Девинский суд

На большое дело решились девинские крепостные: подали жалобу на своего господина Яна Кеглевича де Бузин, владельца Девинского замка. И кому подали – самому королю!

- Волк нас обдирает, и волк же нас и судить будет, - говорили люди. – Разве ворон ворону глаз выклюет?

И всё же подали жалобу, потому что им теперь было всё равно: что жить, что помирать.

Дознался о том Ян Кеглевич, их господин. Тут же повелел привести сельских старшин со старостой во главе.

- Правда ли это, подлые смерды? – пан Кеглевич зловеще постукивал пальцами по столешнице, хмуро глядел из-под набрякших век. – Правда ли, что вы посмели подать жалобу на меня, своего законного господина?

Староста Ян Табанчич, седой как лунь, но ещё бодрый и смекалистый, всё видел и всё понял: и то, как чешутся руки у пана, и то, как панские гайдуки захлопнули за ними двери. Похоже, темница и колодки давно для них готовы. Но кто же тогда будет свидетельствовать на суде? Народ испугается, попрячется по углам… Как выбраться из этого капкана?

Староста сделал изумлённое лицо:

- Ясновельможный пан, чтобы мы – и жаловаться? Кто это вам нашептал такую напраслину? Крестьянские руки привычны к сохе да мотыге, где уж им браться за перо? Говоря по правде, мы бы этого не сумели, да и не осмелились на такое дело.

Лицо Кеглевича скривилось в недоверчивой усмешке.

- Нет, никак не осмелились бы, ясновельможный пан, - качают головой старшины. – Неужто станем рубить сук, на котором сидим?

С грехом пополам убедили, выкарабкались из первого капкана.

А их жалоба тем временем уже попала в королевскую канцелярию.

В 1616 году, во второй понедельник после дня святого Михаила, в Девине начался опрос свидетелей обвинения в присутствии императорского судебного нотариуса и братиславского каноника.

Первым даёт показания девинский староста Ян Табанчич. Положив руку на Библию, он клянётся говорить правду и только правду.

- Жалоба, которую мы подали, правдива по всем пунктам, - говорит он твёрдым голосом. – Ясновельможный пан Кеглевич не соблюдает наши стародавние права, разоряет нас всё новыми и новыми поборами. К примеру, извоз, иначе говоря – гужевая повинность, - при прежних господах такой повинности у нас не было. Пан Кеглевич назначает новые подати, а старые увеличивает: с виноградников, за ловлю рыбы… В наших домах нищета глядит из каждого угла, беда бедой помыкает. Ясновельможный пан обвиняет нас в разграблении замка в недавнюю войну, и за это требует с нас двадцать тысяч флоринов. Да откуда ж нам взять такие деньги? Много ли пера наберёшь с ощипанного гуся? Кроме того, обвинение это – облыжное. Замок разорило вражеское войско. Девинские жители в этом не участвовали.

Императорский судебный нотариус почёсывает подбородок. Писарь скрипит пером по бумаге. Каноник сидит сложа руки, смотрит куда-то вдаль, всем своим видом показывая, что он отрешился от этих ничтожных земных забот и страстей.

Потом говорил старшина Матей Колиман. В отсутствие старосты ясновельможный пан выманил у него, у Матея, ключ от общинного сундука и завладел всеми деньгами, которые там были. А своим чиновникам велел описать имущество во всех домах…

Следующий старшина говорил о жестокости ясновельможного пана.

- Ясновельможный пан по любому поводу сажает в темницу. И сейчас там погибают четырнадцать душ. Пятнадцатый, которого выпустили неделю назад, вернулся домой только, чтобы помереть. Сейчас он лежит под образами, дожидаясь погребения…

«Ну, если таких свидетелей наберётся побольше, кто знает, удастся ли нам выручить Кеглевича» - думает судебный нотариус, почёсывая подбородок.

Ясновельможный пан Кеглевич и сам отлично это понимает. Свои люди у него повсюду, в том числе и на суде.

И уже зашныряли его приспешники из дома в дом:

- Вы что, люди, совсем ума лишились? Можно ли хватать такого быка за рога? Слыханное ли это дело? Не вздумайте свидетельствовать против ясновельможного пана, не то наплачетесь кровавыми слезами! Всего нажитого лишитесь… а напоследок и жизни!

Люди опускают головы, вздыхают:

- Так что же нам делать?

- Не являться на суд, это ваше право! Придут вас звать, а вас нет дома, мало ли куда вы пошли…

И общинный стражник жужжит женщинам в уши, как овод:

- Знаете, с чем пошёл гайдук пана судьи в кузницу? Пошёл раскалять на огне «испанский сапог» и тиски. Те самые, которыми пальцы дробят… Ух, что-то теперь будет!

Женщины в крик и в слёзы! Причитают, руки заламывают.

И тут подала голос Анна, вдова Юрия Хорвата, того самого, что со вчерашнего дня лежит под образами:

- Эх вы, неужто не видите? Они нас пугают, потому что боятся! Да разве может нам быть хуже, чем до сих пор? Или не знаем мы, что такое побывать в тисках? Не пробовали темницы и колодок? Разве Кеглевич не сажал туда наших мужьев? Не сгноил там моего доброго Юру?

Глаза у Анны Хорватовой лихорадочно горят, на щеках – красные пятна:

- Если проиграем суд, хуже не будет, потому что хуже не бывает. Но мы ещё можем выиграть! Слышите, люди добрые? Можем выиграть… если не дадим запугать себя!

- Верно, верно, - кивают мужики. – Страх – плохой помощник, а смелость, как говорится, города берёт…

Перед судом предстают всё новые и новые свидетели. Старые и молодые, мужчины и женщины.

- Никого на свете у меня не осталось, преславный суд, - говорит женщина с лицом жёлтым, как нетопленный воск. Это вдова Петра Дудаша. – Сын у меня год как помер, надорвавшись на барщине. Потому что на работу гонят и здоровых, и больных, и женщин, и детей. Сами видите, благородные паны, меня качает от слабости, от хвори, а всё ж я должна каждый божий день выгребать навоз из-под господских телят – прощения прошу на грубом слове. Собственный клочок земли никак не могу обработать. Всё я сказала по правде, как присягала… а там будь как будет, как Бог рассудит. Панские прислужники ходят из дома в дом, грозят бедой каждому, кто вздумает свидетельствовать против господина…

Писарь скрипит пером, а судебный нотариус держится за щеку, словно у него болят зубы.

Опрос длился целых две недели, и за это время королевский суд выслушал 158 свидетелей из самого Девина и 67 – из Девинской Новой Деревни.

Все показывали против барина.

Потом суд уехал, и наступило долгое, бесконечное затишье. Крепостные с ужасом ждали лютого гнева и мести своего пана – но ничего такого не произошло. Ян Кеглевич схоронил злобу на самом дне своего сердца, с виду держался так же, как прежде, даже чуть помягче. Суд сделал ему предостережение.

В сентябре 1617 года король подтвердил жителям Девина те права и свободы, которыми они обладали при предшественнике Кеглевича.

Итак, бунт девинских крепостных принёс плоды.

Но вот что было плохо: их обязали возместить все судебные издержки, а это была сумма немалая. Пришлось беднягам занимать деньги на стороне.

Уж как ясновельможный пан землю рыл, всё вынюхивал, где его подданные собираются деньги занимать, чтобы спутать им карты. Так ничего и не узнал. Единственное, что выведали его шпионы – одолженные деньги пришли откуда-то из Братиславы.

Занять-то заняли, а вот возвращать деньги… Приходит пора выплачивать часть долга, а общинный сундук пуст.

Наконец совет старшин решил: ничего не остаётся, кроме как сдать в аренду девинскую корчму. Может, тогда удастся хоть на несколько лет избавиться от долга.

Вот только кто возьмётся эту корчму арендовать? – А никто иной, как ясновельможный пан Кеглевич, Ян де Бузин.

Посадил в корчме своего человека и посмеивается себе в усы: не мытьём, так катаньем, а я своё с этих хамов получу!

Так вот и вышло, что и волк остался сыт, и бараны целы – если, правда, не вспоминать о том, что их остригли догола, а кое-где и до живого мяса ободрали… Ну что ж, со временем и раны заживут, и шерсть нарастёт – а самое главное: рога тоже окрепнут…