Марсилио Фичино

Печатается по: Марсилио Фичино. О моральных добродетелях //

Антология мировой философии:

Возрождение. – Минск: АСТ, 2001.

Mapcилиo Фичино приветствует Антонио Каниджани

Поскольку ты меня часто просил составить какое-нибудь короткое сочинение о моральных добродетелях, в особенно­сти же в похвалу великолепия (magnificentia), я подумал, что мне будет удобнее это сделать, начав, как предписывал фило­софам Платон, с определения.

…по мнению Платона, основа правильного суждения заключена в самой вещи, из которой и выводится ее определение. Итак, говоря по порядку, невинность есть чистота души, постоянная и простая, никому не приносящая вреда ни по собственному, ни по внешнему побуждению. …Невинность порождает справедливость, не­кую склонность человеческой воли, как говорят стоики, возда­вать каждому должное. Ведь уже тем, что мы не хотим никому вредить, мы и воздаем каждому. Основа же справедливости – верность, т. е. постоянство и истинность в словах и делах. Ведь никто никому не может воздать должное, если он не ис­полняет обещанное, а это достигается с помощью верности. Последняя же вместе сосправедливостью проистекает из не­винности. За справедливостью следуют щедрость и великоле­пие. Ведь когда та склонность ума, к действию которой мы от­несли справедливость, возрастает и дает людям не только то, что предписывают законы, но также то, что предписывает чув­ство человечности, тогда из этого источника проистекают бла­годеяние, щедрость, великолепие. Эти добродетели между со­бой различаются тем, что первая помогает советом, участием, словом, делом, способностями; другие же две больше связаны с денежными делами. И разница между щедростью и великоле­пием в том, что щедрость есть добродетель, все же сохраняю­щая умеренность в обычных частных тратах, а великолепие, о чем говорит само имя, проявляется в больших общественных расходах. Дружба есть присущая уму склонность выказывать любовь к другим из-за добродетели. Она проистекает из всех добродетелей, и главным образом из тех, которые направлены на других. Из всех добродетелей самая важная – великолепие; поэтому надлежит ее рассматривать первой, так как, если дру­гие касаются только незначительных дел, хотя и не исключа­ются дела более крупные, великолепие заключается или в об­щественных, или в выдающихся, или даже в божественных де­лах. Кроме того, если добродетелям свойственно сохранять общность человеческого рода, конечно, важнейшей из них бу­дет великолепие, заботящееся не только о частном, но даже и много больше об общественном благополучии. Ведь оно проявляется в общественных расходах и таким образом помогает и государствам и народам.

Печатается по: Марсилио Фичино. В чем состоит счастье,

какие оно имеет ступени, о его вечности //
Антология мировой философии:

Возрождение. – Минск: АСТ, 2001.

Марсилио Фичино приветствует великодушного Лоренцо Медичи

После нашего недавнего и подробного обсуждения в Кареджи разных аспектов счастья, ведомые разумом к цели, мы в конечном итоге пришли к одному и тому же заключению. < …>

Есть три вида блага, т. е. блага Фортуны, тела и души. Блага Фортуны – то богатство, почести, известность и власть. Богатство не является высшим благом, как полагал Мидас, ибо не его самое ищут, но удобства души и тела. < …>

Блага тела – это сила, здо­ровье и красота. Сила и здоровье не являются высшим бла­гом, как полагал Милан Кротонский, ибо всякая малость на­носит нам ущерб. Нет его и в красоте, столь прославляемой Гериллом, так как еще не было человека, который мог бы удовлетвориться только тем, что он красив, и красота скорее благо для других, чем для того, кому она принадлежит. Блага души делятся на блага неразумной и разумной частей души. К благам неразумной относятся восприимчивость и наслаж­дение чувств. Аристипп думал, что в этих двух вещах заклю­чено высшее благо, мы же считаем, что счастье не пребывает ни в одной из них. На самом деле оно не может заключаться в восприимчивости чувств, как потому, что в этом нас пре­восходят многие звери, так и потому, что оно приносит нам не только наслаждение, но и часто вызывает отвращение. В наслаждении чувств его также нет, ибо этому наслаждению всегда предшествует страстное желание, его сопровождает сомнение и за ним следует раскаяние.
Поэтому мимолетное удовольствие достигается большими страданиями, длится столько, сколько в нем есть потребность у тела; например, столь долго приятно питье, сколько времени длится жажда. Всякая потребность тела доставляет неприятность, отчего наслаждение, будучи часто соединенным со своей противо­положностью, т. е. с мучением, не является ни чистым, ни истинным, ни достаточным. < …>

Далее, некоторые хорошие качества разумной части души называются естественными благами, как-то: острый ум, па­мять, смелая и готовая к действию воля. Но не в них заключа­ется счастье, так как для того, кто хорошо их использует, они хороши, а кто плохо – плохи. Есть и другие качества разум­ной части души, называемые приобретенными благами, – моральные и созерцательные добродетели. Заключается ли счастье в нравах, как полагали стоики и киники? Конечно нет, ибо действия моральных добродетелей, каковыми являются умеренность и выносливость, сопряжены с трудностями и тя­готами. Цель же, к которой мы стремимся, находится не в тя­готах, но в покое, так как мы занимаемся делами, чтобы потом спокойно отдохнуть, и воюем мы, чтобы жить в мире. Сверх того, добрые нравы никогда не приобретают ради них самих, но лишь как средство для очищения и успокоения души.

И спокойствие не является пределом счастья, как думали эпикурейцы, поскольку спокойствие души дается для созер­цания истины, подобно тому как чистота воздуха соотносит­ся с лучом солнца. Теперь – находится ли это блаженство в созерцательных добродетелях, такой, например, как созер­цание истины? Разумеется, да. Но одно дело – созерцание ве­щей, так сказать, поднебесных, другое – небесных, третье – наднебесных. Демокрит ставил целью созерцание поднебес­ных вещей; Анаксагор не хотел останавливаться на этом, так как вещи небесные более достойны созерцания, чем подне­бесные. Но он решил удовлетвориться созерцанием вещей небесных, ибо, по его словам, он рожден был для созерцания неба, и утверждал, что небо – его родина. Аристотель это от­верг, так как рассмотрение вещей наднебесных казалось ему намного более достойным. Он думал, что блаженство состо­ит в высшей деятельности высшей потенции по отношению к высшей цели.

Но ведь одно, согласно этим философам, может предпри­нять душа, связанная с телом, и совсем другое – душа, не свя­занная с телом. Аристотель полагал, что человек в первом со­стоянии счастлив. …Согласно Платону, истинное блаженство принад­лежит душе, отделенной от тела и созерцающей божествен­ные вещи. К ним относятся ангелы и Бог. < …>

Итак, высшее благо – Бог, а блаженство – в наслаждении Богом, а наслаждаемся мы посредством воли, так как она нас ведет к Богу, и мы, любя Его и радуясь Ему, поднимаемся до Него и обращаемся к Не­му. Различные души наслаждаются различными добродете­лями и идеями Бога, причем каждая душа наслаждается глав­ным образом той добродетелью, которую больше других в этой жизни любит, насколько в ее силах, ей подражая.
И все люди наслаждаются Богом в Его полноте, так как Он един во всех своих идеях, но в самой полной мере Богом обладает тот, кто созерцает Его в наиболее совершенной идее. И каж­дый постигает целокупность Бога, насколько допускают его способности, и наслаждается Им в той степени, в какой Его любит. Поэтому, как говорил Платон, всякая зависть далека от божественного сердца. И если самым большим счастьем является обладание объектом любви, то всякий, наслаждаясь тем, что любит, живет радостный и довольный.

…И если душа, будучи вовлечена в движение те­ла, избирает счастье, свободное от всякого изменения, то она его достигнет значительно полнее, когда она будет выше движения; и не смогут низшие части души отвлекать высшие от их состояния, ибо они уступят высшим навсегда с того момента, как душа обратится к бесконечному сущест­вованию Бога. Если же душа покинет это состояние, то или она не знает, что делает, и в этом случае она не может быть блаженной, поскольку она невежественна; или же она пони­мает это, и в этом случае она также не может быть блажен­ной, так как она слаба и боязлива. Итак, всегда наслаждается Богом тот, кто однажды Им наслаждался.