Глава 2. Когда мы начинаем испытывать эмоции?

Большую часть времени наши эмоции служат нам вполне успешно, мобилизуя нас занимать- ся тем, что является важным в нашей жизни, и доставляя нам самые разные виды удовольствия. Но иногда наши эмоции могут создавать нам проблемы.

Это случается тогда, когда наши эмоциональные реакции становятся неадекватными ситуа-

ции одним из трех следующих способов. Во–первых, мы можем испытывать и показывать пра-

вильную эмоцию, но с неправильной интенсивностью (например, наше беспокойство было оправ-

данно, но мы проявили чрезмерный испуг). Во–вторых, мы можем испытывать правильную

эмоцию, но проявлять ее ненадлежащим образом (например, наш гнев был оправдан, но молчали-

вая форма его проявления была контрпродуктивной). В главе 4 описываются способы, которыми

мы можем изменить эти две неподходящие эмоциональные реакции, с неправильно выбранной

интенсивностью или с неправильно выбранным способом выражения эмоции. В этой главе и в

главе 3 я рассматриваю третий тип неподходящей эмоциональной реакции – который труднее из-

менить и который оказывается даже хуже, чем первые два. Он проявляется не в том, что наша ре-

акция оказывается чересчур сильной или выражается в неправильной форме, а в том, что мы во-

обще испытываем не ту эмоцию, которую должны были бы испытывать. Проблема состоит не в

том, что мы были слишком испуганы или проявили свой страх ненадлежащим образом, а в том,

что мы, как выясняется позднее, вообще не должны были испытывать страх.

Почему возникла неподходящая эмоциональная реакция? Можно ли полностью разрушить

триггер (т. е. «спусковой механизм») эмоции так, чтобы, например, когда к вашему телефонному

разговору подключается другой абонент, вы не испытывали гнева? Можно ли изменить эмоци о-

нальную реакцию таким образом, чтобы в этом случае вы проявили веселье или высокомерие? Е с-

ли мы не можем подавить или изменить нашу эмоциональную реакцию на триггер, то не можем ли

мы по крайней мере ослабить ее силу, чтобы не реагировать на событие неподходящим образом?

Эти вопросы не возникли бы, если бы все мы одинаково реагировали на один и тот ж е сти-

мул, если бы каждое событие в нашей жизни вызывало одинаковую реакцию у каждого. Но оче-

видно, что в жизни так не бывает: одни люди боятся высоты, а другие – нет; одни оплакивали

смерть принцессы Дианы как смерть самого близкого человека, а другие продемонстрировали по

этому поводу полное безразличие. Однако имеются какие–то триггеры, которые приводят в дейст-

вие одну и ту же эмоцию у всех: например, автомобильная катастрофа, которой чудом удалось и з-

бежать, обязательно вызывает кратковременный страх. Как это происходит? Как каждый из нас

приобретает собственный уникальный набор триггеров эмоций и в то же время имеет такие же р е-

акции, как и все, на прочие триггеры? Почти каждый испытывает страх, когда у стула, на котором

он сидит, внезапно подламываются ножки, но одни люди боятся летать на самолетах, а другие нет.

Мы имеем одинаковые триггеры точно так же, как имеем общие выражения для каждой эмоции,

но есть триггеры, специфичные не только для данной культуры, но и для какого –то отдельного

индивида. Как мы приобретаем триггеры эмоций, которых мы не хотели бы иметь? Глава 2 обра-

щается ко всем этим вопросам. Нам необходимо получить ответы прежде, чем мы обратимся к

практическому вопросу из следующей главы о том, можем ли мы изменять то, что приводит в дей-

ствие наши эмоции.

Найти ответы на эти вопросы нелегко, потому что мы не можем по своему усмотрению и з-

влекать их из головы интересующего нас человека, как и не можем (о причинах этого я расскажу

позднее) постоянно находить ответы, просто спрашивая людей о том, почему или когда они стали испытывать ту или иную эмоцию. Существуют специальные методы стимулирования появления образов в мозгу, в частности метод функциональной магнитно –резонансной томографии (фМРТ), при использовании которого голова человека помещается внутри магнитной катушки и изображе- ния генерируются активными участками мозга с периодом в две–три секунды. К сожалению, это слишком медленно для изучения того, как начинаются эмоции, потому что часто они возн икают менее чем за одну секунду. И даже если фМРТ имеет необходимое разрешение по времени, он не даст нам полезных подсказок, так как будет просто определять, какие структуры мозга находятся в активном состоянии, а не в чем выражается их активность.

Хотя в настоящее время еще нет достоверных научных данных, позволяющих дать оконча- тельные ответы на все эти вопросы о том, как в нашем мозгу возникают триггеры эмоций и можем ли мы эти триггеры ликвидировать, и, возможно, для ответа на эти вопросы потребуются десят и- летия, какие–то приблизительные выводы могут быть сделаны уже сейчас на основании тщатель- ного исследования того, как и когда люди ведут себя под воздействием эмоций. Хотя предлагае- мые мной ответы и являются во многом интуитивными, все же они могут помочь нам лучше разбираться в наших собственных эмоциях и эмоциональных реакциях других людей.

Мы не приходим в эмоциональное возбуждение от всего подряд и не находимся во власти

эмоций постоянно. Эмоции возникают и исчезают. Мы испытываем эмоцию в какой–то один мо-

мент и можем не испытывать никаких эмоций в другой. Одни люди более эмоциональны, чем дру-

гие (см. заключительную главу), но даже у самых эмоциональных бывают периоды, когда они не

испытывают никаких эмоций. Некоторые ученые утверждают, что какие–то эмоции присутствуют

всегда, но они слишком слабы, чтобы быть для нас заметными или влиять на то, что мы делаем.

Но если эмоция настолько неявна, что мы не можем ее заметить, то, как я полагаю, мы можем ут-

верждать, что временами мы не испытываем никаких эмоций. (Иногда даже те, кто полагают, что

мы всегда испытываем какую–то эмоцию, признают, что эта эмоция не всегда бывает одной и той

же. По этой причине они также сталкиваются с необходимостью объяснять, почему мы испытыва-

ем одну эмоцию в один момент и другую в другой.)

С учетом того, что не каждая минута нашей жизни окрашена какой–то эмоцией, без ответа

остается следующий вопрос: почему мы начинаем испытывать эмоции? Чаще всего эмоции во зни-

кают тогда, когда мы ощущаем, правильно или ошибочно, что происходит или вот–вот должно

произойти некое событие, способное позитивно или негативно повлиять на наше благополучие.

Это не единственный способ возникновения у нас эмоций, но он является очень важным и, во з-

можно, основным, и поэтому мы сосредоточим на нем особое внимание. (Позднее я опишу восемь

других способов возникновения эмоций.) В этом заключается простая основополагающая идея:

эмоции возникают для того, чтобы подготовить нас к быстрым действиям в условиях событий,

имеющих большое значение для нашей жизни.

Вспомните ситуацию, когда вы вели машину и перед вами внезапно возникла другая маши-

на, которая, как вам казалось, должна была неминуемо столкнуться с вашей. Ваше внимание было

занято интересной беседой с другом, сидящим на сиденье для пассажира, или прослушиванием

радиопередачи. За мгновение до того, как у вас появится время подумать, прежде чем сознатель-

ная часть вашего Я сможет оценить ситуацию, вы ощутите опасность и начнете испытывать страх.

Возникающая эмоция охватывает вас в течение миллисекунд и направляет то, что вы делае-

те, говорите или думаете. Безо всякого сознательного выбора вы поворачивает руль таким обра-

зом, чтобы избежать столкновения, и жмете ногой на тормозную педаль. В то же самое время на

вашем лице появляется выражение страха: брови приподнимаются и сводятся вместе, глаза шир о-

ко раскрываются, а губы оттягиваются назад. Ваше сердце начинает биться быстрее, вы покрывае-

тесь испариной, а кровь приливает к крупным мышцам ваших ног. Отметьте, что у вас появ илось

бы это выражение лица, даже если бы в машине, кроме вас, никого не было; и точно так же ваше

сердце забилось бы быстрее, даже если бы вы не испытали внезапно значительной физической на-

грузки, требующей активизации кровообращения. Эти реакции возникают потому, что на прот я-

жении нашей эволюции другим людям было полезно знать, когда мы ощущаем опасность, и сход-

ным образом им было полезно быть готовыми к бегству, когда они испытывали страх.

Эмоции готовят нас к важным событиям без наших размышлений о том, что нам следует д е-

лать. Вы бы не смогли выжить в критической ситуации на дороге, если бы часть вашего Я не на-

блюдала постоянно за окружающей обстановкой с целью обнаружения сигналов опасности. Вы

также не смогли бы выжить, если бы должны были сознательно размышлять о том, что вам след у- ет делать, чтобы справиться с опасностью, когда она станет очевидной. Эмоции делают это, когда вы еще не знаете, что происходит, и обычно это идет вам на пользу, как в примере с потенциал ь- ной автокатастрофой.

После того как опасность миновала, вы по–прежнему будете испытывать страх. Потребуется

от 10 до 15 секунд для того, чтобы ваше ощущение страха прошло, и у вас будет мало возможно-

стей сделать этот период короче. Эмоции вызывают изменения в разных отделах нашего мозга,

мобилизующие нас к действиям в отношении того, что вызвало нашу эмоцию, а также изменения

в нашей вегетативной нервной системе, регулирующей сердечный ритм, частоту дыхания, интен-

сивность потоотделения и многие другие физиологические изменения, и, таким образом, готовят

нас к различным действиям. Эмоции также посылают сигналы, вызывающие изменения выраже-

ний лица, тона голоса и положения тела. Мы не выбираем эти изменения сознательно, они просто

происходят сами собой.

Когда наша эмоция оказывается сильной и возникает очень быстро, как в примере с маш и-

ной, воспоминание об этом эпизоде после его завершения будет не очень точным. Вы не можете

знать, что делал ваш мозг, какие процессы происходили в нем при распознавании опасности, со з-

данной другой машиной. Вы знаете, что повернули руль и нажали на тормоз, но, вероятно, вы не

знаете, какое выражение появилось на вашем лице. Вы испытали какие–то ощущения в своем те-

ле, но вам трудно подобрать слова для их точного описания. Если бы мы захотели узнать, как вам

удалось почувствовать опасность в то время, как вы вели беседу или слушали радио, то вы не

смогли бы рассказать нам об этом. Вы были не в состоянии наблюдать или направлять процессы,

которые спасли вам жизнь. Эта удивительная особенность наших эмоций – способность иниции-

ровать наши действия без нашей осведомленности о возникающих процессах – может также рабо-

тать и против нас, вызывая ненадлежащие эмоциональные реакции. В дальнейшем мы поговорим

об этом подробнее.

Если бы процесс был более медленным, то мы могли бы знать о том, что происходило в н а-

шем мозгу; другими словами, мы бы могли знать ответы на во просы, поставленные в этой главе.

Но мы не выжили бы в том дорожном инциденте, так как не смогли бы действовать достаточно

быстро. В тот начальный момент решение или оценка, порождающие эмоцию, возникают чрезв ы-

чайно быстро и не контролируются нашим сознанием. Мы должны иметь механизмы автоматиче-

ской оценки, непрерывно сканирующие окружающую обстановку и определяющие, когда прои с-

ходит что–то важное для нашего благополучия или нашего выживания.

Когда мы научимся реально отслеживать операцию автоматической оценки, осуществляе-

мую нашим мозгом, то я ожидаю, что мы сможем обнаружить несколько механизмов такой оце н-

ки, а не какой–то один; по этой причине я буду использовать множественную форму этого слова и

говорить о механизмах автоматической оценки, которые для краткости буду называть автооцени-

вателями. 23

Почти все, кто занимаются эмоциями в наши дни, соглашаются с тем, что я утверждал и прежде: во–первых, что эмоции представляют собой реакции на факторы, которые кажутся очень важными для нашего благополучия; и во–вторых, что эмоции часто возникают настолько быстро, что мы не осознаем процессы в нашей психике, которые их стимулируют.24 Результаты исследо- ваний мозга хорошо согласуются с моими предыдущими предположениями. Мы можем делать сложные оценки очень быстро, в течение нескольких миллисекунд, не отдавая себе отчета о самом оценочном процессе.

Теперь мы можем перефразировать первую группу вопросов о том, каким образом триггеры

23 Когда тридцать лет тому назад я впервые начал писать об автооценивателях, я не уточнял, о каких чувствах мо- жет идти речь. Возможно, ими могут быть зрение, слух, осязание, обоняние и вкус. Я подозреваю, что зрение имеет особое значение, но что при этом оно может отражать мои собственные предубеждения. Я всегда был больше всего чувствителен к тому, что я вижу; поэтому мой интерес к эмоциям начался с очарования выражениями человеческого лица. В этой книге мы должны полагать, что каждый орган чувств предоставляет исходную информацию для автооце- нивателей.

24 В отличие от психологов, работающих в других областях, психологи, изучающие эмоции, признают важность ав- томатических процессов, хотя некоторые специалисты по теории эмоций по–прежнему придерживаются представле- ния о том, что люди сознательно решают, когда им испытывать эмоциональное возбуждение.

эмоций могут быть и универсальными, и специфичными для данного индивида. К чему оказыв а- ются восприимчивы автооцениватели и как они стали чувствительны к этим триггерам? Как во з- никают триггеры эмоций? Ответы на эти вопросы позволят нам узнать, почему у нас возникают эмоции. Это поможет нам ответить на вопрос о том, почему мы иногда испытываем эмоции, кото- рые кажутся совершенно неподходящими для нас, хотя в другие моменты наши эмоции пр екрасно соответствуют тому, что происходит вокруг нас, и могут даже спасти нам жизнь.

Ответы также укажут нам, возможно ли изменить то, что вызывает эмоции. Наприм ер, есть

ли что–то такое, что мы могли бы сделать, чтобы больше не испытывать страх, когда самолет про-

валивается в воздушную яму? (Летчики рассказывали мне, что они добиваются такого результата,

потому что они почти всегда получают предупреждение от датчиков самолета о приближении об-

ласти с неблагоприятными атмосферными условиями. Но если бы они не получали такого пред у-

преждения, то испытывали бы они страх или нет? Я не смог добиться четкого ответа на этот во-

прос ни от одного из пилотов, но остальные члены экипажа отвечали на это вопрос утвердительно:

они действительно испытывали кратковременный страх.) Что нам понадобится делать, чтобы мы

больше не испытывали побуждения отвечать, к примеру, гневом на гнев? Является ли такая цель

недостижимой? Возможно, все, что мы в состоянии сделать, это изменить чувствительность авто-

оценивателей к некоторым триггерам. Но, возможно, даже это будет для нас недо стижимо. Нам

еще придется столкнуться с этой проблемой.

Мы можем сделать определенные заключения о чувствительности наших автооценивателей

к различным событиям путем исследования того, когда возникают эмоции. Большая часть извест-

ной нам информации получена не посредством наблюдения за тем, когда люди испытывают ту

или иную эмоцию. Напротив, она получена из их ответов на вопросы анкеты о том, когда, как им

помнится, они испытывали ту или иную эмоцию. В своей известной книге философ Питер Голди

назвал этот тип информации пострационализирующей.25 Это было сделано не для того, чтобы признать такую информацию бесполезной. Ответы, получаемые от людей на эти вопросы, – по- добные объяснениям, которые мы даем сами себе после вызвавшего у нас эмоцию эпизода, чтобы понять, почему мы делали то, что делали, – могут быть неполными и, возможно, стереотипными, потому что они проходят через фильтры, пропускающие то, что люди знают и помнят. При ис- пользовании таких опросников возникает проблема, связанная с тем, что человек действительно готов рассказать другим людям. Но все же эти ответы способны нас кое–чему научить.

В 1970–х гг. мой бывший студент, психолог Джерри Ваучер, задавал такие вопросы жителям Малайзии и США.26 Несколько лет спустя мой коллега, психолог Клаус Шерер, и его сотрудники27 провели подобное обследование среди студентов из восьми западных культур. Оба исследователя

обнаружили доказательства универсальности выражений: сообщалось, что одни и те же типы триггеров вызывали у представителей разных культур одинаковые эмоции. При этом оба они п о- лучили также доказательства наличии межкультурных различий в конкретных событиях, выз ы- вавших те или иные эмоции. Например, в каждой культуре потеря чего –то важного служила триг- гером печали, но то, что воспринималось как потеря, изменялось от культуры к культуре.

Один из малазийцев, обследованных Ваучером, рассказал историю о человеке, который ус-

лышал призыв к молитве по случаю важного религиозного праздника мусульман. «Это заставило

его испытать печаль, когда он подумал о своей жене и детях, которые отмечали праздник в его

родной деревне. Сейчас он находится в джунглях, где сражается за свободу своей страны. Он слу-

жит солдатом и не имеет возможности отмечать религиозный праздник дома вместе со своей ж е-

ной и детьми». Обследованный Шерером европеец рассказал: «Я думал о чем–то, что вызвало у

меня воспоминание о моем школьном друге, погибшем в авто катастрофе. Он был талантливым

ученым и замечательным человеком. Его жизнь оборвалась так нелепо». Тема потери присутств о-

вала в обеих историях, но эти потери были такими разными.

25 Goldie, Р. 2000. The Emotions. Oxford: Oxford University Press. См. с. 47.

26 Boucher, J. D. & amp; Brandt, M. E. 1981. «Judgment of emotion: American and Malay antecedents». Journal of Cross–

Cultural Psychology, 12: 272–283.

27 Scherer, K. R., Wallbott, H. G. & amp; Summerfield, A. B. (eds.) 1986. Experiencing Emotion: A Cross–cultural Study. Cambridge: Cambridge University Press.

Результаты моих исследований в нашей культуре позволили выявить множество различий у американцев в отношении того, что вызывает у них печаль, гнев, страх, отвращение и т. п. Нельзя сказать, что эти причины всегда были разными. Какие–то события почти наверняка заставляли всех испытывать одну и ту же эмоцию: например, подозрительного вида человек с бейсбольной битой, неожиданно появляющийся из темного переулка, почти всегда вызывает страх. Но моя ж е- на боится мышей, а я не боюсь их вовсе. Меня раздражает медленное обслуживание в ресторане, а она его просто не замечает. Таким образом, перед нами снова встает вопрос: как автооцениватели становятся чувствительными к универсальным триггерам эмоций, которые присутствуют в каж- дом из нас, и к тем триггерам, которые приводят в действие разные эмоции даже у индивидов, принадлежащих к одной культуре?

При размышлении над этим вопросом становится ясно, что автооцениватели должны вним а-

тельно наблюдать за двумя типами триггеров. Они должны выявлять события, с которыми сталки-

вается каждый, которые имеют важное значение для благополучия или выживания всех людей.

Для каждой эмоции, по–видимому, существует несколько таких событий, которые откладываются

в мозгу каждого человека. Это может быть общая схема, абстрактный план или алгоритм сцены,

такой как угроза причинения вреда для эмоции страха или тяжелая потеря для печали. Другая рав-

новероятная возможность заключается в том, что хранимое в памяти является вовсе не абстракт-

ным, а вполне конкретным событием: например, для страха это может быть внезапное лишение

поддержки или стремительное приближение чего–то такого, что способно причинить нам вред.

Для печали универсальным триггером может быть потеря человека, к которому мы сильно прив я-

заны. Однако отсутствие строгого научного обоснования выбора между этими двумя возможно-

стями не влияет на то, как мы регулируем нашу эмоциональную жизнь.

В течение нашей жизни мы сталкиваемся со многими специфическими событиями, которые

мы учимся интерпретировать таким образом, чтобы они вызывали у нас страх, гнев, отвращение,

печаль, удивление или удовольствие; эти события добавляются к универсальным событиям из на-

шего эволюционного прошлого, расширяя перечень того, на что реагируют автооцениватели. Эти

запомненные события могут близко или отдаленно напоминать первоначально накопленные собы-

тия. Они служат уточнениями или дополнениями к универсальным прошлым событиям. Они не

бывают одинаковыми у всех людей и варьируются в зависимости от личного опыта каждого. Ко-

гда я обследовал представителей культуры каменного века в Новой Гвинее в конце 1960–х гг., то

обнаружил, что они боялись нападения дикой свиньи. В урбанизированной Америке люди больше

боятся нападения грабителей, но оба случая отражают угрозу причинения вреда.28

В нашей более ранней книге29 мы с моим соавтором Уолли Фризеном описали сцены, кото-

рые, как мы полагали, были универсальными для семи эмоций. Позднее психолог Ричард Лазарус

выдвинул похожее предположение.30 Он использовал понятие стержневых родственных тем для

отражения своего представления о том, что эмоции имеют отношение главным образом к нашим

взаимоотношениям с другими людьми, с чем я во многом согласен (хотя такие происходящие не-

зависимо от людей события, как закат солнца или землетрясение, также вызывают эмоции). Слово

«тема» является очень удачным, так как оно позволяет говорить об универсальных темах и их в а-

риациях, возникающих в процессе приобретения индивидуального опыта каждым человеком.

Когда мы сталкиваемся с какой–то темой, например темой ощущений, которые мы испыты-

ваем, когда под нами неожиданно ломается стул, то она вызывает эмоцию практически без оценки

ситуации. Автооценивателям может потребоваться чуть больше времени, чтобы оценить любую из

вариаций этой темы, с которой мы познакомились в процессе взросления. Чем дальше отстоит в а-

риация от темы, тем больше может пройти времени, прежде чем мы поймем, где происходит реф-

лективная оценка. 31 В случае рефлективной оценки мы осознанно воспринимаем наши процессы

28 Richardson, P. J. & amp; Boyd, R. 2002. «Culture is part of human biology: Why the superorganic concept serves the human sciences badly». In M. Goodman & amp; A. S. Morrat (eds.), Probing Human Origins. Cambridge, Mass: American Academy of Arts and Sciences.

29 Ekman, P. & amp; Friesen, W. V. 1975. Unmasking the Face: A Guide to Recognizing Emotions from Facial Clues. Upper

Saddle River, N.J.: Prentice Hall.

30 Lazarus, R. 1991. Emotion and Adaptation. New York: Oxford.

31 Это высказывание принадлежит Магде Арнольд. Arnold, М. (ed.). 1970. Feelings and Emotions. New York:

оценки, т. е. мы обдумываем и анализируем то, что происходит. Допустим, кто –то услышал, что в его организации ожидается сокращение кадров. Он начинает думать о возможности своего уволь- нения и, размышляя об этой потенциальной угрозе, может почувствовать страх. Он не может п о- зволить себе потерять эту работу, ведь она является для него единственным источником дохода. Это событие имеет отношение к теме потери поддержки – так как я полагаю, что это одна из тем для страха, но оно настолько далеко от этой темы, что процесс оценки оказывается не автомат иче- ским, а рефлективным. В этом процессе принимает участие сознание этого человека.

Вполне понятно, как приобретаются идиосинкразические вариации, т. е. собственные триг- геры эмоций каждого индивида. Они являются усвоенными и отражают получаемый нами опыт (встреча с дикой свиньей или с грабителем). Но как приобретаются универсальные темы? Как они накапливаются в нашем мозгу таким образом, что к ним становятся чувствительными наши авто- оцениватели? Являются ли они также усвоенными? Или же они являются врожденными и пред- ставляют собой продукт нашей эволюции? Здесь неплохо было бы взять паузу и задуматься, п ото- му что ответ на этот вопрос – как усваиваются универсальные темы? – имеет неявные последствия для того, насколько легко они могут видоизменяться или уничтожаться. К сожалению, у нас нет данных о том, как усваиваются универсальные темы. Я представлю вам два мнения на это т счет и объясню, почему, на мой взгляд, только одно из них является верным.

Первое объяснение заключается в том, что усваиваются не только вариации; усваиваются также и темы для каждой эмоции. Так как одни и те же темы, как это выяснили ученые, возникают во многих разных культурах, то они должны основываться на опыте, который переживает каждый или почти каждый в течение так называемого научения, постоянного для человеческого рода.

Возьмем в качестве примера гнев. Все мы раздражаемся, когда кто–то мешает нам сделать то, что мы очень хотим сделать или уже начали делать. Одновременно мы узнаем, что, приближ а- ясь к источнику помехи или угрожая напасть на него, мы можем добиться его устранения. Все, что предполагает такое объяснение того, что наследуется человеком генетически, – это желание дос- тижения цели, умение угрожать или нападать и способность учиться на примере успешного ус т- ранения препятствий. Если мы допускаем существование такого желания, такого умения и такой способности, то мы можем ожидать, что люди будут узнавать, что часто бывает полезно пытаться устранять препятствие, угрожая или нападая на источник помех. Такая деятельность сопровожда- ется учащением сердцебиения и притоком крови к рукам в предчувствии необходимости пустить их в дело против источника помех, т. е. всеми известными признаками эмоциональной реакции гнева.32

Если бы универсальные темы усваивались, то тогда можно было сделать так, чтобы человек

их забыл. Если мы усваиваем тему гнева, то тогда, возможно, мы в состоянии ее забывать. Я н ачи-

нал свои исследования в твердой уверенности в том, что так оно и есть. Я думал, что каждый ас-

пект эмоций, включая то, что приводит их в действие, является результатом социального на уче-

ния. Мои собственные открытия, касающиеся универсальности выражений лица, и открытия

других ученых изменили мои представления. Научение не является единственным источником то-

го, что становится заметным во время проявления эмоций. Научение, постоянное для человеческо-

го рода, не может объяснить, почему выражения лица у слепых от ро ждения детей подобны выра-

жениям лица у зрячих детей. Оно также не в состоянии объяснить, какие мышцы использ уются

при создании конкретного выражения, например, почему в случае испытываемого удовольствия

губы приподнимаются, а не опускаются, а мышцы вокруг глаз сокращаются и почему это проис-

ходит у людей во всем мире, хотя это может быть незаметным, когда люди пытаются маскировать

свои выражения. Научение, постоянное для человеческого рода, не может также объяснить недав-

но обнаруженные нами свидетельства того, что гнев, страх, печаль и отвращение характеризуются

Academic Press. См. гл. 12.

32 Levenson, R. W., Ekman, P., Heider, K. & amp; Friesen, W. V. 1992. «Emotion and autonomic nervous system activity in the Minangkabau of West Sumatra». Journal of Personality and Social Psychology, 62: 972–988. Levenson, R. W., Carstensen, L. L., Friesen, W. V. & amp; Ekman, P. 1991. «Emotion, physiology, and expression in old age». Psychology and Aging, 6:

28–35. Levenson, R. W., Ekman, P. & amp; Friesen, W. V. 1990. «Voluntary facial action generates emotion–specific

autonomic nervous system activity». Psychophysiology, 27: 363–384. Ekman, P., Levenson, R. W. & amp; Friesen, W. V.

1983. «Autonomic nervous system activity distinguishes between emotions». Science, 221: 1208–1210. Ax, A. F. 1953. «The

physiological differentiation between fear and anger in humans». Psychosomatic Medicine, 15: 433–442.

разными изменениями ритма сердцебиений, интенсивности потоотделения, температуры кожи и скорости кровообращения (обо всех этих фактах рассказывается в главе 4). Эти результаты прив е- ли меня к выводу о том, что наше эволюционное наследие вносит важный вклад в формирование наших эмоциональных реакций. Но если это так, то представляется вероятным, что эволюция должна также играть важную роль в определении универсальных тем, вызывающих эмоции. Темы задаются изначально, а не усваиваются; усваиваются лишь вариации и уточнения этих тем.33

Очевидно, что естественный отбор формирует многие аспекты нашей жизни. Рассмотрим

характеристику наличия отстоящего большого пальца. Такая характеристика отсутствует у боль-

шинства других млекопитающих, поэтому как же она появилась у людей? По –видимому, давным–

давно те из наших предков, которые в результате генетических вариаций рождались с этой полез-

ной характеристикой, оказывались более успешными в воспитании потомства, добыван ии пищи и

борьбе с хищниками. Поэтому они имели больше своих отпрысков в будущих поколениях людей,

в результате чего со временем практически каждый приобрел эту характеристику. Наличие о т-

стоящего большого пальца было результатом отбора, и теперь оно является частью нашего гене-

тического наследия.

Используя сходные рассуждения, я выдвигаю предположение о том, что те, кто реагировали

на помеху активными попытками ее устранения и подавали ясный сигнал о своих намерениях, с

большей вероятностью побеждали в конкурентной борьбе – как за пищу, так и за самок. Обычно

они имели более многочисленное потомство, и со временем каждый усваивал эту тему гнева.

Различие между двумя объяснениями универсальных тем – с помощью научения, постоянно-

го для человеческого рода, и с помощью эволюции – заключается в рассмотрении того, когда про-

исходят конкретные события. Эволюционное объяснение указывает на то далекое время, когда

разрабатывались эти темы (и другие аспекты эмоций, которые будут описаны в последующих гл а-

вах). Объяснение на основе научения, постоянного для человеческого рода, предполагает, что ка-

кие–то элементы темы гнева (желание добиться целей) возникали в процессе эволюции, но что

другие элементы темы гнева (устранение препятствий к достижению этих целей с помощью угроз

или нападения) усваиваются в течение жизни каждого индивида. Каждый узнает одни и те же в е-

щи, и поэтому они становятся универсальными.

Мне представляется маловероятным, чтобы естественный отбор не проявлялся в чем–то та-

ком важном для нашей жизни, чем являются триггеры эмоций. Мы рождаемся подготовленными к

жизни, имея врожденную чувствительность к событиям, имевшим значение для выживания особей

нашего рода в далеком прошлом, которые в то время занимались охотой и собирательством. Темы,

для которых автооцениватели постоянно сканируют окружающую среду, причем обычно так, что

мы даже не знаем об этом, отбирались в процессе эволюции человека.

Свидетельства в поддержку этой точки зрения предоставила серия блестящих исследований,

выполненных шведским психологом Арне Охманом.34 Он утверждал, что на протяжении большей части истории нашей эволюции змеи и ядовитые пауки считались очень опасными. Те наши пре д- ки, которые быстро узнавали об этой опасности и избегали этих существ, имели больше шансов на выживание, имели больше детей и могли лучше заботиться о своем потомстве, чем те, кто узнава- ли об этом слишком медленно. Если мы действительно подготовлены нашей эволюцией к тому, чтобы бояться того, что было опасным в среде, окружавшей наших предков, то тогда современные

люди, предсказывал Охман, должны были бы быстрее научиться бояться змей и пауков, чем цв е- тов, грибов или предметов геометрической формы. Именно это ему и удалось обнаружить.

Охман использовал электрошок (выполнявший роль безусловного стимула, так как он вызы- вал эмоциональную активацию без научения) вместе со стимулами, которые либо ассоцииров а- лись со страхом (змея или паук), либо не ассоциировались со страхом (грибы, цветы или геоме т- рические предметы). После всего одного объединения электрошока с одним из ассоциируемых со страхом стимулов люди проявляли страх при показе им змеи или паука без воздействия электр о-

33 Фрейда, Лазарус и Шерер согласны с этой точкой зрения. См.: Scherer, К. R., Schoor, А. & amp; Johnstone, Т. 2001.

Appraisal Processes in Emotion. New York: Oxford University Press.

34 Ohman, A. 1993. «Fear and anxiety as emotional phemonena: Clinical phenomenology, evolutionary perspectives, and information processing». In M. Lewis & amp; J. Haviland (eds.), The Handbook of Emotions. New York: The Guilford Press. См. с. 511–536.

шока, в то время как требовалось намного больше объединений электрошока с цветами, грибами или геометрическими предметами, для того чтобы люди начинали бояться одних лишь этих не ас- социируемых со страхом стимулов. Кроме того, люди продолжали подолгу испытывать страх п е- ред змеей или пауком, а после показа цветов, грибов или геометрических предметов чувство стр а- ха довольно быстро исчезало.35

Разумеется, мы боимся змей и пауков и в нынешних условиях, поэтому действительно ли именно эволюция объясняет результаты Охмана? Если бы этот контраргумент был верным, то то- гда люди реагировали бы на другие опасные объекты в нашем сегодняшнем окружении, такие как ружья или электрические розетки, точно так же, как они реагируют на пауков и змей. Но это не тот результат, который получил Охман. Требовалось одинаковое количество времени, чтобы в ы- звать условную реакцию страха на ружья и электрические розетки и условную реакцию страха на цветы, грибы и геометрические предметы. Однако ружья и электрические розетки не так долго присутствовали в процессе естественного отбора, чтобы превратиться в универсальные тригг е- ры.36

В своей провидческой книге «О выражении эмоций у человека и животных» Чарльз Дарвин

описал эксперимент со змеей, который он провел более ста лет тому назад и который прекрасно

согласуется с недавней работой Охмана. «Я приблизил лицо к толстому стеклу, за которым нахо-

дилась африканская гадюка, с твердым намерением не отдергивать голову назад, если она на меня

набросится; но, как только змея попыталась меня укусить, от моей прежней решимости ничего не

осталось и я с удивительной проворностью отскочил назад на один или даже два ярда. Мои воля и

разум оказались бессильны перед представлением о той опасности, которую мне никогда не дово-

дилось переживать».37 Опыт Дарвина показывает, как рациональное мышление оказывается не- способным предотвратить реакцию страха на врожденную тему страха. К рассмотрению этого во- проса мы скоро вернемся еще раз.

Нельзя сказать наверняка, действуют ли любые такие темы эмоций в качестве активных

триггеров до получения опыта, связывающего их с эмоциональным результатом. Вспомните, что в

исследованиях Охмана требовался определенный опыт для того, чтобы змея и паук стали тригге-

рами страха, так как при первоначальном показе они не пугали испытуемых. Потребовалась всего

одна ассоциация с неприятным результатом, чтобы они действительно стали триггерами страха,

но все равно она потребовалась. Возможно, так бывает не всегда, так как Дарвин писал, что он ис-

пугался гадюки, не имея в прошлом никакого непосредственного опыта контактов со змеями. С

практической точки зрения совершенно не важно, требуется ли для создания темы эмоции какое–

то научение или же какие–то темы не требуют наличия у нас предварительного опыта для того,

чтобы мы стали чувствительны к их возникновению. Но в любом случае мы получаем выгоду от

опыта всего человеческого рода, жившего на этой планете, когда быстро реагируем на тригг еры,

важные для нашего выживания.

Я убежден, что одна из самых главных отличительных особенностей эмоций состоит в том,

что события, вызывающие эмоции, имеют отпечаток не только нашего индивидуального опыта, но

и прошлого опыта наших предков.38 Эмоции, как удачно сказал Ричард Лазарус, отражают «муд-

рость веков» как в темах эмоций, так и в эмоциональных реакциях. Автооцениватели выявляют,

что было важно для выживания не только в современной жизни, но и в жизни наших далеких

предков, занимавшихся охотой и собирательством.

35 Э. Уилсон рассматривал страх перед змеями в терминах, очень близких к тем, которые использовал я. Хотя он не применял данную схему специально к эмоциям, она очень хорошо согласуется с той схемой, которую предлагаю я для базы данных эмоций. (См. Consilence, Random House, 1998, особенно с. 136–140.)

36 Отметьте, что не все ученые согласны с тем, как Охман интерпретирует полученные им результаты. Обзор др угих интерпретаций см.: Mineka, S. & amp; Cook, М. 1993. «Mechanisms involved in the observational conditioning of fear». Journal of Experimental Psychology, 122: 3–38.

37 Darwin, C. 1998. The Expression of the Emotions in Man and Animals. 3rd edition. New York: Oxford University Press.

См. с. 43.

38 Я благодарен Тубею и Космидесу за то, что в своих работах, посвященных эмоциям, они акцентировали внимание на этом моменте. Cosmides, L. & amp; Tooby, J.2000. «Evolutionary psychology and the emotions»; M. Lewis and J. M. Haviland–Jones (eds.), The Handbook of Emotions. 2nd edition. New York: The Guilford Press. See pages См. с. 91–115.

Иногда мы реагируем эмоционально на проблемы, которые были важны для нас раньше, но теперь больше не представляют для нас интереса. Вариации каждой темы, которые предоставляют и добавляют подробности к тому, что было идентифицировано с помощью автоматическо й оцен- ки, начинают усваиваться очень рано – одни в младенчестве, а другие в детстве. Мы можем обна- руживать, что реагируем неадекватным образом на те вещи, которые вызывали у нас страх, гнев или отвращение прежде, и что теперь мы рассматриваем такие реакции неподходящими в нашей взрослой жизни. Мы с большей вероятностью будем делать ошибки при раннем усвоении тригг е- ров эмоций просто потому, что наши механизмы научения еще не так хорошо развиты. Однако то, что мы узнаем в начале жизни, может забываться труднее, чем то, что мы узнаем позднее. (Это предположение лежит в основе многих методов психотерапии и подкрепляется результатами и с- следований.)

Наши автооцениватели очень сильны, они непрерывно наблюдают за нашей внешней средой без участия нашего сознания, выявляя темы и вариации событий, имеющих отношение к нашему выживанию. Используя компьютерную метафору, можно сказать, что механизмы автоматической оценки ведут в окружающей нас среде поиск того, что накапливается в базе данных эмоциональ- ной готовности, которая формируется частично нашей биологией, обусловленной процессом ес- тественного отбора, и частично нашим индивидуальным опытом.39

Помните, что зафиксированное в результате естественного отбора может представлять собой не триггеры как таковые, а лишь подготовительный материал, благодаря которому некоторые триггеры смогут быстро появиться в этой базе данных. Многие психологи концентрировали ус и- лия на родственном, но все же другом наборе вопросов о том, как автоматические оцениватели квалифицируют новое событие для определения того, подходит ли оно, если использовать мою терминологию, к элементу, уже имеющемуся в базе эмоциональных оценок. У меня есть сомнения в правильности их предположений, которые основывались на том, что говорили им люди, хотя никто из нас не знает, что делает наш рассудок в тот момент, когда он использует процесс автома- тической оценки. Это исследование предоставило хорошие модели для отображения того, как лю- ди объясняют, что вызывает их эмоциональное возбуждение. В любом случае, их предполож ения не имеют непосредственного отношения к теории, которую я изложу далее в этой главе, – теории о том, из–за чего мы испытываем эмоции.

Эта база данных является открытой, а не закрытой; информация поступает непрерывно.40 На

протяжении жизни мы сталкиваемся с новыми событиями, которые могут интерпретироваться при

автоматической оценке как подобные теме или вариации, хранящейся в базе данных, и когда это

происходит, то возникает эмоция. По мнению психолога Нико Фрейда, то, что я называю вари а-

циями, является не просто результатом предыдущего непосредственного опыта, но часто пред-

ставляет собой новые стимулы, с которыми мы сталкиваемся и которые, по –видимому, имеют от-

ношение к тому, о чем мы беспокоимся и что мы называем нашими заботами. 41

Поскольку нам не нужно отвлекать наше сознательное внимание на наблюдение за события-

ми, которые становятся триггерами эмоций, то мы можем использовать наши сознательные про-

цессы для выполнения чего–то другого. (Если при сознательном внимании мы обеспокоены во з-

можностью возникновения событий, способных вызвать эмоции, то это, как я объясню позднее,

является признаком психического расстройства.) Как только мы научимся водить машину, мы на-

чинаем делать это автоматически и можем направлять наше внимание на беседу с попутчиком,

прослушивание радиопередачи, размышление о грядущих событиях и т. п. Делая левый поворот,

мы можем не прекращать слушать радио, для того чтобы занять после поворота правильную п оло-

су. А если возникает опасность, то мы все равно действуем надлежащим образом. В этом состоит

одно из главных достоинств эмоций, обеспечивающих им функциональность.

К сожалению, то, на что мы реагируем, не всегда может подходить нашей текущей окр у-

39 Концепция «аффективной памяти Магды Арнольд и ее представление о том, как эта память работает, очень п о- хожи, но Магда не подчеркивает (как это делаю я), что часть хранящегося в этой памяти является заданным, а не усво- енным.

40 Mayr, Е. 1974. «Behavior programs and evolutionary strategies». American Scientist, 62: 650–659.

41 Frijda, N. H. 1986. The Emotions. Cambridge: Cambridge University Press. See page 277.

жающей обстановке. Если мы посещаем страну с левосторонним движением, то наши автоматиче- ские действия могут создать угрозу нашей жизни, так как мы запросто можем выполнить непра- вильное действие, выезжая на трассу или совершая поворот. Мы не можем беседовать или сл у- шать радио. Мы должны осознанно не допускать автоматических действий, которые мы мо гли бы выполнить. Иногда обнаруживается, что наша эмоциональная жизнь протекает в другой «стр ане», т. е. совсем не в той обстановке, к которой чувствительны наши механизмы автомат ической оцен- ки. В таком случае наши эмоциональные реакции могут быть неадекватными тому, что происхо- дит вокруг нас.

В этом не было бы большой проблемы, если бы не тот факт, что наши механизмы эмоцио-

нальной оценки действуют невероятно быстро. Если бы они работали медленнее, то они не были

бы столь же полезными, но у нас появлялось бы время для осознания того, что вызвало наши эмо-

ции. Наши сознательные оценки позволили бы нам прерывать процесс, если бы мы решили, что он

является неподходящим или вредным для нас, прежде чем мы испытали бы эмоцию. Но природа

не дала нам такого выбора. С точки зрения повышения шансов на выживание чаще было бы по-

лезнее иметь медленные, а не быстрые механизмы оценки, полезнее на протяжение всей и стории

человеческого рода, и тогда бы мы не имели таких быстрых, неподконтрольных нашему сознанию

автоматических механизмов оценки.

Хотя эмоции чаще всего приводятся в действие автоматическими оценивателями, они могут

также возникать посредством других способов. Давайте рассмотрим восемь других путей генери-

рования эмоций. Некоторые из них предоставляют больше возможностей контролировать, собира-

емся ли мы испытывать эмоцию или нет.

Иногда эмоции возникают вследствие рефлективной оценки, при которой мы сознательно

рассматриваем происходящее, но не можем с уверенностью сказать, что оно означает. По мере

развития ситуации или улучшения нашего понимания происходящего мы начинаем улавливать

что–то знакомое; оно соответствует чему–то такому, что уже имеется в нашей базе данных эмо-

циональной готовности, и механизмы оценки начинают действовать. Рефлективная оценка имеет

дело с неясными ситуациями – ситуациями, на которые механизмы автоматической оценки еще не

настроены. Предположим, вы встречаете кого–то, кто начинает рассказывать вам о своей жизни,

но вам непонятно, почему он рассказывает вам это или с какой целью. Вы размышляете о том, что

он говорит, пытаясь представить, что эти слова могут означать для вас. В какой–то момент вы мо-

жете понять, что он представляет для вас угрозу с точки зрения сохранения за вами вашего рабо-

чего места, – тогда вступают в действие механизмы автоматической оценки и вы начинаете испы-

тывать страх, гнев или другую подходящую эмоцию.

Время является той ценой, которую мы платим за получение рефлективной оценки. Меха-

низмы автоматической оценки экономят нам эти мгновения или минуты. Часто наши механизмы

автоматической оценки могут спасать нас и действительно спасают от несчастий, сокращая время,

требуемое для рефлективной оценки.

Положительным фактором является здесь возможность влиять на то, что проступает, когда в

результате рефлективной оценки начинают проявляться эмоции.42 Чтобы оказывать такое влияние,

мы должны хорошо знать наши собственные горячие триггеры эмоций – специфические вариации

универсальных тем для каждой эмоции, которые наиболее заметны в нашей жизни. Прочитав об

этих темах и их типичных вариациях в главах с 5–й по 9–ю, вы сможете лучше представлять себе

горячие триггеры, которые имеются у вас и у окружающих вас людей. Если мы знаем наши гор я-

чие триггеры, то тогда мы можем предпринимать сознательные усилия для того, чтобы не позво-

лить им искажать наши интерпретации того, что становится нам заметным при проявлении эм о-

ции.

Предположим, триггером вашей реакции печали/страдания является намек на то, что дорогая

42 После разговоров с его святейшеством далай–ламой о том, что он называет деструктивными эмоциями, и моих попыток освободиться от них с помощью методов, практикуемых буддистами, у меня сложилось впечатление, что он и другие буддисты осуществляют замену рефлективной оценки автоматической. Благодаря многолетней практике, по– видимому, становится возможным большую часть времени не испытывать эмоционального возбуждения или, испы- тывая эмоциональное возбуждение, говорить и действовать таким образом, чтобы не причинять вреда другим. В бли- жайшие годы я надеюсь провести исследование, которое позволит больше узнать, как достигается такой результат и есть ли способы его более быстрого достижения.

вам женщина собирается оставить вас потому, что она раскрыла тщательно оберегаемый вами секрет – (усвоенное вами) ощущение бесцельности жизни. Если у вас есть время, вы можете и с- пользовать рефлективную оценку для принятия мер предосторожности против собственного суж- дения о том, что вскоре вы окажетесь покинутым. Это будет нелегко, но в результате тренировки вам удастся снизить вероятность того, что вы будете испытывать печаль или страдание, когда в действительности вас никто не бросает. Рефлективная оценка повышает важность роли вашего сознания. Вы имеете возможность научиться тому, как намеренно оберегать себя от неправильной интерпретации происходящего вокруг вас.

Испытывать эмоции возможно также, вспоминая прошлые эмоциональные эпизоды. Мы мо-

жем по своему выбору вспоминать какой–то эпизод, сознательно переосмыслить его и перейти к

размышлениям о том, что произошло, почему это произошло или как бы мы могли действовать

по–другому. Или же воспоминание может не являться результатом выбора; оно может возникнуть

в нашем сознании непроизвольно. Но независимо от того, как возникает воспоминание, созна-

тельно или непроизвольно, оно может включать с самого начала не только эпизод и сценарий эм о-

ционального переживания, но и эмоциональную реакцию. Мы можем заново пережить эм оцию,

которую мы ощущали в реально происходившем событии, или же теперь мы можем испытывать

другую эмоцию. Например, человек может испытывать отвращение к себе из–за того, что испыты-

вал страх в реально произошедшем эпизоде, но теперь может испытывать только отвращение и

никакого страха, пережитого им ранее. Возможно также, что первоначально мы вспоминаем эмо-

циональные эпизоды, но не переживаем заново те или другие эмоции. Или эмоция может возн и-

кать тогда, когда эпизод начинает заново проигрываться в нашем сознании.

Мы с Робертом Левенсоном использовали задание на проверку памяти, вызывая у людей

эмоции в лабораторных условиях, чтобы изучать выражения лица и физиологические реакции, ха-

рактерные для каждой эмоции. Мы думали, что людям будет трудно заново переживать прошлые

эмоциональные события, зная, что их снимают на видео и что к различным частям их тела при-

креплены датчики, измеряющие ритм сердцебиений, частоту дыхания, кровяное давление, интен-

сивность потоотделения и температуру кожи. Все было совсем наоборот. Большинство людей, по –

видимому, горят желанием получить возможность заново воспроизвести и пережить прошлую

эмоциональную сцену. Дайте им шанс, и это произойдет практически немедленно для многих, ес-

ли не для всех, эмоций.

Мы просили людей вспомнить их собственную версию одного из событий, которое было

признано универсальным для всех эмоций. Например, чтобы вызвать печаль, мы просили людей

припомнить то время в их жизни, которое было связано со смертью близкого им человека. Мы

просили их представить себе тот момент, когда они испытывали наиболее сильную печаль, и затем

попытаться вновь пережить эмоцию, которую они испытали, узнав об этой смерти.

К моменту завершения этих кратких инструкций у всех испытуемых изменялись физиолог и-

ческие параметры и субъективные чувства, а у некоторых – даже выражения эмоций на лице. Это-

му не следовало удивляться, так как каждый имел опыт припоминания важного события и ощущ е-

ния эмоции. Что не было известно до нашего исследования, так это то, будут ли изменения,

происходящие при припоминании эмоций, действительно походить на изменения, происходящие,

когда эмоции вызываются другими средствами, но и те и другие изменения оказались похожими.

Воспоминания о событиях, вызывавших у нас эмоции, т.е. о событиях, которые мы сами решили

извлечь из нашей памяти и которые не заставляют нас немедленно заново переживать эмоции, ис-

пытанные нами первоначально, предоставляют возможность выяснить, как реконструировать про-

исходящее в нашей жизни таким образом, чтобы мы имели возможность изменять то, что з астав-

ляет нас испытывать эмоциональное возбуждение.

Воображение является другим способом, позволяющим вызывать эмоциональную реакцию.

Если мы используем воображение для воспроизведения сцен, которые заставляют нас испытывать

эмоции, то мы получаем возможность «охладить» триггер. В своем сознании мы можем отрепет и-

ровать и испробовать другие способы интерпретации происходящего так, чтобы эта интерпрета-

ция не соответствовала нашему обычному горячему триггеру.

Разговоры о прошлом эмоциональном опыте также могут привести в действие наши эмоции.

Мы можем рассказать человеку, с которым мы испытали эмоциональную реакцию, о том, что мы

чувствовали и почему мы думаем, что мы чувствовали это именно так, а не иначе, или можем ра с-

сказать это другу или психотерапевту. Иногда простой разговор о вызвавшем эмоцию эпизоде з а-

ставляет нас заново испытывать эту эмоцию точно так же, как это происходит в наших экспери- ментах, когда мы просим людей действовать именно таким образом.43

Повторное переживание чувств, которые мы испытывали в прошлом эмоциональном эпизо- де, может приносить свои выгоды. Оно может дать нам шанс придать делам другое направление; оно может обеспечить поддержку или понимание человека, с которым мы говорим. Разумеется, иногда повторное переживание эмоции приносит вред. Вы можете решить попытаться хладн о- кровно поговорить со своей супругой о недоразумении, произошедшем между вами несколько дней тому назад, и убедиться, что вы вновь испытываете гнев такой же или даже еще большей с и- лы. Это может произойти даже в том случае, если бы вы надеялись, что этого не произойдет, так как большую часть времени мы не контролируем, когда мы начинаем испытывать эмоции. А если вы действительно испытываете эмоцию, то ваше лицо, вероятно, покажет ее окружающим и ваша супруга рассердится из–за того, что вы снова стали испытывать гнев.

Предположим, что вы рассказываете другу о том, как ужасно вы себя почувствовали, когда

узнали от ветеринара, что вылечить вашу заболевшую любимую собаку невозможно. Сам по себе

рассказ этой истории заставляет вас заново испытывать и проявлять печаль, а ваш друг, слушая

вас, также начинает выглядеть опечаленным. Все мы можем испытывать эмоции, испытываемые

другими людьми, т. е. проявлять сопереживание. Это шестой способ возникновения эмоций – ос-

нованный на наблюдении за эмоциональной реакцией другого человека.

Так происходит не всегда: например, в тех случаях, когда мы не считаем себя обязанными

заботиться об этом человеке, когда мы никак не отождествляем себя с ним. Иногда, наблюдая

эмоцию другого человека, мы начинаем испытывать совершенно противоположное чувство. На-

пример, мы можем испытывать презрение к нему за то, что он испытывает такой гнев или страх,

или бояться проявления его гнева.

Для того чтобы у нас возникла сочувственная эмоциональная реакция, несчастье не обяза-

тельно должно произойти с нашим близким другом. Оно может произойти с совершенно незнако-

мым нам человеком, причем не обязательно на наших глазах. Мы можем увидеть такого чел овека

на кино–или телеэкране, прочитать о нем в книге или в газете. Хотя нет сомнений в том, что мы

можем испытывать эмоции, читая о незнакомом нам человеке, удивительным здесь представляет-

ся то, что эмоции способен вызывать именно письменный язык, возникший в истории развития

человечества довольно поздно. Я полагаю, что письменный язык трансформируется в нашем со з-

нании в ощущения, изображения, звуки, запахи или даже вкус чего–либо, а затем эти образы трак-

туются механизмами автоматической оценки так же, как любое другое событие, способное выз ы-

вать эмоции. Если бы мы могли блокировать создание таких образов, то я уверен, что эмоции не

вызывались бы только с помощью одного языка.

Другие люди могут сообщать нам, чего следует бояться, на что сердиться, чему радоваться и

т. д. Этот символический путь обычно подразумевает присутствие человека, проявляющего заботу

о нас в раннем детстве, и влияние этого человека будет усиливаться, если эмоция, о которой нам

рассказывают, ценится высоко. Нередко то, что вызывает эмоции у людей, играющих важную

роль в нашей жизни, невольно заставляет нас усваивать их вариации эмоций как наши собстве н-

ные. Например, у ребенка, мать которого боится толпы, также может появиться страх перед боль-

шими скоплениями людей.

Большинство авторов, писавших об эмоциях, обсуждали нарушение норм и те эмоции, кото-

рые мы испытываем, когда важные общественные нормы нарушаются нами или другими л юдь-

ми.44 Мы можем испытывать при этом гнев, отвращение, презрение, стыд, вину, удивление, а во з- можно, и веселье или удовольствие. Все зависит от того, кто нарушил норму и что эта норма собой представляет. Разумеется, нормы не являются универсальными; какие–то нормы могут даже не считаться нормами всеми представителями одной нации или культуры. Возьмите, к примеру, различия взглядов современных молодых и пожилых американцев на допустимость и значение орального секса. Мы знакомимся с нормами, которые должны соблюдать люди, как в детстве, так и во взрослой жизни.

43 Благодарю Фила Шейвера за своевременное напоминание, что Том Шефф подробно рассматривал этот вопрос в своей книге: Scheff, Т. 1979. Catharsis in Healing, Ritual, and Drama. Berkeley, Calif.: University of California Press.

44 Я признателен Нико Фрейда за то, что он мне об этом напомнил.

Есть и еще один, последний, путь возникновения эмоций – довольно новый и неожиданный. Я обнаружил его, когда мы вместе с моим коллегой Уолли Фризеном разрабатывали наш метод измерения движений лица. Чтобы узнать, как лицевые мышцы изменяют внешний вид лица, мы снимали себя на видео в то время, как мы систематически составляли различные комбинации движений наших лиц. Мы начали с одиночных сокращений мышц и затем разработали способ со- четания одновременно шести мышечных движений. Сделать эти движения было не всегда просто, но за несколько месяцев тренировок мы научились это делать и записали на пленку десять тысяч комбинаций движений мышц лица. Изучая впоследствии наши видеозаписи, мы поняли, как узн а- вать по каждому выражению, какие мышцы его создали. (Эти знания легли в основу нашей си сте- мы измерения – «Системы кодирования движений лица» (FACS)45, которую мы обсуждали в главе

1.)

Я обнаружил, что когда я придавал лицу конкретные выражения, меня переполняли сильные эмоциональные чувства. Это были не просто любые выражения лица, а только те, которые я уже идентифицировал как универсальные для всех людей. Когда я спросил Фрейсена, происходило ли с ним подобное, он ответил, что также испытывал эмоции, когда придавал лицу определенные вы- ражения, и эти эмоции часто ощущались как очень неприятные.

Несколько лет спустя Бобу Левенсону довелось проработать в моей лаборатории целый год.

По–видимому, ему очень нравилось жить в Сан–Франциско и помогать нам проверять нашу сума-

сшедшую идею о том, что простое изменение выражения лица способно вызвать изменения в в е-

гетативной нервной системе человека. В течение последующих десяти лет мы провели четыре

эксперимента, включая один, проведенный не в западной культуре, а на западе острова Суматра.

Когда привлеченные нами люди следовали нашим инструкциям о том, какими мышцами нужно

двигать, их физиологические показатели изменялись и большинство сообщали, что они испытыва-

ли эмоции, И вновь такое изменение вызывали не любые движения лица. Испытуемые должны

были делать те мышечные движения, которые, как установили наши предыдущие исследования,

обеспечивали универсальные выражения эмоций.46

В другом исследовании, посвященном исключительно улыбкам, мы с психологом Ричардом

Дэвидсоном, занимающимся изучением мозга и эмоций, обнаружили, что появление улыбки на

лице вызывает многочисленные изменения в работе мозга, которые возникают у человека, исп ы-

тывающего удовольствие. Это были не любые виды улыбки, а только те, которые, как я обнар у-

жил раньше, действительно выражали удовольствие (см. главу 9).47

В ходе этого исследования мы просили людей делать определенные движения мышцами ли-

ца, но я уверен, что мы могли бы получить те же результаты, если бы люди издавали голосом зв у-

ки, соответствующие каждой эмоции. Большинству людей гораздо труднее сознательно воспроиз-

водить голосовое звучание эмоции, чем делать соответствующее выражение лица. Но мы нашли

одну женщину, которая могла это делать, и она действительно добивалась одинаковых результ а-

тов и с помощью голоса, и с помощью лица.

Создание эмоционального опыта, изменяющего ваше физиологическое состояние за счет н а-

меренного придания лицу внешнего вида, соответствующего данной эмоции, вероятно, является

не самым распространенным способом переживания какой–то эмоции. Но он может использовать-

45 Ekman, Р. & amp; Friesen, W. V. 1978. Facial Action Coding System: A Technique for the Measurement of Facial

Movement. Palo Alto, Calif.: Consulting Psychologists Press.

46 Levenson et al., «Emotion and autonomic nervous system activity in the Minangkabau of West Sumatra». Levenson et al.,

«Emotion, physiology, and expression in old age». Levenson, Ekman & amp; Friesen, «Voluntary facial action generates

emotion specific autonomic nervous system activity». Ekman, Levenson & amp; Friesen, «Autonomic nervous system activity

distinguishes between emotions».

47 Ekman, P. & amp; Davidson, R. 1994. The Nature of Emotion: Fundamental Questions. New York: Oxford University Press. Более подробное рассмотрение этого вопроса см. в статьях: Ekman, Р. & amp; Davidson, R. J. 1993. «Voluntary smiling changes regional brain activity». Psychological Science, 4: 342–345. Davidson, R. J., Ekman, P., Saron, C., Senulis, J.

& amp; Friesen, W. V. 1990. «Emotional expression and brain physiology I: Approach/withdrawal and cerebral asymmetry».

Journal of Personality and Social Psychology, 58: 330–341. Ekman, P., Davidson, R. J. & amp; Friesen, W. V. (1990).

«Emotional expression and brain physiology II: The Duchenne smile». Journal of Personality and Social Psychology, 58: 342 –

353.