Новое тысячелетие 3 страница

И вот она спешила по улицам Манхэттена погожим солнечным днем, безошибочно угадывая вечно торопящихся местных жителей среди толп туристов. Сегодня был первый погожий день после долгой снежной зимы, а ничто так не меняет настроения Нью-Йорка и его обитателей, как солнце.

Люди поспешили надеть удобную обувь для прогулок и выйти из душных квартир. Справа был зеленый оазис Центрального парка. В какой-то момент, глядя на гуляющих, Талли словно увидела свое прошлое: площадь Квад в кампусе университета Вашингтона, зеленые лужайки, захваченные студентами. Прошло двадцать лет с тех пор, как она последний раз была в кампусе. В жизни столько всего случилось за эти годы, но сейчас Талли чувствовала себя так, словно прошлое так же близко, как ее собственная тень.

Улыбнувшись, она энергично тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Надо будет позвонить сегодня Кейти и поделиться с ней воспоминаниями.

Талли как раз собралась ускорить шаг, когда увидела его.

Он стоял на заасфальтированной дорожке у подножия зеленого холма и наблюдал, как катаются на роликах две девочки-подростка.

— Чад!

Она произнесла его имя вслух впервые за многие годы. И оно было таким же сладким на вкус, как миндальный ликер. Один взгляд на этого мужчину словно стер все прошедшие годы, и Талли снова почувствовала себя молодой.

Талли свернула к дорожке и попала в тень раскидистого дерева, которое, как зонтик, скрыло от Талли солнце. Ей вдруг стало холодно.

Что она скажет ему после всех этих лет? А что Чад скажет ей? Последний раз, когда они были вместе, он сделал ей предложение. Больше они не виделись. Чад хорошо знал ее, так хорошо, что не стал ждать ответа. Он знал, что услышит «нет». Но они любили друг друга. По прошествии стольких лет Талли стала мудрее, и теперь она точно это знала. И еще она знала, что над любовью не властно время. Она может поблекнуть, иссушиться временем, но не исчезает бесследно.

Талли вдруг открылось, что она хочет любить кого-нибудь и быть любимой в ответ. Как Джонни и Кейт. Она больше не хочет быть одинокой в этом мире.

Преодолев сомнения, Талли смело направилась к Чаду. Из тени — на свет.

И вот он стоит перед ней — мужчина, которого она так и не смогла изгнать из своих снов. Она произнесла его имя. Слишком тихо, чтобы он мог услышать. Но Чад повернул голову.

И улыбка тут же исчезла с его лица.

— Талли?

Она видела, как шевелятся его губы, и понимала, что он произносит ее имя, но не могла его расслышать — мимо нее с криками промчались двое скейтбордистов.

А Чад уже шел к ней. Это было как в фильмах, как в самых смелых ее снах. Он заключил Талли в объятия.

Но вдруг разжал их и сделал шаг назад.

— Я знал, что мы встретимся.

— У тебя всегда было больше веры, чем у меня.

— Ну, так можно сказать почти про каждого, — улыбнулся Чад. — Как ты?

— Я работаю на Си-би-эс. Я…

— О твоей карьере я все знаю, — тихо сказал Чад. — И горжусь тобой. Я всегда знал, что ты доберешься до вершины. — Несколько секунд он внимательно смотрел на Талли, потом спросил: — Как Кейти?

— Она вышла замуж за Джонни. Мы редко видимся последнее время.

— Да, — сказал он с таким видом, словно услышал ожидаемый ответ на свой вопрос.

И Талли почувствовала, что он по-прежнему видит ее насквозь.

— Что — да?

— Ты одинока. Всего мира, в конце концов, оказалось недостаточно.

Талли нахмурилась. Они стояли так близко друг к другу, что любое движение могло закончиться поцелуем. Но Талли не представляла, как преодолеть разделявшее их такое короткое расстояние. Чад выглядел моложе, чем она представляла, вспоминая его. И гораздо красивее.

— Как тебе это удается? — спросила Талли.

— Что именно?

— Папа, смотри!

Голос раздался откуда-то издалека. Талли медленно повернулась и увидела подъезжавших к ним двух женщин на роликах. Она ошиблась при первом взгляде. Это не были подростки. И одна из них была очень похожа на Чада — те же резкие черты, темные волосы и глаза, в которых загорались искорки, когда девушка смеялась.

Но внимание Талли привлекла вторая женщина. Лет тридцати — тридцати пяти, с открытой улыбкой, она словно была готова в любой момент рассмеяться. Она была одета ярко — джинсы, розовый свитер крупной вязки, ярко-синюю шапочку и перчатки.

— Моя дочь. Она учится в аспирантуре Нью-Йоркского университета, — представил девушку Чад. — А это Кларисса — женщина, с которой я живу.

Талли кивнула, безуспешно пытаясь изобразить радость, и, взяв Чада под руку, отступила в сторону.

— Ты по-прежнему живешь в Нэшвилле? — Талли выталкивала из себя слова, словно катила в гору тяжелое бревно. Последнее, чего ей хотелось, это вести с этим человеком светские беседы. — По-прежнему посвящаешь в мир новостей молоденьких девочек с горящими глазами?

Обе женщины, не желая мешать разговору, поспешили оставить их наедине.

Чад взял Талли за плечи и развернул к себе.

— Ты ведь сама не захотела быть со мной, Талли. — В голосе Чада угадывались еле сдерживаемые эмоции. — Я готов был любить тебя вечно, но ты…

— Не надо. Пожалуйста!

Он коснулся ее щеки легким жестом, полным скрытого отчаяния.

— Мне надо было тогда поехать с тобой в Теннесси, — сказала Талли.

Чад покачал головой.

— У тебя были мечты. Именно это я любил в тебе больше всего.

— Любил, — повторила она, злясь на себя за ту боль, которую испытывала сейчас.

— Некоторым вещам просто не суждено случиться.

Талли кивнула.

— Особенно когда боишься позволить им случиться.

Чад снова заключил ее в объятия и прижал к себе с куда большей страстью, чем прижимал ее Грант. Она ждала поцелуя, который так и не последовал. Вместо этого Чад отпустил ее, затем взял за руку и повел обратно к дорожке.

Талли помедлила, не спеша последовать за ним.

— Скажи мне что-нибудь, Уили. Я, кажется, безнадежно проиграла свою жизнь.

На залитой солнцем дорожке Чад посмотрел ей в глаза.

— Ты ведь добилась такого успеха, о котором не могла даже мечтать, разве тебе этого недостаточно?

Талли поморщилась:

— Думаю, мне следовало остановиться, чтобы понюхать эти цветы. Черт побери, ведь я даже не замечала их раньше!

— Ты не одна, Талли. Каждого из нас окружают в этой жизни люди. Семья.

— Ты, наверное, забыл, что представляет собой моя мать.

— А может, это ты забыла.

— Что ты имеешь в виду?

Чад оглянулся и посмотрел на парк, где катались на роликах, взявшись за руки, его дочь и его женщина. Одна учила другую ехать задом.

— Я потерял столько лет, не общаясь со своей дочерью. В один прекрасный день я просто решил, что дальше так продолжаться не может, и нашел ее.

— Ты всегда был оптимистом.

— И ты тоже. — наклонившись, Чад поцеловал Талли в щеку и тут же отстранился. — Продолжай устраивать переполох в этом мире, Талли Харт.

С этими словами Чад повернулся и пошел прочь.

Забавно было услышать от него те же слова, которые он написал столько лет назад в прощальном письме. Когда они были написаны на бумаге, Талли не сумела расслышать за ними эту самую нотку безнадежности, которая выступила теперь на первый план.

Зато теперь ей открылась истина: этими словами Чад много лет назад хотел не только приободрить, но и предостеречь ее: что толку поджигать весь этот мир, если потом придется в одиночестве смотреть, как он горит.

Если на свете и было что-то, что Талли умела делать безукоризненно, так это игнорировать неприятные вещи. Большую часть жизни ей удавалось запечатывать и хранить все свои обиды и разочарования в дальнем уголке подсознания, там, где никто их не видит. Конечно, иногда ей снились кошмары, и она просыпалась в холодном поту, а воспоминания плавали где-то на поверхности, но когда наступало утро, она снова заталкивала дурные мысли подальше и забывала о них.

Но сегодня она в первый раз столкнулась с чем-то таким, что не могла ни забыть, ни запрятать подальше.

Чад. Увидеть его вот так, в городе, ставшем для нее родным, — это потрясло ее до глубины души. И она не могла избавиться от нахлынувших воспоминаний. Она слишком много не успела ему сказать, о многом не расспросила.

Через три месяца после их случайной встречи Талли поймала себя на том, что вспоминает каждую ее подробность, прокручивает снова и снова, как судебный эксперт, пытающийся, собрав части, увидеть целое. Чад стал символом всего, от чего она отказалась, чтобы достичь того, что она имеет сейчас, пойти по дороге, которую она выбрала.

Но самым болезненным для нее было воспоминание о том, что сказал Чад об Облачке. «Ты не одна, Талли. У каждого есть семья». Слова она помнила неточно, но смысл был именно такой.

Эта мысль разрасталась в ее мозгу подобно раковой клетке. Она все время ловила себя на том, что думает об Облачке, по-настоящему думает. Вместо того чтобы вспоминать те случаи, когда мать ее бросала, она вспоминала теперь о том, как Дороти возвращалась. Талли знала: это опасно — цепляться за позитив, когда существует столько негатива, но вдруг ей подумалось, что, возможно, в этом была ее ошибка. Неужели она была настолько сосредоточена на ненависти к матери, на том, чтобы забыть или загнать подальше свои разочарования, что от нее оказался скрыт истинный смысл бесконечных возвращений Облачка.

И мысли об этом, надежды на это невозможно было похоронить в памяти, невозможно загнать в тень.

Наконец Талли решила во всем разобраться. Результатом стала странная поездка. Талли освободилась на две недели от работы и сказала всем, что едет в отпуск. Собрала чемодан и села в самолет, летящий на запад.

Меньше чем через восемь часов, после того как она покинула Манхэттен, Талли уже была на острове Бейнбридж и подъезжала к дому Райанов.

Талли вышла из наемного лимузина. Она стояла на подъездной дорожке и слушала, как отъезжает машина и шины шуршат по гравию. Она слышала, как за домом накатывают на берег волны. Это означало, что приближается прилив. В этот солнечный летний день старомодный фермерский дом выглядел как картинка из фотоальбома. Тронутая свежей краской черепица напоминала карамель, на блестящей белой окантовке играли солнечные блики.

По двору были разбросаны игрушки, валялись велосипеды. Талли вспомнила то время, когда они с Кейти были девчонками с улицы Светлячков. Их велосипеды были волшебными коврами-самолетами, уносившими их в иной мир.

«Ну, давай же, Кейти, решайся!»

Талли улыбнулась. Она не вспоминала о том лете уже очень давно. Тысяча девятьсот семьдесят четвертый, начало всего. Встреча с Кейт изменила ее жизнь, а все потому, что они осмелились протянуть руки друг другу, осмелились произнести вслух: «Давай будем лучшими подругами».

Талли подошла к заросшей сорняками тропинке, которая вела к входной двери. Не успев подняться по ступенькам, она уже слышала доносившийся из дома шум. Это не удивило ее. По рассказам Кейт, первая половина две тысячи третьего года была совершенно безумной. Мара бурно вступала в переходный возраст, она кинулась в него очертя голову. А близнецы превратились из шумных, лезущих везде карапузов в не менее шумных пятилетних мальчишек, деятельность которых стала еще более разрушительной. Каждый раз, когда Талли звонила Кейти, та была за рулем и везла куда-то кого-то из детей.

Талли позвонила в дверной звонок. Обычно она входила в этот дом без предупреждения. Но обычно ее приезда здесь ожидали. А эту поездку она решила совершить под влиянием момента и не успела предупредить Кейти заранее. Честно говоря, она не была по-настоящему уверена, что решится. Всю дорогу она была готова повернуть назад, но вот она все-таки стоит здесь.

От топота детских ног старый дом буквально дрожал. Наконец дверь открылась. На пороге стояла Мара.

— Тетя Талли!

Девочка бросилась ей на шею.

Талли обняла свою крестницу и прижала к себе. Когда они отстранились друг от друга, Талли с удивлением посмотрела на девочку. Она не видела Мару всего семь или восемь месяцев — совсем немного при напряженной жизни Талли, но стоявшая перед ней девочка была ей незнакома. Мара выглядела взрослой девушкой — выше Талли, с молочно-белой кожей, пронзительным взглядом карих глаз, темными сияющими волосами, струящимися по спине, — настоящая красавица.

— Мара Роуз! — воскликнула Талли. — Ты совсем выросла, и ты великолепна. Ты уже пробовала себя в качестве модели?

Улыбка Мары сделала ее лицо еще более прекрасным.

— Вот! А мама думает, что я еще ребенок.

Талли рассмеялась:

— Ну уж нет! Ты совсем не ребенок.

Прежде чем она успела сказать что-то еще, по лестнице спустился Джонни, зажавший под мышками извивающихся мальчишек. Увидев Талли, он замер на месте и широко улыбнулся.

— Тебе не надо было впускать эту опасную женщину, Мара. Она приехала с чемоданом.

Талли, рассмеявшись, закрыла за собой дверь.

— Кейти! — громко позвал Джонни. — Тебе лучше спуститься вниз, иначе ты не поверишь, кто приехал нас навестить.

Он опустил близнецов на пол и заключил Талли в объятия. Она почувствовала, как это приятно, когда тебя просто обнимают. Ее давно так не обнимали.

— Талли! — Голос Кейти перекрыл шум.

Подруга торопилась к ней по лестнице, спеша заключить в объятия. Когда Кейт отстранилась, на губах ее играла улыбка.

— А теперь расскажи, что это ты здесь делаешь? Разве не знаешь, что мне надо заранее готовиться к каждому твоему приезду. А теперь ты будешь отчитывать меня за то, что я давно не стриглась и не мелировала волосы.

— И не забудь про то, что я застукала тебя без косметики. Но зато я помогу тебе создать новый имидж, у меня отлично получится. Это подарок.

Кейт взяла подругу за руку и подвела к дивану. Талли, оставив чемодан у дверей, села рядом с Кейт, и они провели целый час, рассказывая друг другу обо всем, что произошло в их жизни с тех пор, как они не виделись. Примерно в три часа они перенесли свою маленькую вечеринку на задний двор, где мальчики и Мара стали соревноваться с матерью за внимание Талли.

Начало темнеть. Джонни делал барбекю, на столике для пикника на тарелках были разложены овощи. Талли впервые за несколько месяцев наслаждалась домашней едой под звездным небом на берегу залива.

Потом она поиграла с мальчиками в настольную игру «Конфетная страна». А когда Кейт и Джонни увели близнецов, Талли и Мара остались сидеть на заднем дворе, завернувшись в знаменитые вязаные платки миссис Муларки.

— Каково это — быть знаменитой? — спросила девочка.

Талли много лет не размышляла на эту тему — просто принимала свою известность как должное.

— Ну, вообще-то это круто, — ответила она. — Тебя все время сажают за лучшие столики, приглашают в самые клевые заведения, дарят подарки. В общем, все к твоим услугам. И, поскольку я журналист, а не кинозвезда, папарацци в большинстве случаев оставляют меня в покое.

— А вечеринки?

Талли улыбнулась:

— Меня давно не интересуют вечеринки, но мне приходится там появляться — меня часто приглашают на них. А еще дизайнеры присылают мне платья, а от меня требуется появляться в них в публичных местах, на светских мероприятиях.

— Вау! — воскликнула Мара. — Вот это действительно круто!

Позади них хлопнула дверь. По веранде протащили стол. Послышалась музыка — Джимми Баффет, «Маргаритавилль».

— Ты ведь знаешь, что это означает, — сказала Кейт дочери, появляясь за их спинами с двумя бокалами «Маргариты» в руках.

Мара тут же захныкала:

— Я уже большая, могу посидеть с вами подольше. К тому же завтра не надо в школу. Завтра в школе родительский день.

— В кровать, малышка, — сказала Кейт, передавая бокал Талли.

Мара посмотрела на крестную взглядом, в котором ясно читалось: «Вот видишь, я же говорила, что она считает меня ребенком».

Талли не смогла удержаться от смеха.

— Было время, мы с твоей мамой тоже торопились поскорее стать взрослыми. Мы выбирались ночью из дома, воровали у моей матери…

— Талли! — резко оборвала ее Кейт. — Маре неинтересно слушать старые истории.

— Моя мама убегала ночью из дома? А что делала бабушка?

— Приговаривала ее к пожизненному заключению. И заставляла носить вещи с распродажи у «Фреда Майера», — смеясь, ответила Талли.

Мара вздрогнула при одной мысли о таком наказании.

— Из полиэстера, — добавила Кейт. — И я все лето боялась близко подходить к открытому огню.

— Вы обе мне врете! — заявила Мара, сложив руки на груди.

— Мы? Врем? Никогда! — воскликнула Талли, отпивая из бокала.

Мара встала со стула, одарила их долгим, полным страдания взглядом и отправилась в дом. Как только за девочкой закрылась дверь, Талли и Кейт рассмеялись.

— Скажи мне сейчас же, что мы такими не были, — потребовала Талли.

— Моя мама говорит, что я была именно такой. А вот тебя она считала маленькой мисс Совершенство. Разумеется, пока нас не арестовали по твоей милости.

— Да, это была первая пробоина в броне.

Кейт, смеясь, села в кресло рядом с подругой и завернулась в вязаный платок матери.

Талли даже не понимала, в каком напряжении она была все это время, как затекли у нее спина и плечи. Пока не наступил момент расслабления. Как всегда, Кейт была для нее спасением, ее вечной тихой гаванью. Рядом с лучшей подругой она могла наконец-то доверять самой себе. Откинувшись на спинку кресла, Талли смотрела в ночное небо. Она никогда не была из тех, кто чувствовал себя ничтожной, но она вдруг поняла, почему люди испытывают это чувство. Все дело было в перспективе. Она провела столько лет в своей жизни в непрерывной гонке, что в какой-то момент выдохлась. Если бы она обращала больше внимания на окружающий пейзаж и меньше — на цель, к которой стремилась, она не была бы сейчас сорокадвухлетней женщиной в тщетном поиске хоть какого-то подобия семьи.

— Мне что, придется тебя расспрашивать? — спросила ее Кейт.

Глупо было скрывать правду, хотя в первую минуту Талли хотелось поступить именно так.

— Я встретила Чада, — наконец произнесла Талли.

— Несколько месяцев назад, насколько я помню. В Центральном парке, правильно?

— Да.

— И эта встреча заставила тебя вскочить в самолет и прилететь ко мне? Что ж, понимаю.

Прежде чем Талли успела ответить, дверь дома открылась, и появился Джонни со стаканом пива. Он подвинул себе кресло и присел рядом. Какое-то время они молча смотрели на залив. Лунный свет серебрился в накатывавших на песок волнах.

— Она уже рассказала тебе?

— Да вы двое что — телепаты? — воскликнула Талли. — Я как раз собиралась начать.

— Ну, пока что, — сказала Кейт, — она только напомнила мне, что пару месяцев назад встретила Чада.

— А-а… — Джонни кивнул с таким видом, словно сказанное полностью объясняло неожиданный приезд Талли.

— А что означает «а»? — Талли неожиданно почувствовала раздражение.

Вот и Чад говорил с ней примерно таким же тоном.

— Он — твой Моби Дик, — сказал Джонни, — огромный белый кит.

Талли дерзко посмотрела на Джонни.

— Я никогда ничего не говорила о размерах его члена.

— Ну, говори же, Талли, — перебила Кейт, сжав руку мужа. — Что произошло?

Талли посмотрела на этих двоих, сидящих рядом. На мужа и жену, которые все еще смеются вместе и после стольких лет супружества стремятся коснуться друг друга, и в ее груди возник болезненный ком.

— Я устала быть одна, — наконец-то выдавила из себя Талли.

Она так долго носила в себе эти слова, что теперь, когда Талли наконец произнесла их, они казались какими-то затертыми, словно обточенные морской водой камни на берегу.

— А что насчет Гранта? — спросил Джонни.

— Но ты вроде сказала, что Чад живет с женщиной, — отреагировала Кейт.

— Тут ведь, по правде говоря, дело не в Чаде. То есть, конечно, в нем, но не в том смысле, в каком вы думаете. Он напомнил мне, что у меня тоже есть семья.

Кейт внимательно посмотрела на подругу.

— Ты сейчас имеешь в виду Облачко?

— Она — моя мать.

— Биологическая. Из любой рептилии мать лучше, чем из нее, хотя они зарывают яйца в песок и уползают.

— Я понимаю, что ты просто стараешься меня защитить, Кейти, но тебе хорошо говорить, — у тебя ведь есть семья.

— Она делает тебе больно каждый раз, когда вы видитесь.

— Но она ведь все время возвращалась. Может быть, это что-то значит?

— Но потом она всегда уходила. И каждый раз разбивала тебе сердце.

— Я стала сильнее.

— О чем вы двое сейчас говорите? — поинтересовался Джонни. — Вы словно придумали какой-то код.

— Я хочу найти ее. У меня есть ее последний адрес, я каждый месяц посылаю ей деньги. Может быть, если мне удастся организовать ей грамотную программу реабилитации, у нас появится шанс.

— Она не раз проходила реабилитационные программы, — напомнила Кейт.

— Я знаю. Но ни разу при моей поддержке. Может, именно это ей и нужно.

— Я слышу слишком много «может быть», — откликнулась Кейт.

Талли перевела взгляд с Кейт на Джонни, затем снова на Кейт.

— Я знаю, что это безумие, что это может не сработать, и кончится тем, что я буду плакать или пить, или и то и другое, но я устала быть такой чертовски одинокой, и у меня нет ни любовника, ни детей. Кто у меня есть — так это мать со всеми ее недостатками. И, Кейти, я хочу, чтобы ты поехала со мной и помогла мне найти ее. Это займет всего несколько дней.

Кейт выглядела изумленной.

— Что?

— Я хочу найти ее. Но я не смогу делать это одна.

— Но… я не могу просто вот так взять и уехать на несколько дней. Завтра карнавал в младшей школе, я — ведущая всех игр. Мне надо быть там, организовывать ребят и раздавать призы.

Талли разочарованно вздохнула.

— Ну что ж, а как насчет выходных?

— Извини, Тал, не получится. Правда. Мы с мамой проводим раздачу еды от церкви в субботу и воскресенье. Без меня там не справятся. А в понедельник и среду я волонтерствую в департаменте парков и зон отдыха. Может быть, я смогу поехать с тобой на несколько дней в конце следующей недели.

— Если я буду ждать, я передумаю ехать, — сказала Талли, пытаясь представить себе, сможет ли осуществить эту поездку без поддержки. — Придется ехать одной. Я просто ужасно волновалась…

— Ты должна ехать с командой, — заявил Джонни.

Талли посмотрела на него.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, знаешь, сними это, сделай репортаж. Ты — звезда с биографией бедной маленькой девочки. Я вовсе не хочу показаться бесчувственным, но твоим зрителям наверняка понравится, если они смогут отправиться в эту поездку с тобой. Мой босс из кожи бы выпрыгнул, чтобы иметь возможность это снять.

Талли прокручивала эту неожиданную идею в голове. Конечно, это было для нее небезопасно. Ведь мать запросто может унизить ее на глазах у всех. Но, с другой стороны, это могло обернуться и триумфом. Воссоединение матери и дочери перед телекамерой будет настоящей сенсацией. Талли удивилась, как она сама не додумалась до этого. Такой личный, человеческий репортаж может поднять ее рейтинг до небес. И узнаваемость тоже. Но стоит ли ей идти на такой риск?

Ей необходим продюсер, который бы обо всем позаботился.

Она посмотрела на Джонни.

— Поехали со мной, — сказала Талли, наклоняясь к нему. — Будь моим продюсером.

Кейт села, выпрямив спину.

— Что?

— Пожалуйста, Джонни, — буквально взмолилась Талли. — Чтобы это состоялось, мне нужен ты. Я никому больше не смогу доверить такое. Я позвоню твоему боссу, мы с Фредом давние друзья. И, как ты сам только что сказал, он наверняка убил бы за такой эксклюзив.

Джонни посмотрел на жену:

— Кейти?

Талли, затаив дыхание, ждала, что ответит ее лучшая подруга.

— Решать тебе, Джонни, — наконец-то произнесла Кейт, хотя видно было, что она не в восторге от этого предложения.

Джонни откинулся в кресле.

— Я поговорю с Фредом. Предположим, он в деле. Тогда мы могли бы начать завтра. Я позвоню Бобу Дэвису. Пусть поработает оператором — Он улыбнулся. — В любом случае, будет приятно вырваться ненадолго из студии.

— Это просто здорово! — Талли рассмеялась.

Дверь за их спинами вдруг распахнулась, и на лужайку выбежала Мара.

— А можно мне с вами, пап? Школы завтра все равно нет, а ты говорил, что как-нибудь покажешь мне, как ты работаешь.

Талли взяла крестницу за руку и усадила ее к себе на колени.

— Замечательная идея! Так у тебя будет возможность узнать, какой потрясающий продюсер твой папа. А маме не придется за тебя волноваться, пока она будет заниматься своими делами.

Из груди Кейт вырвался стон.

Талли обернулась к лучшей подруге.

— Ты ведь разрешаешь, правда, Кейти? Это всего два-три дня. К тому же у тебя есть возможность показать Маре, как ей повезло, что у нее такая мама. А в понедельник я привезу ее к школе вовремя. Я обещаю.

Джонни встал и раскрыл свой мобильный телефон. Набирая номер, он взволнованно ходил по дому. Он начал говорить довольно громко, но голос его стих, когда он зашел в дом.

— Фред? Это Джонни. Извини, что беспокою, но…

— Кейт? — Талли наклонилась к подруге. — Скажи мне, что я все делаю правильно.

На лице ее лучшей подруги проступила улыбка.

— Конечно, Талли. Можешь взять всю мою семью, если захочешь.

— Талли, подумай хорошенько. Твоя мать всегда делала тебе больно, — говорила Кейт несколько часов спустя, когда огни Сиэтла, мерцающие в водах залива под беззвездным небом, постепенно начали гаснуть.

Талли вздохнула, глядя на белую полосу морской пены вдоль берега. Полоса была едва видна. Прикончив третью «Маргариту», она поставила рядом пустой бокал и сказала:

— Ты права.

И Талли надолго замолчала. Голова у нее кружилась, и она уже начинала сомневаться, так ли уж хороша ее идея.

— Зачем тебе Джонни? — задала Кейт вопрос, который давно вертелся у нее на языке.

В голосе ее звучало сомнение, словно она не была уверена, стоит ли вообще его задавать.

— Он поможет мне. Если я попрошу прекратить, он прекратит. Если попрошу выбросить отснятый метраж в мусорный бак, выбросит.

— Я так не думаю.

— Для меня он это сделает. И знаешь почему?

— Почему?

— Из-за тебя.

Талли неуверенно поднялась на ноги, не желая больше обсуждать принятое решение.

Кейт поднялась и встала рядом, чтобы помочь Талли удержаться на ногах.

— Что бы я делала без тебя, Кейти? — пробормотала Талли, опираясь на плечо подруги.

— Этого мы никогда не узнаем. А теперь пошли, я помогу тебе добраться до комнаты. Тебе надо лечь.

Кейт повела подругу по коридору в комнату для гостей.

Там Талли рухнула на кровать, глядя на Кейт затуманившимся взглядом. Теперь, когда комната кружилась вокруг нее, она вдруг поняла, какой глупой была идея стать героиней документального фильма и как тем самым она подставляет себя. От Облачка ведь можно ожидать чего угодно. Вот если бы у нее была такая жизнь, как у Кейт, тогда Талли не пришлось бы идти на такой риск.

— Тебе так повезло, — пробормотала она. — Джонни…

Она хотела продолжить: «…и дети любят тебя», но слова спутались у нее в голове, и прежде чем Талли успела что-то сказать, она вдруг разрыдалась. А успокоившись, быстро уснула.

На следующее утро Талли проснулась с такой головной болью, что едва смогла открыть глаза. Ей потребовалось гораздо больше времени, чем обычно, чтобы причесаться и накраситься. И крики Джонни, чтобы она поторапливалась, не помогали. Но наконец она была готова к выходу.

Джонни заключил Кейт в объятия и поцеловал.

— Это займет не больше двух дней, — произнес он таким тихим голосом, что Талли поняла: слова не предназначены для ее ушей. — Мы вернемся прежде, чем ты успеешь без нас соскучиться.

— Мне будет казаться, что тебя не было в два раза больше, — ответила Кейт. — Я уже скучаю по тебе.

— Ну же, мама! — резко прервала их Мара. — Нам пора ехать, правда, тетя Талли?

— Поцелуй мамочку на прощание, — велел дочери Джонни.

Мара послушно подошла к Кейт и поцеловала ее. Кейт прижимала к себе девочку, пока та не начала вырываться из объятий.

Талли почувствовала укол ревности, видя, как близки они все друг с другом. Райаны были очень красивой семьей.

Джонни посадил Мару в машину, а сам стал укладывать в багажник их вещи.

— Ты ведь будешь дома, правда? — спросила подругу Талли. — На случай, если мне понадобится позвонить?

— Я всегда дома, ты же знаешь, Талли. Я — то, что называют «домашней мамой».

— Забавно! — Талли посмотрела на свои вещи. Сверху лежали записи, сделанные во время недавнего телефонного разговора со своим юристом. Там были последние известные им адреса Облачка. — Ну, а я, стало быть, самый недомашний человек на свете.

Взяв сумку, Талли направилась к машине.

Когда они выезжали со двора, Талли обернулась.

Кейт стояла на пороге дома с мальчишками, все трое махали им на прощание.

Первую остановку, всего через пару часов езды, они сделали на стоянке домов на колесах в Фолл-Сити — последний известный адрес Облачка. Но тут они узнали, что ее мать куда-то переехала с неделю назад, а нового адреса для пересылки корреспонденции пока не сообщила. Мужчина, с которым они говорили, полагал, что Облачко перебралась в кемпинг в Иссакуа.

Следующие шесть часов они переезжали с одного места на другое, следуя советам, которые давали им разные люди. Талли, Джонни и оператор, который не зря назывался Толстым Бобом, в каждом месте снимали разговоры Талли с обитателями кемпингов и различных коммун. Несколько человек были знакомы с Облачком, но никто точно не знал, где ее искать. Из Иссакуа они направились в Клее-Элем, оттуда — в Элленсбург. Мара не отходила от Талли, смотрела ей в рот, жадно ловя каждое слово.