Лада — мать богов и мира

(Кострома, Весна, Мокошь, Мать Сыра Земля, Богоматерь, Пятница, Жива, Дева, Красопани, Купала, Ванда, Талака, Цеия, Золотая Баба, Берегиня, Рожаница, Среча, Дивия, Солнце, Великая Богиня.)

Одетый в звериные шку­ры скульптор верхнего палеолита высек на сте­не пещеры Лоссель во Франции фигуру обнаженной женщины с рогом в руке. Десятки тысяч лет спустя славянский мастер вы­резал на главной, передней грани Збручского идола женщину в длинном платье, прижи­мающую к груди рог, а у ее ног — мать с ребенком. Эл­лины изображали с рогом изобилия Гею и Тюхе-Судьбу.

Первым верховным божеством человека разумного была она — Великая Богиня, Мать Мира. Люди еще не знали Верховного Бога, владыки неба (по крайней мере, нет сле­дов его культа в палеолите), а ее уже воплощали во мно­жестве костяных и глиняных фигурок. Эти «палеолитические Венеры» с большими грудями и животами далеки от со­временного идеала красоты. Что ж, тогда в женщине це­нили не изящество, а способность к деторождению.

В послеледниковую эпоху у Великой Матери появи­лась спутница — богиня-дочь. Мезолитические охотники на оленя представляли их в виде двух небесных олених. Для матриархальных земледельцев нео- и энеолита они стали воплощением плодородной земли и урожая, буду­щими Деметрой и Персефоной. Мать Мира была не только Матерью Сырой Землей, но и Царицей Небесной: на со­судах трипольской культуры, изображающих Вселенную, весь верхний, небесный, ярус занимает ее огромный лик.

С бронзового века хозяином и на земле, и на небе стал мужчина — пастух, пахарь и воин. Но и теперь люди про­должали чтить всеобщую Мать, рожавшую все живое — зверей, скот, урожай, самих богов и людей, дававшую власть царям. Многоликая и многоименная, она была эллинской Реей, малоазийской Кибелой, индийской Адити-Бесконечной, египетской Изидой, месопотамской Иштар... Даже мировые религии не могли обойтись без нее — Бо­гоматери, Мадонны, мусульманской Фатимы, буддий­ской Гуаньинь.

Многоликой и многоименной была она и у славян. Бога или богиню Ладу славили поляки в песнях на Троицу еще в XV в. Польские историки Меховский, Кромер, Стрый-ковский называют ее матерью богов-близнецов Леля и По-леля и отождествляют с Ледой, матерью Диоскуров — Кастора и Поллукса. «Синопсис» и Бустынская летопись добавляют к этому, что Лада была богиней брака и помина­лась в свадебных песнях. «Матер верборум» видит в Ладе Венеру.

Само слово «лада» означало у русских мужа, жену, любимого человека, у сербов — жену, у болгар — младшую дочь. Этим словом звала Игоря Ярославна. «Ладовать» на Волыни означает «играть свадьбу», у туляков и рязан-цев — «сватать»; в русских говорах «лады» — «помолв­ка», западноукраинское «ладкання» — «свадебная песня». У болгар «ладуванье» — святочное гадание о женихе. Все эти слова родственны славянскому «лад» — «порядок», «согласие». То есть порядок, основанный не на страхе и на­силии (даже оправданном), а на любви и согласии.

Время Лады — весна и начало лета. «Ладовые» песни исполнялись, помимо свадеб и святочных гаданий, с 9 мар­та (Сорок мучеников) до 29 июня (Петра и Павла)[4], а по церковной, передвижной хронологии, — с Масленой не­дели до Троицы и Духова дня (50-й и 51-й день после Па­схи). Следует заметить, что насильственное крещение сла­вян внесло величайшую путаницу в их праздники. Во вре­мя постов всякое веселье преследовалось, сами же посты привязаны к подвижным праздникам — Пасхе и Троице. Потому языческий обряд встречи весны оказался вытеснен­ным на Масленую неделю (перед Великим постом), а про­воды весны — на неделю после Троицы, предшествующую Петровскому посту. (Великий пост начинается за 40 дней до Пасхи, Петровский же продолжается до 29 июня.)

«Ладовые» песни исполнялись преимущественно де­вушками. В Болгарии их называли «ладовицами», а их хо­роводы — «ладино коло (хоро)». В этих песнях «Лада», «Ладо» — обычно лишь простой припев. Но в одной рус­ской песне говорится:

Благослови, мати,

Ой мати, Аада-мати,

Весну закликати!

Здесь Лада — богиня весны, богиня-мать. В укра­инских же песнях упоминается царевна Лада, в белорус­ских — королевна Лада. В болгарской песне «Ой, Ладо, Ладо, момиче младо» («Ой, Лада, Лада, девушка моло­дая»). Тут, видимо, богиня-мать сливается с юной боги­ней-дочерью[5].

Облик Лады — матери и жены, казалось бы, нарушают словацкие слова «лойда» — «распутная женщина», «лойда-вый» — «бесстыдный». Церковники любили изображать язычников скотами, а себя — образцами чистоты и духов­ности. Да, славяне-язычники не считали половую жизнь «грязью», а безбрачие — святостью. На некоторых празд­никах (днях Ярилы, Купалы) царила сексуальная свобода. Не допускалось разве что кровосмешение. Эти праздники приходятся как раз на время Лады. А на святки, помимо га­даний — «ладуванья», устраивались и эротические обря­ды — «игры». Но во все остальные дни года отношение к девичьей чести и супружеской верности у славян было самое строгое.

Такие оргии (известные многим народам мира) были для язычников не развлечением и не «данью природе», а ма­гическим обрядом, который должен был обеспечить пло­дородие земли-матери. Потому и справлялись они в начале года или весной. Не стоит путать язычников (и их богов) с поборниками «сексуальной революции», думающими лишь о своих удовольствиях.

Не только образ, но и имя Лады, возможно, восходит к общеиндоевропейской эпохе. Об этом говорит малоазийское (ликийское) lada — «жена», германское lapu, lapa (магическое заклятие), имя Лето (Латоны) — матери Аполлона и Артемиды.

Среди Свентокшиских гор на юге Польши поднимается Лысая гора. Такие горы, словно самой природой предназначенные для многолюдных собраний на их вершинах, у язычников считались священными или, наоборот, нечи­стыми. Здесь в IX—X вв. (или даже в I тыс. до н. э.) су­ществовало святилище — обширная площадка, окружен­ная валом. Согласно записанной в XVI в. легенде, здесь в начале мая почитались божества Лада, Бода и Леля. Позднее на месте капища был выстроен монастырь св. Тро­ицы. Очевидно, тут отмечались два праздника Лады: куль­минация весны (1 мая) и ее конец. А польские проповед­ники начала XV в. проклинали тех, кто на Троицу воспевал богов Иешу, Ладу (Ладо), Лелю и Ныю.

В день 1 мая по всей Западной Европе чествовали зе­леное деревцо и его воплощения — «майскую невесту» («королеву», «красавицу») и «жениха» («короля»). Учреж­денный в 1889 г. Международный рабочий день хорошо вписался в эту языческую традицию. Восточные и южные славяне первомайских обрядов, однако, не знали. Но 2 мая на Руси отмечали день Бориса и Глеба (заменивших, как мы увидим, богов-всадников, детей Великой Богини, со­ответствующих Лелю и Полелю).

Праздником Лады была, очевидно, и Красная горка — русский праздник молодоженов, приуроченный к первому воскресенью после Пасхи. В этот день тоже пелись «ла­довые» песни.

На Троицу у германских народов, чехов, словаков и вен­гров также чествовали «короля» и «королеву», у поляков — «краловну», у сербов и хорватов — «краля» и «кралицу». Но эта троицкая (да и майская) «королева», как будет по­казано, скорее богиня-дочь, славянская Леля.

В первое воскресенье после Троицы («русалкино заго­венье»[6]) во Владимирской губернии справляли «похороны Лады», в Муроме — «Похороны Костромы», в нижегород­ских, саратовских, пензенских краях — «проводы Весны». Пензенцы и симбирцы Кострому хоронили на Троицу, а самарцы прямо отождествляли ее с Весной.

Слово «Кострома» означает в русских говорах прут, роз­гу, кучу соломы. Из соломы и делалось чучело Костромы-Весны, которое торжественно выносили и топили в реке. Или же выносили в лес изображавшую Кострому девушку. Или растерзывали в поле чучело лошади — «Весны». Са­марцы разыгрывали целую пьесу: Кострому (одетую в бе­лое и зеленое) убивала Смерть, затем их обеих бросали в воду. А рязанские дети изображали в игре смерть, по­гребение и воскресение Костромы. Саратовцы 31 декабря «встречали Кострому» — сжигали кучу соломы. Украинцы же 1 марта встречали Весну, нося чучело ласточки.

Кострома отличалась веселым нравом: в Нижнем Нов­городе пели о сытном угощении у нее, а в Муроме — о том, как она умерла прямо на пиру от вина и пляски. У нее был спутник — мужчина (или она сама имела мужскую ипос­тась): чучело ее изображало то женщину, то мужчину, ни­жегородские дети водили хоровод вокруг «Костромы» и ее «сына», а рязанские девушки играли в «Костромину жену» (на Благовещенье или в Вербное воскресенье). Этот спутник-воплощение Костромы, вероятно, Ярила — раз­гульный бог весеннего солнца. Его проводы справлялись в тех же среднерусских землях, тоже в конце весны.

Нетрудно узнать в Ладе-Костроме-Весне великую бо­гиню плодородия типа Иштар, Изиды, Кибелы и т. д. Эта богиня нисходила в подземный мир смерти и возвращалась оттуда (Иштар-Инанна). Ее изваяние погружали в воду (Кибела, германская Нерта). Ее супругом или сыном (иногда одновременно) был юный бог плодородия (Таммуз, Аттис, Адонис и т. д.). Сама она могла быть двуполой (Кибела-Агдатис). Великая Мать полна жизни, порож­дающей силы, веселья, порой разгульного, и самая смерть для нее — залог нового рождения.

Славяне не случайно праздновали конец весны, а не лета или осени. Матерь Лада впервые напоминала о себе на свят­ки, когда старались наворожить благополучие на весь год. Затем она приходила в земной мир с началом весны, чтобы в конце ее уйти в нижний, подводно-подземный мир. Этим она обеспечивала поля и пастбища обильными дождями, а землю — плодородной силой.

В 980 г. будущий креститель Руси воздвиг в Киеве «пан­теон Владимира» — святилище пяти главных богов: Пе­руна, Хорса-Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокоши. Единственное женское божество здесь — Мокошь. Очевидно, это — еще одно имя Великой Богини. Оно — об­щеславянское: связанные с ним местные названия есть в Се­верной России (Мокошево болото), Чехии (гора Мокошин Верх), Польше, на землях лужицких сербов и онемечен­ных полабских славян (Муукс). В словенской сказке фигу­рирует ведьма Мокошка. «Не ходила ли еси к Мокуше?» — спрашивали русских женщин исповедники еще в XVI в. Кто такая Лада или Кострома, в XIX в. уже не помни­ли даже сами исполнители песен и обрядов. Но в Мокошь на севере России верили и тогда. Считали, что Мокоша (Мокуша) — большеголовая, длиннорукая женщина. Она наказывает нерадивых и нечестивых прях: беспокоит пря­дущих в Великий пост, прядет ночью оставленную без мо­литвы кудель, крутит веретено задремавшей пряхи. О линя­ющих овцах говорили, что их Мокоша стрижет. В жертву ей на ножницах оставляли клок шерсти.

Северорусская Мокоша — фигура мрачноватая и не­сколько измельчавшая (наподобие кикиморы, тоже пряду­щей по ночам). А вот украинцы помнили о разгульном нраве богини. «Десь наш бог Посвистач спав. Чи не в Моконй гуляв?» — говорится в изданной П. Кулишом в 1860 г. песне о русском князе (Аскольде?), тщетно молившемся богу ветра Посвистачу.

Мокошь, судя по ее имени, богиня влаги. Созвездие Во­долея в Древней Руси называлось Мокрошь (Мокрешь). Моравский историк XVIII в. Стржедовский упоминает божество дождей «Макосла», подобное Нептуну. Это сбли­жает Мокошь с Матерью Сырой Землей — величайшей святыней славян.

Землю считали святой и бесконечно доброй к людям. От нее человек происходит, ею кормится и в нее уходит. Лишь самого последнего негодяя не принимает она после смерти. Не в землю — сквозь землю, в нижний мир, про­валивается нечисть. Земле исповедовались в грехах (на­пример еретики-стригольники XIV в.). Верили, что она может прощать, исцелять, снимать порчу. Ею клялись, особенно при земельных спорах: тогда клали на голову ку­сок дерна и с ним шли по меже или становились на колени в яме. Считали, что до Благовещенья (25 марта) нельзя тревожить землю: она в этот день рожает. Если же посмеют до того ее пахать, копать, вбивать колья и т. д.— Земля покарает неурожаем и бездождием. То есть Земля-Мо­кошь распоряжается и дождем.

Землю-Матушку приравнивали к Богоматери. Верили, что бранящийся матерно оскорбляет трех матерей: свою собственную, Мать Сыру Землю и Богородицу. Мат доз­волялся лишь в одном случае: чтобы отогнать нечисть. Ведь тогда оскорблялась не Матерь Лада, а Чертова Мать (то есть Яга; см. ниже, в главе о ней).

Именно Богоматерь и святая Параскева-Пятница за­менили в христианское время Мокошь-Ладу. В русских духовных стихах Пятницу и Богородицу прямо отождествляли. Обе они считались покровительницами женщин, особенно рожениц, и девушек (просивших у них женихов). Обе давали плодородие земле, охраняли домашний скот. Обе связаны с водой (их иконы являются у источников, а Пятница защищает от ливней и бездождия), спасают от грома. С ними обеими связан запрет мата. В Ленинград­ской области и соседней Эстонии распространена легенда о преследовании Богородицы или Пятницы чертом, ле­шим либо пастухами. (Вот кому уподоблялись матерщин­ники — похотливым демонам!) Пятницу особенно почи­тали при молодом месяце, а полабские славяне верили, что Богоматерь прядет на месяце.

Пятница, подобно Богородице, богиня-мать. «Света Петка — Неделина майка» (Святая Пятница — мать Вос­кресенья), — говорили болгары. А украинцы: «Середа дiвка, а П'ятниця — жiнка». В украинской сказке у Пят­ницы 41 дочь. Об этих младших богинях, дочерях Моко-ши-Лады-Пятницы, еще будет сказано.

Пятницу и Богоматерь изображали с цветами, с ними связывали священные деревья, камни, горы, источники. Словом, вся природа, живая и неживая, была пронизана многоликим и многоименным образом Богини-Матери.

Есть у Пятницы и особые черты (не всегда привлека­тельные). Она исцеляет, защищает от колдовства, помо­гает женщинам в домашней работе, а крестьянам — в вы­ращивании льна. В сказках она — мудрая помощница героя.

И она же запрещает в пятницу пахать и делать женскую работу (прясть, стирать и т. д.), карая за это порой жестоко (болезнью, смертью ребенка, сдиранием кожи, жабой, вцеп-ливающейся в лицо). Представляют ее молодой женщиной (или старухой), высокой и худой, простоволосой, в белой одежде и лучезарном венке, иногда с метлой.

Для православной церкви пятница — день распятия Христа. Кроме того, отмечались еще 12 пятниц, приурочен­ных к определенным праздникам или постам. По преданию, некогда в Болгарии две суеверные бабы упросили двух по­пов, дабы те записали, какие земные блага получит празд­нующий каждую из этих пятниц. Сей апокриф («подписан­ный» именем св. Климента, Папы Римского) ходил по рукам среди южных и восточных славян вопреки церковным го­нениям. Как видно, отражал он представления не столько слуг Христовых, сколько жриц Мокоши-Пятницы.

Превратившись в медведя, Пятница разрывает немца, глумившегося над русскими обычаями. Этот медвежий облик Великой Богини — один из древнейших. Созвездие Боль­шой Медведицы сейчас рисуют в виде нелепого хвостатого медведя. Однако «медвежье» имя ему давали не только гре­ки, но и североамериканские индейцы. Созвездие дейст­вительно напоминало этого зверя — 100 тысяч лет назад, когда неандертальцы поклонялись пещерным медведям. Эллины видели в Большой и Малой Медведицах нимфу Каллисто (спутницу Артемиды), обращенную в медведицу, и ее сына Аркада.

Позднее, в мезолите, двух небесных медведиц (или медведицу с медвежонком) сменили две оленихи или ло­сихи. (Еще Афанасий Никитин называл Большую Мед­ведицу Лосем.) Но в раннем железном веке на Сленже (Соботке), священной горе силезских славян, были воз­двигнуты две каменные статуи медведиц и изваяние чело­века (видимо, женщины) с рыбой в руках. Путь на вер­шину горы отмечали высеченные на скалах или особых обелисках косые кресты — знаки Солнца. А саму верши­ну окружал (как и на Лысой горе) каменный вал. В грозу облака не опускались ниже линии вала. Такие же валы ок­ружали вершины двух соседних гор — Радуни и Кос-цюшко. Вероятно, на Соботке почитали Ладу-Мокошь — богиню-медведицу, хозяйку зверей и рыб, владычицу во­ды, солнца и грома, а на двух остальных горах — двух ее дочерей или сыновей.

Из Вавилонии к иранцам, римлянам, германцам и, оче­видно, славянам пришло представление о связи семи дней недели с семью светилами. В частности, пятница — день Иштар, Анахиты, Венеры, Фрейи, богинь любви и пло­дородия. Словенцы же называли утреннюю звезду (планету Венеру) Живой. Жива впервые упоминается Гельмольдом (XII в.) как богиня племени полабов. В XV в. ее подроб­нее описали Марешалк Турий и Конрад Бото. Согласно первому, ее изваяние, нагое, украшенное золотом и сереб­ром, с лилией у лица и цветами на груди, стояло на холме среди цветов. Второй говорит, что волосы обнаженной бо­гини ниспадали до колен, голову украшал венок, а в руках она держала золотое яблоко и кисть винограда. Эти опи­сания весьма напоминают Венеру, и не так античную, как ренессансную (простоволосую). Но не мог ли античный мир повлиять здесь на славян? Тем более что сообщения о сла­вянской Венере, как увидим ниже, не единичны. А с рас­пущенными волосами представляли ту же Пятницу или вил-русалок.

Польские историки, начиная с Длугоша, упоминают некоего «бога жизни» Живе. У Прокоша (Диаментовско-го) этот бог напоминает античного Геракла. Но одно сооб­щение этого автора скорее относится к богине Живе. Со­гласно ему, 1 мая люди собирались на горе Живец, где Живе, «верховный владыка Вселенной» в облике кукуш­ки, предвещал им годы жизни; потому убийство кукушки строго каралось.

О связи гор с культом Великой Богини славян уже го­ворилось. 1 мая — один из ее праздников. А перед Троицей (незадолго до похорон Лады-Весны-Костромы) южно­русские крестьянки в лесу обряжали в женское платье чу­чело птицы либо пучок травы «кукушки», «крестили» его и хоронили. При этом «кумились» с «кукушкой» и друг с дружкой, обмениваясь крестами. В это же время (в Се­мик — седьмой четверг после Пасхи, перед Троицей) че­ствовали русалок и березку. А одновременно с похоронами Костромы справляли проводы (похороны) русалки — ря­женой девушки, куклы или конского чучела. Кукушку же славяне почитали как вещую птицу, предсказывающую не только время жизни или смерти, но и урожай или недо­род, свадьбу и даже цены на зерно. Ее считали доброй, но несчастной (вдовой, девушкой, проклятой родителями или выданной за немилого и т. п.).

За всем этим проступает величественный культ Лады-Живы. Это с ней, Весной, главной русалкой, воплощенной в весенней птице или дереве, вступали в «посестримство» женщины и девушки. Умирая в нескольких обличьях, она несла миру жизнь, возрождение, изобилие.

Помнили о Живе и южные славяне. У сербов она одна из вил. Эти крылатые девы, облачные, горные и водные, близкие к русалкам, были некогда известны всем славянам. Согласно хорватской легенде, некий благочестивый человек на своей телеге отвез раненного в битве Бога на гору к ви­лам. За это Жива научила возницу пахать землю и разво­дить скот.

В «Матер верборум» Жива истолковывается как Це­рера или богиня лета. На заглавном листе словаря она изо­бражена в виде женщины с растениями в поднятых руках, что напоминает Великую Богиню на русских вышивках.

Вернемся теперь к Живе-Венере. Задолго до Турия и Бото, в XIII в., нотарий (секретарь) венгерского короля Белы писал о том, что придунайский город Девин, в Словакии, был назван в честь богини Девы, соответствующей Венере. В чешских источниках XIV в. планета Венера но­сит имя Красопани. В 1719 г. Стржедовский описал изва­яние Красопани, стоявшее в ее храме в Брно, столице Мо­равии: обнаженная богиня с распущенными волосами до ко­лен, в венке из мирта и роз, стояла на золотой колеснице, запряженной двумя голубями и двумя лебедями. В устах она держала розу, в левой руке — глобус (с изображением солн­ца, неба, земли и моря), в правой — три золотых яблока. Вокруг нее вели хоровод три нагие «грации». Согласно Па-панеку (1780), по-чешски эти «грации» звались «милост-ками». Ранее о храме Венеры в Брно писал чешский историк Богуслав Бальбин.

В Магдебурге («девичьем городе») на Эльбе (Лабе), согласно местной хронике, было святилище «Дианы», раз­рушенное в 804—814 гг. Карлом Великим. По другим пре­даниям (записанным в XVIII в. М. Френцелем), здесь еще в римское время была воздвигнута статуя Венеры, раз­рушенная позже то ли Карлом, то ли гуннами, то ли сла­вянами. Об этой магдебургской Венере писали в XVI в. немецкие историки П. Альбин и А. Кранц. Последний указывал, что славяне звали Магдебург Девином от богини Девы. Оба историка описывают эту статую Венеры... в точности, как Красопани у Стржедовского. А первоисточ­ником им всем послужил немецкий же историк Л. Г. Ги-ральд (1560). Что до самого описания, то оно — насквозь античное: лебеди и голуби — птицы Афродиты, мирт и роза — ее растения, три грации (Хариты) — ее спут­ницы, яблоко в ее руке — дар Париса.

И все же... Вправе ли мы считать славянскую Венеру лишь фантазией книжников времен Ренессанса и барокко? Или они расписывали античными красками сохраненные народной памятью обломки язычества? Тем более что не все в описании соответствует античным канонам: колесница, факел-луч на груди, мировая сфера в руке...

Вот еще одна легенда, на этот раз из польского города Торуня на нижней Висле. Город этот будто бы основал римлянин Таранд, и он же воздвиг тут храм Венеры Пар-тении (Девы), простоявший 500 лет. Вид этой Венеры — опять-таки по Гиральду. Заметим, однако: и Брно (древ­ний Эбуродун), и район Торуня лежали на Янтарном пу­ти, связывавшем праславян со Средиземноморьем с брон­зового века. По нему шли из Прибалтики на Делос, свя­щенный остров Аполлона и его матери Лето-Латоны (славянской Лады), в храм ее дочери Артемиды, «гипербо­рейские дары». На этом пути, среди иллирийцев и прасла­вян лужицкой культуры распространились в I тыс. до н. э. бронзовые модели солнечных колесниц, запряженных ле­бедями. На подобной колеснице Аполлон летал в Гипер­борею. Две такие модели происходят из Дупляя на Дунае. На одной стоит солнечный бог в женской одежде, на дру­гой — богиня.

В Моравию и на Эльбу славяне пришли в конце V — начале VI вв., сменив здесь германцев, пять веков то вое­вавших, то торговавших с Римом, чьи легионы доходили порой до Эльбы и Моравы. А Эльба-Лаба надолго стала границей славянского и германского миров. Вполне воз­можно поэтому, что к славянам или германцам попадали античные изображения Венеры или хотя бы сведения о них. Или же захожие мастера делали по заказам «варваров» изваяния их богинь. Солнечная колесница, факел (солнеч­ный луч) на груди, космическая сфера в руке — это чер­ты уже не богини любви, а владычицы мира. А три яблока и три «грации» — не символ ли это трех миров? То есть в римской Венере славяне увидели свою Ладу-Живу, от­части же ее дочь («Деву»).

Для сравнения: согласно житию Георгия Святогорского, еще в 1056 г. болгары на Афоне поклонялись мраморной статуе какой-то античной богини и верили, что от нее зави­сят жизнь и смерть, солнце и дождь, явно воспринимая ее как все ту же Ладу.

Умерев и воскреснув в конце весны, Лада вовсе не ис­чезала из земного мира. Она лишь меняла имя. На празд­нике летнего солнцеворота (в ночь на 2'4 июня) богиня зва­лась Купалой. Поскольку ночь эта пришлась на канун дня Рождества Иоанна Крестителя, сам праздник в христиан­ские времена был прозван «Иван Купала (Купало)». Воз­можно, из-за этого под пером автора «Синопсиса» возник «идол Купало», «бог плодов земных». Под его влиянием уже в XIX в. этнограф В. Пассек записал купальскую песню в таком виде:

Ходили девочки

Коло Мариночки,

Коло того

Вудола (?!) Купала.

Между тем в сотнях украинских и белорусских купаль­ских песен никакого идола-вудола Купала нет. Купала (Купалночка) в них (за редким исключением) — жен­ский персонаж. Другая их героиня зовется Марена (Ма­рина, Марьяна, Ганна, Уляна, Катерина). Мужской же пер­сонаж именуется Иван (Ян, Ясь).

Что же известно о Купале из этих песен? Она сидит на плетне (или лежит на «шуме»-листве), а голова ее — в золоте. Зимует в перьях (то есть в снегу[7]) или колодце, а лето проводит в травах («зелье»), пшенице или на улице. Ночует на лугу, в лесу или в хлебах (жите). Она крылата (закрывает глаза крылом). У нее четыре огорода. Купала имеет одну или трех дочерей, прядет и ткет, готовясь вы­дать их замуж. Она — предводительница и покровитель­ница купальских игрищ, собирает цветы для венков, просит у Бога хорошей погоды на Купальскую ночь.

Как показал А.С. Фаминцын, дочь Купалы (Весны) — Морана (Марена и т. д.), богиня весны и смерти. (В укра­инской песне: «Весна-весняночка, где твоя дочка Марья-ночка?») А песню, невольно искаженную Пассеком, бе­лорусы пели так:

Ходили девочки

Коло Мариночки,

Коло тоё

Водила Купала.

То есть Купала водила девичий хоровод вокруг Мораны, своей дочери. Действительно, купальский хоровод водится вокруг костра, у которого стоят деревцо и женское чучело. Первое называется Купала (Купайло), второе — Марена (или наоборот). Оба они топятся, разрываются или сжи­гаются. Иногда появляется и мужское чучело — Иван. В обряде, отмеченном в Белоруссии (Древлянским) и на Во­лыни, Купалу изображает девушка, сидящая в яме и разда­ющая венки для гадания о замужестве.

Не зря все же авторы «Синопсиса» и Густынской ле­тописи считали Купалу божеством плодородия, подобным Церере, и связывали купальский праздник с началом жатвы (хотя он предшествовал ей на целый месяц). Как видно из песен и обрядов, Купала — богиня земли, растительно­сти, плодородия и в то же время — неба и солнца (крылья, золотая голова), богиня-мать, покровительница любви и бра­ка. В Переяславле-Залесском духовенству удалось отча­сти заменить культ Купалы почитанием иконы Владимир­ской Богоматери — «Купальницы».

На Украине две «команды» — парней и девушек — боролись за деревце - Купалу, причем девушки дразнили парней песней:

Наше Купайло до мiсяца,

Пiсковськi хлопцi повiсяться.

В озорной песне, однако, заложен глубокий мифологи­ческий смысл. Великая Богиня — в то же время и Миро­вое Дерево, поднимающееся от земли до неба и соединя­ющее три мира (небесный, земной и подземный). На этом дереве вешался, чтобы обрести колдовскую мудрость, скан­динавский Один. А в его Валгалле ежедневно сражались две дружины воинов, служившие ему и его супруге Фригг (Фрия), богине любви и брака.

Свой веселый нрав Лада-Купала сохраняла и в Купаль­скую ночь. Эта ночь особенно славилась любовным разгу­лом. Пляски, прыжки влюбленных парочек через костер и совместное купание перерастали в оргию, когда даже су­пружеская измена за грех не считалась. В заговоре, запи­санном в 1769 г., беса Купалолаку призывают разжечь любовную страсть огнем и ключами кипучими. Тем не менее по венкам, розданным Купалой, гадали о будущем браке, которым и кончались для многих пар купальские игрища: по Нестору-летописцу, на игрищах и умыкали себе невест лихие славянские парни. Лада и здесь оставалась богиней любви и брака, а не разврата. Не стоит возрождать иные языческие обычаи, но не стоит и путать их с «групповухой» или шабашами сатанистов.

Вспомним: 25 марта Мать Сыра Земля рожала. Сле­довательно, беременела она как раз в Купальскую ночь. Кого же она рождала и от кого? Быть может, молодые ве­сенние божества — Ярилу и Лелю? Этот миф пока что полностью не прослеживается.

23 июня, накануне Купалы, поляки справляли праздник в честь легендарной княгини Ванды (легенды о ней были известны и на Рюгене-Руяне). По преданию, немецкий князь Рудигер, не сумев принудить ее к браку даже войной, бро­сился на меч со словами: «Да правит Ванда морем, землей и воздухом». Иначе говоря, княгиня имеет здесь черты не только водного божества (имя ее означает воду, а жизнь она окончила в водах Вислы), но и богини всех трех ми­ров — все той же Лады.

Любвеобилие Лады и ее почитателей должно было, по их представлениям, обеспечить обилие плодов земных. Не случайно поэтому Великая Мать снова появлялась в дни окончания жатвы. В это время по всей Европе чест­вовали последний сноп. В частности, поляки называли его Бабой; сноп торжественно несли, а перед ним шла жен­щина, разукрашенная колосьями. Белорусы, по Древлян­скому, чествовали Талаку — девушку в пшеничном венке и белом покрывале, с последним снопом в руках. Имя ее (рус. «толока») означает совместную работу общинников.

Талаке, видимо, тождественна описанная тем же Древ­лянским Цеця («тетя») — богиня лета. Пожилая, дород­ная, но красивая, появлялась она в поле, убранная колось­ями и с плодами в руках.

Чехи последний сноп оформляли в виде женского чу­чела и называли его Золотой Бабой. Болгары этим же име­нем называли предводительницу сужении, — богинь судьбы, а лужичане — богиню, покровительницу рожениц и мла­денцев. Русские перенесли это имя на Зорнинай — ве­ликую богиню финно-угров (коми, хантов и манси). Пер­вые русские мифологи считали ее славянской богиней.

Украинки, окончив полоть свеклу, носили на руках и чествовали Перегиню — ряженую девушку. Древне­русское «пръгыня» означало «лесистый холм», «земля». Эти слова, видимо, тождественны слову «берегиня». Со­гласно «Слову св. Григория», славяне раньше всех богов чтили упырей и берегинь (то есть духов зла и добра). В более поздних его списках говорится о 7 или 27 сест­рах-берегинях. В XIX—XX вв. в России берегинями на­зывали изображавшихся в деревянной резьбе (обычно под окнами) женщин с рыбьими хвостами. В одном слу­чае такая берегиня держит в руке ткацкий челнок, что за­ставляет вспомнить Мокошь-Пятницу. Вместе с Мокошью антиязыческие поучения упоминают 27 или 30 сес­тер-вил. Последних в Древней Руси изображали в виде птиц с женскими головами. (Вспомним также хорватскую вилу Живу.) Очевидно, предводительницей берегинь и вил была Берегиня-Мокошь — богиня воды, земли и плодородия, оберегавшая людей от сил зла.

8 сентября, когда для женщин полевая страда сменялась «бабьим летом» (временем чесания льна и других домашних работ), они чествовали рожаниц. Рожаницами (у хорватов и словенцев), суженицами (у сербов), орисницами (у бол­гар), судичками (у чехов) назывались богини судьбы. Ве­рили, что, во-первых, у каждого человека есть своя звезда в небе и своя рожаница на земле, покровительствующие ему в жизни. (Книжники, знакомые с астрологией, назы­вали рожаницами семь планет.) Во-вторых, что три такие богини приходят к новорожденному и назначают ему судьбу. В-третьих, древнерусские поучения упоминают рожаниц в двойственном числе и вместе с Родом — верховным богом неба, плодородия и судьбы. По мнению Б. А. Рыбакова, эти две Рожаницы столь высокого ранга — Лада и ее дочь Леля. В жертву рожаницам приносили хлеб, сыр, кашу и вино, и все это тут же ели.

Вера в личных духов-покровителей — общечеловече­ская (римские гении, христианские ангелы-хранители и т. п.). Образ трех богинь судьбы (прях) — общеиндоевропейский (греческие мойры, римские парки, германские норны), как и мифы о двух верховных богинях — матери и дочери (Де-метра и Персефона, Лето и Артемида), о боге неба и его супруге — богине Земли (Уран и Гея, индийские Дьяус и Притхви и др.)- Один русский книжник, желая блес­нуть эрудицией, назвал Рода и Рожаницу «Артемидой» и «Артемидией» (греческая Артемида была также покро­вительницей рожениц).

Мирный культ рожаниц, однако, беспокоил церковни­ков едва ли не больше, чем кровавый культ грозного Перуна. Никого из языческих богов они не кляли столь усердно, как Рода и Рожаниц. Шли даже на искажение Священного Пи­сания, вставляя двух Рожаниц в то место книги Исайи (65, 11), где осуждается культ Гада, семитского бога счастья. (Еврейский пророк о славянских богинях вряд ли имел понятие.) А другие попы, «череву работные», за надлежа­щую мзду читали над рожаничными жертвоприношениями тропарь Рождества Богородицы (этот праздник прихо­дится на 8 сентября).

Эти попы и их заказчики были отнюдь не тайными языч­никами, а «двоеверцами», искренне полагавшими, что Бого­родица и ее мать Анна — это и есть Рожаницы. И в наше время священники вполне легально читают в этот день тот самый тропарь, исполняя обряд «благословения хлебов». Жертвы Роду и Рожаницам приносились и в понедель­ник после Рождества, то есть на Святки, когда справля­лись гадания — «ладуванье» и «встреча Костромы».

В хронике немецкого монаха Альберика из монастыря Трех Источников под 1003 г. упоминается, что винделики (очевидно, славяне-венеды), соседи швабов, почитают Фортуну, держащую в правой руке рог с медовым напитком. В этой «Фортуне» нетрудно узнать богиню с рогом на главной грани Збручского идола. А болгары царицей сужениц считали Золотую Бабу.

Словом, верховной владычицей судьбы у славян была все та же многоликая и многоименная Великая Мать. Это матриархальное представление лишь начинало вытесняться i штриархальным. Сербы верили, что судьбу дает Усуд (тот же Род), а ему подчиняются Среча и Несреча, прядущие, с((ответственно, добрую и злую судьбу[8]. Эллины тоже рас­ходились во мнениях: прядут ли мойры судьбу по воле Зевса или он сам подвластен этой судьбе.

Не случайно судьбой у славян ведали божества плодо­родия — Род и Рожаницы (Лада и Леля). Судьба, счас­тье и самая жизнь земледельца зависели от даровавшегося ими урожая. Но при этом славяне не были фаталистами, что отмечал еще Прокопий Кесарийский, близко знавший их. Судьба для них не была античным фатумом, безлич­ным и неотвратимым. По народным представлениям сла­вян, злую судьбу (Горе-Злочасье) можно было хитроум­но избыть (заточить или передать другому). Или избежать ее, зная добрые и злые дни и часы. А ленивую («лежа­чую») судьбу заставить работать, хорошенько поколотив ее. Или же добиться успеха, узнав от своей судьбы, какое занятие следует избрать. (Этому поверью вполне соответ­ствует учение народного мудреца Григория Сковороды О «сродном труде».)

К глубокой индоевропейской древности восходит еще одно имя Аады-Мокоши — Дива (Дивия). «Слово св. Гри­гория» говорит о поклонении «Мокоши-Див-й». В другом антиязыческом поучении сказано: «Тот Дыю поклоняется, а другой — Дивии». Дыем называли греческого Зевса или славянского Рода. Дивией именовали супругу или мать Зевса в микенскую эпоху. Все эти имена — Дый, Зевс, Дивия — восходят к общеиндоевропейскому назва­нию верховного бога неба: deiwo. Слово это означало «дневное, светлое небо». А супругой Неба-Отца была Мать-Земля.

В украинских колядках хозяин дома уподобляется Ме­сяцу, жена его — Солнцу, а дети — звездам. Именно так представляли себе славяне небесное семейство. На Смо­ленщине верили, что в Купальскую ночь Солнце едет в ко­леснице с тремя конями — золотым, серебряным и алмаз­ным — навстречу своему супругу Месяцу. Солнце-женщи­на — образ общеиндоевропейский (известный славянам, балтам, германцам, индийцам, хеттам). Он, очевидно, древ­нее солнечных богов-мужчин. Славянская же Солнце-бо­гиня — не кто иная, как златоглавая Купала, она же — Пятница-Мокошь в лучистом венце.

Существует еще один лик Матери Лады, так сказать, безымянный. Русские вышивальщицы старательно изоб­ражали его, но сами давно уже не знали, что же он озна­чает. Помнили одно: от прабабок завещано — вышивать именно так, причем на предметах, употреблявшихся в куль­те или на свадьбе (полотенца, простыни, рубахи) и потому нуждавшихся в магической защите. Специалисты же не-Сколько условно именуют этот образ Великой Богиней. Его сходство со скифо-сарматскими и другими древними изображениями великого женского божества установили И. А. Городцов и Б. А. Рыбаков.

Богиня на вышивках — замужняя женщина, видимо, (редних лет, в широкой юбке, на голове — высокий ко­кошник или убор наподобие корзины. (В таком виде она известна и в украинской, и в русской глиняной игрушке еще с XVII в.) В ее руках, молитвенно воздетых к небу (поза «оранты»), — растения или птицы. Богиню окру­жают знаки светил, деревья, птицы, животные (особенно лебеди, павы, кони, олени). Сопровождают ее две млад­шие богини или два бога-всадника. Часто она едет на ко­леснице или в ладье, которую влекут кони или лебеди[9]. 11ередко фигуры богини и ее спутников стоят в храмах или под навесами. Богиня легко заменяется деревом или сливается с ним. Она — источник жизни, мать и влады­чица всего живого.

Этот величественный образ — общечеловеческий и об­щеиндоевропейский (Кибела, Артемида, великие богини Крита, Ирана и т. д.). Но многие детали его в русских вы­шивках восходят к скифской эпохе, когда сами восточные праславяне были «скифами-пахарями», многое перенявшими от собственно скифов — кочевников-иранцев. Скифы изображали свою Великую Богиню (тоже многоименную — Апи, Артимпасу, Табити) крылатой, с одной или несколь­кими парами змей (с головами львов или грифонов) вместо ног. Надо сказать, на изделиях греко-скифских мастеров она не выглядит уродливой или страшной.

Много веков спустя, в VI—VII вв., на антских фибулах (застежках) богиня предстает окруженной птицами и жи­вотными. Ее руки и ноги как бы перерастают в тела коней, орлов, лебедей. Еще через шесть веков, в Древней Руси, на амулетах-змеевиках с одной стороны изображались христианские святые, с другой — богиня с львиноголовыми змеями вместо ног, иногда крылатая. На браслете XII в. из Киева она — змееногая и крылатая, с головой грифона и в нимбе. Такие «русальные» браслеты носили участницы русалий — языческих игрищ, исполнявшихся на Святки, Троицу и Купалу. Уже в XX в. змееногая оранта появля­ется на украинских писанках — пасхальных яйцах.

Словно сама бессмертная богиня являлась раз в не­сколько веков мастерам и мастерицам! В действительности промежуточными звеньями между вещами, доступными ныне археологам и этнографам, служили давно истлевшие предметы из ткани или дерева. На них, а главное — в на­родной памяти, и хранился все эти тысячелетия образ Ма­тери Мира.

Скифское наследие проступает и в других чертах мно­гоименной Матери Лады. Подобно скифской Апи, Мать Сыра Земля — одновременно богиня воды и земли. У ле­состепных скифов богиня огня и домашнего очага Табити была и богиней плодородия, и земли. Полесские же крес­тьяне верили, что на Благовещенье рожает не только Земля, но и огонь в печи.

Так богат и многообразен был образ Матери Лады у славян, хотя их общество и религия давно уже не были матриархальными. Дальше мы узнаем о мужьях, сыновь­ях и дочерях Великой Матери, которые и составляли се­мью-общину славянских богов.