Новое тысячелетие 7 страница

Когда наступило время обеда, Кейт заняла свое место во главе стола. По одну руку от нее сидел Джонни, по другую — президент «Синдиуорлд». Талли председательствовала во время обеда, это именно так и выглядело. Она была яркой, живой, веселой, все, кто сидел рядом, особенно Мара, буквально смотрели ей в рот.

Кейт старалась не поддаваться нарастающему раздражению. Несколько раз она даже попыталась привлечь внимание дочери, но конкурировать с Талли Харт было невозможно.

Наконец она почувствовала, что больше не может выносить это. Придумав какую-то отговорку для Джонни, Кейт направилась в дамскую комнату. В очереди все женщины, казалось, обсуждали Талли и то, как она великолепно выглядит.

— А девочку рядом с ней видели?

— Я думаю, это ее дочь.

— Неудивительно, что они так близки.

— Хотелось бы мне, чтобы моя дочь относилась ко мне так же.

— Мне бы тоже, — пробормотала Кейт себе под нос.

Она смотрела на себя в зеркало и видела женщину, которая постаралась изо всех сил, чтобы выглядеть красивой в глазах своего мужа и дочери, но поблекла, как выцветшие обои, на фоне своей красавицы подруги. Кейт понимала, что это смешно — чувствовать себя обиженной и исключенной из общего веселья. В конце концов, ведь не она была главной героиней праздника. И все же… она так надеялась…

В этом была ее ошибка.

Она приколола свою мечту о счастье на грудь девочке в переходном возрасте. Идиотка! Поняв, в чем дело, Кейт даже улыбнулась. Разумеется, ни на что не стоило надеяться. Вдруг почувствовав себя лучше и поняв, что может взять под контроль свои противоречивые эмоции, Кейт вернулась в зал.

Талли не следовало столько пить. На сцене она вынуждена была держаться за Джонни, чтобы уверенно стоять на ногах.

— Спасибо всем вам! — произнесла она, одарив толпу своей знаменитой улыбкой. — «Час подружек» достиг такого успеха благодаря вам!

Она подняла бокал, приветствуя всех находящихся в зале. И толпа разразилась аплодисментами. Талли вспомнила, что она приготовила речь, которая начиналась совсем другими словами, но поскольку она уже не могла вспомнить свою речь, то решила на этом остановиться.

Она повернулась к Джонни и обняла его за плечи:

— А теперь наступило время для нашего с моим партнером танца.

Оркестр заиграл медленную музыку. Талли взяла Джонни за руку и повела в центр зала. Она узнала мелодию — «Без ума от тебя».

«Только коснись меня, и ты поймешь, что все наяву…»

Это была песня, под которую Джонни и Кейт танцевали первый танец на своей свадьбе.

Талли подняла голову, посмотрела на Джонни и вдруг вспомнила то, о чем ей не следовало вспоминать: те минуты, которые она танцевала в его объятиях. Тогда играла другая песня — «Разве мы не получили почти все», — и в конце танца Джонни поцеловал ее. Если бы тогда она сделала иной выбор, пустилась бы за любовью, а не за славой, может быть, Джонни любил бы ее, подарил бы ей Мару, семью и дом.

В золотистом свете старинной люстры Джонни выглядел необычайно привлекательным. У него был тот тип ирландской внешности, которая от возраста только выигрывает. Он серьезно смотрел на Талли, и она вдруг вспомнила прежние времена, когда Джонни был сломлен жизнью и несчастлив. А ей удалось заставить его смеяться хотя бы в ту их единственную романтическую ночь.

— Ты всегда был отличным парнем, — сказала она и, произнеся это, поняла, что должна быть осторожнее со словами.

Она была пьяна, и ей лучше было бы выйти отсюда, но так приятно было плыть в мужских объятиях. Да и что плохого может случиться?

Джонни закружил ее, затем снова прижал к себе.

Публика одобрительно захлопала.

— Не стоило мне пить столько шампанского. Вот теперь не попадаю в ритм.

— Неудивительно. Ты никогда и ни в чем не была ведомой.

Услышав эти слова, она снова вспомнила все, что было между ними, во всех подробностях. Воспоминания прорвались через стены, воздвигнутые ею, чтобы не допускать их в свою жизнь. Талли остановилась и посмотрела на Джонни.

— Что же с нами случилось?

— А разве когда-нибудь были «мы», Талли? — усмехнулся Джонни.

И то, как он произнес это — легко и естественно, — навело Талли на мысль, что он, возможно, давно хотел задать ей этот вопрос. Она не поняла, что пряталось за этой усмешкой — грусть или ирония. Она лишь знала, что танец давно закончился, но Джонни не отпустил ее.

— Я не позволила этому случиться.

— Кейт думает, что я так и не забыл тебя.

Талли знала об этом, всегда знала. Так никогда и не коснувшись этой опасной темы их прошлого, связанного с Джонни и Кейт, Талли постаралась убрать подальше воспоминания об этом во имя своей дружбы. И лучше было оставить все как есть. Но, как всегда, алкоголь и одиночество сделали Талли слабой, и, вместо того чтобы прекратить этот разговор, она вдруг спросила:

— А ты забыл?

Когда Кейт вернулась в зал, оркестр играл «Без ума от тебя».

Эта песня всегда вызывала у нее улыбку. В дверях она остановилась и огляделась. Обеденные столы были убраны. В баре снова выстроились очереди. Она увидела в уголке Мару, которая разговаривала с очень худой девушкой в платье не больше носового платка.

Подавив приступ раздражения, Кейт двинулась дальше. И тут она заметила среди танцующих платье из зеленого шелка, а затем словно весь мир обрушился на нее. Талли была на танцплощадке и буквально висела на Джонни. А он обнимал ее с таким видом, словно они провели вместе всю жизнь. Они не танцевали, — они просто стояли, обнявшись, неподвижные среди танцующих пар. Талли смотрела на Джонни с таким видом, словно только что попросила его отвести ее в постель.

Кейт почувствовала, что не может дышать. В какой-то момент ей показалось, что ее вот-вот стошнит.

«Ты нужна ему, только чтобы забыться».

Кейт всегда помнила, что Джонни выбрал первой не ее. Она сжилась с этим за многие годы. Но смириться с этим было совсем не то же самое, что изменить это.

Музыка смолкла, и Джонни отошел от Талли. Повернувшись, он увидел Кейт. Они смотрели друг на друга через зал, заполненный нарядными людьми. И Кейт, не в силах сдержать слез, заплакала на глазах у всех, кто стоял рядом и мог это видеть. Смутившись, она бросилась к дверям и выбежала из зала.

Оказавшись у лифтов, Кейт начала неистово жать на кнопку.

«Давай же, скорее!» Она не хотела, чтобы ее видели плачущей.

Зазвенел звонок, и двери лифта открылись. Кейт вошла внутрь, прислонилась к двери и сложила руки на груди. Потребовалось несколько секунд нетерпеливого ожидания, прежде чем она сообразила, что забыла нажать на кнопку.

Двери начали закрываться, когда их вдруг раздвинула чья-то рука.

— Уходи, — сказала Кейт мужу.

— Мы танцевали.

— Ха! — Кейт нажала на кнопку и вытерла глаза.

Джонни вошел в лифт.

— Это просто смешно.

На нужном этаже Кейт выскочила из лифта.

— Твою мать! — выругалась Кейт. Она никак не могла вставить ключ в замок — ее руки дрожали. Наконец она открыла дверь и вошла в номер.

И стала ждать, ждать, ждать.

Может быть, ее муж пошел к Талли?

Нет! Она не верила, что это и в самом деле может случиться.

Может быть, Джонни и без ума от Талли, но он — порядочный человек. А Талли — ее лучшая подруга.

Она почему-то забыла об этом в припадке ревности.

Открыв дверь, она увидела, что Джонни сидит в коридоре, вытянув одну ногу. Галстук-бабочка был расстегнут и болтался у него на шее.

— Ты все еще здесь? — Кейт вышла в коридор. Дверь за ее спиной захлопнулась.

— А где мне еще быть?! У тебя наш ключ. Надеюсь, ты собираешься извиниться.

Кейт подошла к Джонни и опустилась на колени рядом с ним.

— Прости меня!

— Я просто не могу поверить, что ты думаешь…

— Я так не думаю.

Кейт взяла Джонни за руку и помогла ему подняться.

— Потанцуй со мной, — сказала она, ненавидя себя за то, что невольно сделала ударение на словах «со мной».

— Здесь?

Кейт обвила руками его шею и начала, покачивая бедрами, медленно приближаться к Джонни, пока не прижала его к стене.

Кейт расстегнула платье и позволила ему упасть на пол.

Джонни опасливо оглядел коридор.

— Кейти!

Он открыл ее сумочку, достал оттуда ключ и отпер дверь.

Они быстро прошли в комнату, упали на диван и стали целоваться со страстью молодоженов, что удивило их обоих.

— Я люблю тебя, — сказал Джонни, в то время как рука его проникла под трусики Кейт. — Постарайся не забывать об этом, ладно?

У Кейт не хватало дыхания, чтобы ответить, поэтому она лишь кивнула, торопливо расстегивая его брюки. И мысленно поклялась, что не позволит страху и неуверенности снова овладеть ею, не позволит себе забыть о его любви.

Две недели спустя Талли стояла у окна своего огромного офиса и смотрела на улицу. Она давно уже поняла, что в ее жизни не хватает чего-то очень важного. Переехав в Сиэтл и начав делать собственное шоу, она надеялась хоть чем-то заполнить пустоту внутри себя, но в этом ей не повезло. Теперь она была еще более знаменитой, баснословно богатой, но смутное неудовлетворение не оставило ее.

Как всегда, когда Талли чувствовала себя несчастливой, она с новой силой принималась за работу, чтобы забыться. У нее ушло некоторое время на то, чтобы понять, что же ей делать дальше, где найти себе дело, которое одновременно заключало бы в себе и вызов, и наполняло бы ее, но в конце концов решение было найдено.

— Ты — сумасшедшая, — заявил Джонни, нервно меряя шагами пространство ее кабинета с огромным окном с видом на залив Элиотт. — Формат на телевидении значит все, и кому знать это, как не тебе. Мы уступаем в рейтингах только Опре, и в прошлом году тебя номинировали на «Эмми». Партнеры не успевают выпускать сувениры для раздачи с символикой нашего шоу с достаточной скоростью, чтобы удовлетворить растущий спрос. А это бесспорный показатель успеха.

— Я знаю, — сказала Талли, которую отвлекло ненадолго ее собственное отражение в оконном стекле. Женщина, которую она видела, выглядела похудевшей и вымотанной. — Но я привыкла нарушать правила, ты же знаешь. Мне надо встряхнуться, завестись по новой. И шоу в прямом эфире поможет мне решить эту задачу.

— Но почему ты хочешь это сделать? Чего еще тебе не хватает?

Это был вопрос на шестьдесят четыре тысячи. Почему она устроена так, что ей всегда и всего мало? И как объяснить это именно ему, Джонни?

Кейт поняла бы ее, даже если бы и не была с ней согласна. Но ее лучшая подруга последнее время была слишком занята, чтобы поговорить с ней как следует. Может быть, это было одной из причин дискомфорта, который испытывала Талли. Она чувствовала себя отстраненной от Кейт. Жизни их проходили по разным дорогам. Они почти не разговаривали с того самого приема в честь годовщины ее телешоу.

— Ты должен понять меня и поверить, Джонни.

— Все это может обернуться провалом, как у Джерри Спрингера. И мы потеряем к чертям доверие публики. — Джонни подошел к Талли, слегка нахмурившись. — Поговори со мной, Тал.

— Ты не поймешь, — выдала она единственно возможный правдивый ответ.

— А ты попытайся.

— Я хочу оставить свой след.

— Тебя смотрят каждый день двадцать миллионов человек. Неужели это ничего не значит?

— У тебя есть Кейти и дети.

Сказав это, Талли тут же поняла, что надежда на взаимопонимание погасла. Джонни посмотрел на нее взглядом, в котором ясно читалось: «Бедная Талли…». Она никак не могла понять, почему, как бы высоко она ни взлетала, этот взгляд преследовал ее всю жизнь.

— Я должна попробовать, Джонни. Ты мне поможешь?

— Разве я тебя когда-нибудь подводил?

— Только когда женился на моей лучшей подруге.

Джонни, рассмеявшись, направился к двери.

— Одна попытка, Талли. А потом оценим результат. По-моему, условия справедливые.

— Вполне.

Талли, забыв обо всем, работала как сумасшедшая, перестав даже делать вид, что живет светской жизнью.

И вот настал момент истины. Талли очень волновалась. А что, если Джонни был прав, и ее блестящая идея выродится в дешевую мелодраму?

В дверь кабинета постучали.

— Войдите! — крикнула Талли, и на пороге появилась ее ассистентка Хелен, недавняя выпускница Стэнфорда.

— Здесь доктор Тиллман. Он в зеленой комнате. Семью Макадамс я усадила в столовой для сотрудников, а Кристи — в кабинете Теда.

— Спасибо, Хелен, — кивнула Талли, и дверь закрылась.

Она почти успела забыть это пугающее и волнующее одновременно предчувствие возможного провала. Последние годы Талли прожила словно в капсуле. А теперь она начинала все заново, с чистого листа, собираясь затеять то, во что никто, кроме нее, не верил.

Она в последний раз посмотрела на себя в зеркало, сняла с воротника салфетку, которую положил туда гример, чтобы не испачкать одежду косметикой, и направилась в студию.

На сцене она увидела Джонни, который делал несколько дел сразу и еще успевал выкрикивать указания.

— Ты готова? — спросил он.

— Честно? Не знаю.

Джонни направился в ее сторону, продолжая что-то говорить в надетую на голову гарнитуру. Подойдя к Талли, он отвернул микрофон в сторону и сказал, понизив голос, ей одной:

— Все будет хорошо, ты же знаешь. Я верю в тебя.

— Спасибо. Мне необходимо было это услышать.

— Просто будь собой. Все любят тебя.

По сигналу Джонни студия начала заполняться зрителями. Талли отправилась за кулисы и стала ждать своего выхода. Когда зажглись красные огни, она вышла на сцену.

Как всегда, она сделала паузу, во время которой стояла, улыбаясь, и позволяла аплодисментам и волнам восхищения захватить ее, проникнуть в самое ее существо, заполнить ее изнутри.

— Сегодня мой гость доктор Уэсли Тиллман, известный психиатр, специализирующийся на лечении алкогольной и наркотической зависимости, консультант по семейным проблемам.

На экране позади Талли возникло изображение очень полного мужчины с редеющими волосами. Он старался не плакать, но это ему не удавалось.

— Моя жена — очень хорошая женщина, Таллула. Мы прожили вместе двадцать лет, у нас двое отличных детей. Проблема в том… — Он сделал паузу, вытирая глаза. — Выпивка. Сначала это были всего лишь коктейли с друзьями, но потом…

На экране прокрутили клип, демонстрировавший в звуках и образах распад семьи.

Когда фильм закончился, Талли повернулась к аудитории. У нескольких женщин глаза были на мокром месте.

— Мистер Макадамс похож на многих из нас. Ему приходится вести жизнь, полную тихого отчаяния, из-за пагубного пристрастия любимого человека. Он клянется, что использовал все способы, стараясь уговорить свою супругу пройти курс лечения и покончить со злоупотреблением алкоголем. Сегодня с помощью доктора Тиллмана мы попытаемся принять радикальные меры. Миссис Макадамс находится сейчас одна в комнате за сценой. Она считает, что выиграла путевку на Багамы, и пришла сюда, чтобы ее забрать. А на самом деле ее семья — с помощью доктора Тиллмана — собирается сразиться с ее алкоголизмом. Мы надеемся, что сумеем убедить миссис Макадамс увидеть правду и заняться лечением.

В аудитории наступила тишина.

Талли задержала дыхание.

И тут раздались аплодисменты.

Талли с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Она посмотрела на Джонни, стоящего возле главной камеры. Он улыбался ей мальчишеской улыбкой и держал поднятыми оба больших пальца.

Это поможет ей, снова наполнит ее жизнь. Она искренне хочет помочь этой семье, и Америка будет любить ее за это.

Талли продолжила представлять своих гостей, и с этого момента шоу пошло как по маслу. Все присутствующие принимали активное участие, им явно нравился новый формат. Они хлопали, стонали, подбадривали героев криками. Они плакали. А Талли, как опытный рефери на ринге, контролировала ситуацию. Она занималась своим делом — в этом не могло быть никаких сомнений. И все, что она делала на телевидении, она делала отлично.

Зима неожиданно настала в ноябре, окутав остров серой пеленой дождя. Голые деревья дрожали на холодном ветру, цепляясь за еще не опавшие листья, словно потерять их было равносильно поражению. Каждое утро с залива наползал туман, размывая контуры предметов и превращая хорошо знакомые звуки в таинственное далекое эхо. Паромы гудели, входя в порт и выходя из порта, и гудки их были похожи на тревожный плач.

Отличный антураж для написания готического триллера. По крайней мере именно так сказала себе Кейт, когда, втайне от всех, снова начала писать.

К сожалению, это было теперь не так просто, как раньше.

Она перечитала только что написанное, вздохнула и нажала на клавишу «удалить». Она смотрела, как буквы исчезают одна за другой, пока снова не оказалась перед пустым экраном. Она попыталась придумать, как выразить удачнее то, что она пыталась написать, но в голову лезли одни бестолковые клише. Крошечный веселый курсор мигал, словно дразня ее.

Наконец Кейт оттолкнулась от стола и поднялась на ноги. Она слишком устала, чтобы представлять себе сейчас иные миры и полную драматических событий жизнь других людей. И к тому же пора было заняться обедом.

Последнее время Кейт все время чувствовала усталость, но когда она ложилась в постель, то спала из рук вон плохо.

Она погасила свет в кабинете Джонни, закрыла ноутбук и отправилась вниз.

Джонни поднял глаза от «Нью-Йорк таймс».

— Как вели себя мальчики? — спросила она мужа.

Джонни наклонился и потрепал близнецов по волосам.

— Пока я пел вместе с «бедными несчастными душами», они были просто счастливы.

Кейт не смогла сдержать улыбку. «Русалочка» была фаворитом этой недели. А это означало, что ее сыновья, если дать им волю, смотрели бы мультик каждый день.

Входная дверь со стуком распахнулась, и в комнату буквально влетела возбужденная Мара.

— Ни за что не поверите, что со мной сегодня случилось!

Джонни опустил газету.

— И что же?

— Кристофер, Дженни, Джош и я идем в Такома-Доум на «Найн Инч Нэйлз». Можешь себе представить? Джош пригласил меня!

Кейт глубоко вздохнула. Бесконечные конфликты с Марой приучили ее не реагировать слишком импульсивно.

— Концерт, хм? — произнес Джонни. — А кто эти ребята? Сколько им лет?

— Джош и Крис со второго курса. И не волнуйся: мы не забудем пристегнуться в машине.

— И когда же концерт? — спросил Джонни.

— Во вторник.

— В будний день? Ты считаешь, что можно идти на свидание, на концерт с ребятами, — и все это вечером буднего дня? — Кейт посмотрела на Джонни. — Но это неправильно по многим причинам.

— А во сколько концерт? — продолжал расспросы Джонни.

— В девять. Часа в два мы должны уже быть дома.

Кейт, не сдержавшись, рассмеялась. Она не понимала, как ее мужу удается оставаться таким спокойным.

— «К двум должны быть дома»? Да ты шутишь, Мара! Тебе всего четырнадцать.

— Денни тоже четырнадцать, и она пойдет. Пап! — Мара повернулась к Джонни. — Ты должен мне разрешить.

— Ты еще слишком мала, — решительно сказал Джонни. — Уж извини.

— И ничего я не слишком мала. Все ходят на концерты и на свидания, кроме меня.

Сердце Кейт разрывалось от сочувствия к Маре. Она вспомнила, как сама стремилась поскорее вырасти и стать самостоятельной.

— Я знаю, ты думаешь, что мы слишком строги, Мара, но жизнь…

— О нет, пожалуйста! Только не еще одна лекция на тему, какова жизнь! — Мара скривила лицо, бросилась наверх и захлопнула за собой дверь комнаты.

На Кейт вдруг накатила волна такой чудовищной усталости, что она едва удержалась на ногах.

— Я рада, что вовремя спустилась вниз, — сказала она Джонни.

Ее муж улыбался. Как просто у него все выходило! Вроде бы он ругался с Марой по тем же поводам, что и Кейт, но при этом умудрялся не пострадать и даже остаться любимым папочкой.

— Ты всегда успеваешь вовремя.

Поднявшись, Джонни поцеловал жену.

— Я люблю тебя, — сказал он.

Кейт знала, что эти слова были вроде пластыря на нанесенную Марой рану, и была благодарна за это Джонни.

— Пойду приготовлю обед, а потом попытаюсь с ней поговорить. Надо дать ей время остыть.

Джонни снова сел и вернулся к чтению газеты.

— Позвони матери Дженни и скажи ей, что она идиотка.

— А вот это я предоставлю тебе.

Кейт отправилась на кухню и принялась за обед. Примерно на час ей удалось занять себя нарезкой и обжариванием овощей и приготовлением любимого Марой маринада терияки. В шесть она смешала салат, поставила в духовку печенье и накрыла на стол. Обычно эту работу выполняла Мара, но сегодня просить ее помочь было бесполезно.

— Ну, хорошо, — сказала она, выйдя в гостиную, где Джонни с мальчиками строили что-то на полу из блоков «Лего». — Я иду.

Джонни поднял глаза от газеты.

— Бронежилет в кладовке для верхней одежды.

Приободренная его шуткой, Кейт пошла наверх. Перед закрытой дверью в комнату своей дочери, на которой висел желтый знак с надписью: «НЕ БЕСПОКОИТЬ», она остановилась, призывая на помощью всю свою суровость, затем постучала.

Ответа не последовало.

— Мара! — крикнула она несколько секунд спустя. — Я знаю, что ты расстроена, но нам надо об этом поговорить.

Она подождала немного, снова постучала, затем открыла дверь.

Кейт понадобилось несколько минут, чтобы окинуть взглядом кучу валяющейся одежды и книг и осознать то, что она увидела.

Пустую комнату с открытым окном.

На всякий случай Кейт заглянула в шкаф, под кровать, проверила ванную, комнату мальчиков и даже свою собственную. К тому моменту, когда Кейт обыскала весь второй этаж, сердце ее отчаянно билось.

Оказавшись на лестнице, она схватилась за перила, чтобы не упасть.

— Ее нет, — произнесла Кейт дрожащим голосом.

Джонни поднял глаза.

— Что?

— Она ушла. Думаю, вылезла в окно и спустилась по решетке.

Джонни вскочил на ноги в одну секунду и воскликнул:

— Черт возьми!

Он выбежал наружу, Кейт последовала за ним.

Они стояли под окном спальни Мары, глядя на то место, где она, сломав ажурную белую решетку, продралась через заросли плюща.

— Черт побери! — снова выругался Джонни. — Надо обзвонить всех ее подруг.

Даже такой холодной ночью, как эта, Талли любила сидеть у себя на веранде. Это было огромное, отделанное каменной плиткой пространство, имитирующее террасу на итальянской вилле. В больших керамических кашпо росли лиственные деревья, ветви их были усыпаны крошечными лампочками.

Талли подошла к ограждению и стала смотреть в ночь. Она слышала далеко внизу звуки большого города, вдыхала соленый запах залива. На почтительном расстоянии, за серыми водами, она видела очертания поросшего лесом острова Бейнбридж.

Интересно, что сейчас делают Райаны? Собрались вокруг своего огромного старого стола и играют в настольные игры? Или Мара и Кейт, свернувшись калачиком на диване, разговаривают о мальчиках? Или Кейт и Джонни улучили момент и целуются где-нибудь?

В квартире зазвонил телефон. И слава богу! Думая о семье Кейт, Талли только чувствовала себя еще более одинокой.

Она зашла в комнату, закрыла за собой двустворчатую дверь и ответила на звонок:

— Алло!

— Талли?

Это был Джонни. Голос его казался каким-то незнакомым, очень напряженным.

Талли почувствовала беспокойство.

— Что случилось?

— Мара убежала из дома. Мы не знаем точно когда. Возможно, час назад. У тебя она не появлялась? Не звонила?

— Нет. А почему она убежала? — прежде чем Джонни успел ответить, раздался звонок домофона. — Погоди секунду, Джонни, не отсоединяйся.

Она подбежала к трубке домофона и нажала на кнопку.

— Что такое, Эдмонд?

— Вас хочет видеть Мара Райан.

— Пусть поднимается. — Талли отпустила кнопку. — Она здесь, Джонни.

— Слава богу! — выдохнул на другом конце провода отец Мары. — Она у Талли, дорогая. С ней все в порядке. Мы сейчас подъедем, Талли. Не давай ей уйти.

— Не беспокойся.

Талли повесила трубку и подошла к входу. Дверь ее пентхауса была единственной с этой стороны. Талли открыла ее и принялась ждать, стараясь изо всех сил выглядеть удивленной, когда Мара выйдет из лифта.

— Привет, тетя Талли. Извини, что пришла так поздно.

— Не так уж и поздно, заходи.

Она отошла в сторону, пропуская Мару в квартиру. Как всегда, Талли поразила необыкновенная красота ее крестной дочери. Как и большинство девочек ее возраста, она была слишком худой, вся состояла из углов и впадин, но это вовсе ее не портило. Мара была из тех девушек, которые до тридцати лет выглядят формирующимися, зато потом они приобретают поистине королевскую осанку и фигуру.

Талли подошла к Маре.

— Что случилось?

Мара плюхнулась на кушетку и вздохнула с драматическим видом.

— Меня пригласили на концерт.

— Так… — Талли присела рядом с девушкой. — И что же?

— В Такома-Доум.

— Отлично…

— В будний день. — Мара скосила глаза. — Мальчик, который меня пригласил, со второго курса.

— Это сколько лет — шестнадцать, семнадцать?

— Семнадцать.

Талли кивнула.

— Я ходила на «Вингз» в Кингдом примерно в твоем возрасте. А в чем проблема?

— Мои родители считают, что я слишком маленькая.

— И они не пустили тебя?

— Правда, ужасно? Все ходят везде, где им хочется, кроме меня. А моя мама не разрешает мне ездить в машине даже с парнями, у которых уже есть права. Она каждый день сама забирает меня из школы.

— Ну, всем известно, что шестнадцатилетние мальчики — очень плохие водители. И иногда оставаться с ними наедине небезопасно.

Талли вспомнила ту ночь в лесу много-много лет назад.

— Но мы ведь идем целой группой.

— Группой? Ну, это другое дело. Пока вы все будете держаться вместе, ничего плохого не случится.

— Я знаю. Думаю, родители боятся, что за рулем будет неопытный водитель.

— Ну, я могла бы отвезти вас на своем лимузине.

— Ты это сделаешь?

— Конечно. Это решило бы все проблемы. Я бы за вами и присмотрела. Мы бы оттянулись по полной. И никто бы не пострадал — я гарантирую.

Мара вздохнула:

— Но ничего не получится.

— Почему же?

— Потому что моя мать — настоящая сука, и я ее ненавижу.

Это заявление застало Талли врасплох, повергло ее в шок.

— Мара… — Она не находила, что сказать.

— Я не собираюсь брать свои слова обратно. Она обращается со мной как с ребенком. Совсем не уважает меня как личность. Пытается выбирать мне друзей и диктовать, что я должна делать. Никакой косметики, никакой завивки, пирсинг на животе тоже нельзя. И домой не позже одиннадцати. И татуировки запрещаются. Жду не дождусь, когда смогу наконец от нее уехать. Я отправлюсь прямо в Голливуд и стану звездой, как ты.

Последняя фраза так польстила Талли, что она чуть было не забыла про все ей предшествовавшее. Пришлось сосредоточиться, чтобы не утратить нить разговора.

— Ты несправедлива к своей маме, Мара. Девочки твоего возраста куда более уязвимы, чем тебе кажется. Много лет назад, когда мне было столько же лет, я тоже думала, что ничего не может со мной случиться…

— Но ты ведь позволила бы мне пойти на концерт, если бы была моей мамой?

— Да.

— Как жаль, что ты не моя мама.

Талли удивило то, как глубоко затронули ее эти слова. Они попали в какую-то особенно чувствительную точку.

— Вы с мамой минуете этот этап, Мара. Вот посмотришь, — пообещала она.

— Нет, никогда.

На протяжении следующего часа Талли пыталась пробиться через гнев Мары, но эта оболочка оказалась неожиданно очень прочной, и разбить ее никак не удавалось. Талли была в шоке от того, с какой легкостью Мара заявляла, что ненавидит мать, боялась, что эти двое никогда не сумеют восстановить разрушенные отношения. Но Талли-то знала, как никто другой на свете, каким разрушительным может стать для девочки-подростка отсутствие материнской любви и опеки.

Наконец зазвонил домофон, и голос Эдмонда сообщил из динамика, что к Талли пришли мистер и миссис Райаны.

— Так они знают, что я здесь? — воскликнула Мара, вскакивая на ноги.

— Догадаться вообще-то нетрудно, — прокомментировала Талли, подходя к домофону. — Пусть поднимаются, Эдмонд. Спасибо.

— Они убьют меня.

Мара засуетилась и как-то вдруг превратилась в прежнюю девочку — стройную, красивую, но растерянную и испуганную.

Первым в комнату вошел Джонни.

— Черт побери, Мара! — воскликнул он. — Как же ты нас напугала! Мы не могли понять, похитили тебя или ты убежала сама.

Голос его предательски сорвался, и Джонни предпочел замолчать.

Кейт подошла к мужу и встала позади.

Талли вдруг поразила внешность подруги. Она выглядела усталой, больной и казалась словно бы меньше, чем была всегда. И вид у нее был какой-то побитый.

— Кейти, как ты? — обеспокоенно спросила Талли.

— Спасибо тебе, Талли… — Она вымученно улыбнулась.

— Тетя Талли сказала, что отвезет нас на концерт на своем лимузине! — воскликнула Мара. — И будет за нами приглядывать.

— Твоя тетя Талли — идиотка! — воскликнул Джонни. — Ее чокнутая мамочка уронила ее в детстве головой. А теперь бери свои вещи. Мы едем домой.

— Но…

— Никаких «но», Мара, — сказала Кейт. — Бери вещи, и поехали.