Девяностые 4 страница

«Так вот за что ты предала меня», — подумала Кейт. Она знала, что никогда не произнесет этого вслух. Вместо этого она сказала:

— Мои поздравления.

Талли снова протянула ей чашку чая:

— Возьми, Кейти. Пожалуйста.

Кейт посмотрела на подругу долгим взглядом. Ей очень хотелось услышать извинения, но она понимала, что не услышит. Таких слов просто не было в лексиконе Талли Харт. Кейт не знала, откуда возникла эта странность — неумение Талли извиняться, но подозревала, что это было как-то связано с ее матерью. Мать Талли, вероятно, в самом детстве нанесла дочери непоправимый урон, и это на всю жизнь оставило шрамы на сердце.

— Спасибо, — сказала Кейт, беря стаканчик с чаем.

Талли улыбнулась и присела рядом. А говорить она начала еще до того, как опустилась на стул.

Скоро они обе уже смеялись. Так обычно и бывает с лучшими подругами.

Так же как матери и сестры, они могут сильно тебя разозлить, заставить плакать, разбить тебе сердце. Но когда тебе плохо, именно они оказываются рядом, и им удается заставить тебя рассмеяться даже в самую трудную минуту.

Каким бы ужасным ни был этот год, Кейт отлично понимала: все могло быть еще хуже. Мужчина, которого она привезла с собой из Германии, в первые несколько месяцев лишь отдаленно напоминал ее мужа. Он поправлялся медленно, часто терял терпение и злился на себя, когда не мог подобрать нужное слово или поймать ускользающую мысль. Кейт проводила бесконечные часы в реабилитационном центре, то работая с Джонни и его физиотерапевтом, то ожидая его вместе с Марой в холле.

С того самого момента, как все они вернулись домой, Мара словно почувствовала, что с папой что-то не так, и никакое укачивание уже не могло ее успокоить.

Девочка с криком просыпалась среди ночи и не умолкала, пока Кейт не брала ее в их с Джонни постель. Миссис Муларки не одобряла действия дочери, закатывала глаза, закуривала сигарету и говорила, что Кейт еще сильно об этом пожалеет.

Приближалось Рождество. Кейт трудилась изо всех сил над украшением дома, надеясь, что вид дорогих им всем вещей снова сплотит их, снова сделает счастливой семьей, которой они и были когда-то.

Но во время «часа подружек», потягивая вино и говоря маме и тете Джорджии, что она отлично справляется, Кейт вдруг расплакалась.

Мама взяла ее за руку.

— Все хорошо, дорогая. Давай же, выговорись.

Но Кейт боялась быть откровенной.

— Со мной все хорошо, — сказала она. — Просто год был очень тяжелый.

Зазвенел дверной звонок. И тетя Джорджия отправилась открывать.

— Наверное, это Рик и Келли, — предположила она.

Но это была Талли. Она стояла на пороге в белоснежном кашемировом пальто макси и брюках того же цвета и выглядела просто потрясающе. А подарков она принесла столько, что хватило бы на три семьи.

— Только не говорите, что вы начали «час подружек» без меня. Если вы все-таки это сделали, придется начинать заново.

— Ты ведь сказала, что улетаешь в Берлин, — сказала Кейт, жалея, что не оделась понаряднее и не сделала макияж.

— И пропустить Рождество? Ну уж нет!

Талли положила подарки под елку и заключила подругу в объятия.

Талли превратила тихий «час подружек» в настоящую вечеринку. Пора уже было поставить в духовку индейку, а мама, тетя Джорджия и Талли продолжали танцевать под песни «АББА» и Элтона Джона, подпевая во все горло. Вскоре к ним присоединились и Шон со своей подружкой, и Бад с дядей Ральфом.

Кейт с улыбкой смотрела на них. Казалось, что комната озарилась изнутри. И как это Талли так легко удавалось становиться душой любой вечеринки? Может быть, это потому, что ей не приходилось заниматься нудной домашней работой — Талли не была обременена ни уборкой, ни готовкой, ни стиркой.

Джонни появился в комнате неожиданно и остановился рядом с Кейт. Она заметила краем глаза, что он хромает.

— Привет, — сказал он. — Вижу, вы вовсю уже веселитесь.

— Привет! Тебе не мешает этот шум?

В гостиной и вправду было шумно. Тетя Джорджия играла в какую-то настольную игру с Шоном, его девушкой и дядей Ральфом. Марджи и Бад разговаривали с Талли, которая покачивалась в такт музыке с Марой на руках.

Джонни подошел к елке, нагнулся и достал из-под елки небольшой предмет, завернутый в золотую бумагу с большим бантом из красной фольги, и протянул его Кейт.

— Ты хочешь, чтобы я открыла это сейчас?

Джонни кивнул.

Кейт отклеила бантик, сорвала бумагу и обнаружила внутри синюю бархатную коробочку. Открыв ее, она буквально лишилась дара речи. В коробочке лежали золотая цепочка искусной работы и украшенный бриллиантами медальон в форме сердечка.

— Джонни…

— Я наделал в своей жизни много глупостей, Кейти, и за большую их часть заплатил свою цену. Но недавно тебе тоже пришлось расплачиваться. Я знаю, каким трудным был для тебя уходящий год. И я хочу, чтобы ты знала одно: женившись на тебе, я сделал самый правильный поступок в своей жизни. — Он вынул цепочку с медальоном из коробочки и застегнул на шее Кейт. — Я иду на новую работу на прежнем телеканале. Тебе больше не придется обо мне волноваться. Ты — в моем сердце, Кейти Скарлетт, и я всегда буду рядом. Я люблю тебя.

У Кейт предательски защипало в глазах.

— Я тоже тебя люблю.

Когда они учились в колледже, вишневые деревья на площади Квад будто напоминали им о смене времен года. Одно сменяло другое, а серо-коричневые деревья то стояли голые, то покрывались бутонами и зацветали. В восьмидесятые о ходе времени будто сообщали уличные фонари, отбрасывавшие свет на мощеную мостовую перед Паблик-Маркет. Как только на фонарях появлялись первые флаги с надписью: «С Рождеством!», Кейт отмечала про себя, что прошел еще один год.

А в девяностые о ходе времени давала знать прическа Талли. Каждое утро, пока Кейти кормила и купала Мару, она смотрела утреннюю программу по телевизору. Прическа Талли, как по часам, менялась дважды в год. Сначала была прическа с короткой челкой в стиле Джейн Поли, потом художественный беспорядок, как у Мег Райан, потом стрижка «под эльфа», с которой Талли выглядела нереально юной и свежей, а в последний раз она выбрала прическу, о которой говорили по всей стране, — под Рэйчел из сериала «Друзья».

Каждый раз, видя новую прическу подруги, Кейт с тревогой думала о том, как быстро бежит время. Годы не проходили — они пролетали с бешеной скоростью.

На дворе стоял конец августа девяносто седьмого года. Через несколько дней Мара должна была пойти во второй класс.

Кейт стеснялась признаться даже себе самой, что с нетерпением ждет этого дня.

Все прошедшие семь лет она делала все от нее зависящее, чтобы стать лучшей матерью на свете. Старательно описывала успехи дочери и весь путь ее взросления — шаг за шагом — в специальном альбоме. Сделала множество фотографий. Более того, она наслаждалась обществом своей дочурки, так что иногда ей казалось, что она вот-вот потонет в океане любви, окружавшем их двоих. Они с Джонни пытались все эти годы зачать еще одного ребенка, но Бог не благословил их усилия. Кейти было трудно пережить это, но со временем она смирилась и сосредоточилась на том, чтобы сделать жизнь их небольшой семьи практически идеальной. Она нашла в этой жизни дело, которому готова была отдаться с настоящей страстью — материнство.

Но по мере того как пролетавшие месяцы складывались в годы, Кейт начала испытывать неудовлетворенность. Сначала она старалась подавить в себе это чувство, — в конце концов, сказала она себе, разве ты можешь на что-то пожаловаться? Ей нравился ее образ жизни. Свободное время Кейти посвящала волонтерской работе в классе Мары и в Доме помощи — местном благотворительном центре, поддерживающем нуждающихся в помощи женщин. Она даже взяла несколько уроков рисования.

Однако этого было недостаточно, это не могло заполнить целиком невидимую пустоту внутри Кейт, но по крайней мере давало почувствовать себя полезной. И хотя люди, которые ее любили — Джонни, Талли и мама, — постоянно повторяли, что ей явно хочется чего-то большего, Кейт предпочитала не обращать на их слова никакого внимания. Было гораздо проще сконцентрироваться на повседневной жизни, на заботе о дочери. А для копания в себе у нее будет время позже.

Кейти стояла в пижаме у окна в гостиной и смотрела на темный двор. Даже в темноте она отлично видела игрушки, разбросанные на крыльце и по двору. Барби, бобовые человечки, брошенный велосипед, розовый пластиковый «корвет» покачивался туда-сюда в приливной волне.

Покачав головой, Кейт отвернулась и включила телевизор. Как только Мара проснется, надо заставить ее собрать игрушки. Хотя это наверняка вызовет у девочки приступ гнева.

Телевизор включился с резким звуком. Под мрачным лицом Бернарда Шоу красовались слова: «Горячие новости». По периметру экрана сменяли друг друга кадры фотомонтажа о принцессе Диане.

— Для тех, кто только что включил телевизор, сообщаем последние новости из Франции: принцесса Диана умерла.

Кейт ошалело уставилась на экран, не в силах постигнуть смысл сказанного.

Принцесса Диана мертва!

Рядом с Кейт зазвонил телефон. Она машинально взяла трубку, не отрывая глаз от экрана.

— Алло!

— Ты смотришь новости? — послышался голос Талли.

— Это правда?

— Я в Лондоне, чтобы сделать об этом репортаж.

— О боже!

Кейт смотрела на кадры, сменявшие друг друга на экране.

Юная, застенчивая Диана в клетчатой юбке и коротком жакете, беременная Диана, полная надежд и выглядящая такой счастливой! Элегантная Диана в роскошном платье с обнаженными плечами, танцующая с Джоном Траволтой в Белом доме. Смеющаяся Диана на конной прогулке в Диснейленде со своими сыновьями. И наконец, Диана одна, в больнице где-то далеко от дома, держащая на руках страдающего от недоедания черного ребенка.

И в этих нескольких кадрах — вся ее жизнь.

— Как быстро все может закончиться, — сказала Кейт скорее самой себе, чем Талли. Она только сейчас поняла, что Талли продолжала говорить, а она ее перебила.

— Она как раз начинала свою собственную жизнь.

Может быть, она слишком долго ждала, не решаясь попытаться.

Кейт знала, каково это — смотреть, как растут твои дети, как муж уходит каждый день на работу, и думать о том, что делать с тем крохотным кусочком жизни, который принадлежит тебе самой.

Знакомые фотографии заполнили экран: Диана одна в кадре на каком-то светском рауте, Диана машет толпе, затем возник кадр из этого времени — ворота замка, у которых начинают складывать цветы в память о погибшей принцессе. Как быстро может измениться жизнь! Кейт уже успела об этом забыть.

— Кейт? С тобой все в порядке?

— Думаю, мне надо посещать курс литературы в университете, — тихо проговорила Кейт. Слова эти, произнесенные вслух, удивили ее саму.

— Правда? Это было бы здорово! Ты всегда суперклассно писала сочинения.

Кейт ничего не ответила. Она медленно опустилась на диван, не сводя глаз с экрана телевизора, и, к собственному удивлению, начала плакать.

Кейт почти тут же пожалела о принятом решении. Ну, то есть это было не совсем так. Пожалела она о том, что рассказала об этом Талли, которая тут же разболтала маме, а та сказала Джонни.

— Отличная идея! — сказал Джонни несколько дней спустя, когда они сидели вечером на диване и смотрели телевизор. — Я помогу тебе во всем, в чем тебе может понадобиться моя помощь.

Кейт тут же захотелось выдать ему длинный список причин, почему учеба никак не может сочетаться с ее жизненным расписанием. По мнению Джонни и Талли, все было очень просто, словно жизнь — это тарелка с закусками, которую можно заказать, оплатить и получить. Но Кейт знала, что это не так, она знала, что значит чувствовать, что ты недостаточно хороша для какого-то дела.

В конце концов она перестала обманывать себя и искать одну причину за другой, чтобы не выполнить задуманное. Когда Мара отправилась в школу, у Кейт появилось свободное время.

В теплый день бабьего лета в середине сентября, завезя Мару в школу, она успела на утренний паром. Проехала улицами нижнего Сиэтла и в десять тридцать уже парковала машину на стоянке для посетителей перед университетом штата Вашингтон. Кейт направилась в факультетское здание, где шла запись, и записалась всего на одну дисциплину: «Художественная проза».

Всю следующую неделю она чувствовала себя неудачницей на грани нервного срыва.

— Я не смогу, — ныла она, жалуясь мужу в тот день, когда ей предстояло в первый раз отправиться на лекцию.

— Ты сможешь, — увещевал ее Джонни. — А я отвезу Мару в школу, чтобы ты не волновалась, что можешь не успеть на паром.

— Но у меня стресс.

Джонни поцеловал ее и, улыбаясь, отступил на шаг.

— Вытаскивай свой зад из кровати. Пора! — строго сказал он.

После этого Кейт двигалась словно на автопилоте — приняла душ, оделась, собрала рюкзак.

Всю дорогу до университета она думала: «Что я делаю? Мне тридцать семь лет. Я не могу вернуться обратно в колледж».

Она оказалась единственной из присутствующих в аудитории, кому было за тридцать, включая преподавателя.

Она не смогла бы сказать, в какой именно момент ей удалось расслабиться, но постепенно она начала успокаиваться. Чем больше говорил преподаватель о литературном творчестве, об искусстве рассказывать истории, тем явственнее Кейт ощущала, что принадлежит к этому миру.

Со своего места за новым столом Талли закончила переговариваться в эфире с другими ведущими программы и сосредоточилась на чтении новостей с телесуфлера:

— Шеф полиции Денвера Том Коби признал сегодня, что в расследовании дела Джонбенет Рэмси были допущены ошибки. Близкие к расследованию источники утверждают…

Закончив, Талли выдала на камеру свою фирменную улыбку и передала бразды Брайану и Кейт. Когда она собирала со стола текст и другие бумаги, подошла помощник продюсера и прошептала ей в самое ухо:

— Твой агент на проводе, Талли. Говорит, что это очень срочно.

— Спасибо!

Перекинувшись по дороге парой слов с ребятами из новостной группы и вспомогательных служб, Талли добралась наконец до своего кабинета. Плотно закрыв за собой дверь, она взяла трубку и нажала клавишу «один» на аппарате.

— Это Талли. Привет, Джордж.

— На улице тебя ждет машина. Встречаемся в «Плазе» через пятнадцать минут.

— Что происходит?

— Подправь макияж и пошевеливайся.

Талли повесила трубку, сообщила всем, кого это касалось, что отправляется на встречу, и покинула здание.

Возле отеля швейцар в ливрее тут же материализовался у ее машины, чтобы открыть Талли дверцу.

— Добро пожаловать в «Плазу», миз Харт.

— Спасибо. — Талли дала ему на чай десять долларов и направилась в мраморный вестибюль цвета слоновой кости с золотом.

Агент Талли, Джордж Дэвисон, в элегантном сером костюме от Армани, уже ждал ее.

— Ты готова все сделать ради того, чтобы сбылись твои мечты? — спросил он.

— Тебе наконец удалось организовать это, да?

Джордж повел Талли по коридору вдоль стеклянных витрин с дорогими сувенирами и ювелирными украшениями. Они вошли в просторный зал ресторана с высокими потолками.

Талли сразу увидела того, с кем они должны были встретиться. В дальнем углу зала сидел президент Си-би-эс.

Он поднялся ей навстречу.

— Здравствуйте, Таллула. Спасибо, что согласились прийти.

Она чуть не споткнулась, но улыбка не исчезла с ее лица.

— Здравствуйте.

Талли присела напротив, глядя, как Джордж усаживается между ними.

— Не будем долго ходить вокруг да около. Насколько мне известно, программа «Сегодня» бьет наше утреннее шоу по рейтингам.

— Да.

— Мы считаем, что значительной долей успеха эта программа обязана вам, Таллула. Мне особенно бросилось в глаза, что вы — мастер интервью. Эни Фишер и Джой Баттафуоко, пережившие бомбардировку Оклахомы, группа защитников О. Джей Симпсона и Лайл Менендес. Вы были неподражаемы.

— Спасибо.

— Мы хотим предложить вам место соведущей одного из блоков нашей утренней программы, начиная с первого шоу в девяносто восьмом. Наши исследования рынка показывают, что зритель чувствует связь с вами. Вы им нравитесь, они вам доверяют. И это как раз то, что нам нужно, чтобы отвоевать назад свои рейтинги. Что скажете?

Талли чувствовала себя так, словно вот-вот взлетит над стулом. Радость переполняла ее, улыбка становилась все шире.

— Я удивлена, — сказала она. — И польщена.

— И что конкретно вы готовы предложить? — вмешался в разговор Джордж.

— Один миллион долларов в год на пять лет.

— Два миллиона, — решительно произнес Джордж.

— По рукам. А что скажете вы, Талли?

Талли не смотрела на своего агента. Это и не требовалось: оба они мечтали о таком предложении уже несколько лет.

— Я скажу: «Черт побери, да!» И можно мне начать прямо завтра?

Начав писать, Кейт снова обрела собственный голос. Она просыпалась каждое утро в шесть и шла к себе в кабинет, оборудованный в пустующей гостевой спальне. И там она усердно работала, доводя до совершенства каждое предложение, отшлифовывая каждый абзац до тех пор, пока не становилось ясно, что текст отражает именно то, что она хочет сказать. Джонни заходил, чтобы поцеловать ее на прощанье, отправляясь на работу, потом просыпалась Мара. Тогда начиналась ее реальная жизнь.

Она чувствовала себя так уверенно, сидя за компьютером в этом импровизированном кабинете. Ей бы эту уверенность сейчас, когда она стояла у доски в аудитории, а напротив развалились на стульях скучающие студенты. Двое, казалось, даже спали. А рядом с ней преподаватель — молодой человек с длинными волосами, в кроссовках и камуфляжных брюках — терпеливо ждал ответа.

Кейт набрала в легкие побольше воздуха и принялась читать:

— «Девушка была одна в доме. По крайней мере так думала она сама. В этом жутком месте, где не было освещения, а окна были заклеены черной бумагой, трудно было сказать, как оно выглядит на самом деле. Стоит ли ей воспользоваться случаем и попытаться убежать? При последней попытке она просчиталась, и это дорого ей стоило. Девушка задумчиво коснулась саднящей скулы…»

Кейт погрузилась в написанное, в собственный рассказ, придуманный ею от первого и до последнего слова. Все закончилось слишком быстро. Замолчав, Кейт подняла глаза, надеясь увидеть снисходительное одобрение на лицах сидящих перед ней.

Не тут-то было.

— Что ж, — сказал преподаватель, — это было интересно. Похоже, в наших рядах появился начинающий жанровый писатель. Кто-нибудь хочет прокомментировать?

Следующие двадцать минут все обсуждали рассказ Кейт, отыскивая в нем недостатки. Кейт внимательно слушала, усилием воли заставляя себя не обижаться на критику. Кого волнует, что над этими шестью страницами она билась почти четыре недели? Все обращали внимание только на то, что следует улучшить. Ей надо сжать сюжет, четче обозначить свою точку зрения и быть внимательнее к диалогам.

К концу занятия, вместо того чтобы испытывать обиду и уколы уязвленного самолюбия, Кейт почувствовала себя полной сил и готовой к действию, словно перед ней вдруг открылась новая дорога. Она с нетерпением ждала того момента, когда снова окажется дома перед компьютером и примется за работу.

Когда она собирала вещи, преподаватель подошел к ней.

— Все это выглядит действительно многообещающе, Кейт.

— Спасибо.

Улыбаясь, Кейт вышла из аудитории. Всю дорогу через кампус и на стоянке для студентов она размышляла над новыми направлениями развития сюжета и над тем, как подогнать их друг к другу.

Эти мысли так поглотили ее, что она пропустила свой выезд из кампуса и пришлось разворачиваться.

В час двадцать она припарковала машину на стоянке под бетонным виадуком и, перейдя через дорогу, оказалась в ресторане «У Ивара». За столиком в углу уже сидела мама. Залив Элиотт переливался в солнечном свете. Чайки взлетали ввысь, бросались камнем вниз, чтобы полакомиться ломтиками картофеля фри, разбросанными туристами по пирсу.

— Извини, опоздала, — сказала Кейти, усаживаясь напротив матери. — Терпеть не могу вести машину по городу.

— Я уже заказала нам обеим «Луи» с креветками. Я помню, что тебе надо успеть на двухчасовой паром. — Мама наклонилась и положила локти на стол. — Итак, твой преподаватель сказал, что рассказ у тебя вышел лучше, чем у Джона Гришэма?

Кейти не смогла не рассмеяться.

— Ну, не совсем теми же словами. Но он отметил, что у меня есть способности.

— О! — В голосе миссис Муларки послышалось разочарование. — А я считаю, что твой рассказ просто потрясающий. И папа думает так же.

— Папа думает, что я лучше Джона Гришэма? И это всего-навсего после первого рассказа? Тогда, думаю, я настоящий гений.

— Ты считаешь, что наше мнение небеспристрастно?

— Немного. Но я еще больше люблю вас за это.

— Я горжусь тобой, Кейти, — тихо произнесла мама. — Я тоже хотела бы делать нечто подобное. Но я вместо этого стала вязать платки.

— Зато ты воспитала двух гениальных детей, — возразила Кейт. — Ну, хорошо, одного гениального и одного очень даже ничего. И ты сохранила свой брак и сделала нас всех счастливыми. Этим стоит гордиться.

— Я горжусь, но…

Кейт накрыла ладонью руку матери. Обе они понимали, о чем идет речь. Каждая женщина, ставшая матерью и домашней хозяйкой, это понимала. В конечном итоге любой женщине приходится платить за сделанный ею выбор.

— Ты — моя героиня, мам, — просто сказала Кейт.

Марджи смотрела на дочь, и в глазах ее стояли слезы.

Прежде чем она успела что-то ответить, официантка принесла салат и воду и отошла.

Кейт первая принялась за еду.

Вдруг она почувствовала неожиданно подступившую тошноту.

— Прости, мам, — пробормотала Кейт, роняя вилку, зажимая ладонью рот, и выскочила из-за стола. Она едва успела добежать до кабинки в дамской комнате, прежде чем ее вырвало.

Когда в желудке уже ничего больше не осталось, Кейт подошла к раковине, вымыла лицо и руки и прополоскала рот.

Она дрожала всем телом и чувствовала слабость. Лицо в зеркале было бледным и изможденным. Кейт заметила темные круги у себя под глазами.

Наверное, у нее желудочный грипп. Многие детишки с площадки для игр, куда она водила Мару, заболели за последнее время. Все еще чувствуя дрожь в ногах, она вернулась за столик под бдительный взгляд своей матери.

— Со мной все в порядке, — сказала Кейт. — Просто в выходные я возила Мару на площадку для игр. Там многие детишки болеют.

Она подождала, пока мать ответит. Но миссис Муларки хранила молчание. Кейт встревоженно подняла глаза.

— Что такое?

— Майонез, — многозначительно произнесла мама. — Когда ты была беременна Марой, тебя от него тоже тошнило.

Кейт почувствовала себя так, словно стул, на котором она сидела, вдруг — пуф! — и испарился, и теперь она быстро падает. Мгновенно пронеслись в мозгу воспоминания о некоторых неудобствах, которые она испытывала в последнее время, и все сложилось в единую картину: тяжесть и болезненность в груди, хотя до месячных было еще далеко, сонливость, быстрая утомляемость. Кейти закрыла глаза и с тяжелым вздохом покачала головой. Она хотела еще одного ребенка, и Джонни тоже хотел, но они сдались уже несколько лет назад. А сейчас, когда все так хорошо стало складываться с ее писательством… ей не хотелось снова возвращаться к бессонным ночам и плачущим младенцам, когда она уставала так, что за обедом уже не в состоянии была поддерживать разговор, не то что писать вечером рассказы.

— Тебе просто придется подождать подольше, прежде чем удастся что-нибудь опубликовать, — словно прочитав ее мысли, заметила Марджи. — Ты сможешь совместить одно с другим.

— Мы хотели ребенка, — произнесла Кейт, изо всех сил стараясь выдавить из себя улыбку. — И я действительно продолжу писать. Вот увидишь.

Ей почти что удалось убедить себя.

— Я могу это делать и с двумя детьми.

А вскоре она узнала, что ждет близнецов.