![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Генезис нацистской идеологии
Нацистские идеологи упорно пытались создать впечатление, будто их мировоззрение является законным наследником чуть ли не всего возвышенного и высокоидейного, что существовало в интеллектуальной жизни Германии на протяжении ее истории. В разношерстной толпе официальных и полуофициальных классиков «третьей империи» мы встречаем и крупнейших философов Германии от Гегеля до Ницше, и просветителей типа Ульриха фон Гуттена, и таких всемирно известных деятелей национальной культуры, как И. Т. Гердер, Р. Вагнер, Эрнст Мориц Арндт и братья Гримм, и менее известных за пределами страны Фридриха Людвига Яна, Клопштока и т. д. Большинство исторических личностей, возведенных нацистами в ранг своих классиков, в действительности не имело никакого отношения — ни прямого, ни косвенного — к фашистской идеологии. Обращение нацистов к их памяти носило весьма утилитарный характер и преследовало цель поспекулировать на их памяти. В то же время нацистскую идеологию действительно нельзя понять, не учитывая той национальной почвы, на которой она возросла и которая в значительной степени предопределила ее специфику, отличие от других идеологических течений в фашизме. Множество напластований и полное отсутствие какой бы то ни было логической системы взглядов крайне затрудняют выявление всех истоков и составных частей нацистской идеологии. Тем не менее важные из них легко поддаются определению. Прежде всего бросается в глаза прямая преемственная связь, существовавшая между национал-социализмом как мировоззрением и традиционным нангерманским шовинизмом, возникшим в 80 — 90-х годах прошлого века как идейное выражение имперских устремлений германской буржуазии. Три основные идеи, определявшие деятельность пангерманистов, — господствующее положение Германии в континентальной Европе, объединение всех говорящих по-немецки народов и национальных групп в рамках Германской империи и расширение германских колониальных владений — были приняты на вооружение нацизмом без каких бы то ни было существенных коррективов 13. Приняв на вооружение идейный багаж пангерманизма |4, 13 См., например: Hartwlg E. Alldeutscher Verband, 1891 — 1939// Die biirgerlichen 14 Fryrnann D. Wenn ich der Kaiser war? Politische Wahrheiten und Notwendig- keiten. Leipzig. 1912. 18 А. А. Галкин национал-социалисты перемешали его со специфической формой феодальной критики капитализма, получившей широкое распространение в Германии еще в первой половине прошлого века и ставшей с течением времени традиционным направлением в идейной жизни Германии. Источником всех бед страны феодальные критики капитализма, иногда называвшие себя социалистами, считали развитие общественных отношений после революции 1848 г. и особенно после 1871 г. Приветствуя создание Германской империи и политику Бисмарка, который добился этой цели, они в то же время атаковали «железного канцлера» справа, обвиняя его в излишнем либерализме и содействии насаждению в Германии торгашеского духа. Источником этого духа объявлялась Англия. В качестве антипода ей противопоставлялась Пруссия. Англия — либеральный хаос, Пруссия — порядок; Англия — отсутствие внутреннего мира, Пруссия — образец содружества сословий; Англия — символ отчуждения человека от общества, крайний индивидуализм и эгоизм, Пруссия — образец развитого общественного сознания и чувства долга. Положительные качества Пруссии связывались с ее историческими, солдатскими традициями. Соответственно критика капитализма сопровождалась неприкрытой апологетикой милитаризма. Одним из наиболее известных выразителей подобных взглядов считался Карл Родбертус Ягетцов (1805—1875). В начале XX в. этот комплекс идей всячески популяризировали «почвеннические движения» — так называемые «фелькише». Через их посредство важнейшие компоненты реакционного феодального социализма были восприняты идеологами нацизма 15. Немалое влияние на формирование национал-социалистской идеологии оказали теории, заимствованные из-за рубежа. Так, иностранное происхождение имела расовая теория, родившаяся в середине прошлого века в качестве учения, оправдывавшего колониальную политику, в работах Ж. А. Гобино, де Ляпужа и их французских и английских последователей. В Германии, перед правящими классами которой стояли тогда совсем другие национальные и политические задачи, она не нашла на первых порах сколько-нибудь серьезного отклика. Положение изменилось в последней трети XIX в., когда германский империализм почувствовал себя достаточно сильным, чтобы приступить к проведению имперской политики. Внезапно почва для идей Гобино оказалась весьма плодородной, и они дали в Германии мощные поросли. Волей случая главным «садовником», пересадившим это иностранное растение на немецкую почву, оказался тоже не немец, а принявший германское подданство натурализовавшийся англичанин — Хаустон Стюардт Чемберлен. Женившись на дочери
великого Вагнера, он с усердием новообращенного адепта воспринял идеи германской исключительности, «оплодотворив» их мешаниной из взглядов французских расистов. Работы Чембер-лена не отличались оригинальностью. Их значение определялось главным образом тем, что они представляли собой своеобразный идеологический мостик между взглядами старой, прежней реакции и наследующего ей фашизма. У Чемберлена мы находим и расизм, и многие другие идеи, ставшие впоследствии неотъемлемой составной частью идеологического багажа национал-социализма. Высокомерный аристократ, он был ярым врагом демократии и парламентской системы, что сам неоднократно подчеркивал. «До тех пор, пока господствует парламентская система, — писал он, уже будучи глубоким стариком, Гитлеру, — ничего достигнуто не будет: немцы для парламентаризма, бог свидетель, совершенно непригодны» 16. Чемберлен был противником официальной христианской религии — как католической, так и протестантской. Он противопоставлял ей идею «немецкого христианства», «освобожденного от еврейского духа». Эти взгляды легли впоследствии в основу фашистского религиозного движения «немецких христиан» и оказали решающее влияние на воззрения одного из главных теоретиков национал-социализма, Розенберга. Было бы, разумеется, неверным полностью проводить знак равенства между системой взглядов Чемберлена и идеологией национал-социализма. Чемберлену была чужда идея заигрывания с социализмом. Свойственный ему антисемитизм не носил столь патологически-биологического характера, который придали ему национал-социалисты. Тем не менее очевидно, что национал-социалистскую идеологию просто невозможно себе представить без взглядов, проповедовавшихся Чемберленом. В своих изысканиях в области расизма Чемберлен был в Германии своего рода пионером, но не одиночкой. Вскоре после появления его первых работ, посвященных разработке германского варианта расовой теории, на немецкий книжный рынок хлынул поток аналогичных трудов, в которых идеи, высказанные натурализованным англичанином в дилетантской форме, уже подавались в научном облачении. Наибольшую известность среди этих трудов получили книги Людвига Вольфмана, и прежде всего его «Политическая антропология» '7. С работами такого рода тесно смыкалась чисто антисемитская литература как иностранного, так и «истинно германского» происхождения '8. Весьма заметное место в ней занимали работы Евгения Дюринга, превратившегося к концу своей жизни в веду- 16 Schott G. Hauston Stewart Chamberlain. Der Seher des Dritten Reiches. Miinchen, 1934. S. 12. 17 Wolfmann L. Politische Antropologie. Eisenach; Leipzig, 1903. 18 См.: Mohrmann W. Antisemitismus: Ideologie und Geschichte im Kaiserreich und in der Weimarer Republik [West] Berlin, 1972. 18* щего теоретика германского антисемитизма '9. Для изучения истоков фашистской идеологии его работы особенно интересны потому, что в них особенно ярко представлен элемент соединения антисемитизма и «социализма» — прием, широко использованный впоследствии национал-социалистскими идеологами и пропагандистами. Немало почерпнули национал-социалисты и от российских антисемитов — Карла-Амалии Грингмута, Крушевана, Окрейца и Пуришкевича. На формирование взглядов самого Гитлера, родившегося и выросшего в Австрии, решающее воздействие оказали теории австрийских расистов и антисемитов конца XIX в., и прежде всего венского обер-бургомистра Карла Люэгера 20. Впрочем, австрийское влияние на национал-социалистскую идеологию было гораздо более широким, чем только воздействие на взгляды антисемитов. Австро-Венгерская монархия со специфической для нее остротой национальной проблемы породила своеобразную форму националистического рабочего движения, давшего затем германскому фашизму его имя и основной набор инструментов социальной демагогии. Сторонников такого движения мы находим уже среди последователей Шернерера, отколовшихся в начале 80-х годов XIX в. от австрийской конституционной партии и принявших в 1882 г. в Линце программу, находившуюся под сильным воздействием взглядов Дюринга, Оттокара Лоренца и Билротса2'. Независимо от этого отдельные группы и организации националистски настроенных рабочих начали возникать в различных районах Чехии, особенно в Судетской области, где национальные отношения были особенно напряженными, что крайне затрудняло единство пролетарского движения 22. К началу XX в. в результате слияния различных политических, профессиональных и молодежных групп в Австрии образовалась партия, которая первой приняла название национал-социалистской. Этой партией была также выработана система взглядов, изложенная в программных заявлениях, а также главным образом в работах теоретика австрийского «национального социализма» Рудольфа Юнга. Во взглядах Юнга причудливо сплетались лозунги, навеянные интересами политической и экономической борьбы стоявших за
20 Jenks W. A. Vienna and the Young Hitler. N. Y., 1960. 21 Metnitz G. A. von. Die deutsche Nationalbewegimg, 1871-1933. В.. 1933. S. 112 ff. 22 В мае 1885 г. в южночешском городке Будвайс был основан «Дойче генеленфе- партией отрядов рабочего класса, с реакционными предрассудками мелко-буржуазного национализма и шовинизма. Отдельные идеи были заимствованы национал-социалистами у своих итальянских единомышленников. Однако в целом влияние итальянских чернорубашечников на НСДАП носило не столько идеологический, сколько политический характер 23. Исследование генезиса национал-социалистского мировоззрения было бы неполным, если бы мы не уделили особого внимания некоторым отдельным теоретикам, сыгравшим особую роль в пополнении идейного багажа германского фашизма, но стоявших несколько особняком. Прежде всего речь должна идти, разумеется, о Ницше. Вопрос этот сложнее, чем может показаться с первого взгляда. Если идеологи, речь о которых шла выше, не представляли собой сколько-нибудь крупной величины в научном смысле и чаще всего были явными дилетантами даже в той области, в которой они составили себе имя, то Фридрих Ницше — это, бесспорно, крупное явление в истории немецкой и не только немецкой философии. Как всякий крупный философ, Ницше сложен и противоречив. На протяжении жизни взгляды его претерпели глубокую эволюцию. Поэтому его нельзя рассматривать однозначно, как Ж. А. Го-бино, X. С. Чемберлена и им подобных. И тем не менее многие стороны учения Ницше — свойственный ему антидемократизм, отрицательное отношение к парламентаризму, презрение к слабым, апологетика аристократии тела и духа — сыграли немалую роль в формировании атмосферы, благоприятной распространению фашистских взглядов. Ницшеанский взгляд на действительность воспринимался главным образом через призму последователей и толкователей Ницше, важную роль среди которых играл О. Шпенглер. Разумеется, как оригинальный мыслитель Шпенглер не годился и в подметки своему мэтру. Однако в роли компилятора и популяризатора он добился больших успехов. Благодаря ему из философии аристократических салонов учение Ницше стало составной частью идеологии больших аудиторий 24. После прихода нацистов к власти отношения между Шпенгле-ром и НСДАП быстро ухудшились. Мнивший себя духовным отцом «нового режима», Шпенглер пытался активно вмешиваться в его действия, выступая с поучениями и критикой. Нацистское руководство ответило на это резкой отповедью, которая создала
24 См.: Petzold J. Wegbereiter des deutsc.hen Faschisinus. Dip Jung-Konsprvativen бывшему кумиру национал-социализма репутацию «впавшего в немилость». Определенную роль в столкновении между Шпенглером и национал-социалистами сыграли разногласия, возникшие вскоре после прихода Гитлера к власти между НСДАП и так называемыми «вильгельминистами», рассматривавшими нацистский режим как промежуточный этап на пути к реставрации монархического строя. Обманувшись в своих ожиданиях, «вильгельминисты», которым симпатизировал Шпенглер, заняли сдержанные позиции по отношению к нацистской «третьей империи». Все это, однако, ни в коей мере не может изменить того обстоятельства, что шненглеровские работы не только стали составной частью идейного багажа национал-социализма, но и сыграли решающую роль в подготовке значительной части немецкого бюргер-ства к приятию нацистской идеологии. Шпенглер спустил с небес абстрактного и полуутопического ницшеанского сверхчеловека. Он придал ему вполне земную стать современного цезаря и кондотьера, которому выпала «историческая задача» — взять на себя ответственность за судьбы цивилизации в условиях «заката Европы». При такой трактовке несколько абстрактные призывы к насилию и отрицание гуманизма, характерные для Ницше, приобрели вполне конкретный смысл. «Человек — это хищное животное. Я буду утверждать это постоянно, — писал Шпенглер в одной из своих книг, оказавших наибольшее воздействие на идеологию национал-социализма. — Все эти добродетельные ханжи и проповедники социальной этики, которые пытаются закрыть глаза на данный факт, тоже хищные звери, но с вырванными зубами, ненавидящие других за агрессивность, от которой они сами благоразумно воздерживаются... Называя человека хищным зверем, кого я обижаю: человека или зверя? Ведь великие хищные звери — это благородные создания совершенного типа, чуждые лживой человеческой морали, порожденной слабостью» 26. Ницше обычно ограничивался подобной декламацией; Шпенг7 лер делал из нее конкретные, практические выводы. Он рекомендовал «во имя оздоровления общества» полностью свернуть социальное законодательство и социальную благотворительность. И прежде всего, утверждал он, необходимо ликвидировать общественные заведения, облегчающие жизнь слабым, больным и неполноценным и тормозящие тем самым естественный процесс освобождения общества от всего, что ему мешает. Отношение Шпенглера к борьбе, воспринимаемой как неограниченное применение насилия во имя реализации стремления к власти и господству, — это примитивный перепев Ницше: «Борьба — основной источник жизни, сама жизнь. И даже жалким пацифистам не удается вытравить из собственных душ по-
26 Spengler O. Jahre der Entscheidung. Munchen, 1933. Erster Teil. S. 14. зывы к борьбе» 27. То же самое можно сказать об отношении Шпенглера к народным массам: «Рожденный для господства может использовать массу, но он презирает ее» 28. Однако Шпенглер стремится не просто повторять Ницше, но и дополнить его. Ницшеанская критика капитализма с феодальных позиций вполне устраивает Шпенглера, ибо для него самого с его высокомерным аристократизмом капиталистические отношения представляются «слишком плебейскими». Однако эта критика кажется ему чересчур абстрактной и негативной, и он пытается дополнить ее своеобразной положительной программой, взятой напрокат у «феодальных социалистов». Именно эта смесь ницшеанства и феодальных утопий середины XIX в. и дала идейный суррогат, получивший название «прусского социализма». Основное назначение этого суррогата Шпенглер формулировал весьма откровенно: «Задача состоит в том, чтобы освободить немецкий социализм от Маркса. Немецкий, ибо другого не сущест- вует»... Уже из этой цитаты нетрудно представить себе, какое содержание вкладывает в понятие «социализм» Шпенглер. Социализм столь тесно связан для него с «немецким», или, точнее, «прусским» духом, что просто становится иным наименованием порядков, царивших в Пруссии со времен великих курфюрстов. В ряде случаев он говорит об этом прямо: «Старопрусский дух и социалистическое мировоззрение, ненавидящие друг друга братской ненавистью, являются в действительности единым целым» зи. Отсюда и более конкретные дефиниции «прусского социализма» — «Социализм — это сила, сила и еще раз сила» 3'. «Социализм, если рассматривать его с технической точки зрения, — это принцип чиновничества. В конечном итоге каждый рабочий приобретает статус чиновника вместо статуса продавца. То же самое происходит с предпринимателем. Подобно тому как существуют военные и транспортные чиновники, появляются промышленные и торговые чиновники» 32. В общественном плане социализм для Шпенглера — это логический антипод «либерализма», т. е. капитализма на стадии свободной конкуренции, и его порождения — парламентской системы. Центр «либералистского» общества, рассуждает Шпенглер, индивидуум, личность. Поэтому социализм — есть отрицание индивидуума, его поглощение обществом, персонифицированным в лице государственного руководства. «„Либерализм" — это анархия, отсутствие ясно выраженной цели, свободная игра сил. Социализм, напротив, — это дисциплина, твердый государствен-ныи порядок, иерархия».
28 Ibid. S. 145. 29 Spengler 0. Politische Schriften. Preussentum und Sozialismus. Munchen, 1933. S. 4. 30 Ibid. 31 Ibid. S. 105. 32 Ibid. S. 80. 33 Ibid. S. 39. Соответственно в качестве «социалистического идеала» в писаниях Шпенглера фигурирует солдатская казарма, а символом истинного социализма становится прусский фельдфебель. Аналогичную метаморфозу Шпенглер пытается произвести и с другими понятиями, похищенными им из арсенала революционного пролетарского и демократического движения. Так, наряду с социализмом он охотно оперирует термином интернационализм. В отличие от примитивных шовинистов, просто отвергающих интернационализм, он пытается приспособить его к нуждам германской империалистической политики. Для этого он призывает на помощь расовую теорию. На ее основе он строит «новую» концепцию «расового интернационализма»: «Истинный интернационал, — пишет он, — возможен лишь в результате победы идеи одной расы над всеми другими, а не путем растворения всех точек зрения в едином, бесцветном целом» 34. Итак, не просто замкнутость в национальных рамках, а фашистский «интернационал» на службе империалистической Германии. Этот идеал Шпенглера стал впоследствии основой практической политики эсэсовского руководства, пытавшегося расширить массовую базу своего «государства в государстве» путем создания инонациональных фашистских организаций и воинских соединений. Практическая цель шпенглеровского «социализма» очевидна: объединить, как он пишет сам, «наиболее ценную часть немецких рабочих с лучшими носителями старопрусской государственной идеи». Это объединение, отмечает он далее, «должно покоиться на едином чувстве долга, осознании величия задачи, готовности подчиняться, чтобы господствовать, умереть, чтобы победить, на способности принести величайшие жертвы для достижения своей цели» Зо. Иными словами, речь идет о том, чтобы, используя популярность идеи социализма среди немецкого рабочего класса, повести его по пути, угодному правящим классам, заставить его во имя социализма подчиняться чужому господству, умирать ради чужой победы и нести величайшие жертвы для достижения целей господствующих классов. Поскольку рабочий класс Германии представлял собой хорошо организованную, мощную силу, бывшую главным препятствием для осуществления воли власть имущих, подобная теория была для них истинной находкой. Впоследствии в модифицированном виде она стала идеологическим стержнем, обеспечившим относительную стабильность национал-социалистского режима. Если Шиенглер делал основной упор на «социалистическую» сторону, своих идеологических построений, то у его современника — другого кумира правого крыла германской буржуазии Меллера ван ден Брука любимым коньком был гипертрофирован- ный национализм 36. И для Шпенглера и для Меллера ван ден Брука идеалом цивилизованного общества и образцом внешней политики была Пруссия. Однако последний считал излишним приписывать прусские «достоинства» социализму. Для него пруссачество «великолепно» и без социалистической маскировки. В отличие от Шпенглера Меллер ван ден Брук не был «западником», сторонником идеи общности судеб Западной Европы. Напротив, Запад для него источник разложения и упадка. Глубокая ненависть к Франции как державе-победительнице, навязавшей Германии Версальский договор, побудила его даже к корректировке политико-географических понятий. Границу между Западной и Восточной Европой ван ден Брук проводил по Рейну, относя Германию полностью к «Востоку». Это позволило ему сконструировать теорию о немцах как «восточном», т. е. в его трактовке «молодом»,, а значит динамичном народе. Динамичность, по словам ван ден Брука, открывает перед немцами неограниченные возможности и освобождает их от груза старческих немощей, характерных для Западной Европы 37. Подобно Чемберлену, Шпенглеру и другим идеологам немецких крайне правых, Меллер ван ден Брук был расистом. Однако его расизм не имел столь примитивно биологического характера, как во многих предшествовавших и последующих расистских работах. Делая ставку на образованного, интеллектуально развитого читателя, Меллер ван ден Брук не мог полностью игнорировать широко известные научные данные относительно происхождения, развития и смешения рас. Поэтому он полемизировал против примитивизма в этом вопросе, который, как он утверждал, способен только скомпрометировать идею. Для самого Меллера ван ден Брука была важна не расовая чистота, а расовое единство. Раса, постоянно подчеркивал он, — это не столько прошлое, сколько будущее народа: она должна вызревать в борьбе 38. Если Шненглер видел лучшее средство привлечения трудящихся, и прежде всего рабочего класса, на сторону правящей элиты в использовании его тяги к социализму, то Меллер ван ден Брук считал, что наиболее эффективным рычагом является национализм. «Националист, — подчеркивал он постоянно, — не должен смиряться с тем, что имеются миллионы немцев, которых марксизм отвратил от идеи нации. Он должен бороться против такого положения» 39. Во имя привлечения этих миллионов немцев он был готов признать даже классовую борьбу, однако, трактуя ее, мягко говоря, весьма своеобразно. Внутри общества такую борьбу он допускал, но только в других, преимущественно западных странах. Для Германии он допускал ее только в виде исключения.
35 Ibid. S. 105. 36 См.: Moller van den Brack A. Das dritte Reich. В., 1923. 37 Moller van den Brack A. Das Recht der Jungen Volker. Miinchen, 1919. S. 24. 38 Moller van den Bruck A. Rassenanschaung // Der Tag. 1923. 9 Juli. 39 Gewissen. 1923. 25. Juni. В том, что касается Германии, классовая борьба переносилась им в область внешней политики. Национализм, утверждал Меллер ван ден Брук, «принимает в расчет с политической точки зрения и классовую борьбу, однако понимает ее не столько социально, сколько национально, как борьбу угнетенных народов — восточных против западных, молодых против старых» 40. Став к началу 20-х годов наиболее популярным бардом германского национализма, Меллер ван ден Брук создал школу энергичных крайне правых, националистически настроенных публицистов вроде Эрнста Юнгера и Эдгара Юлиуса Юнга 4|. Публицистическая деятельность этой школы сыграла важнейшую роль в подготовке идейной почвы для распространения идеологии нацизма, особенно среди считавшей себя образованной публики. Особое место среди видных идейных предшественников национал-социализма занимает и известный германский географ Фридрих Ратцель. Как и многие другие немецкие ученые времен кайзеровской Германии, он был человеком консервативного образа мышления, к тому же зараженным крайним националистическим духом. Свойственные ему образ мышления и мировоззрение сказывались не только на его политических взглядах, но и на направлении научных исследований. Лишь этим и можно объяснить то обстоятельство, что наряду со множеством действительно ценных с научной точки зрения работ Ратцель выпустил книгу «Политическая география», положившую начало системе географических оправданий политики экспансии и захватов 42. Одно из самых важных мест концепции, которую развивал Ратцель в этой книге, была теория «роста пространственных размеров государства», который, согласно Ратцелю, представляет собой неизбежное следствие процесса роста народов. В качестве главного аргумента для доказательства своей теории Ратцель использовал ссылку на постоянное увеличение населения. Это увеличение, утверждал он, оказывает давление на границы государства, которые соответственно проявляют постоянную тенденцию к расширению. Стимулирующее воздействие на эту тенденцию, согласно взглядам Ратцеля, оказывают и другие факторы: географические открытия, совершенствование средств транспорта и связи, создающее возможность эффективного управления все большей территорией, развитие экономики и т. д. Чтобы приспособить эту теорию к конкретным интересам германской буржуазии, Ратцель пополнил ее тезисом о соответствии размеров государств уровню культуры народа. Согласно его утверждениям, народы, стоящие на низкой ступени культуры,
41 См.: Petzold J. Op. cit. S. 160 if.; см. также: Arthur Moeller van den Bruck und 42 Ratzel F. Politische Geographie. Miinchen; Berlin, 1923. образуют, как правило, малые государства, в то время как для высококультурных народов характерно стремление к образованию больших государственных организмов. Отсюда следовал вывод, что поглощение малых государств крупными — это неизбежное следствие и показатель роста культуры 43. Впоследствии идеи Ф. Ратцеля были подхвачены шведским профессором Рудольфом Челленом и отставным немецким генералом Карлом Хаусхофером, сформулировавшими основы так называемой «геополитики», науки, широко использованной нацистами для оправдания внешнеполитических захватов в 30 —40-х годах. Изложение главных идейных течений, теорий и взглядов, сыгравших важную роль в генезисе идеологии национал-социализма, не являясь полным, дает все же некоторое представление о том, откуда черпали свою «премудрость» идеологи германского фашизма, на какую устоявшуюся систему взглядов и предрассудков они могли опираться в своей идеологической, пропагандистской деятельности 44. Однако оно не дает еще ответа на чрезвычайно важный вопрос: в какой степени и в какой форме использовались национал-социалистами все эти теории, идеи и взгляды и, что самое важное, какими критериями руководствовались они при сортировке доставшегося им идейного наследства. Получить такой ответ можно, только подробно рассмотрев социальное содержание идеологии германского фашизма. Социальное содержание нацистской идеологии Выше уже говорилось о крайней противоречивости взаимоисключающих теорий и тезисов, составляющих нацистскую идеологию. Действительно, как предварительное, так и более глубокое ознакомление с идеологией национал-социализма создает ощущение беспрецедентного эклектизма. Аристократизм и «народность», национализм и идея наднациональной общности фашистов, антикапитализм и теория созидательного капитала, проповедь автаркии и идеи единого европейского рынка, расистское оправдание кастовости и проповедь народной общности, возведенное в теорию презрение к массе и провозглашение человека труда солью фашистского общественного строя 45. Даже если учесть, что нацистская идеология находилась в постоянном движении, которое, не будучи развитием, тем не менее характеризовалось частой сменой лозунгов, и сделать скидку на демагогию, насквозь пронизывавшую фашистские идейные концепции, несопоставимость отдельных частей идеологии национал-социалистов остается предельно очевидной. Тем не менее было бы неверным видеть в этом идеологическом месиве один лишь эклек-
44 См.: Sontheimer К. Antidemokratiscb.es Denken in der Weimarer Republik. Miinchen, 1968. 45 См.: Broszat M. Der Nationalismus. Weltanschaung: Programm und Wirklichkeit. Stuttgart, 1960. тизм. При всей несовместимости отдельных идей, принятых на вооружение фашизмом, они были не просто взяты из реакционного идеологического наследия, но тщательно отобраны под определенным углом зрения. Главным принципом этого отбора был антимарксизм. Нацистские руководители постоянно подчеркивали особую важность этой стороны своей идеологии. Выступая в мае 1933 г. на конгрессе Немецкого трудового фронта в Берлине, Гитлер говорил: «14—15 лет тому назад я заявил немецкой нации, что вижу свою историческую задачу в том, чтобы уничтожить марксизм. С тех пор я постоянно повторяю сказанное. Это не пустые слова, а священная клятва, которую я буду выполнять до тех пор, пока не испущу дух» 46. Определяя задачи нацистской идеологии, главный эксперт НСДАП по этим вопросам Розенберг подчеркивал: «Выбор пути всеми государствами и народами зависит в первую очередь от их отношения к марксистской идеологии... Мы, национал-социалисты, можем с гордостью сослаться на то, что с самого начала наша борьба (против марксистского мировоззрения. — А. Г.) велась с неуклонной целеустремленностью и неослабевающим ожесточением» 47. Антимарксизм нацистской идеологии позволял создавать видимость ее цельности. Но главное, разумеется, заключалось не в этом. Оно состояло в том, что только под лозунгами антимарксизма и можно было в тех условиях хотя бы временно объединить в интересах правящих классов различные социальные группы тогдашней Германии с их противоречивыми экономическими и политическими интересами. Прежде всего антимарксистские лозунги полностью устраивали германскую крупную буржуазию, позиции которой постоянно подвергались атакам со стороны организованного рабочего движения, выступавшего под знаменем марксизма. В условиях политической неустойчивости, особо обострившейся в результате экономического кризиса 1929—1933 гг., антимарксизм национал-социалистов казался ей «добродетелью», которая уже сама по себе полностью компенсировала «неприятные», с ее точки зрения, свойства НСДАП — политический авантюризм, чрезмерную склонность к демагогии и т. д. Антимарксизм открывал путь для сотрудничества, а затем и слияния НСДАП с традиционными консервативными правыми силами в политической жизни Германии, и в частности с дворянством, высшим кайзеровским чиновничеством и другими социальными группами, тесно связанными в прошлом с феодальной государственной машиной «второй империи». Для всех них Веймарская республика была не только «незаконным детищем»
47 Volkischer Beobachter. 1934. 21, 22. Mai. «ноябрьского преступления» (так в крайне правых кругах называли ноябрьскую революцию 1918 г.), но прежде всего порождением марксизма, результатом «марксистского эксперимента». Патологический антимарксизм национал-социалистов отодвигал для представителей этих кругов на задний план то обстоятельство, что по некоторым немаловажным вопросам — будущая форма правления, отношение к социальной демагогии и т. д. — их взгляды существенно отличались от взглядов НСДАП. Для мелкобуржуазных масс, недовольных своим положением в обществе, озлобленных экономическими неурядицами и явной неспособностью веймарского режима справиться с ними, антимарксизм национал-социалистов был формой выражения оппозиции к государству, которое благодаря активному участию социал-демократов в создании и деятельности республики расценивалось многими как «марксистское». Враждебность нацистов к «марксистскому государству» воспринималась этими массами как свидетельство совпадения их интересов с теорией и практикой НСДАП. Показательно в этой связи, что идеологи НСДАП предпочитали говорить об «антимарксизме», а не об «антикоммунизме», хотя на практике их борьба была направлена прежде всего против КПГ, а машина нацистского террора была нацелена в первую очередь против коммунистов. Понятие «антикоммунизм» казалось им тогда слишком узким, ибо исключало возможность мобилизовать в своих интересах недовольство широких слоев населения Веймарской республикой, ассоциировавшейся с социал-демократами, но никак не с коммунистами, глубокая враждебность которых к существовавшему строю была хорошо известна. Антимарксизм как идеологический принцип позволил нацистским идеологам осуществить своеобразную аккумуляцию националистических настроений, получивших в тогдашней Германии очень большое распространение. Марксизму как интернациональному учению противопоставлялся антимарксизм как учение национальное. Империалистическая политика держав-победительниц подавалась как свидетельство несостоятельности ставки на интернациональное взаимопонимание и солидарность. Крах пацифистских иллюзий, распространявшихся социал-демократами, выдавался за крах идеи взаимопонимания между народами, а провал так называемой «политики выполнения», проводимой правительствами «веймарской коалиции», — за провал внешнеполитической линии «марксистского государства». На основе антимарксизма и строилась вся пирамида нацистских националистических теорий. Учитывая традиции и силу националистических настроений, порожденных Версальским договором и обостренных экономическими потрясениями конца 20-х —начала 30-х годов, национал-социалистские идеологи с самого начала сделали ставку не просто на подчеркивание справедливости национальных чаяний народа и необходимости их осуществления — этим занимались и другие партии, как правые, так и левые, но на проповедь достижения национальных целей «решительными методами», путем применения силы. Именно культ силы как средства решения национальных проблем и стал отличительной чертой нацистской идеологии с самого начала. Культ силы, проповедуемый национал-социалистами, включал в себя определенный набор примитивных идей: восхваление зверских инстинктов, утверждение, что борьба (понимаемая как применение грубого насилия) является важнейшим фактором развития и совершенствования человечества, а гуманизм, отрицающий насилие, — выражением либо полного непонимания человеческой натуры, либо теоретическим оправданием трусости. Распространение подобных взглядов сыграло важнейшую роль в подготовке населения, особенно молодежи, к восприятию идеи агрессивной войны и широкому развитию неприкрытого садизма, нашедшего свое выражение в зверствах по отношению к военнопленным, на оккупированных территориях, в концентрационных лагерях и лагерях смерти. Эта очень важная сторона дела не ускользнула от внимания исследователей и уже давно всесторонне разобрана и освещена в антифашистской литературе. Гораздо меньше внимания было уделено другой стороне вопроса. Почему пропаганда культа силы, культа зверя с самого начала, еще до того, как была осуществлена массовая пропагандистская обработка, не оттолкнула, а в ряде случаев привлекла широкие слои населения Германии? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо иметь в виду общую психологическую атмосферу, царившую тогда в Германии. Попранное чувство национального достоинства, связанное с проигранной войной, было обострено бесцеремонным обращением победителей с поверженной Германией. Непрерывные дополнительные требования, особенно со стороны Франции, создавали постоянное ощущение слабости и беспомощности своей страны перед лицом вооруженных до зубов победителей. В этих условиях проповедь идеи вечного мира и господства разума в отношениях между народами, с которой выступали многие представители веймарской коалиции, в том числе и теоретики социал-демократии, вызывала внутреннее сопротивление и раздражение. Малая эффективность проводимой веймарскими партиями «политики выполнения» способствовала распространению отрицательного отношения к мирным путям решения национальной проблемы. Но компрометация мирных лозунгов создавала условия для благожелательного отношения к методам крайнего насилия. Разумеется, среди разных социальных групп подобные настроения проявлялись неодинаково и в разной степени. Дворянство, офицерство, кайзеровское чиновничество и часть крупной буржуазии, находившиеся в оппозиции к Веймарской республике, с самого начала выступали за военные методы. Поэтому-то из их рядов и вышли первые апологеты культа силы. Весьма близка по взгля- дам к ним была и националистическая интеллигенция, склонявшаяся к пангерманизму и поэтому особенно болезненно воспринимавшая как сам факт поражения, так и последующее унижение Германии. Для мелкой буржуазии в целом проповедь культа силы не играла решающей роли до тех пор, пока у нее не было оснований быть недовольной существовавшим режимом. Однако как только она пришла в конфликт с властью, характерный для мелкого буржуа национализм, сдобренный свойственной ему склонностью к насилию, сразу же принял самые крайние формы. Поскольку экономические неурядицы, связанные с последствиями кризиса 1929 — 1933 гг., воспринимались также как следствие национального гнета (хотя воздействие Версальского договора на экономическое положение Германии, особенно после 1924 г., было, как выяснилось впоследствии, минимальным), озлобленные до предела представители мелкой буржуазии требовали решительных действий. В этих условиях культ силы, который проповедовал нацизм, казался им гораздо привлекательнее, чем рассуждения об умеренности и постепенности. То же самое можно сказать и о той части рабочего класса, которая по традиции находилась под воздействием буржуазных, в том числе правых партий. Крупную монополистическую буржуазию культ силы устраивал потому, что облегчал формирование армии ландскнехтов для осуществления контрреволюционного террора внутри страны и проведение политики экспансии вовне. Аналогичная роль отводилась в идеологии фашизма и расовой теории. Приняв на вооружение взгляды Гобино, Ляпужа, Чемберлена и их последователей, национал-социалистские идеологи превратили их в основу основ своего мировоззрения. Однако фашистская расовая теория не была простым повторением взглядов «основоположников» расизма. Свойственная идеологии фашизма склонность к упрощению, примитивизации, превращению идей в предельно доступные лозунги проявилась и в данном случае. Если для Чемберлена, Шпенглера, Мёллера ван ден Брука, Фробениуса раса носила отвлеченно мистический характер и определяющим фактором в ней считалась душа, то для национал-социалистов расовая теория свелась к чистой биологии, а учение о расах приобрело все внешние признаки племенной селекции. Наиболее распространенным среди идеологов национал-социализма было представление о расе как сумме внешних признаков, определяемых кровным родством. Решающее значение среди этих признаков придавалось форме черепа (различие между брахицефалами — круглоголовыми как представителями низшей расы и долихоцефалами — представителями высшей), цвету волос, глаз, форме носа, осанке и т. д. Представители высшей расы, к которой были в первую очередь отнесены германцы, наделялись всеми добродетелями, в то время как низшие расы, которыми были объявлены все цветные народы, евреи, славяне, изображались носителями всевозможных пороков. На этих «принципах» основывались все многочисленные псевдонаучные исследования фашистских специалистов «по расовой гигиене», а также ряд практических действий нацистского правительства в области расовой политики. Из расовой теории вытекал и тезис о «недочеловеке», одним из ярых сторонников которого был руководитель СС Генрих Гиммлер. «Недочеловек, — утверждал он, — это биологически на первый взгляд полностью идентичное человеку создание природы с руками, ногами, своего рода мозгом, глазами и ртом. Но зто совсем иное, ужасное создание. Это лишь подобие человека, с человекоподобными чертами лица, находящееся в духовном отношении гораздо ниже, чем зверь. В душе этих людей царит жестокий хаос диких необузданных страстей, неограниченное стремление к разрушению, примитивная зависть, самая неприкрытая подлость. Одним словом, недочеловек. Итак, не все то, что имеет человеческий облик, равно. Горе тому, кто забывает об этом» 49. Отсюда делались и весьма конкретные выводы. «Живут ли другие народы в изобилии или дохнут от голода, — говорил Гиммлер, — интересует меня лишь в той степени, в какой мы нуждаемся в рабах для поддержания нашей культуры... Мы, немцы, единственные в мире, кто хорошо относится к животным. Мы будем прилично относиться и к этим людям-зверям. Однако было бы преступлением перед собственной кровью заботиться о них и внушать им какие бы то ни было идеалы и тем самым еще больше затруднять нашим детям и внукам обращение с ними» 50. Расовый фактор трактовался фашистскими идеологами и как решающая движущая сила развития нации и человеческого общества. «Расовый вопрос, — писал один из наиболее известных нацистских деятелей, особо интересовавшийся расовой проблемой, Вальтер Дарре, — это ключ к пониманию мировой истории» 51. Согласно утверждениям Розенберга, борьба различных рас всегда составляла основное содержание как мировой истории, так и истории культуры 52. В свою очередь, Гитлер использовал расовую теорию для объяснения всех происходящих в мире идеологических процессов. Все мировоззренческие проблемы, согласно его утверждениям, носили сугубо расовый характер. Выступая на Нюрнбергском партийном съезде осенью 1933 г. с речью, посвященной вопросам культуры, он утверждал, что единственной предпосылкой выработки
49 Цит. no: Wulf J. Heinrich Himmler. [West] Berlin, 1960. S. 23. 50 Ibid. S. 25. 51 Dam W. Um Blut und Boden. Mfinchen, 1941. S. 293. 52 Nationalsozialistische Monatshefte. 1931. N. 4. S. 147. правильного мировоззрения является степень чистоты расы. Мысль опыт, знания, исследования — все это имеет второстепенное значение по сравнению с инстинктом, если это инстинкт чистого в расовом отношении народа. «Поэтому в инстинкте даже самого примитивного, но неиспорченного народа заложено естественное мировоззрение» 53. «Народ, чистый в расовом отношении, в соответствии со своей чистой сущностью инстинктивно занимает адекватные позиции во всех жизненно важных вопросах... руководствуясь лишь врожденным чувством самосохранения» °4. Если народ состоит из различных расовых элементов, то в этих условиях решающее значение приобретает то обстоятельство, мировоззрение какого расового элемента возьмет верх в идеологической борьбе. Заслуга национал-социализма, утверждал Гитлер, состоит прежде всего в том, что он помог одержать победу мировоззрению, отражавшему инстинктивные потребности германской крови 55. В такой трактовке расовая теория превращалась в универсальную отмычку, позволявшую объяснить в интересах фашистов любое явление, подтвердить любую политическую линию, найти оправдание любой неудаче, любому провалу. Направленная вовнутрь, она служила объяснением реальных противоречий, существующих в обществе (борьба различных расовых элементов). При ее помощи оправдывались любые репрессии (борьба против расово чуждых элементов, подрывающих жизненную силу и будущее нации). Примененная в области внешней политики она создавала выгодные позиции для воинственной и экспансионистской пропаганды (право высшей нации повелевать низшими, происки низших наций, обусловленные завистью к высшей, и т. д.). В этом важнейшая причина того, почему расовая теория с самого начала заняла такое видное место в идеологии германского фашизма. На эту сторону дела с полным основанием обращали внимание многие исследователи. Следует, однако, иметь в виду, что этой причиной дело не исчерпывается. Наряду с пропагандистскими мотивами в выборе той или иной теории в качестве мировоззренческой основы важную роль играют социологические моменты. В данном случае расовая теория заняла определяющее место в идеологическом багаже фашизма и потому, что она в большей степени, чем любые другие, соответствовала настроениям, чувствам и предрассудкам той части населения, которая составляла массовую базу национал-социализма. Расизм — не просто лжетеория, порожденная фантазией квазитеоретиков-реакционеров. Это, кроме того, и наиболее крайнее выражение национализма и шовинизма, носителями которого, как известно, в массовом масштабе являются наряду с остатками феодальных классов и консервативным чиновничеством широкие круги мелкой буржуазии. В социально-психологическом плане
54 Ibid. 55 Ibid. 19 А. А. Галкин крайний национализм, переходящий в расизм, — своеобразная форма преодоления «комплекса неполноценности», свойственного мелкому буржуа и вообще обывателю, особенно остро воспринимающему неустойчивость своего социального положения, свою неспособность одолеть барьеры, отделяющие его от того общества, того образа жизни, к которому он всей душой стремится. Для этих категорий населения расизм — это метод самоутверждения, позволяющий даже самому опустившемуся обывателю — люмпену — чувствовать себя существом высшего порядка по сравнению с другими — быть может, более умными, образованными и даже преуспевающими людьми, но зато не имеющими «привилегии» родиться от лиц объявленной более ценной национальности или расы. В социально-экономическом плане крайний национализм, переходящий в расизм, — это форма отражения экономической неустойчивости мелкой буржуазии и вообще средних слоев, их стремления облегчить себе условия конкуренции. Показательно, что вспышки в Германии расизма, и прежде всего антисемитизма, сыгравшие на руку национал-социалистам, точно совпадали по времени с периодами обострения экономического положения в стране, в то время как спад расистских параксизмов приходился на периоды относительной стабилизации. Как расизм, так и культ насилия, чтобы быть эффективными с точки зрения сил, их использующих, должны иметь конкретную сферу приложения, объект, на котором они сфокусированы. В качестве такого объекта фашистами с самого начала были избраны, с одной стороны, евреи и цыгане, с другой — славянские народы. Выбор этот был не случайным. В Германии имелось значительное еврейское меньшинство. В результате ноябрьской буржуазно-демократической революции 1918 г. евреи получили гражданское равноправие. Усилилась экономическая активность еврейского населения в сфере мелкого предпринимательства и торговли. Ряд граждан еврейской национальности занял заметные позиции в области культуры, в публицистике, в политической жизни. Консервативная часть населения Германии, особенно те, кто не принял ноябрьскую революцию 1918 г., наблюдали за этим процессом с глубоким недовольством. Это недовольство способствовало оживлению бытового антисемитизма, укоренившегося в сознании части населения страны еще со времен средневековья. Конкретизация расизма в форме антисемитизма воздействовала в этих условиях особенно эффективно. Социальная неудовлетворенность, характерная в те годы для самых различных слоев населения, сублимируясь в понятии «заговор евреев», который нередко отождествлялся с «заговором масонов», находила свое псевдорешение в нарастающей враждебности к согражданам иудейского вероисповедания. Цыганам в этом процессе отводилась роль довеска. В Германии их было сравнительно немного. Однако их особый образ жизни, упорное сопротивление ассимиляции породили в немецкой обыва- тельской среде множество предубеждений, которые облегчали отнесение цыган к категории «расово вредных элементов». И евреи и цыгане находились как бы под рукой. На них можно было «оттачивать» расистские теории на практике, провоцируя межрасовые столкновения, личные конфликты, практикуя дискриминацию, организовывая погромы, и т. д. По-иному обстояло дело со славянами. Славянское меньшинство в Германии было незначительно. Там, где оно существовало, его основная часть была германизирована. И не оно было основной мишенью антиславянских теоретических конструкций расистских идеологов. Если антиеврейская и антицыганская кампании фашистов имели первоначально преимущественно внутренний адрес, то антиславянская струя в фашистском расизме была ориентирована на «внешние» объекты. Славяне — восточные и юго-восточные соседи Германии — населяли те земли, которые, по замыслу фашистов и тех, кто стоял за их спиною, должны были стать ее первоначальной добычей. Провозглашение славян низшей расой, призванной унавозить почву для германцев, было в этих условиях, с одной стороны, формой психологической подготовки к нападению на восточных соседей, «недостойных» той земли, которую они населяют, а с другой, — создания атмосферы, делающей возможными не только завоевания на Востоке, но и «очищение» от автохтонного населения захваченных территорий. При этом употребление широкого понятия «славяне» расширяло масштабы предполагаемых завоеваний до предела. Нацистские идеологи рано увидели большие возможности, которые открывает расистская теория, и широко использовали их 56. В этом им существенно помогло то, что, будучи в своем большинстве выходцами из мелкобуржуазных средних слоев, они сами были насквозь проникнуты расистской идеологией, воспринимали ее как свою, постоянно находились под ее влиянием. Поэтому расовая теория была для них не только средством воздействия на массы, не только пропагандистским инструментом, но и внутренней пружиной, определявшей их поведение и многие политические акции. Например* принятый нацистским правительством в июле 1933 г. расистский Закон о предотвращении передачи потомству наследственных заболеваний, создавший «юридическую базу» для широкого применения стерилизации, а затем — для уничтожения неизлечимых, прежде всего психических, больных 5Т, вряд ли можно было считать оправданным для НСДАП с пропагандистской точки зрения. Как средство расправы с политическими противниками он был излишним, ибо, во-первых, для этого были созданы концентрационные лагеря, а, во-вторых, нацистские терро-
57 i----------- и п; „ v«»K,; t,, n, ofhlrranlipn Narhwuc
ристы имели возможность разделаться с инакомыслящими, не прибегая к этому закону. На население принятие закона и особенно его широкое применение оказали отрицательное воздействие: вызвали панические слухи, недовольство и т. д. Отрицательными для нацистского режима, заинтересованного на первых норах в благожелательном отношении заграницы, были и зарубежные отклики. Очевидно, что, осуществляя данное мероприятие по «расовой гигиене», национал-социалистское правительство руководствовалось не столько прагматическими, сколько «эмоциональными» соображениями. В ряде случаев нацистская «элита» пыталась практически применить принципы расового отбора. Гиммлер, например, не только мечтал о создании правящей аристократии нордическо-германской расы, но и усиленно выводил ее. Так, отбор волонтеров в СС происходил в строжайшем соответствии с требованиями евгеники. Прежде всего им предписывалось представить документы о чисто расовом происхождении. Затем производился антропологический отбор. И только после этого рассматривались все остальные качества кандидата. Для обеспечения «полноценного» в расовом отношении пополнения были созданы специальные школы-интернаты «Наполас» (Национал-социалистские воспитательные учреждения). Отбор в эти школы, считавшиеся привилегированными заведениями, происходил также на основе строгих «расовых принципов» 5S. Особое значение придавал Гиммлер опытной организации «Лебенсборн», главной целью которой было содействие массовому появлению на свет «высококачественных» в расовом отношении внебрачных детей. Организация полностью брала на себя расходы по их содержанию и воспитанию. Выразившим соответствующее желание холостым женщинам подбирались арийские производители. Предполагалось, что после войны организация развернет свою деятельность в самых широких масштабах. Чтобы обеспечить ее заказами, планировалось введение закона, обязывавшего всех женщин в возрасте до тридцати лет (в том числе и холостых) подарить государству по ребенку. В порядке подготовки к этому закону Гиммлер издал приказ, обязывавший каждого эсесовца произвести на свет как минимум одного потомка59. Подобные идеи не были манией одного рейхсфюрера СС. Они имели широкое хождение среди нацистской верхушки. Жена Бормана, известная как крайняя фанатичка, постоянно и настойчиво выступала за официальное введение для «расово высокоценных» арийских мужчин института побочных жен и, желая подать пример, добровольно санкционировала наличие «побочной жены» у своего мужа. Кальтенбруннер в кругу единомышленников неоднократно высказывался за установление такого порядка, при котором немецким женщинам в возрасте до 35 лет было бы вменено в обязанность родить не менее 4 расово полноценных детей. Семьи, выполнившие эту норму, должны были бы выделять мужчин дЛя обслуживания одиноких и малодетных женщин и т. д.60 Нет сомнений, что если бы не поражение фашистской Германии, нацистским руководством были бы предприняты энергичные меры для осуществления в широких масштабах подобной политики, основанной на расово-биологическом психозе. Важное место в «национальной» идеологии германского фа_ шизма занимали и конкретные внешнеполитические концепции в основу которых были положены идеи геополитической школы. Пропагандистско-идеологическое преимущество подобных идей с точки зрения НСДАП, состояло в том, что они, дополняя расовую теорию, давали доступные для рядового обывателя аргументы в пользу проведения политики экспансии и агрессии. Их наукообразие и внешняя логичность, воздействуя на ставшие традиционными в Германии представления о ее праве на «место под солнцем» привлекали на сторону национал-социалистов не только заведомо воинственно настроенные слои немецкого населения (дворянство, офицерство, круги, связанные с колониальной политикой, и т. д ^ но и многих из тех, кто просто считал, что территориальные положения Версальского договора, навязанного Германии после ее поражения в первой мировой войне, попрали ее национальное достоинство, либо связывал с политикой экспансии перспективы своего материального благополучия. Так, геополитические идеи находили благоприятный отклик среди разоряющихся мелких буржуа, части деклассированных безработных, малоземельного или безземельного крестьянства, потерявшего надежду на возможность решения проблемы земельного голода в результате проведения аграрной реформы или же осуществления разрекламированной но малоэффективной политики создания поселений на территории Восточной Германии. Геополитические идеи импонировали и многочисленной прослойке младших крестьянских сыновей оказавшихся лишенными наследства после вступления в силу закона о «наследственных дворах», и т. д. Широкое использование национал-социалистами идейного багажа традиционного германского национализма во многом облегчило нацистам привлечение на свою сторону обывателей, видевших в мировоззрении НСДАП своеобразную квинтэссенцию привычных идей, теорий и взглядов. Однако это обстоятельство имело для нацистов и свою отрицательную сторону. Традиционная националистическая идеология, издавна политически связанная с монархическими силами (отсюда и ее широко распространенное название «вильгельминизм»), пользовалось репутацией идеологии реакционной, отражающей интересы правящих классов. Для национал-социалистов, основная политическая задача которых со-
59 Ibid. 60 Poliakov L., Wulf J. Das Dritte Reich und seine Denker. [West] Berlin 1959 S. 542. стояла в мобилизации под свои знамена народных масс, и прежде всего отрядов трудящихся, которые поддерживали левые или центристские силы, это было большим неудобством. Клеймо реакционности грозило парализовать попытки НСДАП выдать себя за партию прогресса, партию революции, партию социальных изменений. Отсюда постоянное стремление НСДАП по возможности замаскировать свое близкое родство с националистами консервативного толка. На различных этапах развития национал-социализма и соответственно нацистской идеологии это стремление проявлялось по-разному. В периоды политических столкновений между НСДАП и национально-консервативными партиями оно выливалось в публичные «острые дискуссии» между ними. Во времена союза всех фракций «национальной правой» открытые дискуссии не практиковались. Однако как в одном, так и в другом случае национал-социалистские идеологи «теоретически» обосновывали своеобразие своего, фашистского национализма. Результатом этих потуг явилась концепция старого и нового национализма. Старыми националистами объявлялись деятели (например, Гугенберг), стоявшие на позициях реставрации кайзеровских порядков и видевшие именно в этом истинную победу «национальной идеи». Им противопоставлялись «новые националисты», позволявшие себе критиковать вильгельминизм, с одной стороны, за асоциальность и кастовость, а с другой... за излишнюю приверженность демократизму. Узости и династизму традиционного национализма национал-социалистские идеологи противопоставляли «национализм социальный», опирающийся не на узкую касту, а на широкие массы, национализм, проникнутый «сознанием своей ответственности перед обществом». И здесь они перебрасывали мостик ко второй части своей мировоззренческой пирамиды, части, которую кощунственно называли «социализмом». Фашистскому «социализму» посвящена обширная критическая литература. В ней доказано глубокое лицемерие использованных национал-социалистами лозунгов, вскрыты несостоятельность, внутренняя противоречивость и антинародная сущность фашистских «социалистических концепций». Что собой представлял «социализм» нацистов, убедительно показала также практика их 12-летнего пребывания у власти. Поэтому сейчас, на исходе 20-го столетия, излишне доказывать, что гитлеровский «социализм» не имел ничего общего с какой-либо формой социализма в общепринятом смысле этого слова. Социализм был для национал-социалистов лишь популярной этикеткой, приклеенной к конгломерату идей, представлявших собой апологетику государственно-монополистических отношений в их специфически германской бюрократической форме, сдобренную набором лозунгов, навеянных рядом конкретных социальных и экономических требований пришедших в движение средних слоев населения. Соответственно основное ядро, основной стержень нацистского «социализма» составляла не антикапиталистическая демагогия, как это иногда не совсем верно считают. Эта демагогия занимала подчиненное место, и поэтому наметившийся с начала 30-х годов отказ гитлеровского руководства от особого упора на эту сторону дела прошел для нацистской партии сравнительно безболезненно. Главным в нацистском «социализме» всегда был этатизм: высшая форма апологетики всеобъемлющей, тоталитарной роли централизованной власти. Сам социализм фашистские идеологи, как правило, определяли, следуя за Шпенглером, как форму общественной организации, при которой государству принадлежат важнейшие функции во всех областях жизни — начиная с политики, кончая культурой и личной жизн
|