Но чем и как помогут театру избавиться от склок и интриг зрители? Да ничем.

Было время, когда сложные творческие и этические конфликты становились предметом обсуждения широкой театральной общественности. К спору между

В. Э. Мейерхольдом и В. Ф. Комиссаржевскон, отказавшейся от ус­луг Мейерхольда как главного режиссера, в качестве третейского судьи был приглашен К. С. Станиславский. Спор между А. Д. Диким с пятнадцатью его товарищами и МХТ 2-м, который они покинули, был предметом разбирательства в прессе, в профсоюзной организации и во многих инстанциях, их убедить в неправоте, указывая на ошибки. Только упрямый, самовлюбленный художник не прислушивается к критике товарищей. Поэтому критика служит высоким и благородным задачам. Но можно ли считать критикой замечания, высказанные не художникам, а зрителям?

Вопрос зрителей: «Как вам самому нравится такой-то спектакль или такой-то артист?» — самый коварный. Как на него отвечать? Лицемерно или откровенно?

Неписаная театральная этика сурово осуждает вся­кого ругающего свой собственный театр на стороне, настраивающего зрителей против отдельных спектаклей и лиц. Когда тайные происки становятся явными, когда сплетня, выпущенная из стен театра, возвращается в него обратно, начинается скандал. Коллектив требует ухода сплетника. И, по-моему, поступает правильно.

Не всегда сплетня сообщается на ушко. Иногда она облачается в критические одежды и носит характер публичный. Тут важно разобраться — какую цель преследует критический разбор.

Толковые словари определяют «сплетню» как сведе­ния, сообщаемые кому-либо с целью опорочить кого-либо. А опорочить, унизить, поссорить могут не только вымыш­ленные, лживые сведения. Иногда и правда становится сплетней.

Выпустил театр спектакль. На Художественном совете, производственном совещании, собрании коллектива режиссер подверг работу своего коллеги суровой крити­ке. Постановщик спектакля спорил, не соглашался. Кри­тик стоял на своем. «Пьеса дает основания решать ее и,

По-вашему и по-моему», — заключил, режиссер спектак­ля. «Нет, пьеса требует только одного решения, того, о котором я говорю», — заключил другой режиссер.

Не станем выяснять, кто из них был прав в этом споре.

Прошло несколько дней, и режиссер, не принявший спектакль, был приглашен на встречу со студентами крупнейшего в городе института. Режиссер рассказал о делах и перспективах театра, а на чей-то вопрос: «Нравится ли вам новый спектакль?» — ответил: «Нет». И по­вторил все, что говорил на собрании коллектива. Убедить зрительскую аудиторию было не очень трудно — ведь оппонентов у оратора не было.

Слухом, — как говорится, — земля полнится», и через несколько дней коллективу стало известно, что происхо­дило на встрече. Все были возмущены. «Вы не любите свой театр», — говорили одни. Другие просто называли режиссера предателем.

Формально, юридически режиссера увольнять было не за что. Нарушения же этических норм наказуются только судом общественности, судом нравственным. Ре­жиссер в театре остался, но уважение товарищей поте­рял. Сам он считал, что «пострадал за правду».