Фашистская пропаганда

Среди части буржуазных ученых, изучающих фашизм, существует тенденция преувеличивать значение и эффективность нацистской пропаганды. Некоторые из них готовы объяснять все удачи наци­стов: и приход их к власти, и быстрое укрепление господствующих позиций в стране, и внешнеполитические успехи накануне второй мировой войны, и военные победы фашистских войск на первом

⁸⁸ Neususs-Hunkel E. Op. cit. S. 143.

⁸⁹ Ibid. S. 75.

этапе войны — прежде всего хорошо поставленной службой про­паганды.

«Одним из парадоксов мировой истории, — писал, например, французский исследователь Жак Иво, — состоит в том, что Иозеф Геббельс, самый „неарийский" из паладинов Гитлера, является той личностью, которой третья империя в основном обязана своими успехами»⁹⁰. И далее: «Кто знает, что осталось бы от Гитлера, если бы руководителем его „отдела рекламы" не был бы Геб­бельс» ^9|.

Подобная оценка фашистской пропаганды в значительной сте­пени навеяна саморекламой, которой весьма усердно занимались национал-социалистские пропагандисты. Она неверна хотя бы потому, что не учитывает ряда важных факторов, способствовав­ших как захвату власти фашистами, так и временной стабилизации их режима в Германии.

В то же время следует признать, что пропаганда действительно была одним из важнейших инструментов политики национал-соци­ализма и что без учета пропагандистской деятельности нацистов ^ТРУДНО понять причины влияния, которое они оказывали на широ­кие слои населения.

Оценивая особенности и эффективность нацистской пропаганды важно иметь в виду следующее.

Прежде всего, нацистские пропагандисты никогда не ставили перед собой задачи просвещения и информации населения, глубо­кого разъяснения ему сути происходящих событий. В национал-социалистской системе, писал в свое время Раушнинг, «пропа­ганда — это не средство связи; перед ней не стоит задача приве­дения в соответствие руководства сверху с импульсами критики и поддержки снизу. Она представляет собой односторонний инструмент господства, эффективность которого обеспечивается одновременно методами террора и жестокого насилия»⁹².

«Тотальное воздействие на народ, обеспечение единой реакции на события»— вот как формулировали главную задачу пропаганды нацистские специалисты в этой области ⁹³.

Естественно, что такая пропаганда не могла быть рациональной и не была ею. Нацистские лидеры отрицали принцип доказатель­ности пропаганды, необходимость подтверждения, аргументирова­ния выдвигаемых тезисов, издевались над «интеллигентской» апелляцией к разуму, рассудку масс.

Важнейшая задача пропаганды, утверждал Гитлер, «подобно плакату, привлекать к себе внимание масс, а не обучать лиц, имею­щих научную подготовку или стремящихся к образованию и зна­ниям. Поэтому ее воздействие должно быть направлено главным

образом на чувства и только в очень ограниченной степени рассчи­тано на так называемый разум... Чем скромнее ее научный бал­ласт, чем больше концентрирует она свое внимание на чувствах массы, тем значительнее ее успех. Именно он и является лучшим доказательством правильности или неправильности пропаганды, а вовсе не удовлетворение немногих ученых или эстетствующих сопляков»⁹⁴.

«Пропаганда, — вторил ему Геббельс, — вовсе не должна быть мудрой. Ее задача — обеспечить успех. Хорошая пропаганда — это та_г которая в кратчайший срок воздействует на людей, завоевание которых ее цель...» ⁹⁵

В соответствии с этими взглядами формулировались основные задачи и принципы нацистской пропаганды.

«Национал-социализм знает, — писал официальный историо­граф „третьей империи" Рюле, — что народ надо избавить от скуч­ной профессорской педагогики, а также от бесконечного хаоса мно­гообразных и противоречивых точек зрения и взглядов. Поэтому с момента его прихода к власти главными заповедями пропаганды стали простота, размах и концентрация»⁹⁶.

Принцип простоты определялся Геббельсом следующим обра­зом: «Секретом эффективной пропаганды является отказ от стрем­ления говорить о многих вещах и сосредоточение всех усилий на немногих вопросах. Необходимо постоянно обращать на них вни­мание народа... Задачей государственной пропаганды является также упрощение сложных рассуждений до такой степени, чтобы они стали понятны любому человеку с улицы»⁹⁷.

На практике этот «принцип» находил свое выражение прежде всего в стремлении избегать дискуссий. Участие в них, по мнению нацистских пропагандистов, было невыгодно хотя бы потому, что открывало для противника возможность изложить свою точку зре­ния, вскрыть слабость или несостоятельность позиций оппонента, увлечь его в «дебри частностей». Напротив, отказ от дискуссии ставит противника в тупик, заставляет его нервничать, избавляет от необходимости опровергать его тезисы, противопоставлять им рас­суждения и факты. Участие в споре с противником может создать у слушателей впечатление о неуверенности пропагандиста, в то время как упорное повторение одного и того же лозунга убеждает в непоколебимости и силе того, кто это делает.

Поэтому в тех случаях, когда нацистские пропагандисты оказы­вались все же втянутыми в дискуссии, они сразу же уходили от объекта спора, подменяли тему и переводили дискуссию в пло­скость обвинений, вплоть до примитивных ругательств. Этот метод обычно считался выражением напористости, наступательности в пропагандистской работе. Моральные соображения при этом во

⁹⁰ two J. Gobbels erobert die Welt. P., 1936. S. 5.

⁹¹ Ibid. S. 6.

⁹² Rauschning H. Die Revolution des Nihilismus. Zurich; New York, 1938. S. 127.
Из выступления руководителя нацистского радиовещания Дресслера-Андресса:

Deutsche Kultur iin Neucn Reich. W., 1934. S. 102 — 103.

⁹⁴ Цит. по: Iwo J. Op. cit. S. 14.

⁹⁵ Цит. no: Horster-Philipps U. Wer war Hitler Wirklich? Grosskapital und Faschis-
mus, 1918-1945: Dokuraente. Koln, 1978. S. 235.

⁹⁶ Ruhle G. Das Dritte Reich. Das erste Jahr. В., 1934. S. 66.
⁴⁷ Ibid.

внимание не принимались. Напротив, как указывает Раушнинг, аморальное считалось в пропагандистской работе всегда более эф­фективным, ибо таило в себе «большую долю насилия»⁹⁸.

Признаком простоты считалась та же сознательная односто­ронность пропагандистской позиции, отказ от вскрытия сложности жизненных проблем и явлений ".

Отсюда вытекали и следующие две особенности нацистской пропаганды.

Во-первых, лживость, возведенная в систему. Геббельс не раз указывал своим подручным, что выдумка всегда пропагандистски выгоднее, чем правда, ибо ее гораздо легче приспособить к потреб­ностям дня, что ее постоянное повторение придает ей большую правдоподобность, что, чем масштабней ложь, тем больше шансов на то, что ей поверят. Он считал также, что ущерб от разоблачения пропагандистской лжи не так уж велик, ибо ей всегда можно найти правдоподобное объяснение, и во всяком случае меньше, чем польза, которую она может принести¹⁰⁰.

Во-вторых, морализующий пафос. Если право всегда на твоей стороне, если противник всегда виновен, это позволяет подымать любое свое действие на «моральный» пьедестал. Поэтому брань в адрес противника всегда сопровождалась у нацистских пропаган­дистов неумеренным превозношением целей и задач своей поли­тики. В этом отношении они не скупились ни на эпитеты, ни на су-перлативы. Немецкий народ в их изображении выступал в ка­честве самого благородного, самого бескорыстного, самого терпи­мого. Акции нацистского правительства всегда вызывали «всеобщее восхищение и поддержку». Заявления нацистских лидеров «потря­сали мир», «прокладывали новые пути», оставались навеки в «анналах истории» ^|0'.

В тесной связи с «принципом» простоты находились «прин­ципы» размаха и концентрации. Заранее отобранные примитивные лозунги вбивались в сознание населения последовательно и мето­дично. Они бросались в глаза со страниц утренних газет, присутст­вовали в любой радиопередаче, преследовали на улице в виде пла­катов и листовок, непременно фигурировали в любой официальной речи. Вытаскивая коробок спичек или наклеивая марку, немецкий обыватель видел тот же знакомый лозунг. Он был напечатан на оберточной бумаге, в которую была упакована его последняя по­купка, на приобретенном им театральном билете, на бумажных салфетках и картонных подставках для пива.

Характерным примером применения «принципов» размаха и концентрации была организованная Геббельсом кампания по обра­ботке домашних хозяек. Была поставлена задача возбудить у них

⁹⁸ Rauschning H. Op. cit. S. 73.

⁹⁹ См.: Grieswelle D. Propaganda der Friedlosigkeit. Eine Studie zu Hitlers Rhetorik,
1920-1933. Stuttgart, 1972.

¹⁰⁰ См.: Путлиц В. По пути в Германию: Пер. с нем. М., 1957.

¹⁰¹ См.: Oven W. von. Mit Goebbels bis zum Ende. Buenos Aires, 1949.

три чувства: любовь, ненависть и гордость: любовь к личности фюрера, ненависть к евреям — конкурентам мужа и гордость своей принадлежностью к избранной расе, призванной повелевать ми­ром. С этой точки зрения были пересмотрены все пропагандистские материалы, рассчитанные на женщин, изучены все каналы доведе­ния этой пропаганды до домашних хозяек, учтено время, в которое они обычно слушают радио, характер печатных материалов, кото­рыми они пользуются, определены формы подачи, наиболее доступ­ные для женщин, и т. д. С начала этой кампании ни по одному про­пагандистскому каналу не проходило ни одного материала, кото­рый бы в той или иной степени не работал бы хотя бы на одну из трех поставленных целей.

Ставка делалась на то, что женщина, подвергавшаяся соответ­ствующей пропагандистской обработке, не только будет сагитиро­вана сама, но и станет своеобразным пропагандистом внушенных ей идей в семье: будет соответствующим образом воздействовать на детей и влиять на мужа. Было принято во внимание также и то, что в своем большинстве домашние хозяйки в Германии всегда были далеки от политики и не имели какой-либо системы взглядов, которую нужно было бы преодолевать.

В целом пропагандистский расчет оказался верным, и кампания дала свои результаты ¹⁰².

Очевидно, что грубость и примитивность подобной пропаганды действовала отталкивающе на определенные, достаточно многочис­ленные категории немецкого населения. И действительно, она не могла не вызывать отвращения у людей, знакомых с истинным хо­дом событий, действительными фактами, ненавидящих грубость и примитивизм. Но нацистская пропаганда и не была рассчитана на эти слои. Своих сознательных противников она убеждать не собира­лась. Для них существовал аппарат террора. Представители «элиты» и так называемых «просвещенных кругов» общества, приспособившихся к нацистскому режиму, всерьез ее не прини­мали, но терпели, считая весьма полезной формой удержания масс в жесткой узде.

Что касается рядового немецкого обывателя, то такая пропа­ганда падала на вполне подготовленную почву. Будучи сами вы­ходцами из мелкой буржуазии, Гитлер, Геббельс и их пропагандисты превосходно знали психологию этой категории немецкого населе­ния. Им было известно, что, говоря словами Раушнинга, «глупость и трусость бюргерства безграничны»¹⁰³. На этом-то и основывались исходные позиции пропаганды.

Немалую роль играло и то, что краху Веймарской республики предшествовала полная дискредитация ее пропаганды, создавшая идейно-пропагандистский вакуум, который усилил восприимчи­вость к нацистской пропаганде, представлявшей собой «нечто новое».

¹⁰² Iwo J. Op. cit. S. 9-11.

¹⁰³ Rauschning H. Op cit. S. 71.

Особенностью нацистской пропаганды, обеспечившей ей опре­деленный успех, было то, что нацистские руководители, и прежде всего Геббельс, раньше других буржуазных пропагандистов оце­нили возможности, открывшиеся в связи с научно-техническим пргрессом в области средств информации и связи ¹⁰⁴.

В частности, Геббельс одним из первых распознал огромную пропагандистскую силу радио ¹⁰⁵. К моменту прихода нацистов к власти радиовещание уже получило широкое распространение. По данным Международного радиосоюза в Женеве, в 1934 г. в мире на­считывалось по крайней мере 200 млн радиослушателей. В Герма­нии при населении в 65 млн человек радио слушали не менее 26 млн. В распоряжении немецкого правительства находилась одна из наиболее технически совершенных в мире сетей радиостанций: 10 основных передатчиков, 6 из которых обладали мощностью в 100 киловатт, и 15 вспомогательных, менее мощных. Иными сло­вами, к тому времени радио открывало возможности пропагандист­ского воздействия, которые во много раз превосходили возможно­сти самой массовой печати.

Характеризуя роль радиовещания в нацистской пропаганде, Геббельс говорил: «Для XX в. радио сыграло такую же роль, какую сыграла для XIX в. печать. Перефразируя применительно к нашему времени известные слова Наполеона, мы вправе сказать, что радио стало сейчас 8-й великой державой... Быть может, наши потомки будут вынуждены констатировать, что радио, как средство духовного воздействия на массы, имело в наше время такое же значение, как для Реформации изобретение печата­ния... Без радио и самолетов завоевание и упрочение власти в нынешних условиях просто немыслимо. Можно, не боясь преуве­личения, сказать, что если бы не было радио и самолетов, то немецкая революция (т. е. захват власти фашистами.— А. Г.) не смогла бы свершиться в той форме, в какой она сверши-

лась»

В соответствии с этой оценкой была перестроена вся работа не­мецкого радиовещания. Каждая передача, независимо от темы, формы и характера (в том числе литературные и музыкальные пе­редачи), стала оцениваться лишь с точки зрения ее пропагандист­ского воздействия ¹⁰⁷.

Столь же высоко были оценены Геббельсом пропагандистские возможности кино. «То обстоятельство, — говорил он в одном из своих выступлений, — что ежедневно в Германии один миллион людей посещает кинотеатры, оснащенные звуковой аппаратурой,

¹⁰⁴ См.: Kris Е., Speir H. German Radiopropaganda. I;., 1944. '°_o⁵₆ Leman А. В. Nazi Propaganda. L. etc. 1964. P. 34 ff.

Речь на открытии X немецкой радиовыставки 18 августа 1933 г. Gobbels J. Signale der neuen Zeit. Miinchen, 1934. S. 197 — 198, 199.

¹⁰⁷ Scheel K. Krieg iiber Atherwellen. NS Rundfunk und Monopole, 1933—1945. В., 1970; Bramstedt E. Goebbels and National Socialist Propaganda, 1925 — 1945. Michigan, 1965.

открывает огромную сферу деятельности...для правитель-

ства»

Уже через два месяца после прихода нацистов к власти Геббельс собрал у себя работников кинематографии для беседы на тему о «современных задачах немецкого кино». От имени нацистского правительства он потребовал от собравшихся «немедленно осуще­ствить поворот кинематографии в сторону современности», и в частности обеспечить быструю перестройку хроникальных филь­мов в целях превращения их в эффективного пропагандиста нацио­нал-социалистских идей и существенно расширить пропагандист­ское использование немых и учебных фильмов ^|09.

С этого дня немецкое кино было взято под особое наблюдение пропагандистского аппарата, и прежде всего самого Геббельса, без санкции которого практически не мог быть выпущен на экран ни один фильм ' °.

Первоначальным успехам нацистской пропаганды в решающей степени способствовало и то, что с самого начала она рассматри­валась наряду с террором как основной инструмент сохранения и упрочения нацистского господства. Внимание, уделяемое пропа­ганде, нашло практическое выражение в создании в нацистской Германии первого в мире министерства пропаганды. Формирование этого министерства завершилось уже летом 1933 г. Министерство иностранных дел передало ему руководство информационной и пропагандистской деятельностью за рубежом, а также надзор за немецким искусством, кино и спортом за границей. Из ведения министерства внутренних дел были изъяты и переданы ведомству Геббельса общие вопросы внутренней пропаганды, организация национальных праздников и государственных торжеств, контроль над печатью, радио, искусством, театрами и кинотеатрами. Минис­терству пропаганды были подчинены также государственные библиотеки, Научно-исследовательский институт газетного дела и Высшая школа политики " '.

В результате концентрации в одном министерстве всех этих многочисленных функций возникла огромная бюрократическая машина. Фактически министерством была монополизирована вся духовная жизнь страны. Монополизация такого рода еще усугубила тот огромный ущерб, который был нанесен национал-социалистами культурному развитию Германии. Последствия деятельности ми­нистерства пропаганды в этой области были не менее опустоши­тельными, чем костры из книг, зажженные на площадях немецких городов сразу же после формирования правительства Гитлера, аресты и физическое уничтожение ряда виднейших деятелей немецкой культуры, отстранение от просветительной и культур-

¹⁰⁸ Ruhle G. Op. cit. S. 76.

¹⁰⁹ Ibid. S. 78.

¹¹⁰ Klimsck G. W. Die Entwicklung der national-sozialistischen Film-Monopols von
1933-1940. Miinchen, 1954.

¹¹¹ Ruhle G. Op. cit. S. 65.

ной деятельности лиц еврейской национальности и вынужденная эмиграция части творческой интеллигенции.

Геббельсовским чиновникам из министерства пропаганды не нужны были ни культура, ни искусство. Рассматривая и то и другое с позиций мелкобуржуазных недоучек и полуинтеллигентов, они видели в них всего лишь специфическую форму распростране­ния той самой примитивной пропаганды, которой занимались унифицированные печать и радио. Обладая при этом неограничен­ными полномочиями при решении судьбы конкретных произведе­ний искусства, они всячески искореняли все мало-мальски выходившее за пределы их понимания. Объявленный ими поход за здоровое «народное» искусство, против халтуры и порнографии привел к полному уничтожению талантливого изобразительного искусства, которым славилась Германия, к торжеству бездарного и плоского натурализма. Немецкие кинофильмы превратились в примитивные фашистские агитки, не имевшие никакой культур­ной или познавательной ценности. От немецкой литературы оста­лось примитивное чтиво, посвященное восхвалению гитлеровского режима и нацистских, милитаристских идейных «ценностей».

Но упадок культуры и искусства в Германии не беспокоил наци­стских правителей. Они просто не замечали этого упадка, будучи уверенными, что то, что происходит, является, напротив, выраже­нием расцвета. Помимо этого, их вполне устраивало, что подобная политика в области культуры и искусства обеспечивала пропаган­дистскую унификацию. Подобной унификации ведомство Геббельса добивалось и в других областях. Большое внимание было уделено в этой связи печати. После 30 января 1933 г. нацистами была запрещена сначала коммунистическая, а затем и вся оппозиционная пресса. В течение 1933 г. число ежедневных газет в Германии сократилось с 2703 до 1128; 1248 газет было закрыто, 327 — закрылись сами. Количество еженедельников сократилось на 40 %, ежемесячников — на 45 %. Месячный тираж печатных изданий упал с 1000 млн до 300 млн, т. е. на 70 % '. В оставшиеся газеты и журналы были направлены нацистские уполномоченные. В редак­циях была проведена чистка, в результате которой были уволены все свободомыслящие журналисты. На большинство руководящих постов были посажены члены национал-социалистской партии.

Была унифицирована также система поставки информации газе­там и журналам. Практически единственным источником такой информации стали бюллетени, выпускавшиеся Немецким инфор­мационным бюро (ДНБ), службой НСК («Национал-социалис-тише корреспонденц») и информационной службой «Рейшах-динст». Некоторым газетам позволялось публиковать материалы собственных корреспондентов из-за рубежа, однако каждая такая публикация требовала особого резрешения.

Возникла целая сложная система пропагандистского управле-

¹¹² Der Faschismus und die Intellektuellen. Von Landgerichtsdirector. Karlsbad, 1934. S. 16.

ния печатью. Во главе этой системы был поставлен доверенный человек Гитлера и Геббельса Отто Диттрих, совмещавший в своем лице статс-секретаря (заместителя министра) в министерстве пропаганды, руководителя отдела печати национал-социалист­ской партии и руководителя прессы при имперском правительстве. Определение линии, которую должна была занимать печать, происходило следующим образом. Ежедневно под председатель­ством представителя Диттриха происходили совещания уполномо­ченных ведомств, заинтересованных в пропагандистском освеще­нии определенных событий. Эти уполномоченные излагали свои пожелания, после согласования их позиций разрабатывалась устная инструкция для печати, которая доводилась до сведения ра­ботников прессы на ежедневных пресс-конференциях, проходивших в помещении министерства пропаганды. В ходе пресс-конференции внимание журналистов обращалось на особую важность того или иного сообщения и требуемый характер комментирования. На пресс-конференциях выступали и представители других ведомств (министерства иностранных дел, военного командования, мини­стерства экономики и т. д.), дававшие дополнительные разъяс­нения " ³.

С 1940 г. Диттрих ввел систему так называемых «лозунгов дня» — кратко сформулированных письменных указаний о харак­тере подачи материалов на текущий день. Введение «лозунгов дня» еще усилило унификацию прессы, ибо полностью исключало возможность различного толкования устных инструкций.

Малейшее отклонение от этих инструкций было чревато для редакторов и издателей опасными последствиями. То и дело министерство пропаганды и имперский отдел печати разражались грозными циркулярами вроде следующего: «Приходится констати­ровать, что в немецкой печати все еще появляются сообщения и материалы, характеризующиеся самоубийственной объективностью и безответственностью...В случае повторения такого рода явлений возникнет необходимость прийти к выводу, что ответственные редакторы нарушают требования закона о печати, и принять в их отношении соответствующие меры» " ⁴. А соответствующими ме­рами в «третьей империи» считалось не просто снятие с работы, но зачастую и отправка в концентрационный лагерь.

Разумеется, даже самый тщательный контроль не мог пол­ностью отрезать немецких граждан от источников правдивой информации. Существовала подпольная, главным образом комму­нистическая печать; у части населения, обладавшей радиоприем­никами, имелась возможность слушать иностранное радио на немецком языке. Следует, однако, иметь в виду, что в то время

¹¹³ Из показаний ответственного чиновника имперского отдела печати П. К. Шмидта
Цит. по: Poliakov L., Wulf J. Das Dritte Reich und seine Denker. [West] Berlin,
1959. S. 446. См. также: Odermann H. Die vertraulichen Presseanweisungen
aus der Konferenzen des Nazi-Propagandaministerium // Zeitschrift fur Ge-
schichte. 1965. H. 8.

¹¹⁴ Распоряжение министерства пропаганды от 22 октября 1936 г. Цит. по:
Hagemann W. Publizistik im Dritten Reich. В., 1948. S. 321.

возможность подрыва монополии нацистского пропагандистского аппарата на информацию были ограниченными. Тираж подполь­ной печати был небольшим, да и обращались к ней, как правило, лишь лица, уже активно настроенные против нацистского режима. Приемная аппаратура была весьма несовершенной, что затрудняло прием иностранных станций, особенно не очень мощных. К тому же было введено уголовное преследование лиц, слушающих иностран­ные передачи, предусматривавшее весьма суровые наказания. В целом эффективность нацистской пропаганды зависела от трех условий. Первым из них был достаточно низкий уровень политического и интеллектуального развития значительной части населения. Вторым — большая или меньшая монополия в области информации. Третьим — подкрепление пропаганды пусть незначи­тельными, но успехами политики, защите которой она служила. В первые годы нацистского режима все эти три условия были налицо. На последующем этапе, особенно во второй половине войны, полностью исчезло третье условие и заметно ослабло второе. В результате пропагандистская машина стала в возрастающей степени действовать вхолостую. После разгрома, который потер­пели фашистские войска на Восточном фронте, сначала под Сталинградом, а затем в битве на Курской дуге, разрыв между пропагандистскими победными фанфарами и реальной действи­тельностью стал настолько очевидным, что заставил даже самых ограниченных обывателей, давно отвыкших задумываться, усом­ниться и в других официальных утверждениях.

Внешне как будто ничего не изменилось. Нацистский пропаган­дистский аппарат действовал с прежним усердием. Результаты же были совсем иными. То, что раньше порождало восторг, экзальта­цию, теперь оставляло равнодушным или даже вызывало раздраже­ние. Исчезла готовность принимать все сказанное на веру; и наоборот, усилилось доверие к информации, исходящей от против­ной стороны, эффективность пропаганды которой возрастала в той степени, в какой дискредитировалась пропаганда внутренняя. Ослабление такого важного звена нацистской диктатуры, как пропаганда, расшатало весь механизм. Менее эффективной стала и организационная деятельность нацистского аппарата, сохранив­шая внешние формы, но потерявшая в значительной степени внутреннее содержание. И даже деятельность террористической машины перестала оказывать прежнее воздействие; во все более широких слоях населения парализующий страх перед ней стал уступать место готовности дать отпор.

Правда, механизм этот оказался достаточно сильным, чтобы обеспечить более или менее бесперебойное функционирование государственной машины вплоть до последней минуты. Тем не менее это была уже только тень той машины террора, насилия и обмана, которая была создана нацистским режимом в первые годы его господства и которая держала в своих тисках немецкий народ более десяти лет.