Основополагающая вера и надежда (basic trust) против

ОСНОВОПОЛАГАЮЩЕЙ БЕЗНАДЕЖНОСТИ (MISTRUST)¹

Первое проявление социальной веры у младенца заключается в легком кормлении, глубоком сне, нормальной работе кишеч­ника. Опыт совместной с матерью регуляции все более возра­стающих физиологических емкостей его тела и материнских приемов кормления постепенно помогает ему уравновешивать Дискомфорт, вызванный незрелостью врожденных механиз­мов гомеостаза. Во все более увеличивающееся время бодрст-

Эриксон Э. Детство и общество. СПб., 1995.

⁴ Зак. мь 401

вования он обнаруживает, что все больше и больше чувствен­ных впечатлений вызывает ощущение знакомости, совпадения с состояниями внутреннего комфорта. Формы комфорта и свя­занные с ним люди становятся так же знакомы, как и причи­няющий беспокойство дискомфорт, связанный с кишечником. Первое социальное достижение младенца состоит в готовнос­ти позволить матери исчезнуть из виду без всякой чрезмерной I тревожности или гнева, поскольку ее существование стало внут­ренней уверенностью, точно так же как и ее новое появление -предсказуемым. Такое постоянство, непрерывность и тожде-, ственность жизненного опыта формирует зачаточное чувство собственной индивидуальности, которое зависит, я думаю, от I признания того факта, что существует «внутреннее население» запечатленных и антиципированных ощущений и образов, ко­торое строго соответствует «внешнему населению» знакомых н предсказуемых вещей и людей.

То, что мы здесь называем верой и надеждой (trust), соответ­ствует тому, что Тереза Бенедек называет доверием. Если я предпочитаю слово «вера и надежда», то только потому, что оно более безыскусственно и более многозначно: о младенце уже можно сказать, что он верит и надеется, хотя еще никак нельзя сказать, что он доверяет. Более того, общее состояние веры предполагает не только тот факт, что некто научился полагать­ся на тождественность и непрерывность существования внеш-1 них агентов, но и то, что он может верить в себя и в возможно­сти своего собственного организма справиться со всеми неот-1 ложными позывами; что он способен рассматривать себя как заслуживающего достаточного доверия, чтобы не опасаться во I время кормления его зубов.

Постоянное опробование и проверка отношений между! внутренним и внешним миром проходит свое решающее испы-1 тание во время приступов ярости, свойственных стадии проре-1 зания зубов, когда рост зубов вызывает у ребенка боль и когда! друзья из внешнего мира либо оказываются бесполезными в I плане облегчения этой боли, либо же вообще пытаются воспре' I пятствовать единственному действию, которое приносит об-1 легчение: укусу. Однако, по-видимому, не одно прорезание зубов I само по себе вызывает все те жестокие последствия, которые I

еМУ приписываются. Как уже было в общих чертах сказано ра-_Heei младенец сейчас стремится «схватить» все больше, но при этом он чаще всего находит, что наиболее желаемые вещи (со­сок и грудь, а также сосредоточенное внимание и забота мате­ри) постоянно от него ускользают.

Как кажется, прорезание зубов имеет прототипическое зна­чение и может быть хорошей моделью для мазохистической тенденции находить собственное мучительное утешение, на­слаждаясь своей болью, когда нет возможности предупредить какую-то значительную потерю.

<...>

Психоанализ предполагает, что ранний процесс дифференци­ации между внутренним и внешним миром является источником проекции и интроекции, которые остаются одними из самых глу­бинных и наиболее опасных защитных механизмов. При помощи интроекции мы чувствуем и действуем так, как если бы внешние добродетели стали нашим внутренним достоянием. При помощи проекции мы переживаем наше внутреннее неблагополучие как нечто внешнее по отношению к нам: мы наделяем других значи­тельных людей теми пороками, которые на деле коренятся в нас. Можно предположить, что эти два механизма — проекция и интроекция — могут быть моделями любых ситуаций, когда ребенок стремится экстериоризировать свою боль и интериоризировать удовольствие. Стремление это является свидетельством большей зрелости чувств и, в конечном счете, мышления. Эти механизмы более или менее нормально восстанавливаются впоследствии в тех острых кризисах любви, веры и надежды, которые пережива­ют взрослые; они же могут характеризовать иррациональные установки по отношению к соперникам и врагам, существующие среди массы «зрелых» индивидов.

Твердое установление выстраданных типов решения ядерно­го конфликта основополагающей веры против основополагаю­щей безнадежности является первой задачей личности (ego) ^bo внешнем плане существования. Поэтому оно должно быть и ^Первоочередной целью материнской заботы. Однако позволительно будет заметить, что «количество» веры и надежды, вы-^1есенной из первого жизненного опыта младенца, зависит, по-*^иДИмому, не столько от абсолютного количества пищи или

проявленной любви, сколько от качества материнских отноше­ний с ребенком.

Мать создает у своего ребенка чувство веры тем типом об­ращения с ним, который совмещает в себе чувствительную за­боту о нуждах ребенка с твердым чувством полного личност­ного доверия к нему в рамках того жизненного стиля, который существует в ее культуре. Это формирует у ребенка основу чув­ства собственной индивидуальности, которое позже войдет со-1 ставной частью в ощущение того, что у него «все в порядке», того, что он является самим собой и становится тем человеком, в которого, как верили другие, он и должен был вырасти.

<...>

Родители не должны руководить ребенком только путем за­прета или принуждения; они также должны уметь передать ре­бенку глубокое и почти органическое убеждение, что есть некое значение в том, что они сейчас с ним делают. В конечном счете, ребенок становится невротиком не просто вследствие фрустра­ций, а вследствие отсутствия или утраты социальных знаний этих фрустраций.

Но даже при наиболее благоприятных условиях эта стадия, как кажется, вносит в психическую жизнь (человека) чувство внут­ренней отторгнутое™ и всеобъемлющей тоски по утраченному I раю. Именно этому могучему сплаву чувств лишенности, отторгнутости и заброшенности на протяжении всей человеческой жиз­ни должна противостоять основополагающая вера и надежда.

Каждая последовательная стадия и каждый кризис имеют I специальное отношение к одному из основных элементов об-1 щества по той простой причине, что цикл человеческой жизни и социальные институты развиваются вместе. В этой главе, но-1 еле описания каждой стадии, мы кратко укажем, какой элемент социальной организации с ней связан. Эта связь является двух­сторонней: человек привносит в эти институты остатки своего младенческого сознания и свой юношеский пыл и получает взамен — до тех пор пока институты эти остаются действитель­ными — подкрепление своих детских приобретений.

Родительская вера, поддерживающая первые проявления ос-1 новополагающей веры и надежды у новорожденного, историчес­ки повсеместно ищет защиты своему институту в организованной

.9 1 О1

религии, хотя бывает, что находит в ней своего величайшего _врага. Вера и надежда, рожденные заботой, фактически явля­ются пробным камнем действительности данной религии. Все религии имеют общее в том, что исповедующие их люди вре-ленами по-детски полностью предаются во власть Провидения, распоряжающегося земной судьбой точно так же, как и душев­ным здоровьем; демонстрируют человеческую ничтожность пу­тем принятия униженных поз и смиренных жестов; каются во время молитв и песнопений в греховных поступках и помыш­лениях; пламенно взывают к внутреннему единению с божест­венным Провидением и, наконец, постигают, что личная вера должна стать общей верой, личное неверие — общепризнанным грехом, причем личное воскресение должно стать частью риту­альной практики многих, а также знаком того, что вся челове­ческая общность в целом достойна веры.

Мы уже показывали, как примитивные племена, имеющие дело только лишь с отдельным куском природы, развивают кол­лективную магию, которая, по-видимому, представляет сверхъ­естественное Провидение в качестве довольно гневливого по­печителя о пище и добром здравии, которого можно умилости­вить молитвой и самоистязанием <...>.

Каждое общество и каждый возраст должны находить ру­тинную форму почитания, которая выводит любовь к жизни из образа мира, переходя от предопределенности к полной необ­условленности. Клиницист может наблюдать, как очень многие люди гордятся тем, что обходятся без религии, тогда как их дети не могут позволить себе такую «роскошь». С другой стороны, существует много людей, которые, как кажется, извлекают веру в жизнь из социального действия или научных занятий. И, опять же, существуют многие, формально исповедующие веру, но на Деле в плоть и кровь которых проникло неверие в жизнь и че­ловека и безнадежность.