отклоняя ни вправо, ни влево... Лицо должно выражать..." Тьфу! От таких баек мухи вешались.

Бадальский весело смеется.

Брат Анджея. Зачем все это?

Бадальский. Зачем? Ты спрашиваешь, зачем? (Серьезно.) Я отвечу, но не надейся, что ты меня поймешь. Вы знали профессора, который учил быть посохом в его руках и сам был говорящей марионеткой в руках начальников. Вы знали яростного защитника всего того, что защищать невозможно - интриг Ватикана, нелепых прав духовенства. Верили мне? Нет. Вы чувствовали себя детьми другого человечества - просвещенного, единого и доброго - вам так казалось. Вы все силы души употребляли на то, чтобы выстоять в схватке со мною - с вашим духовным отцом, вашим слепым духовным отцом. Сперва притворялись, потом лгали мне, а затем вы научились высокому мастерству исповеди - научились прятать душу, обнажая ее. Я часто плакал от счастья, когда думал о вас. Я видел надежду того мира, который мне дорог. А потом, когда вы завершили обучение и сбежали, я стал думать, что ошибся. Через полгода я бросил кафедру и перебрался сюда... А тут появляетесь вы. Значит, всемирная сеть не поймала вас, всемирная радость и всемирная скорбь уже не трогают струны вашего сердца? И теперь вы решили забраться на край обитаемого космоса, чтобы добывать истину в незатейливом духе пограничья - потроша любого, кто посягнет на ваше рыцарское имя, или, не приведи Господи, на честь вашей родины? Так? Так. Но прошло меньше суток, а этот простой дух уже непосилен вам.

Анджей. Я не понимаю.

Бадальский. Вы убили дурачка сапожника за то, что тот не успел вовремя скинуть шапку, а деду, который напророчил одному из вас погубление Польши, вы отсыпали в шапку червонцев. Что бы это значило?

Брат Анджея. Откуда вы знаете?

Анджей. Он показал нам дорогу в замок. Мы час кружили...

Бадальский. Это пустое.

Брат Анджея. Я не смог его убить.

Бадальский. Почему? Ты задумывался - почему? Вы поверили ему?

Брат Анджея. Нет! Ни я, ни брат мой!..

Бадальский. То есть, ты уверен, что ни ты, ни твой брат...

Брат Анджея. Ни я, ни мой брат...

Бадальский....не станете погубителями Польши?

Брат Анджея. Ни я, ни мой... брат.

Бадальский. Тогда почему ты не убил этого колдуна?

Брат Анджея. Я... не смог.

Бадальский. Но ты смог убить женщину, которая признала в тебе сына. К чему бы это?

Брат Анджея. Я не смог ее не убить.

Анджей. Если она наша мать, это значит, что мы беспородные подножники шляхетские, а не рыцари. Наша настоящая мать погибла в далекой экспедиции. Ведь вы сами нам рассказывали. Вы сами рассказывали, отец Бадальский. Это - правда? Наша мать погибла в далекой экспедиции?

Бадальский. Ваша мать погибла в далекой экспедиции.

Анджей. Слава Езусу!

Брат Анджея смеется.

Бадальский. Смейся! Смейся!

Брат Анджея. Господи, к чему все это?

Бадальский. Трус! Зачем ты вмешиваешь Господа, когда твоя честь уже знает ответ?

Анджей. Святой отец, вы учили нас другому.

Бадальский. Я всего лишь говорил другое. А учил я вас именно этому. Ты понял?

Анджей. Нет.

Брат Анджея. Я понял!

Бадальский. Я не сомневался. Ты всегда был глупее своего брата.

Анджей. Так что мы будем делать?

Бадальский. То, что подскажет этому поляку (показывает на Брата Анджея) его честь и любовь к родине.

Анджей. Черт бы побрал ваш тарабарский язык! (Брату.) Эй ты, поляк! Что подсказывает твоя честь и любовь к родине?

Брат Анджея. Моя честь? Моя честь... Святой отец...

Ксендз Бадальский. Спрашивай.

Брат Анджея. Холопы. Они страшны Польше?

Ксендз Бадальский. Как слону вошь.

Брат Анджея. Вы помогли мне, святой отец.

Анджей. Что ты задумал?

Брат Анджея. Я отправляюсь в пекло и, если Господь сохранит мне жизнь, употреблю ее на то, чтобы погубить Польшу.

Анджей. Цо? Что ты сказал, безумный?

Брат Анджея. То, что побоялся сказать ты, мудрая голова.

Анджей. Я ничего не боюсь.

Брат Анджея. А я вот боюсь. Боюсь оказаться братом человека, который погубит Польшу.

Анджей. Поэтому сам делаешься ее палачом? Отец Бадальский, что он творит?

Бадальский. То, чему я его учил.

Анджей. Черт побери, вы не учили губить Отечество.

Бадальский. Черт побери, я учил совсем другому!

Анджей. Другому, другому... Ах так. Ну что же, я поляк не хуже, чем мой брат. Сумею и я завалить Польшу.

Брат Анджея. Нет!

Анджей. Да!

Брат Анджея. Только посмей!

Вбегает пани Язловецкая.

Анджей. Коханая!

Пани Язловецкая. Я так бежала... Так бежала... Желтый коридор... И большой завален... Через чердак бежала... В галерее... (Плохо ей.)...на палец наступила. Пан Домышский и Януш из летучей хоругви... Я... А они молчат... А вокруг хлопов накидано... Шпилька упала... Я искала, и еще две... А потом еще... Я стою... С меня... Как с елки... Шпильки. Анджей, скажи своему брату...

Анджей. Что, крулева моя?

Пани Язловецкая. Нет, ничего... У Феськи ноги босые. Анджей!

Анджей. Что, солнышко?

Пани Язловецкая. Скажи ему...

Анджей. Ты не знаешь его. Он хороший. Я познакомлю вас.

Пани Язловецкая. Не надо!.. Анджей!!! Скажи ему...

Анджей. Что?

Пани Язловецкая. Я его раба.

Анджей.... ба?..

Брат Анджея. Я не люблю тебя, панна.

Анджей....врешь, брат. Вот это ты врешь. У нас с тобой любовь к этой жабе в костях сидит. На ее рот посмотри. Его ж гранатой делали. Таких не бывает... Куда такую воронку в одном человеке? А, может, ты ее шкуру не видел? Подойди ближе - посмотри. Это же старуха. Сколько ей лет - двадцать, сто? Смотри! Видишь, как смотрит. А ты говоришь, ты ее не любишь. Смешно. Ты же мне брат. Нам же сны одинаковые снятся. Мы же с тобой только недавно научились по очереди говорить.

Анджей и Брат Анджея (вместе). Я не люблю ее!

Анджей. Я не люблю ее! Но мои ногти ее любят, корни моих волос ее любят, моя кровь любит ее... А ты говоришь... (Пани Язловецкой.) Но ты! Что ты в нем нашла? Посмотри, он такой же, как я - ничего хорошего. Может, нас перепутали в детстве? Может, он - это я? А может, ты любишь того, кто старуху кончил? Так это тоже был я!

Брат Анджея. Это был я!

Анджей и Брат Анджея (вместе). Пан ксендз!

Ксендз Бадальский. Не знаю. У меня не спрашивайте. У Него спрашивайте. (Показывает вверх.)

Анджей. Научите - как!

Ксендз Бадальский (роется в складках своей одежды и достает монету). Кто орел?

Анджей и Брат Анджея. Я!

Анджей. Я!

Ксендз Бадальский (брату Анджея). Ты!

Анджей....а...

Ксендз Бадальский. Кому выпадет - тому хлопом быть... (Отдает монету братьям.) Держи. (Пани Язловецкой.) Оставим их.

Пани Язловецкая. Дзенькую бардзо.

Ксендз. Цо?

Пани Язловецкая уходит. И ксендз уходит, задумавшись.