Николай ЗАБОЛОЦКИЙ

В последнее десятилетие ХХ века своего рода откровением для отечественной науки явилась публикация нескольких книг известного ученого-математика (а также, как совершенно неожиданно оказалось для большинства, — философа) Василия Васильевича Налимова (1910—1997) (рис. 106). Собственно, философские проблемы интересовали профессора Московского университета на протяжении всей его долгой жизни, из которой 15 лет он провел в сталинских лагерях и ссылке. Налимов — автор большого числа работ по математической статистике и информационному моделированию, однако первая его философская книга — “Спонтанность сознания: Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности” — увидела свет только в 1989 году, к тому же была издана за счет средств автора (до этого некоторые философские работы Налимова публиковались за рубежом, но был наложен жесточайший цензурный запрет на их ввоз в Россию).

Почему? Что же так беспокоило бдительных церберов от цензуры в писаниях старого профессора-математика? И что, в свою очередь, так взволновало его коллег по научному сообществу? Дело в том, что Налимов обосновывал и развивал старую, как сам человек, мысль: исходные смыслы любых понятий, коими мы оперируем, находятся вне человеческого сознания, образуя объективное семантическое поле Мироздания. Другими словами, речь идет все о той же ноосфере, но описанной на языке семантики и математики и математической логики. Именно это и подкупило представителей специальных наук, в том числе и тех, которые — чего греха таить — не слишком-то и жалуют традиционную философскую аргументацию. В данном же случае налицо строго математизированная и намеренно геометризированная научная теория Универсума.

Сам ученый называл свои взгляды вероятностно ориентируемой философией. Дабы понять, что она из себя представляет, необходимо ответить по крайней мере на следующие вопросы:

1. Почему мы понимаем друг друга, когда в нашей речи используются слова с полиморфными (не однозначными) смыслами?

2. Как мы понимаем метафоры? Почему метафоры и синонимы обогащают наш язык?

3. Как возникают исходные предпосылки логического мышления, каков их механизм и что они собой представляют?

4. Если сознание человека — это преобразователь смыслов, то как возможно построение математически заданной семантической модели личности?

5. Как возможна единая модель, задающее творчество в самом широком его понимании, включая развитие биосферы и ноосферы?

6. Как возможно введение представления о собственном времени как о мере изменчивости, включая собственные внутренние ритмы?

7. Как возможен искусственный интеллект? Что принципиально возможно и невозможно в моделировании сознания человека средствами ЭВМ?

8. Если сознание на самом деле есть функция высокоорганизованной материи, то почему до сих пор не появилось модели, подтверждающей данное утверждение?

9. Быть может, разумнее исходить из представления о том, что смыслы и материя — две различные и самостоятельные реальности, имеющие единую первооснову? (Выделенные слова выражают суть философских изысканий Налимова, однако он сумел сформулировать только самые общие подходы да и то в математической форме).

10. В чем смысл жизни человека? В чем смысл Вселенной?

11. Как возможно использование всего арсенала знаний — математики, физики, философии, психологии, религиоведения и т.д. — при попытке осмыслить природу человека?

Да, действительно: найдешь ответы на заданные вопросы — и никакая философия больше не нужна. Все дело лишь в том, что философия вот уже минимум три тысячи лет бьется над этими проблемами и никак не может установить истину. В принципе в философских работах Налимова речь идет о хрошо знакомом и давно известном мире идей-эйдосов, о которых столь вдохновенно писал еще Платон. Налимов излагал практически те же идеи, но на современном научном языке — очень абстрактно, скучно и суховато. Вот, к примеру, как объясняется основополагающее для нашей книги понятие “биосферы”:

“В нашей книге была рассмотрена вероятностная модель биологического эволюционизма, опирающаяся опять-таки на бейсовский силлогизм. Мы исходили из того, что смыслами текстов мира живого являются морфофизиологические признаки. Предполагалось, что все многообразие этих признаков изначально упаковано на числовой оси. Мир живого тогда предстал перед нами как вероятностно взвешенная распаковка континуума биологических смыслов. Особи — элементарные единицы текстов мира живого — оказались задаваемыми функциями распределения — р(μ): виды, соответственно, — многомерными распределениями, построенными на осях μ 1, μ 1..., отвечающих отдельным особям. <...> В сказанном выше особенно существенным для нас является то, что введение понятия об изначально заданном морфо-физиологическом континууме позволяет дать модуль, описывающую эволюционные процессы в биосфере так же, как они описываются в сфере семантической деятельности человека. Единство интеллекта и природы, параллелизм между биологической эволюцией и ментальными процессами это проблема. которую поставил и разрабатывал Бейтсон. Мы пытаемся дать этой проблеме иное освещение, исходя из существенно иных исходных посылок”.

Безусловно, никакого сравнения с платоновской научно-художественной прозой не выдерживает. Достаточно вспомнить хотя бы одну из самых известных философских притч — знаменитый образ пещеры в диалоге " Государство":

“— После этого, — сказал я, — ты можешь уподобить нашу человеческую природу в отношении просвещенности и непросвещенности вот какому состоянию... посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо по вернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная — глянь-ка — невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол. — Это я себе представляю.

— Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат. — Странный ты рисуешь образ и странных узников! — Подобных нам. Прежде всего разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?

— Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?

— А предметы, которые проносят там, за стеной? Не то же ли самое происходит и с нами? — То есть?

— Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят? — Непременно так.

— Далее. Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени? — Клянусь Зевсом, я этого не думаю. — Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов. — Это совершенно неизбежно.

— Понаблюдай же их освобождение от оков неразумия и исцеление от него, иначе говоря, как бы это все у них происходило, если бы с ними естественным путем случилось нечто подобное.

Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх — в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Да еще если станут указывать на ту или иную мелькающую перед ним вещь и задавать вопрос, что это такое, и вдобавок заставят его отвечать! Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь? ”

Платоновские эйдосы — это некоторые модели (или образцы), заложенные в самой природе самой же природой и существующие извечно независимо от человека. Нам же дана способность в случае необходимости и путем волевого усилия вспоминать то, что уже давно записано в несотворенной и нетленной книге природы. Эту классическую философскую теорию, известную задолго до Платона (например, в древнеиндийской философии), нарекли идеализмом и почему-то долго считали антинаучной.

В действительности же ничего антинаучного ни в самой теории, ни примыкающей к ней концепции анамнезиса (от греч. слова anamnesis, означающего “припоминание”) нет и не может быть. Напротив, перед нами наука самой высокой пробы. Просто платоновское понимание природы знания и механизмов его освоения в корне противоречило другой философской концепции — сенсуализму (от лат. sensus — “чувство”, “ощущение”). Последний был досконально разработан английскими эмпириками — и прежде всего Джоном Локком (1632—1704) (рис. 107), взят на вооружение французскими просветителями и навязан всему миру как абсолютная истина. Вполне естественно, что остальные конкурирующие подходы и концепции были отброшены “за ненадобностью” и объявлены лженаучными.

Локк предложил простую и на первый взгляд очень привлекательную схему происхождения человеческого знания. Сознание ребенка при появлении на свет представляет собой “чистую доску” (tabula rasa), на которой в принципе можно писать все, что угодно. Любые логические понятия и категории, суждения и умозаключения, в конечном счете, образуются из простых идей, возникающих на основе чувственных ощущений. Для нескольких поколений философов каноническим и незыблемым стало утверждение: “Нет ничего в сознании, чего бы не было раньше в ощущениях” (“Nihil est in intellectu, quod non prius fuerit in sensu”). Простые идеи практически механически складываются в сложные — вот всех делов-то. Действительно, все очень просто, чересчур просто, даже — простовато. А потому на многие каверзные вопросы с помощью подобного представления ответить очень и очень трудно.

Взять, к примеру, волю, без которой немыслимо никакое человеческое деяние или мыслительное усилие. Отсутствие воли — тоже показатель, чреватый, как правило, отрицательными последствиями. Но что такое воля? Откуда она берется и как соотносится с тем, что мы теперь называем биосферой и ноосферой? Какова ее роль в интеллектуальном и социальном прогрессе? На эти и другие подобные вопросы ни Локк, ни воспринявшие его концепцию просветители ответить оказались не в силах. Ничего не смогли прояснить и классики рационалистической или позитивной философии — Кант, Фихте, Гегель, Шеллинг, Фейербах. Лишь один философ принял вызов времени — звали его Артур Шопенгауэр (1788—1860) (рис.). В своем обширном двухтомном трактате “Мир как воля и представление” он утверждал:

“Не только в явлениях, вполне сходных с его собственным, в людях и животных, признает он [индивидуум. – В.Д.] в качестве их внутренней сущности ту же волю, но дальнейшее размышление приведет его и к тому, что и ту силу, которая движет и живит растение, и ту силу, которая образует кристалл, и ту, которая направляет магнит к северу, и ту, которая встречает его ударом при соприкосновении разнородных металлов, и ту, которая в сродстве материальных веществ проявляется как отталкивание и притяжение, разделение и соединение, и, наконец, как тяготение, столь могуче-стремительное во всей материи, влекущее камень к земле и землю к солнцу, — все это признает он различным лишь в явлении, а в своей внутренней сущности тождественным с тем самым, что ему непосредственно известно так интимно и лучше всего другого и что в наиболее ясном своем обнаружении называется волей ”.

Короче, воля разлита по всему миру, проникая в любую его даль или глубину. В определенном смысле можно сказать: повсюду есть воля и всё есть воля, если не само по себе, то как результат воздействия высших сил. Вместе с тем воля ни в коей мере не бессознательный, а осмысленный феномен, ибо, говоря современным языком, пребывает на стыке био- и ноосферы. Недаром Лев Толстой из всех западных философов самым великим считал Шопенгауэра. Данный философский подход получил дальнейшее развитие в трудах Циолковского. Одна из его основополагающих работ, изданная в Калуге в 1928 году, так и называется — “Воля Вселенной”. Вывод ее таков: “Итак, всё порождено Вселенной. Она начало всех вещей, от нее все и зависит. Человек или другое высшее существо [выделено мной. – В.Д. ] и его воля есть только проявление воли Вселенной”.

Современный сенсуализм родился в неравноправной борьбе и с так называемой теорией “врожденных идей”, проходившей с применением скорее идеологических, чем научных аргументов. “Врожденные идеи” — это такие понятия, которые заложены в нас от рождения, так сказать генетически, не завися от индивидуального или коллективного опыта. Нередко их отождествляют с эйдосами Платона. Однако это совсем не так: эйдосы, как их понимал Платон, существуют за пределами индивидуального сознания, онтологизировано и, так сказать, в сфере Космического разума или ноосферы, как бы сегодня сказали. В результате познавательных контактов индивидуальной души с душой мировой и происходит своего рода припоминание, то есть анамнезис, о котором только что говорилось.

Если эйдосы (или атомарные смыслы) заложены в структуру Мироздания изначально и существуют в мире независимо от человека и вообще до человечества, то “врожденные идеи” присущи исключительно индивидуальному сознанию и появляются только вместе с рождением человека. Ничего страшного или крамольного в них нет. Сколько копий переломалось вокруг философии Иммануила Канта (1724—1804) (рис. 109) — не в последнюю очередь из-за априоризма великого немецкого философа. Априоризм (от лат. a priori — “изначально”) предполагает знание существующее вне опыта и полученное безо всякого опыта. Например, Кант считал, что именно таким независимым от индивидуального опыта путем возникают понятия пространства и времени. Другими словами, они заложены самой природой в человеке с самого момента его рождения.

За подобные взгляды Кант вот уже более двухсот лет подвергается самой беспощадной и нелицеприятной критике. А почему, собственно? А потому, скажут вам, что Кант, к примеру, отрицает объективность существования пространства и времени, считая их продуктами нашего сознания. Ничего бы не было неправильной так искажать позицию Канта. Он вовсе не отрицал наличие мира вне человека, но совершенно справедливо считал, что познать его таким, каков он есть на самом деле и тем более до конца, исключительно трудно, практически даже невозможно из-за того искажения, которое дают наши же собственные органы чувств, а также ограниченные возможности рассудка и разума. Потому-то Кант и объявил материальный мир “вещью в себе” (точнее — “вещью самой по себе”), знание о которой ограничено и никогда не будет доведено до абсолютной истины.

Другое дело пространство и время: знание о них изначально заложено в человеческом сознании и обусловлено самой природой человека. Кант сформулировал данный тезис предельно общо и абстрактно, но его нетрудно. как “дважды два”, доказать “на пальцах”. В самом деле, никто ведь не станет отрицать, что нервные клетки, участвующие в формировании первичных ощущений, имеют конкретные пространственные и временные параметры. Следовательно, как бы не истолковывались сами ощущения и каков бы в конечном счете не оказался их механизм — нейроны, если так можно выразиться, прежде всего ощущают самих себя, то есть собственную клеточную пространственность и временность, для чего не требуется никакого внешнего опыта и эмпирических действий. На лицо своего рода внутренняя практика. Понятый таким образом априоризм (а ничего другого Кант в виду и не имел), естественно, не противоречит ни науке, ни здравому смыслу.

* * *

Весной 2000 года многие российские газеты и электронные средства массовой информации распространили сенсационное сообщение: молодая медицинская сестра из Анапы Наташа Болотова свободно владеет 120 языками, которые не только никогда не изучала, но даже не подозревала об их существовании. Среди последних — экзотические языки некоторых малоизвестных африканских, полинезийских, индейских племен, а также мертвые языки народов Тибета, Новой Зеландии, не говоря уже о древнеегипетском, древнеперсидском и классической латыни. Подобные единичные случаи фиксировались и раньше.

В научной литературе встречаются свидетельства ученых, когда вдруг какой-нибудь неграмотный крестьянин — как правило, после трагических событий: тяжелого ранения, например — заговаривает вдруг на каком-то непонятном языке, который после детального анализа оказывается древним мертвым языком. В учебниках по психологии часто приводится как курьез никем до сих пор не объясненный факт, когда жена одного известного американского гипнолога во время гипнотического сеанса в присутствии свидетелей-ученых заговорила вдруг на шведском языке XVI века (которого она, естественно, не знала) и к тому же мужским голосом. В психологии подобные странные и необъяснимые явления даже получили специальное терминологическое название — ксеноглоссия (от греч. xenos — “чужой”, glossa — “язык”).

Но Наташа Бекетова из Анапы говорит-то на 120 языках. Она и сама не знает откуда черпает такой невероятный запас слов — при безукоризненном владении грамматикой к тому же. Ни соответствующих учебников или словарей она никогда в руках не держала и в глаза не видела. Особенно легко Наташе думается на разных языках; при этом она явственно видит себя в соответствующей обстановке — в джунглях Амазонки, например, в африканской пустыне среди коптских сектантов или на далеком тихоокеанском атолле среди островитян-полинезийцев. Специалисты-эксперты, хотя и бегло — проверили необыкновенные познания хирургической медсестры из Анапы и только руками развели: факт, как говорится налицо, но объяснить ничего не можем.

Известный специалист по гипнозу и популяризатор науки, доктор медицинских наук Леонид Павлович Гримак предлагает две версии объяснения необычайного феномена. Первая: гены освоили новую для себя “профессию” — записывать и передавать информацию, накопленную предками. До сих пор гены успешно аккумулировали информацию о строении тела, свойствах характера, психологическом типе, наследственных заболеваниях. Что стоит к этим миллионам бит информации добавить еще несколько миллионов, касающихся знания языков? Л. Гримак и сам не очень-то и верит собственной гипотезе и предлагает поразмыслить над ней специалистам-генетикам.

Генетики, кстати, откликнулись незамедлительно. Академик РАН, заведующий группой цитологии развития и регуляции пола Владимир Александрович Струнников был немногословен и безапелляционен: “Ген не может нести информацию такого рода. Человек способен разговаривать только на выученных языках. А языки, якобы известные с младенчества, — это чепуха”. Быть может, как генетик-профессионал профессор Струнников прав, но он ведь одновременно занял и “страусовую политику”; вместо того, чтобы честно признаться: я этого понять и объяснить не в состоянии”, он стал начисто отрицать самый факт, очевидность которого подтвердили другие ученые. Очередной вариант случая с метеоритом и заключения французских академиков: камни с неба не падают. Другой типичный способ реагирования в подобных случаях со стороны специалистов-ретроградов — обвинить носителей необычайных способностей в сознательной или неосознанной лжи, фокусничестве, трюкачестве.

Гораздо ближе к истине вторая версия, приедложенная Гримаком. человек подключен к “полям сознания”, существующим вокруг Земли. Тогда мозг становится своего рода радиоприемником, способным настраиваться на различные волны. В науке, художественном творчестве давно и хорошо известны плоды работы “мозгового радио”: Моцарт, Пушкин, Менделеев, бесспорно, подключались к полям сознания. Их лучшие произведения появлялись, когда, находясь в пике творческого и интеллектуального напряжения, эти гении воспринимали информацию извне.

В объяснениях ученых, которые отважились отыскать рациональное объяснение феномену девушки, говорящей на 120 языках, понятие “ноосфера” не прозвучало, хотя оно и подразумевалось (ибо так называемые “поля сознания” представляют собой не что иное как один из аспектов ноосферы). Безусловно, Наташа Бекетова получает знание о совершенно неизвестных ей языках напрямую из ноосферы. И не только знание, но и практические навыки! Весь вопрос в том: что именно считывается в данном случае с ноосферы — информация в полном объеме или только матрицы или схемы? Если верно последнее — то каким именно образом воспринятые смыслы развертываются в доскональное знание очередного экзотического языка?

Не менее интересны случаи, когда под воздействием гипнолога испытыуемые переносились (в своем сознании) в другую эпоху или принимали (опять-таки мысленно) образ какой-нибудь известной личности. Так, в научной литературе описан эксперимент, в ходе которого пациенту, погруженному в глубокий гипноз было внушено, что он является великим русским художником Ильей Репиным. Испытуемая (это была девушка) не только моментально вошла в образ, заговорила на языке XIX века, стала рассуждать о сюжете известной картины, но и, отвечая на вопросы экспертов, сообщила такие подробности личной жизни художника, о которых, как было точно известно, она не могла узнать заранее. Объяснить подобные факты без обращения к биосфере и ноосфере, конечно же, не представляется возможным. Потому-то эти психологические феномены до сих пор и не объяснены приемлемым образом.

Что же такое язык? Как он возникает? Как взаимосвязан с наиболее фундаментальными информационными закономерностями? На эти вопросы пока что нет однозначного и убедительного ответа. Никто, однако, не подвергает сомнению самоочевидные факты овладения языком. Для народившегося ребенка он существует как сложившаяся данность и в этой своей данности он постепенно осваивается — первоначально с помощью родителей, родных, других окружающих людей, затем — в школе, через книги, средства массовой информации и т.д. Ясно, что человек способен заговорить только в результате общения с себе подобными. Если младенца изолировать, он вырастет немым. Это означает, что в языковом плане ноосфера действует на индивида через социум. Редкие же случаи ксеноглоссии обнаруживаются уже у людей, сформировавшихся биологически и социально.

Все это, конечно, так. И, тем не менее, есть все основания полагать, что существует еще один существенный элемент и связующее звено данного заурядного и повседневного процесса — ноосфера, через которую и осуществляется смысловая подпитка устной и письменной речи. В ноосфере аккумулированы идеи-эйдосы, существующие в виде своего рода атомов смысла. Законы смыслообразования, смыслозакрепления и смыслопередачи не тождественны скоррелированными с ними закономерностями фонетики или грамматики. По отношению к последним смысл оказывается первичным. Ему принадлежит примат и в процессе овладения языком.

Прекрасно понимаю: очень многим все высказанные выше соображения придутся не по нраву. Господствующая научная парадигма на сегодня совершенно иная. Но на то она и парадигма, чтобы рано или поздно уступить место иной концепции. К такому выводу уже склоняются многие. Известный лингвист, доктор филологических наук Юрий Сергеевич Степанов разработал свой подход к проблеме. Считая культуру автономной сферой бытия и самоорганизующееся информационной системой, он полагает, что в ее фундаменте лежит N-ое количество концептов, представляющих собой смысловые константы бытия. Человек, интеллектуальные сообщества, социум в целом — всего лишь “энергодатели”, своего рода внешние импульсы, запускающие механизмы культуры. Общее количество концептов (или, если хотите, базовых фундаментальных понятий) не более полусотни: мир, человек, душа, мать (в том числе — Мать Земля), отец, любовь, вера, радость, воля, правда, истина, знание, слово, язык, святое, закон, время, вечность и др. Весь вопрос в том: каким смыслом, когда и как они наполнились? Весь вопрос в том: каким смыслом, когда и как они наполнились? Каковы конкретные каналы и закономерности их взаимосвязи с индивидуальным сознанием? Каков их ноосферный прообраз и источник в объективном мире? Впрочем, последний вопрос особых затруднений не вызывает. Ибо главным источником любых концептов или смыслов как раз и выступает тот самый мир, который был есть и будет, существовал всегда и будет существовать вечно — независимо от того, что про него думают ученые и философы всех эпох и народов.

В конкретном плане сказанное подтверждает и открытый Карлом Юнгом (1875—1961) (рис. 110) архетип коллективного бессознательного. Где он может находиться? В нейронах? В гена? Частично, видимо, да, но лишь частично. Как объективно-природная и социально обусловленная матрица архетип коллективного бессознательного, конечно же, пребывает в ноосфере и транслируется оттуда в случае необходимости, пробуждаясь в каждом из нас как спящая почка на дереве.

ГЛАВА 13

ЖИЗНЬ И СУДЬБА ВО ВЛАСТИ БИОСФЕРЫ

О вещая душа моя!

О сердце, полное тревоги!

О, как ты бьешься на пороге

Как бы двойного бытия!..

Так, ты — жилище двух миров,

Твой день — болезненный и страстный,

Твой сон — пророчески неясный,

Как откровение духов...