V. Мятеж

Этот тип приспособления выводит людей за пределы окружающей их социальной структуры и побуждает их представить и попытаться воплотить в реальность новую, в значительной степени модифицированную социальную структуру. Это предполагает отчуждение от господствующих целей и стандартов. Их начинают считать чисто произвольными; а произвольное — не то, что может требовать приверженности и обладать легитимностью, ибо оно могло бы быть и другим. В нашем обществе организованные бунтарские течения явно нацелены на введение такой социальной структуры, в которой культурные стандарты успеха были бы сильно модифицированы и обеспечивалось большее соответствие между достоинствами, усилиями и вознаграждениями.

Однако прежде чем обратиться к “мятежу” как типу приспособления, мы должны отграничить его от внешне похожего, но по существу другого типа — ressentiment ’а. Это понятие, введенное в качестве специального термина Ницше, было принято и социологически разработано Максом Шелером[218]. Это сложное чувство содержит три взаимосвязанных элемента: во-первых, смутное чувство ненависти, зависти и враждебности; во-вторых, ощущение собственного бессилия активно выразить эти чувства против лица или социального слоя, которые их возбуждают; и, в-третьих, постоянно возвращающееся переживание этой немощной враждебности[219]. Решающее отличие ressentiment ’а от мятежа состоит в том, что первый не предполагает подлинного изменения в ценностях. Ressentiment заключает в себе образец притворного пренебрежения к недоступному, утверждающий единственно то, что желаемые, но недостижимые цели на самом деле не представляют собой сколь-нибудь важных ценностей: в конце концов, лиса в винограднике не говорит, что она отказывается от всякого пристрастия к сладкому винограду; она только говорит, что вот эти гроздья несладкие. Мятеж, в свою очередь, заключает в себе подлинную переоценку всех ценностей, когда прямое или косвенное переживание фрустрации приводит к полному обличению того, что прежде высоко ценилось: взбунтовавшаяся лиса просто отказывается от всеобщего пристрастия к сладкому винограду. В случае ressentiment ’а человек осуждает то, чего втайне желает; в случае мятежа он осуждает само желание. Однако несмотря на различие этих двух явлений, организованный мятеж может находить опору в огромном резервуаре обиды и недовольства, когда до предела обостряются институциональные деформации.

Когда институциональная система расценивается как препятствие для удовлетворения узаконенных целевых устремлений, расчищается площадка для мятежа как приспособительной реакции. Чтобы эта реакция переросла в организованное политическое действие, приверженность должна быть не только отделена от существующей социальной структуры, но и перенесена на новые группы, одержимые новым мифом[220]. Миф выполняет двойную функцию: он обнаруживает источник широкомасштабных фрустраций в социальной структуре и изображает альтернативную структуру, которая, предположительно, не будет приносить разочарование достойным. Это хартия действия. В этом контексте становятся еще более ясными функции контрмифа консерваторов, кратко описанные ранее в этой главе: каков бы ни был источник массового разочарования, его не следует искать в базисной структуре общества. Консервативный миф может, таким образом, уверять, что эти разочарования заключены в самой природе вещей и присущи любой социальной системе: “Периодические всплески безработицы и спады деловой активности нельзя отменить законодательным актом; ведь и человек сегодня может быть здоров, а завтра болен”[221]. Или, если уж не применяется доктрина неизбежности, то пускается в ход доктрина постепенного улучшения: “Еще немного, и все у нас будет в полном порядке”. Или идет в ход доктрина, отводящая враждебные чувства от социальной структуры и переводящая их на индивида, который стал “неудачником”, потому что “каждый человек в этой стране реально получает то, что ему причитается”.

И миф мятежа, и миф консерватизма стремятся “монополизировать воображение”, пытаясь так определить ситуацию, чтобы либо подтолкнуть недовольных к пятому типу приспособления, либо, наоборот, отвадить от него. Из всех мятежников объектом наибольшей ненависти становится прежде всего ренегат, который, достигнув успеха, отвергает господствующие ценности. Ведь он не только ставит под сомнение ценности, как это делает они-группа, но и становится знаком того, что единство группы разрушено[222]. Тем не менее, как уже не раз отмечалось, обычно именно члены восходящего класса (а не наиболее угнетенных слоев) организуют обиженных и мятежных в революционную группу.