Хосе Марти. Со всеми и для блага всех.

В 1950-х годах Тукспан мало походил на тот город, который сегодня видят многочисленные туристы, приезжающие в Мексику. Их притягивает сюда бурная история города, переплетенная с судьбами кубинских повстанцев, которых Тукспан приютил

в самые трудные для них дни жизни на чужбине. И можно сказать, благословил на подвиг. Туристам показывают маленький домик Сантьяго-де-ла Пенья, который революционеры получили в придачу к яхте «Гранма». Именно здесь хранилось оружие, принесшее свободу кубинскому народу.

В те годы это был небольшой городок с населением чуть больше двадцати тысяч человек, где почти все знали друг друга в лицо, уж во всяком случае, не раз встречали

на набережной. Здесь традиционно проводились столь популярные в Южной Америке карнавалы, в которых участвовали все, от мала до велика. Кормился город скотоводством, рыболовством, выращиванием цитрусовых и строительной индустрией. Он славился своими платформами для добычи нефти со дна моря.

В переводе с ацтекского Тукспан значит «земля кроликов», то есть «земля смиренных». Эта слава закрепилась за ним с тех самых древних времен, когда завоеватель Мексики Эрнан Кортес направил сюда своего сподвижника Сандоваля. Тот обманом и лестью сумел подкупить некоторых индейских вождей, касиков, склонив их

к предательству. И вместе они огнем и мечом покорили индейские племена, превращая

в дым и пепел все живое, что становилось у них на пути.

Конечно, тукспанцы знали и помнили эти скорбные страницы своей истории.

Но был у них и повод для гордости. Во время войны за независимость в начале XIX века, здесь находились огневые позиции первых революционеров Мексики. Из уст в уста передавались рассказы о подвигах индейца Бенито Хуареса, главы правительства, разгромившего реакционные, враждебные народу силы в ходе гражданской войны

1858-1861 годов. Тукспанцы гордились и тем, что этот край не обошел вниманием генерал Ласаро Карденас.

А теперь, полвека спустя, тукспанцы охотно поведают вам о том, как в 1950-х годах они и их близкие лично встретились с повстанцами.

Рабочий Педро Лосано Родригес любил бывать на том месте, где когда-то стояла

на приколе «Гранма», которую он лечил и готовил к плаванию. Вместе с другими рабочими он дал яхте вторую жизнь, чтобы та, в свою очередь, вдохнула свежие силы

в Кубинскую революцию.

Неподалеку от дома Сантьяго-де-ла Пенья проживала, а может быть, и сейчас живет Мария Глория Родригес. Ее отец владел маленьким магазинчиком. Она запомнила, как перед самым отплытием повстанцы закупили партию сардин, ящики галет, лимонад.

Антонио Сесару Рейесу повезло еще больше: в ту ненастную, дождливую ночь, когда «Гранма» покидала Тукспан, он вместе с отцом ловил в реке рыбу. Ему было двадцать два года. Конечно, он и не подозревал, что люди, прибывшие к месту стоянки яхты, являются соратниками Фиделя. То, что судьба подарила ему шанс приобщиться

к истории, он понял лишь тогда, когда местная газета рассказала о высадке Фиделя Кастро на Кубе. Тогда Антонио сообразил, что внезапное исчезновение с причала «Гранмы» имеет прямое отношение к этому событию.

Врач-педиатр и алькальд города Тукспан доктор Хайме Сапата убежден, что Фидель Кастро и его соратники – близкие ему люди, «тукспанцы, отправившиеся

на великое дело».

Тукспан гордится тем, что приобщился к живой истории. Он стал свидетелем подвига людей, обреченных на бессмертие.

Но в те годы кубинским повстанцам следовало проявлять осмотрительность и

не допускать даже малейших нарушений тех строгих законов конспирации, по которым приходилось жить в чужой стране, особенно после того, как они побывали в стенах тюрьмы Мигель Шульц. Но прерывать тренировки на ранчо в Абасоло было недопустимо. На «Гранму» отбирали лучших из лучших. Они прошли проверку на прочность на самых трудных участках подполья. Но вся беда была в том, что многие не имели даже элементарной военной подготовки. Повстанцы были хорошо знакомы только

со стрельбой, тренируясь в тирах. Но тир есть тир. Там созданы идеальные, а никак

не полевые условия. Правда, при формировании воинских подразделений взводы составлялись так, чтобы рядом с «молодняком» находились более опытные бойцы,

в основном участники штурма Монкады. Для необстрелянных юношей такие бойцы становились учителями и наставниками. Среди них – Габриэль Хиль, Энрике Камара, Эмилио Альбентоса, Франсиско Гонсалес, Хосе Рамон Мартинес, Рене Бедиа Моралес, Хосе Понсе Диас. Это половина всех монкадистов, вошедших в число экспедиционеров. Подключились и сорокалетний Рафаэль Чао Сантана, сражавшийся двадцать лет назад

в горах Испании, Пабло Диас, прошедший школы борьбы в революции 30-х годов. Для необстрелянных юнцов, таких как Рауль Суарес, Томас Давид Ройо, Андрес Лухан, Ноэлио Капоте, Эдуардо Рейес, их авторитет был непререкаем. В последний момент

к тренировкам приступил и только что прибывший из США Камило Сьенфуэгос.

Биографии почти всех новобранцев схожи, одинаков их путь в революцию.

Их раннее детство прошло под знаком революции 1930-х годов. Это поколение выросло и сформировалось между двумя революциями 30-х и 50-х годов. Тем не менее, личность каждого из них неповторима. Эта индивидуальность проявлялась в особенностях характера, психологии поведения, образа мыслей.

Рене Орестес Реине, шагая на тренировки, нередко как молитву повторял слова своего любимого поэта Мартинеса Вильены:

Поднимемся в атаку! Покончим с подлецами!

Пусть знамя революции взметнется вновь над нами.

Поруганная память героев жаждет мести.

Достойно внимания, что Рауль Суарес, столкнувшись с трудностями перед выездом в Мексику – из-за юного возраста его не выпускали и страны без родителей – сразу вызвал отца в Гавану и встретил его словами: «Панчито, [не папа, а просто по имени – так обращалась к брату Глория], вся надежда на тебя!» Услыхав от сына такое ласковое обращение, Франсиско встрепенулся: что бы это могло значить? Но вскоре все прояснилось. Рауль продолжил: «Панчито, судьба моя решена. Я покидаю Кубу. Еду сражаться за свои идеалы. Хочу, чтобы ты мною гордился». Франсиско Суарес посмотрел на возмужавшего и вытянувшегося под два метра сына, притянул к себе, и, еле дотягиваясь до его груди, произнес: «Нет проблем. Сегодня же напишу поручительство». И услышав тяжкий вздох сестры, ставшей свидетельницей скупых мужских объятий, полных взаимного доверия и уважения. «Хорошим вырос мой пульгарсито [«мальчик

с пальчик»]», - подумала она, и пошла готовить ужин. Внутренне страшась предстоящего расставания, пребывая в глубоком смятении от такой «взрослой» встречи Рауля с отцом, Глория старалась успокоить себя тем, что судьба позаботится об этой юной жизни.

Не она ли вложила в него всю душу, воспитывая в нем самостоятельность? Ей

не верилось, что время пролетело так быстро. Рауль был взволнован не меньше, чем его близкие, - и страшно горд, что все так удачно складывается.

Перед самым отъездом он получил письмо от Рафаэля и решил, что оно станет для него лучшим талисманом в Мексике. Письмо заканчивалось словами: «Мы обязательно встретимся, чтобы вместе сражаться если нм это суждено, чтобы обнять друг друга перед тем, как погибнуть, если нам предначертано умереть. Если нам суждена гибель, мы должны встретить ее как свободные люди, а не как бараны. Погибнуть, уничтожая врагов».

Луиса Аркоса Бергнеса друзья окрестили «полковником» - за особый вклад

в подготовку штурма Монкады в 1953 году, когда он и два знакомых его солдата батистовской армии изъяли со склада казармы оружие, боеприпасы, военную форму и передали Движению 26 июля. Юноша с карими глазами, излучавшими такой мощный свет, что, казалось, нет силы, которая могла бы его погасить. Его жизнерадостность

не знала границ. Очарование красивого голоса под аккомпанемент гитары – он поклонялся ей как живому существу – увлекало чувства и мысли всех, кто его слушал,

в далекие, неизведанные выси, вселяя ощущение счастья. Перед самым отъездом

в Мексику он забежал к любимой сестре Аделе, сказал, что зашел проститься. Совсем было сбежал с последней ступеньки крылечка, как вдруг оглянулся, остановился и очень-очень серьезным тоном спокойно сказал: «Итак, сестра, я уезжаю. Запомни, если на мою долю выпадет счастье отдать свою жизнь за Родину, никогда никому, даже себе,

не позволяй класть на мою могилу белые или желтые цветы. Только красные как символ моей любви к моей жизни и того, что я отдал свою жизнь за Родину. Только красные!»

Томас Давид Ройо родился 29 декабря 1934 года. Будучи одним из десяти братьев

в семье, он рано понял, что такое труд, труд с самого раннего детства ради куска хлеба. Работал уличным продавцом газет, подручным каменщика, портовым грузчиком. Ему

не удалось получить даже начальное образование. Сущность социального зла постигал из жизни, а не из книг. «Надо бороться против этого. Лучше умереть, чем так жить», - вывод, к которому он пришел, и принцип, которому остался верен. Когда ему удалось выручить немного денег немного денег от продажи лотерейных билетов, он не позволил себе купить даже кусочек пиццы у стоявшего рядом уличного торговца. «Эти деньги священны. Они – для освобождения Кубы». Томас Ройо – активнейший помощник Ньико, участник манифестаций, побывавший во всех полицейских участках и тюрьмах Гаваны.

В архиве Музея революции я держала в руках заграничный паспорт Томаса Давида Ройо. Скупые записи запечатлели образ этого юноши для потомков: рост – 1, 67 м., цвет глаз – карий, цвет волос – каштановый; особые приметы – маленький шрам на лбу.

- За меня не беспокойтесь. Я вернусь, вернусь с оружием в руках. Меня беспокоит, что против вас будут направлены репрессии, а вы, вы безоружны! – этими словами он простился со всеми друзьями из Харуко, которые пришли его проводить.

Индейцы, с которыми он общался в Мексике, считали Томаса своим. За день

до отплытия на «Гранме» он заболел тяжелой формой флегмоны: ломило зубы, лихорадило, лицо изуродовал флюс. Фаустино стал объяснять ему, что предстоит опасный путь, предложил остаться в Мексике, на что тот с гневом ответил:

- Не таков я, чтобы отойти от дела из-за пустяков! Поеду с Фиделем. Если суждено погибнуть, погибнем вместе!

Самый близкий друг и наставник Томаса Ноэлио Капоте родился 30 октября 1930 года. Один из шести сыновей в дружной семье рабочего и сам стал рабочим. Подпольную работу вел под непосредственным руководством Айде и Мельбы. Его идеал – герой Монкады Габриэль Хиль, близким знакомством с которым он очень гордился. Ноэлио взял с него слово, что тот обязательно представит его Фиделю Кастро. Габриэль слово сдержал. Знакомство состоялось в доме на 25-й улице Гаваны вскоре после освобождения Фиделя с тюрьмы. С этой встречи он вышел окрыленный, но почти никому о ней

не рассказывал. И только раз в кругу друзей тихо шепнул: «Теперь мы устроим революцию!» Последний, прощальный ужин. Ноэлио Капоте трепетно держит на руках маленького сына, что-то ему шепчет. Накануне он погулял с ним по городу, показал малышу всех бронзовых всадников. Долго стояли они перед памятником Бронзовому титану.

Перед самым отплытием, на пристани, когда началась уже посадка на пароход, его жену Розу внезапно охватила тревога. Неожиданно и очень тихо он спросила: «Зачем ты это делаешь? Зачем оставляешь меня и сына?» Ноэлио молчал. «Зачем ты обрекаешь нас на несчастья?» - повторила она и заплакала. «Затем, - произнес он медленно и так же тихо, - что я не могу заботиться о счастье только своего сына. То, к чему я стремлюсь, сделает счастливыми всех детей».

Эдуардо Рейес Канто родился 13 октября 1934 года. Кроме Эдуардо, в семье были одни девочки, трое – младше его. Его ослепительная, искренняя улыбка говорила

о доброте и жизнерадостности. Эдуардо Рейес – активный участник всех самых опасных дел подполья. Нужно, не вызывая подозрений, перевезти динамит – он тут как тут. Пойти в народ с манифестом Фиделя – нет человека более надежного. Перед отъездом он на все свои деньги купил подержанный «Понтиак» и подарил его Движению, сам при этом остался без единого сентаво. Жилье он тоже потерял – за комнату надо было платить десять песо, а их у него, безработного, теперь не было. Приютил Эдуардо один из соратников, в чьем доме он квартировал до самого отъезда.

Андрес Лухан Васкес, Чибас, (это прозвище он получил за ораторские способности, в честь Эдуардо Чибаса), родился 11 марта 1929 года в Мансанильо, в городе с сильными революционными традициями и мощным рабочим движением. В 1930-х годах там по примеру СССР были созданы первые советы как органы революционной рабочей власти. Досье, заведенное полицией на Андреса, относится к 1948 году, когда ему исполнилось всего девятнадцать лет. Именно тогда он принял участие в акциях протеста против убийства профсоюзного лидера Хесуса Менендеса. Показательно, что он, хотя и

не имел никакого отношения к штурму Монкады в 1953 году, был арестован тогда одним из первых. В дни «жаркого декабря» 1955 года над ним нависла угроза ареста, и он выехал в Мексику, чтобы присоединиться к отряду Фиделя. Но вскоре ему пришлось вернуться на родину, так как его опыт подпольной работы был необходим на Кубе. Началось его сотрудничество с Фаустино Пересом, с которым Андрес познакомился в тюрьме Кастильо-дель-Принсипе.

В июне 1956 года он был арестован как участник митинга у посольства Мексики (митингующие требовали освобождения из тюрьмы Фиделя Кастро и его соратников). Андреса Васкеса доставили в 10-е отделение полиции, избили, но вскоре отпустили. Всех, кто его знал, восхищало умение Васкеса донести до сознания собеседника самые сложные идеи. Сказывалось влияние профсоюзного лидера Хесуса Менендеса. Этим он покорил впечатлительного и жадного до знаний Рауля Суареса, с которым они в Мексике стали неразлучны.

Мигель Сааведра Перес. Трудно сказать, чем больше всего запомнился день 10 марта 1952 года для тех, с кем работал этот двадцатипятилетний юноша, изготовитель сигар и перевозчик табака фирмы «Регалиас-эль-Куньо». Известием ли о том, что в стране произошел военный переворот и Президентский дворец захвачен генералом Батистой, или решением Мигеля расписать свою зеленую легковушку призывом «¡ ABAJO BATISTA!» («Долой Батисту!») и исколесить на ней все уголки столицы. В этом поступке был весь Мигель Сааведра! Стычки с полицией, аресты стали частью его жизни. Побывал он и

в руках жестокого истязателя Эстебана Вентуры. Чтобы выехать в Мексику и присоединиться к Фиделю, денег не хватало. Тогда он продал все, чем владел, залез

в долги, но наскреб на билет до Мехико. По прибытии Мигель сразу же приступил

к интенсивным тренировкам. Успел отправить только одно письмо жене Норме Сампер, матери его крохотной дочурки Илеаны, со словами: «Илеаните сегодня от меня ничего

не нужно, но если я здесь, то только для того, чтобы завтра она могла мной гордиться».

Хосе Смит Комас был доволен тренировками как военный инструктор и особенно как командир авангарда. Огромную нагрузку – атаки, отступления, марш-броски, бег по пересеченной местности в ночное время, засады – новобранцы переносили стоически.

Их не покидал энтузиазм. Создавалось впечатление, что силы их неиссякаемы. Условия жизни на ранчо были очень суровыми. По ночам после дневных тренировок приходилось жечь костры, чтобы согреться, спастись от ветра, отпугнуть ядовитых змей, которыми кишела местность. Нелегким испытанием стали и трудности с питанием. Спасали местные крестьяне, которые иногда ловили для них рыбу в речушках.

Но все эти трудности – преходящие. Люди, одержимые идеей освобождения Родины, переносили их почти безболезненно. Однако всех обеспокоило дезертирство двух человек 21 ноября, за четыре дня до назначенного срока отплытия. Это были Рейнальдо Эвиа и Франсиско Дамас.

Неприятность настораживала еще и потому, что она совпала с арестом Педро Мирета и Энио Лейвы, включенных в состав экспедиции. В дом №712 по улице Сьерра-Невада, где они не столько жили, сколько хранили оружие, неожиданно нагрянула полиция. Когда повстанцы в очередной раз пришли проверить сохранность оружия,

во дворе соседнего дома, где проживала кубинская политэмигрантка Тереса Касусо, неожиданно залаяла собака. Выглянув в окно, Лейва увидел двух человек в федеральной полиции и дал знать об этом Педро. Затем он вышел в патио и затеял с полицейскими разговор, пытаясь выяснить, зачем те пришли, хотя это было и так ясно. Поняв, что это агенты, у которых нет ордера на их арест, Энио стал затягивать разговор. Он сознательно тянул время, чтобы в доме успели «навести лоск»: сжечь хранившиеся там важные бумаги. Нельзя было допустить, чтобы они оказались в руках властей. Педро и его жена Мельба как раз и были заняты уничтожением улик.

Прошло минут десять, агент позвонил по телефону, и в мгновение ока явились еще пять-шесть человек. Энио и с ними завел беседу, пока не заметил среди вновь прибывших капитана личной гвардии президента Адольфо Руиса Кортинеса.

На все ушло минут двадцать. Бумаги удалось сжечь. Мирет вышел во двор. Оружие – а это 17 пистолетов-пулеметов, 4-5 винтовок с телескопическим прицелом, несколько винтовок марки «Джонсон», 3-4 ручных пулемета марки «Томпсон» - было конфисковано. Педро Мирета, Энио Лейву и их соседку Тересу Касусо, известную своей симпатией

к революционерам, усадили в машину и отвезли в полицейский участок. Тут же их обвинили в хранении оружия в количестве, превышающем нужды самообороны, и отправили в уже знакомую тюрьму Мигель Шульц.

Мирета и Лейву поместили в маленькую камеру. За время своего пребывания

в камере Мирет на одной из собачек, нарисованных на стене, написал свое имя и имена своих товарищей. Ниже он подписал, что оружие, предназначенное для освобождения Кубы, конфисковано. «Злая ирония судьбы, - подумал Мирет. – Видно, она смеется

не только надо мной, но и над «Гранмой» и над всеми нами». Педро решил оставить память о себе в виде надписи на тюремной собачке: он не знал и в тот момент не мог знать, как будут дальше развиваться события, а главное, удастся ли Фиделю и его соратникам отплыть на (Педро Мирет и Энио Лейва будут освобождены из тюрьмы. Мексиканские друзья после победы Кубинской революции перподнесут новой власти оригинальный подарок - ту самую собачку с автографом Мирета. И вскоре собачка как реликвия революции поселится в Музее Марти. Мне остается только сожалеть, что я не успела там побывать и увидеть этот экспонат.) Кубу.

Отряд лишился не только двух самых проверенных бойцов, но и оружия, которое (во избежание риска) собирались доставить к самому отплытию. Однако Фидель все более укреплялся во мнении, что отправку «Гранмы» нельзя переносить ни при каких обстоятельствах. А назначена она была на 25 ноября, то есть всего через четыре дня. Времени в обрез! Сомнений не оставалось: арест Педро Мирета и Энио Лейвы напрямую связан с дезертирством двух несостоявшихся экспедиционеров.

Требовались срочные меры: прежде всего необходимо было покинуть ранчо, прекратить все еще продолжавшиеся тренировки. И вообще передислоцировать отряд

в безопасное место и, конечно, отказаться от домов-казарм (в том числе из соображений экономии). Передислокацию надо было провести незамедлительно, буквально

в считанные часы, чтобы сохранить контингент и избежать ломки уже сформированной колонны как воинского подразделения со всеми его структурами (штаб, авангард, центр, арьергард). Выход был найден: повстанцев разместили в мотелях ближайшего городка Сьюдад-Виктория, обеспечив их инкогнито.

Колонна должна была прибыть в Тукспан перед самым отплытием «Гранмы», хотя день, час и место по-прежнему держались в секрете. Об этом знали только два-три человека. Все это время экспедиционеры находились в состоянии готовности номер один.

Фидель непрестанно размышлял об аресте Мирета и Лейвы. Ясно было, что это

не случайность, а чья-то оплошность. Но отнюдь не тех, кто комплектовал контингент новобранцами, и не тех, кто отвечал за конспирацию. Речь, похоже, шла о давно спланированном предательстве, замаскированном под «верность идеалам». И тем страшнее было то, что произошло. Иуда, позарившийся на тридцать сребреников, обнаружился в то самое время, когда «Алерта» из номера в номер сообщала о том, сколько дней еще осталось ждать «вторжения» Фиделя, а диктатор под шумок официальных речей ввел чрезвычайное положение во всех родах войск и привел секретные службы в боевую готовность.

«На заключительном этапе, - вспоминал позже Фидель, - федеральная полиция опять активизировалась и заняла ряд домов, где мы прятали оружие. Однако другую часть оружия ей взять не удалось, потому что мы успели забрать его до ее прихода. На этот раз речь шла о прискорбном факте измены. Поскольку мы строго соблюдали правила конспирации, в группе, которая занималась тем, что сегодня можно было бы назвать материальным обеспечением, каждый участник знал только свое свою часть работы…

Тем не менее, не исключалась возможность, что кто-то мог знать больше или несколько человек знали то, что положено знать только одному. Но, как нередко бывает в таких делах, появился Иуда и уже накануне нашего отплытия на Кубу этот Иуда продал информацию Батисте... Батиста передал ее в федеральную полицию. Предатель, видимо, из-за взаимного недоверия между ним и агентами Батисты, продал информацию частями: сначала он сообщил лишь некоторые сведения, за которые ему выдали часть денег, а потом полиция вручила ему оставшуюся сумму, и он передал остальную информацию».

Вступая в сделку с противником, изменник выторговывал для себя выгоду, ничуть не гнушаясь того, что при этом он закладывает головы соотечественников, людей, еще вчера считавших его своим другом. К счастью, информация о яхте, включая ее местонахождение, содержалась во второй части доноса.

Уяснив в целом картину предательства, Фидель вычислил, что вторая часть информации могла уйти на Кубу не раньше, чем 22 ноября (беглецы покинули ранчо как раз накануне). Переправка полученных сведений с Кубы в Мексику займет как минимум три дня, то есть мексиканские спецслужбы получат их 24-25 ноября. А значит, отплывать следовало не позднее, чем в ночь с 24 на 25 ноября.

То, что дата отправки пришлась на субботу, было удачно. В этот день кубинцы, которых после тюрьмы Мигель Шульц обязали ежедневно являться в полицию

на регистрацию, освобождались от этой обязанности.

Экстренность мер распространялась, прежде всего, на изъятие из тайников оружия, заготовленного специально для восстания в Сантьяго-де-Куба. Это касалось всех тайников, и особенно того, о котором кроме Фиделя, знал только Универсо Санчес,

не отходивший от него в те дни ни на минуту. Но когда к этому тайнику (по адресу Мехико, Куомитан, 22) явились люди, отправленные для эвакуации двадцати пяти автоматов – ценного, добытого с неимоверным трудом оружия – они обнаружили лишь записку: «Съемщику» Явиться в управление безопасности!» Это был такой сильный удар, что отпали малейшие сомнения относительно сроков отбытия. Любая задержка подобна смерти!

И началось что-то вроде соревнования: кто кого опередит, кто окажется более оперативным: федеральная полиция и спецслужбы разных мастей или Фидель

с соратниками? Кому кого удастся перехитрить? Но дело было не в «хитрости» как таковой. В том, что началась гонка, убеждали обстоятельства, неожиданно вскрывавшие то оплошность, то недосмотр, хотя, казалось бы, все было просчитано до мелочей.

И все же стремление «оставить с носом» своих противников толкало на неординарные решения.

Спасало то, что оружие везде хранилось уже упакованным в чемоданы. Чемоданы изъяли из всех тайников и в течение суток разместили по мотелям, расположенным на трассе Мехико – Веракрус. Руководство всей этой молниеносной операцией Фидель взял на себя. Он управлял действиями повстанцев из мотеля, превращенного в своего рода командный центр. Кроме Фиделя, там постоянно находился его бессменный адъютант Универсо Санчес.

Наступило небольшое затишье. Пройдя по указанным в доносе адресам и

не обнаружив там оружия (его успели забрать сами экспедиционеры), полиция решила приостановить операцию и подождать уточнений. Счет времени шел не на дни, а на часы, а порой имели значение и минуты. Более того, в любой момент ситуация могла усугубиться.

«И все же, - отметил Фидель, - мы спасли большую часть оружия, вытащили его

до того, как за ним пришла полиция? Было некоторое количество оружия, о котором знали только очень надежный товарищ, постоянно меня сопровождавший, и я сам. Это был своего рода резерв на случай, если произойдет то, что едва не произошло. Я был полон решимости вернуться на Кубу, пусть даже с небольшой группой бойцов».

Теперь важно было оградить отряд от какого бы то ни была беспорядка или панике при переброске контингента на яхту. Поступила команда прибывать согласно уставу

в предписанном порядке, неукоснительно соблюдая два правила: не допускать большого скопления людей и оружия и сохранять боевой порядок (авангард, центр, арьергард). Это был момент, когда никто не мог поручиться, что федеральная полиция Мексики еще

не вышла на след кубинских повстанцев.