Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Причины победы христианства
Можно спросить, почему христианство одержало верх над множеством соперничавших с ним культов греко-римского мира. Есть простой ответ на этот вопрос: потому что оно истинно, а истина по Божьей воле побеждает. Но даже вполне убежденные христиане, во всяком случае с начала современной критической истории и социологии, не могли противиться соблазну объяснить эту победу более конкретными естественно-историческими причинами. Было предложено много разных ответов, часто мотивированных ненавистью к христианству. Так, некоторые антихристианские рационалисты утверждали, что христианство победило, потому что апеллировало к невежеству, суеверию и слабости порабощенного пролетариата греко-римского мира. Другие настаивали, что христианство предлагало каждому что-нибудь желательное для него, без стеснения заимствуя идеи у своих конкурентов. Третьи подчеркивали то, что мы теперь назвали бы эскапистской стороной христианства – его привлекательность для усталых разочарованных людей больного общества.
Мы будем держаться здесь, как и во всей книге, той точки зрения, что если рассматривать триумф христианства как естественное историческое событие, то объяснение его должно зависеть от множества разных факторов. При нынешнем состоянии знаний мы не можем оценить эти факторы, сравнить их и свести в единую формулу. Мы можем лишь настаивать, что в каждом объяснении успеха христианства есть некоторая доля истины. Мы рассмотрим здесь лишь старые, хорошо известные элементы проблемы, и попытаемся приблизительно сравнить их значение.
Во-первых, есть целый ряд факторов, связанных с синкретическим элементом христианства. Синкретизм – это сочетание элементов, взятых из разных религий. Любители упрощений принимают синкретический фактор за полное объяснение, но это лишь частичное объяснение. Можно найти в греческих мистических культах, в культе Изиды, в культе Митры, в иудаизме и в других культах эллинистического мира образцы всего, во что верил христианин – ритуальное очищение, умирающего и воскресающего бога, деву, рождающую ребенка, судный день, весенние празднества, празднества зимнего солнцестояния, дьяволов, святых и ангелов. Но вне христианства мы не найдем всего, во что верил и чему поклонялся христианин. Утверждение, что христианство делало заимствования из других культов, с естественно-исторической точки зрения так же неспособно полностью объяснить христианство, как изучение источников Шекспира не может объяснить его величие. Конечно, важно отметить, что христианство включило в себя элементы верований и ритуалов, происходящие из разных источников. Можно даже допустить, что немногие известные и многие безымянные люди, сформировавшие христианские верования в ранние столетия, были очень искусны в выборе деталей для своей новой веры – то орфических, то митраистских деталей. Но это представление о ранних отцах церкви, намеренно планирующих некий культ, подобно тому как менеджеры американской фирмы планируют новый рыночный продукт, не только вульгарно и оскорбительно, но неубедительно в историческом и психологическом смысле. Отцы-основатели христианства не были такими намеренными планировщиками, и прежде всего они не были такими интеллектуалами. Их синкретическая работа была в значительной мере бессознательной. Например, христианство имело нечто общее с культом Изиды не потому, что христиане намеренно представляли себе Деву Марию наподобие Изиды, а потому, что обе они, Изида и Мария, помогали восполнить потребность в утешительной материнской фигуре.
Во-вторых, не лишено справедливости также и утверждение, что христианство со своим обещанием потусторонней награды за бедность, страдания и угнетения в этом мире, оказалось самой привлекательной верой для пролетариата клонящейся к упадку Римской империи; есть справедливость и в близком утверждении, что оно оказалось привлекательным также для некоторых представителей привилегированных классов – усталых, скучающих, пресыщенных или мечтателей-идеалистов: для всех таких людей христианство было либо способом бегства от ненавистного мира, либо стимулом к улучшению этого мира. Христианство удовлетворяло самые разнообразные потребности людей – не столько вследствие его синкретического происхождения, сколько благодаря упорному нежеланию пожертвовать этим или иным миром. Конечно, с точки зрения современного психолога многие из этих способов удовлетворения обозначаются такими словами как «компенсация» и «эскапизм», но для них издавна существует доброе старое слово «утешение». Таким образом, не лишено справедливости утверждение, что христианство – религия слабых, простых и угнетенных. Евангелия не оставляют в этом сомнения.
В-третьих, христианство имело также успех среди высших классов и интеллектуалов, как греческих так и римских. Уже очень рано встречаются упоминания об обращении в эту презираемую секту мужчин и женщин из знатных семей. Несомненно, с точки зрения социолога такие обращения напоминают современное обращение в коммунизм сына банкира. Очевидно, в течение нескольких первых столетий христианство не привлекало людей, удовлетворенных жизнью. В христианство обращались те, кто отвернулся уже от образа жизни, в котором был воспитан. Но было бы ошибкой полагать, что притягательность христианства была чисто эмоциональной. Развивавшаяся христианская теология была достаточно сложной и уже достаточно респектабельной в интеллектуальном смысле, чтобы привлечь людей с философским складом ума. Таким образом, одним из факторов, содействовавших конечной победе христианства, была его теология, уже к концу второго столетия достаточно сблизившаяся с греческой интеллектуальной традицией. У поздних греков теологические споры в некотором смысле заменили прежние политические споры полиса, и точно так же распространились на нижние классы населения, обычно не заинтересованные в абстрактных дискуссиях. Во время арианского конфликта ваш парикмахер в Константинополе или Александрии мог задать вам вопрос: Думаете ли вы, что Сын в самом деле единосущ Отцу?
В-четвертых, христианство привлекало еще и другой очень важный человеческий тип – активных организаторов, «практичных» людей. Удовлетворенная, консервативная публика часто воображает, будто революционные движения сплошь состоят из непрактичных людей – а ранние христиане были революционеры. Конечно, это верно лишь в отношении небольших маргинальных, причудливых движений – и даже в таких движениях можно встретить трезвомыслящих людей. Великие революционные движения скоро привлекают к себе тех, кто видит в них шанс удовлетворить свое честолюбие, волю к власти, даже стремление к богатству и, наконец, шанс изменить происходящее вокруг, очистить этот испорченный мир и сделать из него нечто лучшее. Персонал ранней христианской церкви, дьяконы, священники и епископы – люди, создавшие великолепную христианскую организацию, столь заметно превосходившую внутренней политической силой соперничавшие с ней восточные культы, – эти люди, каковы бы они ни были в других отношениях, несомненно заслуживают стандартной американской похвалы: они были «эффективны» и «практичны».
В-пятых, христианство унаследовало из еврейских источников и сумело сохранить в критические годы роста свою исключительность, что пошло ему на пользу. Христианство всегда отказывалось от союзов с какими-либо иными культами. Даже христианский синкретизм – а мы видели, что с нашей точки зрения в христианстве были синкретические элементы – заслуживает большей оценки, чем простое «заимствование». Христиане присоединяли, присваивали себе какое-то верование или ритуал, ревниво настаивая, что это христианская монополия. Отметим, что все другие культы мирились с поклонением императору, но христианин не мог пролить каплю благовония на алтарь божественного цезаря, оставшись добрым христианином. Без сомнения, христианская традиция преувеличивала ужасы официальных и неофициальных преследований, которым подвергались верующие, а также преувеличивала число преследуемых христиан, предпочитавших быть съеденными львами, нежели отступить от своей веры. Конечно, христиан преследовали, например, в те времена, когда последователи Митры имели влияние в могущественной римской армии. Но преследования в какой-то мере усиливают преследуемую группу в общественном мнении. Во всяком случае, преследования делают такую группу более эффективной и дисциплинированной. И несмотря на вспышку ересей при уменьшении давления, раннее христианство сохраняло свое единство.
Подведем итоги. С естественнонаучной и исторической точки зрения христианство одержало верх над своими конкурентами не по какой-нибудь одной причине, но благодаря взаимодействию ряда благоприятных факторов. Оно обещало спасение не менее конкретным и привлекательным образом, чем любые его конкуренты. То, что спасение наступало лишь после смерти и было более достижимым для бедных, смиренных и бесправных, делало христианство особенно привлекательным для пролетарских масс Римской империи. Но с другой стороны, теологические тонкости новой веры открывали поле деятельности для интеллектуалов, ее мистическая широта была убежищем для людей, наделенных чувствительностью и воображением, тяготившихся этим миром, а ее практические организационные проблемы, несомненно, привлекали практиков и реформаторов, поскольку христианство очевидным образом превращалось в большую силу. Ощущение собственного призвания, чувство превосходства над язычниками, преследования со стороны правительства, которому поведение новой секты казалось загадочным и, может быть, изменническим, – все это вместе превращало раннее христианство в сплоченную группу. Христиане держались вместе, христиане помогали друг другу во всей империи. И в течение такого же времени, какое отделяет нас от первых поселенцев Виргинии и Новой Англии, христиане стали правителями империи.
Теперь они были не так уж похожи на рыбаков Галилеи, слушавших слова Иисуса. Но слова оставались все те же, они звучат еще и сегодня: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие». «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». «Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, чтó вам есть и чтó пить, ни для тела вашего, во чтó одеться». Такое противопоставление, как мы надеемся разъяснить, несправедливо, но оно не лишено оснований. В самом деле, уже в течение семидесяти поколений богатые люди, самодовольные люди, весьма озабоченные тем, чтó они едят и пьют и как они одеваются, спокойно сидят в церкви, слушая приведенные выше тексты, и продолжают оставаться богатыми, самодовольными людьми, весьма озабоченными своей едой, питьем и одеждой.
Здесь есть, конечно, проблема. Не была ли победа христианства в то же время поражением истинного христианства, первоначального христианства, христианства Иисуса? И в самом деле, в течение этих семидесяти поколений всевозможные мятежники внутри христианской церкви и вне ее обвиняли ее в том, что она отреклась от христианского образа жизни ради жизни земной. Убеждение, что организованная на земле церковь в действительности не является христианской, лежала в основе большинства ересей, от гностиков до датского теолога девятнадцатого века Серена Кьеркегора. Мятежники бросали в лицо этим благополучным христианам слова самого Христа: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» Мы попытаемся теперь разрешить трудную задачу – оценить роль организованного христианства в традиции западного общества.
|